Диэр

Мозаичный натюрморт

Мысль. Отрешение. Отречение.

Карта "Отшельник".

Мир, как огромная авансцена. Арена. Зрительный зал, каждому свое. А я для зала еще не умерла.

Каждая минута отдается в висках смутным суетным гулом. Я смотрю на мир сквозь стекло, сквозь стекла… так намного легче ни о чем не жалеть.

Улыбка. Зыбкая, "знаковая", чуть успокаивающая, чуть интригующая, всего понемногу. Неправильно только одно - в этой улыбке нет прощения.

Горит свеча. Гори, гори. Все в этом мире несет в себе частицу пламени. На самом-то деле… считать иначе - ошибаться. "Искры единого пламени…" - формулировка из совершенно другой вечности, но достаточно в тему.

Балансировать на лезвии ножа. Шальной веселый азарт, охотничья не-то-улыбка-не-то-усмешка, уверенные движения рук. Почему-то именно рук… образ. Музыка. Прощание…

В этой улыбке - прощание…

Почему-то принято вспоминать перед смертью все моменты жизни, вплоть до мелочей, вплоть до пыли на бабушкином трюмо. Наверное, оно обидно - когда не успеваешь, когда смерть приходит быстро и милосердно бьет в спину, не мучая ожиданием.

Я слишком много думаю о смерти в последнее время.

… Недоговоренное: "слишком много думаю о смерти, чтобы жить". Моцарт тоже думал о том, что "Реквием" - это отпевание, когда вкладывал в него все остатки своей бродячей души. Интересно, о чем он думал, когда создавал "Лакримозу" - его "Лакримоза" слишком непохожа на плач.

Я хотела бы успеть вспомнить только одно: бумажные цветы на книжной полке в доме, которого уже нет. Демонтаж, знаете ли. И расселение жильцов. Боже мой, и полугода пройти не успело, как же все быстро здесь происходит!

Однотонное небо.

Вечер. Вино. Свечи. Кинжал и бокал, даже в рифму, а насколько ж они разные! Хотя, если в бокал насыпать немножко яду, суть будет совершенно идентичной.

Натюрморт для ритуала.

Или мистерии.

Или истерики… все зависит от действующих лиц и степени их искренности. Кто насколько сам себя накрутит. У кого какие ассоциации.

Этого в моей жизни не было. Данный натюрморт - он всего лишь с фотографии, присланной мне знакомыми. Да, кстати, я совершенно случайно вычеркнула из него католический большой крест. Не сразу вспомнилось.

Натюрморт… милое такое слово, ежели вслушаться и разобрать по корням: "натюр" - "морт". Неживая натура. Мертвая. Мертвый пейзаж, типа, так.

Удачная расстановка предметов, которые не умеют дышать и улыбаться. Оно самое.

Всплеск волос на ветру, клетчатый мягкий шарф, сбивчивая речь студента-заики, посмешища всего курса. Он пишет прекрасные стихи, но стесняется их читать из-за своего заикания, а почерк его на редкость неразборчив; так они и умрут для истории. Умрут для зала.

Кстати, этот всплеск волос останется только в моей памяти - его мать почти уговорила N. N. подстричь волосы. Он не хочет, но она у него женщина решительная и ни разу не романтик, еще один скандальчик дома - и он сам побежит в парикмахерскую, за свой счет, "лишь бы не было войны". И будет ходить, "как все приличные люди". И бесполезно говорить, что я люблю всплески его светло-русых волос, таких непокорных и мягких, бесполезно говорить, что моя жажда красоты вопиет - он виновато полуулыбнется и скажет, что "маме же не нравится…"

Я допишу эту главу своего бесконечного романа. По крайней мере, она стоит этого, а ее главный герой заслуживает happy end-а; мы расстанемся так, что он и не заметит этого. Просто потому что я не могу долго любить тех, кто не умеет говорить "Нет!"

А пока что, пока еще ничего не случилось, я ловлю момент удачи и не просплю сегодняшнюю встречу.

Когда-нибудь потом, в бреду, когда я буду валяться с температурой под сорок, у меня перед глазами будут навязчиво стоять невозможные картины, неизменные, как экран "повисшего" компьютера: Золушка, как она есть, желающая расшатать основы этого мира; Мальвина, ставшая вампирессой, бледная такая, с глубоким синим взглядом, в котором нет жизни, только что осознавшая неправильность всего происшедшего и происходящего; Мэри Поппинс, с растерянным взглядом Джоконды…

Есть много всего, чего мы никогда не сможем себе простить.

И иногда хочется - выскочить на площадь, рвануть рубашку на груди и закричать: "Стойте, добрые люди, стойте!.. Все не так просто, я - ваша вечная вина, ваша извечная тайная боль, вы сами придумали меня такой, поэтому я и существую - чтобы можно было не обращать на это внимания!"

Опечатка в книге бытия… Ошибка Мирозданья.

Много громких и напыщенных слов. Отсюда - и витиеватость причудливой росписи. Я никогда так не поступлю.

И кажется иногда, что в стихах моих в последнее время пробивается какой-то тайный код преобразования всего в светлый небьющийся лед.

Царство Тьмы… Безумие финала, который ждет всех. Если напиться и начитаться соответствующих книг, можно и поверить случайной листовке, повешенной каким-то психом: "Покайтесь, Конец Света наступит 1 января!" Поверить - совсем ненадолго, на полчаса… но получаса как раз хватит для написания стихов, которые потом предпочтешь сжечь.

Не сжигайте своих стихов. Рукописи не горят. Горит душа. Горит какая-то ее смешливая бренная часть. На самом деле, это взаимосвязано каким-то загадочным образом - сожжение собственных творческих неудач и разочарование в смехе. Чем больше жжешь своих "уродцев", тем реже смеешься искренне.

"Versage" - какой-то коктейль на винной основе. 7% алкоголя, детский напиток совершенно. Мелочь, а приятно. Приятно покруживает голову после трех баночек 0,33.

И - скользишь по выпавшему снегу, и - хорошо! Недолгие моменты иллюзорного счастья. Можно кинуть снежком в своего повзрослевшего, да к тому же еще и бывшего - друга. Бывшего - потому что предательство, если и прощается, то не забывается.

А небо смеется над стирающимся ежеминутно кодом памяти…

вторник, 12 ноября 2002 г.