Мерлин 

        Целовались на ветру, в старом парке под дождем.
Руки - холодные, шершавые, жесткие -  под ветровкой, под моим толстой
вязки свитером. На голой коже. Лежат уютно, и с таким тонким расчетом
опытного любовника - не двигаются. Так что мучительно хочется повести
плечиками, изогнуться, потереться о них.
        И еще больше хочется пойти ко мне домой. Лечь на широкий диван с
мохнатым плюшевым покрывалом. Принять на себя весь немалый вес. Чтоб
было больно от этого веса. Больно и жарко.
        А - не зовет.
        Взяла бы, как игрушку, сама позвала бы и за руку отвела - другого.
Такие знакомые игры - командовать, брать, вертеть, как марионетку, как куклу
би-ба-бо, на пальцы насаженную. А здесь - не получается. Иной. Совсем иной.
        Ресницы длинные, пушистые. Под глазами - едва намеченные
лиловатые тени залегли. Лицо точеное, выточенное, источенное почти --
мастер долго шлифовал мрамор, да все не мог  оторваться и кое-где снял даже
лишнего - хрупкость отметилась в скулах, детская пухлость - в нижней губе.
        Синеватая жилка справа на шее. Слева - нет.
        Вожделенная плоть зятянута в черную шелковую рубашку и вытертые
добела голубые узкие джинсы. Поверх -  спортивная куртка.
        Глаза пронзительно голубые, как заставка на загружающемся Виндоузе.
На лице, под хаотично лежащими прядями светлых в пепельный отлив волос
эти глаза создают впечатление невысказуемое. Запредельное очарование.
        Мое. Или не мое?
        Враг или друг?
        Враг.
        Враг с умелыми сухими и твердыми губами. Враг, который поймал меня
между деревом и собой,  и шага назад не было, а шаг вперед был - сделан. В
сухие жесткие руки. Руки на моей голой спине.
        Враг, зачем-то целующий меня на ветру под дождем в старом парке.
        Мерлин.

        - Ты же хотела, я видел! - Глаза иссиня-зеленые, небывалые. Блеск
слез, блеск ярости. - Ты же позволила. Темная, почти черная прядь изящно
изгибается вокруг  аккуратно вырезанного на диво розового ушка. Черты лица
и неправильные, и привлекательные одновременно. Но - слабость во всем. В
очерке повисших плеч, в безвольной нижней губе, в опущенных уголках губ и
бровей. Красивое ничтожество. Ничтожная красота. Ярмо. Груз на плечах.
        - Нет. Это он хотел, чтобы ты видел.
        Слишком сложно для него. Подходит. Руки - мне на плечи, подбородок
-- на затылок. Потом руки скользят вниз по телу. Руки так же безвольны, как и
их хозяин: он обижен и не хочет со мной разговаривать, а руки сами тянутся ко
мне. Под свитер. Туда, где еще не остыли, не расплылись прикосновения рук
других.
        Удивительно, каким же гадким может быть ласковое человеческое
прикосновение, если противен прикасающийся. Если спиной ощущаешь его,
как склизкий комок слабостей, себялюбия и бессилия.
        Мерлин мой, Мерлин....
        Мой ли?
        Враг мой, Мерлин!

        Река. Излучина реки расширена умелым градоустроителем и образует
почти пруд. Золотые блики солнца на воде. Мутная вода, желтая от глины,
которую несет река. На воде - прозрачный круг. От моего берега - хороший
прыжок.
        На другом берегу - возлюбленный враг мой. Кто первым сделает шаг на
текучую водную гладь? Кто победит в этой финальной схватке?
        Второй раз мы сходимся лицом к лицу. На этот раз - для поединка.
        На поверхность водного прозрачного круга мы приземляемся..
приводняемся одновременно. Две светловолосые худощавые кошки, две
правые руки одновременно подняты в жесте Силы.
        Взмах - посыл.
        Левая рука вытянута ладонью к противнику. Щит.
        Он все время кружит на водной поверхности, по самому ее краю, все
время увертывается от моих ударов Силой и норовит зайти за спину.
        То же делаю и я.
        Как же мы похожи, враг мой!
        Боль в твоих глазах так симметрична моей.
        Я не хочу причинять тебе вред. Я не хочу победы. Но поражения я не
хочу тем более.
        Я должна выжить, прости меня, враг мой. Если я выживу через твое
поражение, если лишу тебя Силы - прости. Я не хотела.
        Но я должна.

        Движения - неистовые крест-накрест взмахи то раскрытой хлесткой
ладонью, то напряженными указующе вытянутыми пальцами. Там, где линия
палец-вода проходит через поверхность воды, в прозрачном зеркале круга
остаются небольшие отверствия. В них вода - жидкая, желтая от глины.
        Края прозрачного пятна исчерчены и изломаны многими ударами.
        Взмах - отражение - отражение - в воду. Еще одно отверстие --
рваное, неаккуратное. Почти у самой моей ноги.
        Монотонное кружение по пятну. Яркие солнцем подсвеченные краски,
яркие одежды людей, золотистые пятна лиц. Лето. Вчера была осень. Крики
играющих детей.
        Удары крест-накрест, поднятой в воздух рукой. Чья рука устанет и
опустится первой?
        Твоя, враг мой светловолосый, синеглазый, обнаженный до пояса
мускулистый поджарый торс, бисером расшитая повязка удерживает  упругие
пряди от падения на лоб.
        Я вижу это.
        Последнее неистовое движение, почти прыжок, невольно ты отводишь
руку в сторону, и твою фигуру перечеркивает мой размашистый крест.

        Вспышка света.
        Зеленое, красное, синее, желтое.
        Нет, это просто пятна перед глазами.

        Теплая, как парное молоко, желтая и удивительно чистая на ощупь вода,
блики солнца и пропавший невесть куда магический круг.
        Яркое наслаждение от изгиба усталой спины в воде. Едва осязаемое
блаженство игры теплой воды на суховатой коже плеч.
        Размашистые гребки вперед, скорее, скорее.
        А то можно не успеть.
        Держись, враг мой. Еще несколько сладко теплых и мучительно долгих
метров по солнцем позолоченной воде.
        И, рукой придерживая за плечи, ах, ты изменился и стал узкоплеч, но все
так же по-кошачьему изящен и сух, тонок в кости и изыскан в движениях - к
берегу.
        Только несколько движений помощи. Всегда достаточно просто доброй
воли.

        Берег. В воде, по грудь, спиной опираясь на гранитный бордюр,
отграничивающий пруд. Губы к губам, руки на спинах.
        Губы - сухие и жадные, мокрые пряди волос прилипли к щекам, и рука
уже без Кольца Силы. Такая изящная твердая и жесткая рука. Две руки. Так
трудно уследить за их переменчивым танцем, который есть блаженство.
        Я лишила тебя Кольца, но не лишила Силы. Я так решила. Ты сможешь
восстановить себя и это - мой подарок тебе.
        Мой приговор  - себе.
        Потому что ты уйдешь, как только сможешь выжить без меня среди
Сильных.
        Враг мой плененный.
        Наслаждение вечного как мир танца единой плоти и теплой воды --
более, чем может выдержать разум.
        Спасибо тебе, мой голубоглазый Мерлин.

        - Он ушел! Бросил тебя! Кинул! Получила?! - в голосе торжество,
которое может быть только у слабака, увидевшего, как споткнулся чемпион. Но
чемпионы не были бы чемпионами, если бы не поднимались и не шли дальше.
        - Не ушел. Пошел своей дорогой, а я выбрала свою.
        Это опять слишком сложно для зеленоглазого  и черноволосого
ничтожества, слепленного идеально снаружи и халтурно - изнутри. И опять
безвольные  липкие руки не в силах устоять передо мной, несмотря на то, что
хозяин обижен. И опять пустота прикосновений, которую сеет эта пустота
внутри него.
        Не Сильный. Но даже попросту не мужчина.
        А мой Сильный уходит в ночь, опять навстречу ветру и снегу в лицо,
потому что это так прекрасно - идти навстречу ветру по ночному шоссе, и
мелкий колючий снег залетает под слишком тонкую ветровку - мою - и
прячется в волосах, а с неба сияют огромные острые как ножи звезды.
        На его дорогах всегда начало зимы, на моих - лето.
        Нейтральная полоса наших встреч - осень. В осени есть парк,
дождливая погода и ветер.
        В это раз мы встречались в лете. У меня.
        Значит, очередь за ним.

        Когда-нибудь будет зима. Зима встречи.
        А пока я просто стою, прижав к животу озябшие ладони и пытаюсь
уловить биение новой жизни. Две недели - слишком рано даже для Сильных.
Но так будет. Так решила я. Дитя Лета будет у  меня, и как все Дети Лета,
родится за считанные недели, повзрослеет за неполный год и покинет меня,
повзрослев. Мы будем встречаться, как едва знакомые, но тем более интересны
будем друг другу. Дети Зимы вот, например, остаются рядом с матерями
многие сотни лет. Но уходят - навсегда. Как мой возлюбленный враг. Зато
Дети Лета - однолюбы, и, выбрав раз, остаются верными навсегда.  А Дети
Зимы - способны любить миллионы раз, уходить и возвращаться. Так будет.

         Когда я говорю любить - я имею в виду именно это. Наслаждаться
ласками друг друга или смертных мы можем сотню тысяч раз. Но это совсем
иное.

        В Замке Лета всегда веселый гомон, танцы и смех, игры детей и щебет
птиц. Розовые кусты, высаженные длинными причудливыми полосами  --
формы добрых заклятий, благоухают всю ночь напролет. Луна всегда полна, и
ночью не нужен фонарь, а в комнатах для гостей горят свечи и слышны звуки
поцелуев.
        Там я буду ждать прихода гостя из Зимы.
        Слишком долго я жила среди смертных. Пора и уходить.
        Так привычно, удобно и небрежно выглядеть и быть обычной девчонкой
смертных - светлые волосы, обычное личико, серые глаза и сухая худая
фигура. Вечные джинсы и толстые свитера, болоньевые ветровки и стоптанные
кроссовки. Слишком небрежно для Сильной.

        Старый парк, в котором всегда идет дождь и дует ветер, виден из левого
окна в моей комнате.
        И когда я  выглядываю  в  это окно, мне кажется, что  воздух пахнет
поцелуями.
        Где же ты, возлюбленный враг мой? Где ты, Мерлин?

        Я буду ждать тебя.

        Сегодня утром в мое окно, выходящее в парк, бьется серая ночная птица
с огромными сияющими золотистыми глазами. Посланница одной из Осенних.
Все, что ей было нужно - заставить меня выглянуть в окно.
        Я выглянула. Влажный воздух обнял меня за плечи, душной  молочной
пленкой забил рот, щупальца тумана заползли под одежду и уютно устроились
на груди.
        Вдалеке, там, где парк, разукрашенный матовыми полупрозрачными
куполами зонтиков и трепещущими лепестками плащей-дождевиков,  плавно
сливался с терпко-охряным лесом, неспешно шел человек в тонкой черной
рубашке и  голубых узких джинсах, и туман замерзал на его волосах, но
игристым паром взмывал с губ, словно бы они были - расплавленный металл.
        Он не боялся дождя - для тех, кому привычен в лицо звездный снег,
дождь - просто ласковая забава.

        Сердце бьется быстрее, чем сердце птицы-вестницы, трепетного комка
смутных опасений и неприязни к яркому свету, что струится из другого окна
моей комнаты. Птица приютилась в моем рукаве и нахохленно смотрит
невозможным янтарным глазом, словно бы клочком сияющего в свете осеннего
солнца кленовым листом.
        Бег навстречу, по парку, сквозь хлюпающие под ногами лужи,
чвакающие мокрые подгнившие листья и мазки глины от чьих-то ног. Бег
неистовый, словно скачки на ипподроме за миг до финиша, единый гул
голосов, надежд, устремлений пульсирующий в моих висках. Бег - ритмично
врезающаяся под ребра боль.
        Это душа моя бежит к тебе, сама же я спокойно иду позади, порой
загребая стоптанным кроссовком воду очередной лужи, порой  отпинывая
какой-нибудь камушек.
        Но Сильные там, где их душа.
        Мы стоим перед тобой вместе - я, матово-осенняя, укутанная в грубой
вязки свитер и ветровку, застегнутую до самого верха, насыщенная этой
туманной влагой до нежного сияния кожи, обычная городская девчонка, только
слишком мечтательная и задумчивая, и моя душа.
        Моя запыхавшаяся златоволосая душа, полная изящества, силы и
страсти Сильного, стоит босиком на ледяном мокром асфальте в тонком шелке
всех цветов Лета одновременно и безумно пленительно, отточенно и грациозно
поправляет длинные вьющиеся локоны.

        Когда ты отвернешься к окну в Осень, я брошу тебе в тонкую спину, на
которой болезненно трогательно выступают позвонки и видны крылышки
лопаток:
        - Я к тебе не бежала. Это просто мое тело. Но не я.
        Слишком просто для тебя. Слишком привычно для меня. Хлестать
словами можно того, кто не видит душ. Для  Сильного это просто лишняя
фальшивая нота в неуклюжей нашей мелодии любви.
        Словно кто-то пытается сыграть нас на гитаре, глупый новичок,
взявший слишком сложную мелодию для первого урока, и теперь с нелепой
гордостью пытающийся не отступать от задуманного.
        Положи гитару, мальчик. Мелодии больно.
        Мелодии моего сердца больно за дни, проведенные в уютном кресле под
окном в Осень в бесплодной надежде, за одиночество этих дней и за то, что
мой ребенок не стал Дитя Зимы, и ушел, так рано ушел от меня. За тоску
одиноких ночей и память о былом счастье, и за следы зубов на подушке.
        Он вернулся. Но разве мелодия боли забудется?
        Но зачем хлестать его ей, создавая новую, куда как более грозную?

        Это проклятие Сильных - невозможно просто согреться в любимых
ладонях, просто выплакаться и заснуть, и проснуться обновленной.
        Ничего не забываем. Никогда не прощаем.
        Никогда не плачем при других Сильных.
        А обижаемся мы наивнее, сильнее и глупее смертных.
        И такая вот обида дерет мне горло хриплыми нежеланными словами,
руки - желанием ударить, причинить боль, сердце - бесплодным желанием
забыть себя. Глаза - слезами, которым не суждено пролиться.
        Странное ощущение - удовольствие от ласки через призму обиды. Оно
и острее, и мягче. Странное.
        Прикосновение рук вдвойне желанно и вдвойне отталкивающе. Не тронь
меня! Возьми меня! Отойди от меня! Будь со мной!
        И в унисон два голоса: переломи меня!
        О, любовь Сильных - за что ты опустилась мне на плечи уютными
осенними крыльями гигантской неясыти?

        Лицо изменилось, только глаза остались все теми же неестественно,
невероятно голубыми. Напоминание о далеком мире, где есть компьютеры, а на
них - странная программа с облаками на заставке. О мире, который начинается
за этой дверью.
        Вернемся в этот мир?
        Из теплых кирпичного оттенка кожаных кресел, с салатовых половиков
под ногами,  от кобальтового  фарфора чашек и рубинового  стекла ваз - в
серо-коричнево-палевые оттенки мира смертных.
        Но здесь все такое полноценное, такое смешанное - Лето, Зима, Осень,
Весна. Такое насыщенное жизнью, запахом боли, горечи, надеждой и запахом
дешевых сигарет, дорогих духов и дешевого мыла одновременно, многих тел,
сплетавшихся воедино в этом доме с тысячей лиц - по три на семью.
        И диван в моей комнате все еще застелен тем же плюшевым ласковым
покрывалом, и мой возлюбленный в мире смертных так по-человечески тяжел
и угловат, не то что изящный легкий эльф наших миров. И я все еще
светловолосая худощавая девчонка с простоватым лицом и жадной манерой
властвовать. Но не над ним.
        Все возвращается на круги своя.


                "Вспять, через боль, и блажь и бред
                Мы отмотали б ленту лет,
                Перелетели бы сожженные мосты..."
        Как хорошо поет эта женщина Смертных. Она так похожа на хозяйку
Замка Осени. И если я вспомнила о Хозяйке, значит, скоро пора возвращаться.
Возвращаться, выпив этот мир, как бокал хорошего вина - медленно, со
вкусом, но без сожаления впитав губами последнюю каплю.
        Последнюю каплю соленого пота твоего, что прочертила дорожку от
виска к ключице. В мирах Сильных такого не бывает.
        А за окном этого мира - зима, настоящая зима, в которой год  за годом
живут смертные, не видя красоты ее и мучительной тревожности сумеречных
минут, когда на мгновение перестает идти снег. Для них зима - холод, забота о
тепле и сухой обуви. Проблема.
        И если я начала делить на них и себя - пора уходить. Пора вернуться
домой.

        На прощанье я прижмусь к твоей любимой такой твердоватой сухой
спине, просуну руки, обнимая тебя и буду молча лежать, приложив ладони к
твоей груди, в которой сердце бьется то невозможно часто, то неуловимо
медленно. Ты проснешься нескоро, и улыбка твоя будет освещать эту серо-
коричневую комнату, ибо в каждом взмахе ресниц отблеск Силы, которую ты
тратишь бессмысленно и щедро. И ты будешь - в сиянии света, но я не смогу
стать такой же.
        Я устала, я становлюсь тенью. Но я еще могу наслаждаться чужим
сиянием.
        И последний раз - твоя тяжесть отпечатает на моей спине узорчатую
полосу, след от шва на покрывале.
        Где-то на заднем плане мыслей плачут дожди по дальней стенке
вместилища души и стекают неровными разводами капли. На переднем плане --
яркие пятна перед глазами, ощущение сумеречности всего, свечение твоей
фигуры  в полумраке мира, который кажется моим глазам все более тусклым, а
ты в нем - как свеча в  осенних сумерках дождливого времени года.
        Последний раз.

        Через полчаса мы выйдем за дверь - ты впервые возьмешь меня на
прогулку по Зиме, от которой я все эти дни пряталась за закрытой дверью и
включенным радиатором, раскаленным до вкусного алого цвета.
        Я боюсь Зимы. Я боюсь ее, потому что она влечет меня своей
безбрежной суровой романтикой и влечет стать одной из Зимы, но в ней нет
уюта и тепла, а есть подвиг, преодоление и  свершение. Это меня пугает.
        Я боюсь Зимы, потому что ее глаза - глаза Мерлина. Чарующие и
отталкивающие, жесткие и проницательные, детские и страдающие от вечного
холода.
        Мы будем идти молча, и  в   лицо ветер будет  швырять огромные
сказочно правильные снежинки, что будут таять на моих волосах и аккуратно,
но без страха  приседать на мое здешнее лицо. И наоборот - у тебя.
И огромные колючие звезды твоего Пути будут, по своему
обыкновению, швырять в нас дротики своих лучей, и промахиваться по тебе, и
ранить меня.
        На твоих Путях всегда новолуние, на моих - луна полна сладким
соблазнительно пахнущим медом своего сияния.
А потом ветер, твой друг и спутник, швырнет мне в лицо особо
увесистую пригорошню ледяной крошки, и, когда я отряхну лицо белыми и
бесчувственными руками, я буду одна.  В беспросветной ночи, среди ледяной
пустыни, на снегу которой нет ни одного следа. Но по левую руку всегда есть
дверь домой, в Замок Лета.

        В Замке Лета тепло и смех, нежный вечер и томный соловей
наклоняется к надменной розе.
        В моей комнате всегда есть окно, выходящее в Осень.

        Возвращайся!