Морок

Так хорошо было улыбаться в ответ на его улыбку... Можно было до
бесконечности так стоять, глядя друг на друга через стол. Просто стоять, и -
глаза в глаза, трепет ресниц, уголки  губ дрожат в улыбке, теплый румянец
заливает скулы и заставляет опускать глаза, словно веки делаются  тяжелыми и
чужими... И нет еще ничего, только память о будущем, в котором родится
нечто, что будет или не будет столь значимых для обоих - но оно будет, будет.
И неважно, когда; важно, что оно все равно будет, будет как-то и когда-то...
-- Что ты улыбаешься?
-- А вы?
-- Просто так...
-- Вот  и я -- просто так.
Он небрежно показал ей глазами: "Подойди сюда!". Для этого нужно
было сделать четыре коротких шага - поворот боком к столу, шаг, поворот
направо, шаг, шажок по диагонали и последний шаг, чтобы развернуться и
стать рядом бок о бок. Но в этом последнем движении ее остановила рука.
Тяжелая и уверенная мужская рука, по-хозяйски опустившаяся на ее плечо. Так,
что она уткнулась лицом в его пиджак. У него был дорогой и кокетливо-
мужественный одеколон, созданный, чтобы соблазнять, обволакивать теплом и
волшебным туманом. Шелковистая ткань лацкана грела щеку. Она робко
повернула голову и спрятала пылающее предательским румянцем лицо на его
груди, опуская глаза вниз и отчаянно прижимаясь к его груди.
-- Ну, ну, ну... - растерянно сказал он. - Что ты, в самом деле...
А потом она подняла на него сияющие небывалым светом глаза... И
было то, о чем невозможно рассказать потом - темнота с радужными
вспышками в зажмуренных глазах, горячие и требовательные губы, ищущие
ответов на незаданные вопросы, резкий шум от упавшего стула и одуряющий
запах сандала и гвоздики, неудержимая дрожь в слепых ищущих руках и пьяная
слабость неожиданно нахлынувшего свершившегося невозможного. Не
описать и не понять до конца, как плавится последний довод разума от
неровного дыхания, скользящего по ресницам, как отметаешь все и клянешься
пойти за этим человеком куда-то, куда бы он ни позвал, забыв про долги и
привязанности, ставшие серыми и смешными перед этим острым моментом
счастья.
И она обвисала бессильно в его таких сильных руках, наслаждаясь этой
силой и возможностью быть слабой и расплыться, словно снег в горсти. И
протекала сквозь пальцы, и стекала к его ногам, не отпуская его плеч - все это
было невозможностью, рожденной небылью...
А потом он, наконец, отпустил ее, и она бессильно оперлась рукой на
стол - и не поднять было глаз, и не сказать ни слова. Путаница мыслей,
невозможность найти хоть одно верное слово, верный жест.
Хлопнула дверь.
Она вздрогнула и подняла глаза на высокого мужчину, стоявшего
напротив стола. Он привычно и вежливо улыбнулся ей.
Разве это было иллюзией?!
Но может ли быть иллюзией то, память о чем осталась в уголках его
прищуренных в улыбке глаз?
И он кивнул ей, приказывая встать рядом.
И вновь плескалось колючее пламя в лишенных свободы руках и губах...
И - хлопок двери.
Улыбка старого знакомого, покровительственная и вежливая.
Кивок.
Хлопок двери.
Острое ощущение "дежа вю".
Надо проснуться, вдруг поняла она. Надо проснуться - это только сон,
это только мечта, предчувствие. Надо проснуться и ждать, когда это случится
наяву. Надо ждать, когда она окажется в этой белой комнате с незащищенными
ничем лампами,  комнате слепящего света и запаха сандала с гвоздикой, где от
кафельных плит отражается пронзительно белый свет и пахнет лекарством.
И она проснулась.
Вокруг была вода, только вода и серые тени водорослей. Плавники
чувствовали по трепету , что где-то рядом есть кто-то большой. Большой -
опасный. Она ушла на глубину, стараясь не выдать себя слишком резким
плеском. У рыбы было узкое проворное тело и выпуклые глаза.
Мучительно хотелось проснуться.