Главная Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы


Небо в звездах

- Удар! Еще раз! Еще! Еще!

Я монотонно хлопал в ладоши, на каждом хлопке раздавался глухой стук и протестующее приглушенное шипение. Обтянутая кожей доска, по которой мальчик по моей команде наносил один за одним удары, стонала и возражала против такого безжалостного избиения. Сам "убивец" возражал еще больше. Он уже успел хорошенько разбить себе пальцы - разумеется, неверно нанесенными ударами, при верном ударе страдает противник, а не твои руки - и теперь костяшки его тонких рук постепенно превращались в кровавое месиво. Жаль, конечно, портить такую красоту - но ничего не поделаешь. Мужчина должен уметь драться - и точка.

-Удар! Раз-два-три-стоп! Удар! Еще!

Я изводил его как мог, не только преподаванием самой членовредительской из всех известных мне, - но какой зато эффективной - борьбы, но и постоянным изменением ритма ударов, их силы и скорости. Заодно и внимание потренируем. Да и манера слушаться приказа с одного слова постепенно уляжется глубоко внутрь упрямой лохматой головы.

-- A'vhaetha vhierru...

Интересно, это кому? Такой противной жесткой доске, или мне, мучителю? Судя по выражению лица мальчика - мне и никому иначе. Ах, как нехорошо. Одним из приемов преподаваемой борьбы - непедагогично же было бы показывать, что есть несколько менее сложные -- я поймал его за вытянутую в напрасной попытке защититься руку, перекинул через плечо и швырнул на землю. Вернее, аккуратно положил. Мальчишка, вместо того, чтобы лежать тихо, осознавая свою дерзкую непочтительность к такому мудрому и благородному наставнику, лежал, сверкая глазами и ругал меня, как мог. А в последнее время мог он все более неплохо - с кем поведешься...

С утра у меня было отвратительное настроение, вернее еще с самой ночи. Кто-то из рьяных не в меру слуг так натопил камин в спальне, что дышать было просто нечем, да еще и добавил в светильник каких-то благовоний, "чтобы милорду лучше спалось". Спалось милорду, которому дали заснуть, когда уже начало светать, отвратительно. И голова теперь гудела, как после попойки, и каждый новый запах - уже любой, хоть навоза - вызывал тошноту. И даже осеннее солнце - бледное подобие светила - вызывало боль в глазах. Перед веками плыли цветные пятна. Да еще этот стук...

Я сгреб Мейтина за шиворот, приподнял с земли и ударил - по скуле рукоятью кинжала. По тому, как мальчик без слов, только зажмуривая глаза и кусая губы от нестерпимой боли осел на землю и свернулся в клубочек, прикрывая руками голову - черт возьми, как побитый крестьянин - я понял, что сделал что-то не то. Мягко еще говоря, не то. Я закрыл глаза и стал медленно считать до десяти, потом еще и еще раз. Когда я открыл глаза, Мейтин все так же лежал на земле, тихо вслипывая и пряча голову под рукавами широкой рубашки. Когда я присел на корточки, и попытался погладить его по плечу, он вздрогнул, словно слуга, уже привыкший к побоям и не ожидающий ничего иного. Это взбесило меня похуже всего остального - почему-то захотелось просто прибить этого мальчишку. Чтобы не смел меня бояться. Чтобы не смел напоминать мне о том, какой сволочью я бываю иногда.

Я поднял его на руки и перенесся в свой кабинет в башнях. Мальчик обвисал на руках, словно тряпочная кукла - это было хуже, чем если бы он ругался и пытался драться. Я усадил своего thenno в высокое кресло, откинул прядь волос, прикрывающую след от удара. Ого.. что же я за тварь?! Кожа и ткани на скуле были рассечены едва ли не кости, щека была залита кровью. Несмотря на многократные просьбы мальчика - не залечивать ему никаких повреждений магическим путем - сейчас нужны были мои целительские знания.

Я залечил большую часть тканей, постаравшись так, чтобы остался очень тонкий и почти незаметный шрам длиной в фалангу пальца. Я мог бы сделать и так, чтобы шрама не было, но мальчик обожал их коллекционировать. Оставил и так, что ссадине, образовавшейся из довольно глубокой раны, нужно было подживать еще три-четыре дня. Мальчика перед всеми манипуляциями я слегка усыпил - целительская магия Крови, вернее, ее внешняя сторона, выглядит довольно шокирующе. Хотя работает великолепно. Закончив работу, я разбудил его.

- За что, милорд? За что вы сделали это?-- произнес он довольно бодрым уже голосом, ощупывая ссадину. Я легонько шлепнул его ладонью по руке.

- Ты знаешь, за что. За твое хамство.

Я старался изобразить себя равнодушным и строгим. Должно быть, неплохо получалось - потому что кинув на меня острый взгляд, мальчик тут же отвел глаза и принялся с деланным вниманием рассматривать резьбу на подлокотнике кресла. Внутри же я просто расплывался, словно кусок льда по весне - от нежности, от жалости, от гнева на себя. От желания сесть у его ног и прижать к воспаленно пульсирующим висками и глазам его маленькие холодные ладони - и так забыться. Хоть на какое-то короткое время.. забыться, оттянуть тот неизбежный миг, когда мне придется чертить створы дверей между мирами. Потому что сны и гадания полны дурных предзнаменований, а в ночных кошмарах в душу заползает липкий страх - чувство, которого я еще никогда не знал, и оттого ему неуютно там, и он мечется перепуганным вороном в камине, не зная, где найти спасение.

Скоро, уже скоро -- две короткие недели, всего-то шестнадцать дней - нам отправляться в путь. И черным кольцом меня обступают совершенно чужие и чуждые мне чувства - страх, суеверность, тоска, мысли о смерти.. Почему? Я ведь люблю опасность - любую, исходит она от стихии или от живого существа. Меня приятно возбуждает перспектива поединка - пусть даже противник заведомо сильнее меня. Нет ничего слаще одержанной победы или почетного поражения. Так почему - тоска?

Только кто из нас двоих был сильнее и проницательнее - если, словно услышав все мои путано-тревожные мысли, мальчик подошел ко мне своей обычной неловкой и грациозной одновременно походкой, обнимая за шею и глядя в глаза? Сверху вниз, у него это неплохо получалось, особенно, когда я сутулился.

- В чем дело, милорд? Что за странные мысли беспокоят вас?

- Ты Слушающий, Мейтин?

- И Слушающий, и Передающий, милорд. С самого детства. - Он улыбнулся, и в этой улыбке - не торжествующей, как у выигравшего приз ребенка, а неловкой и сожалеющей -- я прочел, что он повзрослел. Сейчас, испытав боль - или еще когда-нибудь. Но повзрослел, чуть уже шагнув за грань мальчишества. И было в этом что-то прекрасное и бесконечно печальное...

- Так в чем же дело?

Я налил нам по полному кубку вина, задернул плотные портьеры. Зажег причудливую свечу на очень старом - из мест Старой расы - подсвечнике. Через несколько секунд подсвечник начал реализовывать свою нехитрую магию - изменять тень в причудливые образы - животных, то бегущих друг за другом, то дерущихся, то совокупляющихся. Я впервые задумался, была ли ушедшая часть Старой расы человекообразной. Или это были какие-то животные? Во всем, оствшемся от них, не сохранилось ни одного изображения гуманоидного существа -- только причудливые звери.

Я понимал, что тяну время. Что нарочно занимаюсь всеми этими ненужными манипуляциями, чтобы ничего не говорить. Но мальчик оказался хитрее - он просто сел у моих ног, положил мне голову на колени и приготовился слушать.

- Все так странно.. словами-то и не расскажешь. Страшные сны. Дурные предчувствия. Страшные знаки при гадании. Тоска. Страх. Без причины - все без причины, только странное ощущение близкой потери.

- Страх - за себя?

- Нет. В том то и дело. Я всегда остаюсь жив во снах. И все равно - страшно. Смерть.. все время это смерть. Но - не моя.

- Милорд, я очень напоминаю вам сестру?

- Что ты несе..Да, очень. Даже слишком -- иногда.

- Милорд, вам не придется меня убивать. Дважды одно дерево не срубают. Я - другой человек.

Что-то было в его словах - важное, действительно важное - но оно пока не осознавалось, тихим камнем падая на дно пруда моего сознания. Чтобы занять там какое-то место или вызвать всплеск - не знаю, но чувствовалось это как странная сеть, накидывающая свою паутину на мой мозг. Только я никак не мог уловить, что же это было - тень какого-то ощущения, отражение какого-то забытого дня.

Но я никак не мог сосредоточиться на этом - требовательные тонкие пальцы скользили по моим запястьям, вызывая сладкий зуд. Мальчишка тянул меня к себе, тянул, не давая передышки, чтобы обдумать его слова. И я сдался, и нырнул в его обьятья, как в глухой темный омут - сквозь пульсирующую в висках головную боль, сквозь радугу цветных пятен перед глазами. В эту ночь я спал спокойно - мертвым сном без сновидений, но с уверенным ощущением своей силы и владения ситуацией. И только где-то на дне сознания мерцали выписанные тонкой красной вязью слова - "я другой человек"... И замирали, полускрытые черным печатным шрифтом иной речи иного мира - "Идите, сэр. Есть же и другие миры, кроме этого". Слова падающего в пропасть мальчика. И я видел себя другим - черноволосым и голубоглазым мужчиной со странным оружием в кобурах на бедрах, пробивающим смертью мальчика себе дорогу к Мечте.

Проснувшись, я долго вспоминал все эти обрывки образов,и хорошенько выругавшись, понял их источник. Нигде больше.. ни в одном мире.. никогда! Никогда!!! - я не буду читать их художественную литературу. Никакую литературу вообще - за исключением карт. Тоже мне, персонаж романа...

Рядом безмятежно спал Мейтин, почесывая во сне шрам на скуле. Я тихонько рассматривал его, подмечая изменения, которые произошли в нем за эти два месяца. Он стал шире в плечах - и уже в бедрах, приобрел хорошую мускулатуру, утратив при этом часть своей девичьей стройности. Темные волосы почему-то обнаружили в себе медный проблеск. Лицо стало более свежим и безмятежным - не то, что раньше, когда даже по спящей его физиономии можно было сказать: "вот маленький интриган, эгоист и капризуля". Только черты остались прежними - точеными. Черты Мейт.

Строгий овал лица, широкие скулы и большие слегка раскосые глаза под идеально прямыми дугами бровей. Тонкий нос с изящно вырезанными крыльями, мягкая ямка над верхней губой. Чувственный широкий рот, аккуратный подбородок с детской ямочкой. Эх, не видел я их отца в молодости - а жаль.. Я знал, что дети похожи на него. Я разглядывал мальчишку, желая найти в нем что-то такое, что даст мне моральное право взять его с собой в странствия, в путь, полный гибельных опасностей. Какой-то намек на силу или удачливость. И нашел - то, как он сжал в кулак исцарапанную вчера руку, увидев что-то тревожное во сне, то, как напряглось при этом до того детское и безмятежное лицо: строго напряглось, строго и уверенно, без тени испуга - нашел и понял, что смогу положиться на него.

И еще - глядя на него, я понимал, что далеко перешагнул тот уровень чувств, который свойственно испытывать лорду к юному оруженосцу-любовнику, тот уровень, который свойственен обычным любовникам.. и не знаю кому еще. И это было хорошо - яркое солнце первого зимнего дня, тепло натопленной комнаты, шелковистая мягкость простыней, чувство к кому-то. Чувство, которому не надо даже взаимности, чувство, довольное самим своим твердым существованием.

-- Thenno hiennau...Meitinn dhaennu, henneu.. oviennu l'iee'.. thenno hiennau...

Как же мне хотелось утопить его в теплых словах, нежных и ласковых.. и я обнимал его и смеялся, шепча ему в уши все ласковые слова, которые знал. Словно отступили куда-то годы, а мне снова было лет тридцать или сорок, а до совершеннолетия было еще так далеко и можно было резвиться совсем по-детски, и любить всех вокруг, и нырять в чьи-то такие же неопытные ласки на нагретых солнцем пляжах... И я решил для себя, что защищу этого паренька любой ценой. Даже своей жизнью. А он не понимал ничего - или мне так хотелось думать, но я уже знал, что он Слышащий, умеющий читать мысли других - и смеялся, и замирал, затаив дыхание, слыша слово hiennau - любимый.

Я подумал о том, как же пафосно звучит обещание отдать за кого-то жизнь... и о том, какой я дурак, что согласился на эту сделку с лордом Дома Белого Жаворонка, о том, как хорошо бы послать его куда подальше.. и плевать мне на честь.. видел я эту честь в том месте, в которой чести было бы по меньшей мере неуютно и темно.. Потом подумал о том, что наши поиски могут занять всю жизнь и не принести пользы. Да-а, не самая сладкая перспектива.. зато какие баллады насочиняют наши признанные и непризнанные гении. Я даже сам начал потихоньку сочинять что-то подобное: "Баллада о вечных странствиях доблестного лорда Оборотня из замка Тьеррин и его достойного спутника Мейтина, сына Мейрана в поисках магического камня".

--...С тем лорд покинул сей удел,
Поклявшись камень отыскать.
Он благороден был и смел,
И честь свою блюсти умел,
Забыв про бед напасть...

Еще немного - и замечательная баллада была бы готова. Только попробуй что-то сочинить с таким беспокойным юнцом под боком, который совершенно не желает ждать, пока с его лорда спадет поэтическое настроение...

И вот настал день - второй день восьмой недели месяца laileilin - когда мы отправились в путь. Все необходимое давно было упаковано, я даже заранее нарисовал на стене замка знак прохода, оставалось только соединить несколько линий. Был выбран полуденный час - самый благоприятный, по результатам гадания накануне. Мы встали перед знаком, одетые довольно тепло и по возможности неприметно - обычные широкие плащи, цвета темные. Я посмотрел на мальчика - он явно боялся того, что ждало его за вратами.. да и самого прохода. Я соединил линии знака и пока, тот набирал силу, положил мальчику руки на плечи, стараясь его успокоить.

Знак засветился голубым сиянием, по внешнему краю его бегали алые искры. Внезапно он открылся - там, куда вел проход, открывшийся в замковой стене, было темно. Повеяло ледяным воздухом. Это было место где-то в горах, на возвышенности и там стояла ночь. Проход открылся на приемлемой высоте - не более чем в наш рост, я толкнул Мейтина в проход и прыгнул следом, услышав, что он приземлился. Едва не сбил этого бестолоча - мог бы и догадаться отойти. Но Мейтин не видел никого и ничего - стоя почти на краю обрыва, он, запрокинув голову, смотрел в небо.

Через минуту и я сам стоял точно так же, открыв рот и забыв обо всех опасностях, которые могли подстерегать нас в этом мире. Небо было ослепительно синим, темно-синим -- с огромными мерцающими точками звезд. Звезд, свет которых был не привычно розовым - белым. Небо было нестерпимо близким, казалось, что до него можно дотянуться рукой. Небо в звездах.. Ледяной воздух дул нам в лицо, словно пытаясь отрезвить, но оторваться от такого зрелища было невозможно. И мы пили эту ночь, как самое дорогое вино -- медленно, не торопясь, по глотку. Небо, на котором не было лун - бархатисто-темное, плотное, непрозрачное. Тонкие зеленоватые штрихи облаков, далекие и близкие силуэты гор - гор вокруг нас, плотным кольцом смыкающееся вокруг нас..

Только через полчаса или около того мы оторвались от невозможного синего неба и посмотрели вниз. У подножья гор - довольно невысоких и изрядно выветрившихся - лежал большой город. Он был ярко освещен - так, как нельзя осветить свечами и факелами. Я понял, что мы попали в мир, развитый технологически. Это было более чем неприятно - с неопытным спутником, в мирах, где зачастую обязателен контроль, где нельзя пройти даже по необитаемой территории без каких-то особых предметов и бумаг. Но такое небо... быть может, здесь не так уж и много всевозможных дымных машин?

Мы поставили палатку, я достал некоторые из своих магических предметов, проверил, насколько хорошо они тут работают. Все было в порядке - даже удивительно для технологического мира. Я настроил глобус и начал изучать планету в поисках ближайшего прохода - и магических артефактов, которые могли бы оказаться тем, что мы ищем. Но сумасшедшая надежда - а вдруг.. вот прямо здесь.. в трех шагах от дома - камень? -- не оправдалась. Здесь вообще не было магических предметов, даже самых слабых. Судя по всему, здешние обитатели не пользовались даже такой ерундой, как привороты, обереги и прочее деревенское ведовство. А проход - проход был не так уж и далеко, по крайней мере, на одном континенте с нами. А всего их было четыре. Мы были на втором по величине.

Я заставил глобус показать мне здешнего жителя. Глобус долго пыжился, не желая работать в темноте, но все-таки ему пришлось уступить. Один из недостатков одушевленных предметов - они намного сообразительнее, это точно, но вот с послушанием у них тоже намного хуже. Глобус выдал мне удивительное существо, по-видимому, в своем доме. Существо явно произошло от каких-то ящериц. У него была клинообразная плоская голова с выпуклыми глазами по бокам, большая пасть с мелкими острыми зубами. Кожа была сухая и морщинистая, напоминала мелкую чешую. У аборигена было три пары конечностей - мощные опорные задние, тонкие передние с хорошо развитыми пальцами, ладонь была трехпалой, и еще одной парой мускулистых конечностей под брюхом. Еще у него был хвост - замечательно длинный и увенчанный небольшой грядой шипов. Туловище было массивным, согнутым в грудном отделе - более всего по манере держаться абориген напоминал сгорбленную старушку. Глаза были живыми и мудрыми - почему-то это было понятно несмотря на полное отсутствие мимики и выражения на плоской морде с едва заметным дырочками в верхней челюсти.

Дом у аборигена был под стать его странной наружности. Дугообразно изогнутая половина большой трубы, без окон. Дверь в углу была тоже полукруглого сечения. Несколько странно гнутых кусков яркого твердого материала, над ними подвесные лампы, очень похожие на наши. Еще много всяких труб и мелких предметов, но в общем - жилье просторное и свободное. Посередине - маленький бассейн. Изогнутый кусок пластика оказался креслом, удивительно подходящим к форме тела аборигена. Он удобно устроился в нем, нежась под явно теплой лампой.

Мейтин завороженно смотрел в глобус. Он даже не задавал вопросов, что могло означать только одно - полную потерю дара речи. Потом, когда глобус угас, обиженно помигивая цветными огоньками, мальчик долго сидел, глядя в темноту - костер мы не разводили, и грелись только от глобуса, которому пришлось поработать печкой.

- Какой он.. странный. Это точно не животное?

- Нет, Мейтин. Это здешнее разумное существо. Тебе все кажется, что они должны быть похожими на нас?

Я смотрел на него, пышноволосого остроухого паренька со светящимися в темноте глазами, одетого в куртку с меховой оторочкой и высокие сапоги, казавшегося здесь маленьким кусочком детской сказки - сколько же их в разных мирах, про эльфов и фэйри, народ холмов и подземных жителей - и понимал, насколько мы здесь чужеродны. И как мало в этом хорошего.

После такого мирного перехода, мирного тихого пейзажа на меня вдруг навалилось сентиментальное настроение. Нечасто, к моей радости, такое бывало, да и недолго длилось. Уж очень не любил я становиться, как говорила одна моя знакомая в другом мире "белым и пушистым". Прямо-таки ненавидел это состояние. Когда любой цветочек по дороге вызывает умиление, когда вместо того, чтобы дать кому-то хорошего пинка, читаешь ему душеспасительные речи, когда поднять на кого-то меч кажется немыслимой жестокостью.

И я бы просто ушел от палатки в горы, чтобы пересидеть свое дурацкое настроение и вернуться таким, каким привык быть -- но маленький Слышащий не отпустил меня. И когда я, наконец, заснул - от непривычного сладкого воздуха спать совершенно не хотелось, мне снились улицы города у подножья гор - путаные, извилистые улицы и ровные ряды фонарей.