|
|
| Источник | Общая газета |
| Дата | 17.08.2000 |
| Название | Шоумен из средневековья |
| Автор | О. Шумяцкая |
| Тип материала | Статья |
ОЛЬГА ШУМЯЦКАЯ
Алексей Герман снимает кино, что само по себе - тема для множества догадок, предположений и предсказаний. Алексей Герман снимает другое кино. Он покинул выбранную им когда-то раз и навсегда эпоху, оставив далеко в будущем своего друга Лапшина, Лопатина и Хрусталева, и отправился в иные времена, к иным мирам, на иные планеты. Герман снимает Стругацких - "Трудно быть богом". Однажды он уже пытался делать это кино и даже написал сценарий. Тогда, в 1968-м, съемки не разрешили, да и не могли разрешить. Слишком земным и современным казался фантастический роман о средневековой чужой планете. Сейчас, по прошествии тридцати лет, он стал еще более земным и современным, а Германа по-прежнему занимает вопрос, трудно ли быть богом?
Герман снимает долго и трудно. Несколько месяцев уходит на пробы. Он ищет лица. Средневековые лица. Герман всегда находит то, что нужно. Ему нужен герой, и он находит Леонида ЯРМОЛЬНИКА. Актера очень характерного, иногда романтического и лишь в последние годы приоткрывшего нам свой драматический дар. К тому же - абсолютно сегодняшнего. К тому же - заморочившего всем голову телевизионным шоуменством. К тому же - лет на пятнадцать старше своего героя, дона Руматы. Выбор удивительный, но Герман всегда находит то, что ему нужно. Сегодня, по прошествии четырех месяцев экспедиции в Чехии, когда снято примерно четверть фильма, Леонид Ярмольник рассказывает о том, как проходят съемки, и о своих взаимоотношениях с Германом.
- Говорят, Герман очень требователен в выборе актеров и делает пробы почти так же, как само кино - тщательно и скрупулезно. Вы проходили жесткий кастинг, или Герман сразу знал, что на роль дона Руматы ему нужны именно вы?
- Не думаю. Во всяком случае, когда в прошлом году я снимался у Александра Абдулова в "Бременских музыкантах" и встречался с Германом в коридорах "Ленфильма", ни ему, ни мне не приходила в голову мысль о совместной работе. Ну, здоровались и здоровались. Мы достаточно давно знакомы. Когда-то, лет десять назад, я должен был сниматься у Юрия Векслера в фильме по сценарию Германа и Светланы Кармалиты и играть... молодого Германа. Там вообще было всего два героя - Герман и Кармалита. Картина не состоялась, но состоялось наше знакомство. К тому же продюсер "Трудно быть богом" - Виктор Извеков, человек, который был моим сопродюсером на фильме "Барак", а когда-то работал директором картины на "Иване Лапшине". Он примерно представлял, в каком направлении идут поиски у Германа, по каким критериям подбирается главный герой, и ему показалось, что, наверное, это мог бы быть я. Что происходило дальше, не представляю, потому что влезть в голову Германа никто не может, даже, по-моему, он сам. Как бы то ни было, в конце прошлого лета мне прислали сценарий и пригласили приехать в Питер попробоваться на роль Руматы.
- А кто еще пробовался?
- На финишную прямую вместе со мной вышел Александр Лыков, который снимался в телесериале "Менты" в роли Казановы и в "Операции "С Новым годом!". Мы с ним разные и по возрасту, и по образу, но типаж один: что-то такое длинноносо-длинноволосое. Ну, а потом были такие пробы, каких у меня в жизни никогда не было! Я ездил в Питер раза четыре, последний раз пробыл там неделю. За эту неделю мы сняли чуть ли не весь сценарий, во всяком случае, легче сказать, что в сценарии осталось неснятого. Обстановка была очень нервной. Спорили и конфликтовали постоянно. Я человек достаточно взбалмошный и трудный, а Герман такой же, только в квадрате. Тут и возраст, и самолюбие, и опыт жизненный... Видимо, его так же, как меня, волновал вопрос наших взаимоотношений, потому что перед Новым годом мне сообщили, что, прежде чем состоится утверждение, я должен приехать в Петербург и еще раз переговорить с режиссером.
- Что именно его волновало?
- Его волновало, чтобы я не корчил из себя звезду. Мол, вот это я делать буду, а то - не буду, на это у меня время есть, а на то - нет. Я прекрасно понимал, с кем мне предстоит работать, и, естественно, отдал Герману "право первой брачной ночи" на весь ближайший период жизни. Он может использовать меня так, как считает нужным, и столько, сколько считает нужным, а все остальное я буду делать в свободное от съемок время. При этом по условиям контракта я не имею права появляться в циклических телепередачах в том виде, в котором снимаюсь в кино. А за полгода до выхода картины должен вообще пропасть с телеэкранов.
- Но ведь это подрывает на корню весь ваш телевизионный бизнес!
- Думаю, то, что я делаю у Германа, намного важнее моего телевизионного бизнеса. Могу честно сказать, что то телевидение, которым я занимался последние два-три года, мне надоело. Надоело соревноваться с невероятным количеством одинаковых программ. Пальцев на двух руках не хватит, чтобы их перечислить: ток-шоу, игры, политические дебаты, викторины... Что еще? За последние годы телевидение очень измельчало. Не в смысле своего влияния на умы, а в смысле некоторой необязательности. Хочешь - смотришь, не хочешь - не смотришь. Новых способов общения со зрителем и с самим собой пока не изобретено. Это как в компьютере: мы должны выйти на качественно другой уровень. Но никто пока не нашел тот золотой ключик, который откроет дверцу в сказочную страну. Я начинал работать, когда люди относились к телевидению гораздо серьезнее, а появление на экране воспринималось значительно ответственней. Сейчас у меня то счастливое состояние, когда я могу заниматься своей первой и главной профессией - профессией артиста, и не думать о телевизионном будущем. Кстати, самые хорошие идеи приходят именно тогда, когда о них совсем не думаешь. Может быть, работа с Германом даст мне новые ощущения - ощущения себя в пространстве, в профессии и я пойму, нужно ли мне вообще заниматься телевидением, а если да, то в каком качестве.
- У вас были сомнения, когда вы соглашались на условия Германа?
- Разумеется. Я достаточно болезненно решал вопрос: нужно ли мне это? Болезненно, потому что в силу сложности характера мое присутствие в картине могло пойти не на пользу, а во вред. Но на семейном совете было решено, что жизнь не так уж длинна, сколько нам еще осталось, а из всего, что сегодня делается в кино - во всяком случае, в нашем, - это самое интересное.
- А возраст героя вас не смущал? Ведь Дону Румате по книге лет тридцать, кажется.
- Об этом вопрос не стоял. Фильм снимается по мотивам романа Стругацких, и в сценарии очень многие сюжетные линии изменены. К примеру, у нас погибают те герои, которые в романе остаются в живых. Возраст же, если подходить с философской точки зрения, вообще неважен. Дон Румата - умный, взрослый, сложившийся человек. А сложившимся человеком можно быть и в пятьдесят, и в двадцать, и в тридцать лет.
- Сейчас, когда прошло почти полгода работы, как складываются ваши отношения с Германом?
- Отношения нормальные, но не простые. Не то чтобы мы все время ссорились, но конфликты случаются.
- По поводу чего?
- Ну, они творческий характер носят. Когда мы расходимся в представлении о том, как и что надо играть, что хорошо, а что плохо. Вы понимаете, мы очень тяжело работаем, накапливается морально-нервная усталость, периодически она должна иметь выход. Я выбираю объект, и Герман выбирает объект. Если бьем, то бьем в голову. Для меня голова - он. Для него - я.
- А ни разу не возникало желания "соскочить"?
- Честно? Два раза дело доходило до пограничной ситуации, когда я думал, что для всех будет легче, если я брошу эту затею. Но это такая... полуистерика, что ли. Потом я понимал, что мы взрослые люди, что нельзя доводить друг друга до инфаркта, что нужно искать выход из сложившейся ситуации. И действительно, что-то находилось, придумывалось, работа шла дальше.
- Герман идет на какие-то уступки, или только вам приходится уступать?
- Идет, конечно, идет. Мы все идем на уступки. Во всяком случае, на сегодняшний день мы уже достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы не повторять тех ошибок, бестактностей и неосторожностей, которые допускали раньше. Не знаю, хорошо это или плохо, но у нас фильм черно-белый и отношения черно-белые. Без полутонов. Кто-то считает Германа сумасшедшим, кто-то - гением. Можно назвать его единственным в своем роде из живущих на земле режиссеров. А можно удивляться, как совершенно непонятным, никому неведомым и недоступным способом он делает кино. Можно говорить о его авторитарности, о том, что он принимает только беспрекословную готовность к исполнению. Можно, наконец, перечислять самые пограничные и противоположные качества, и под всем этим я с полной ответственностью подпишусь. Многие, наверное, подумают: снимаешься у Германа, так заткни свое самолюбие куда подальше и делай то, что он говорит! К сожалению, я не всегда могу ко всему этому пристроиться и адекватно реагировать. Но в любом случае: эта работа мне страсть как интересна. Потому что ничего подобного у меня в жизни не было.
- Авторитарность - творческая манера Германа или черта характера?
- А какая разница? Нельзя отделить одно от другого. Герман - это такой комок, в котором сконцентрировано все. И то, как у него болит сердце, прыгает давление, как он не спит по ночам, как переживает, когда что-то не ладится. Все это - один Герман.
- Так что все-таки с вашим самолюбием? Куда вы его дели?
- Никуда не дел. В этом-то весь конфликт и парадокс. Герману очень трудно со мной работать. Но если бы я вдруг превратился в пластилин, ему стало бы со мной неинтересно. Может быть, именно такой я ему и нужен? Может быть, ему надо, чтобы я кочевряжился, доказывал свою правоту, потому что в этот момент, когда мы друг друга в чем-то убеждаем, в этой борьбе самолюбий и точек зрений рождается истина. Сейчас мы пришли к обычному киношному сговору: делаем один-два дубля так, как считает он, и один-два так, как считаю я. А экран покажет, кто прав. Кино такая штука - все равно все складывается на монтаже.
- Есть ли у вас чувство, что сегодня вы, быть может, снимаетесь в главной роли в жизни?
- Вы имеете в виду работу, а не роль?
- В чем же разница?
- Работа с Германом - больше, чем просто роль. Больше, чем кино. Это работа по жизни. Работа жизни. Если картина выйдет и получится все, что было задумано, то, конечно, это будет самая значительная, самая претенциозная и самая трудная работа в моей жизни. Насколько она будет значительна с точки зрения истории кино и гения Германа, пока трудно судить. Само произведение, тема, тот принцип, который исповедует Герман, - все это может так сложиться, что получится фильм фильмов. Люмьер ХХI века. Нечто фантастическое, неповторимое и немыслимое. Про все и про всех. И про нас, и про американцев, и про австралийцев. Про человеческую цивилизацию: на чем она зиждется, что в ней важно. Про то, что пока существуют власть, тюрьмы, жестокость, деньги, смерть, болезни, будут существовать все человеческие пороки и достоинства. Неважно, на какой планете этот человек живет, какую религию исповедует, к какой национальности принадлежит. Мне говорят: это же фантастика! Да какая к черту фантастика! Форма фантастики, да. А наша жизнь разве не фантастика? Разве человек не фантастическое существо? Мы половину времени проводим в ирреальной жизни. Ложимся спать и нам снится то, чего не было и не могло быть. Что-то предвидим, предчувствуем, путешествуем по другим мирам. А потом встаем, едим яичницу и идем на работу.
- Вообще Стругацкие - это ваша литература?
- Конечно. Я считаю, что Стругацкие гениально предвосхитили американские "Звездные войны". То, что сейчас так безумно популярно и собирает бешеную кассу, они придумали еще в 60-е! "Звездные войны" - просто мультфильм по сравнению с глубиной и фантазией Стругацких. Американцы сняли первый слой, и им хватило. Это все равно что прочесть "Анну Каренину", а потом заметку в газете: "Вчера на узловой станции такой-то машинист Пердыщенко не справился с тормозами и задавил женщину 28 лет". Вот это "Звездные войны". А Стругацкие - "Анна Каренина".
- И больше всего вы любите...
- ... "Понедельник начинается в субботу". Это та планета, на которой родилась вся современная сатира. И Жванецкий, и Горин, и Задорнов.
- Это правда, что перед началом съемок вы качались на тренажерах?
- Качался и качаюсь. На мне каждый день висит по 35-40 килограмм доспехов и оружия. А ведь во всем этом надо еще и трюки делать, и в седле сидеть, и на мечах драться. Говорят, что трюки я уже делаю наравне с каскадерами. А друзья шутят, что еще два-три месяца - и по торсу я практически сравняюсь с Сильвестром Сталлоне. Может, это не так уж и нужно и я появлюсь топлесс всего раз или два, но все то, чем знаменито американское кино, мы ведь тоже можем делать. Просто для нас это не главное. Вернее, не это главное. Я тут побежал смотреть "Жанну д'Арк" Люка Бессона. Там же тоже бои, доспехи, кони. Мне было жутко интересно, как они это сейчас снимают. Так вот, после Германа это полная туфта. Я даже смотреть не мог, не то что сравнивать.
- Смотреть других режиссеров после Германа вы уже не можете. Сможете ли сниматься?
- А надо ли?
- Герман изменил в вас что-то как в актере?
- Как ни странно, он меня успокоил. Первый раз в жизни я вообще не играю. Я много об этом читал и слышал от гениальных артистов - Евстигнеева, Быкова, Никулина, Гриценко, Плятта, - что высший пилотаж и высшее счастье для актера, когда он не пользуется тем, чему его учили. Не играет, а существует. Так вот, первый раз я снимаюсь у режиссера, у которого не надо играть. Надо правильно себя вести в предлагаемых обстоятельствах, жить жизнью персонажа. Наступает момент и кажется, что ты - действительно он. Это самое трудное. И самое легкое, если получается. Думаешь: как же раньше-то я этого не делал? Почему раньше не получалось?
- Леня, а трудно быть богом?
- Да он такой же, как человек! С теми же проблемами и заботами. Просто у него терпения чуть побольше, выносливости, таланта, ума. Трудно быть человеком. Трудно быть порядочным. Трудно быть честным. Трудно быть первым. Трудно любить и быть любимым. Трудно быть верным своему слову. И вот если все эти "трудно" собрать вместе, то можно поставить знак равенства и написать: трудно быть богом.