|
|
| Источник | Итоги |
| Дата | 18.09.00 |
| Название | Золушка в отсутствие принца |
| Автор | Р. Арбитман |
| Тип материала | Статья |
Роман Арбитман
В 1938 году на страницах "Литгазеты" писатель Александр Беляев назвал нашу фантастику Золушкой - и тем самым обозначил ее статус на десятилетия вперед. В одно емкое слово вместилось и униженное состояние всей этой области литературы (которую третирует мачеха-критика), и ее протеизм (от кухонной замарашки до принцессы), и даже печальная ее зависимость от хода часовой стрелки (отмеряющей срок, после которого золотая карета всеобщего признания может опять превратиться в тыкву).
Одно время роль Золушки была у нас просто уникальна. То, за что ее толстым старшим сестрам давно поотрывали бы головы, ей самой сходило с рук - благо власти предержащие не больно интересовались трудами какой-то замарашки из литературно-кухонной резервации. С середины 60-х и до начала 90-х научная фантастика в СССР переживала настоящий расцвет, став по необходимости "нашим всем". Социальная сатира, роман-предупреждение, триллер, неангажированная публицистика, философский трактат - все жанры (в том числе и скучные) могли прятаться под сенью дружных букв "НФ".
Однако ничто не вечно. Поиски фиг в кармане закончились вместе с СССР. Праздник свободы ознаменовался концом НФ - в ее привычном воплощении. Запретные жанры покинули свое убежище и начали самостоятельную жизнь. Что же теперь осталось собственно фантастике как ветви литературы? Паразитировать на былых заслугах? Дать себе засохнуть? Прикрыться глянцевой обложкой и лечь на прилавок рядом с детективом?
Старая гвардия
К концу столетия из патриархов жанра мало кто уцелел. Великое братство Стругацких исчезло со смертью старшего брата. Тандем Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова распался с уходом Лукодьянова. Еремей Парнов, еще раньше оставшийся без Михаила Емцева, ушел в детектив. Кончина Генриха Альтова вынудила умолкнуть и Валентину Журавлеву. Из многих и многих, кто дебютировал в 60-е и активно действовал в 70 - 80-е, на плаву по сути остались только трое: Кир Булычев, Владимир Михайлов и Ольга Ларионова. Все трое не изменили всерьез своих подходов к жанру-кормильцу. Каждый лишь зафиксировал привычный status quo и черпает из себя, прежнего...
Ольга Ларионова, некогда известная как автор "лирической фантастики" (то есть произведений с преобладанием трепетных семейно-бытовых коллизий), еще десять лет назад решила соединить свои навыки с жанром "космической оперы". Была сочинена повесть "Чакра Кентавра", в основе которой оказалась брачная идиллия земного космонавта Юрия и внеземной принцессы Сэнии. Идиллию пытались разрушить коварные крэги (разумные птицы). Не так давно увидел свет роман "Евангелие от крэга" - уже третья книга цикла о людях и птичках, продолжающих гадить гуманоидам. Увы, старая лирическая закваска дурно повлияла на новый сюжет: вместо того чтобы схлестнуться с птичками, герои и героини долго выясняют отношения и по-броуновски перемещаются с места на место...
Как и Ларионова, Булычев сделал ставку на инерцию и ностальгию. Те, кому сейчас за тридцать, помнят Алису Селезневу, и для них имя писателя - знакомый брэнд. Однако тиражированием вечно юной, как консервированная курица, Алисы фантаст не ограничивается. Характерным примером творчества нынешнего Булычева является его цикл "Театр теней" (начатый романами "Вид на битву с высоты" и "Старый год"). Фантаст решил создать российский вариант "Секретных материалов", противопоставив импортному Фоксу Малдеру россиянина Гарика Гагарина. И если герои сериала докапывались до сенсаций в одиночку и лишь потом тревожили руководство, то булычевские персонажи выходят на охоту за тайнами в качестве штатных сотрудников государственного Института экспертизы и при поддержке оного. А мешают нашим героям заурядные криминальные типы, которые наживаются на обнаруженных артефактах и которых нетрудно утихомирить при помощи УК и АКМ. В общем, "новый" Булычев остался прежним. Более того. Во первых строках "Вида на битву с высоты" читатель распознает двадцатилетней давности рассказ "Выбор", перелицованный автором в соответствии с теперешними реалиями. Памятуя о большом запасе повестей и рассказов прежних лет, легко представить себе механизм возникновения и остальных книг цикла.
Владимир Михайлов, чья муза долго разрывалась между action и философствованиями, склонился в сторону последних. В его новом романе "Беглецы из ниоткуда" (продолжении старой книги "Дверь с той стороны") бездействия стократ больше, чем действия. А предыдущий роман "Вариант "И" - формально фантастический - и вовсе отдан геополитике. Автор остросюжетной тетралогии о капитане Ульдемире, Михайлов в "Варианте "И" пожертвовал динамикой ради квазиисторических экскурсов и возможности высказать следующую идею - нашей стране следует поднять зеленое знамя Пророка и утвердиться в качестве исламской сверхдержавы. Чтобы озвучить столь экзотический рецепт спасения России, Михайлов поставил на кон главное, что имеет, - репутацию одного из видных представителей "старой гвардии" НФ. Кто выиграл? Только не жанр.
Молодая гвардия
Итак, мэтры перешли на "новоделы", а ученики лучших мастеров НФ той поры - А. и Б. Стругацких - стараются принизить их достижения. Отчасти ради амбиций, отчасти с целью коммерции. Пять лет назад редактор издательства Terra Fantastica Андрей Чертков родил любопытную идею. Мир Стругацких, утверждал Чертков, так детально прописан, что сделался почти реальным уголком Вселенной. И было бы глупо не пустить туда жильцов - в особенности, если у них с воображением плоховато. Молодым писателям-фантастам было предложено соблазнительное начинание: попробовать силы на чужой территории. Так появились "Время учеников" (1996) и "Время учеников-2" (1998). Только что вышел третий сборник.
О двух первых было уже немало сказано. За редким исключением, сюда попали сочинения двух видов: либо графоманские попытки имитации стиля мэтров, либо надрывные попытки с ними полемизировать. В третьей книге - та же тенденция. Авторы клянутся в верности "духу Стругацких", уснащая свои сочинения чужими персонажами и реалиями и пытаясь объяснить неразумным мэтрам, как нужно было "правильно" строить сюжет (Владимир Васильев, рассказ "Перестарки"). Уже знакомое стремление вывернуть наизнанку "миры Стругацких", выявить гадкое нутро некогда положительных героев родило на свет, к примеру, "Посетителя музея" Александра Хакимова (совестливый охотник из "Возвращения" превращен в убийцу-ксенофоба). Присутствует в книге и новый рассказ Андрея Лазарчука, чья авторская манера неизменна: хорошо прописанный абзац - и невнятица на уровне общего замысла. Еще в "Солдатах Вавилона" Лазарчук выдал за роман ком, слепленный из пестрых отрывков. Чтобы читатель мог уловить нечто стройное в импрессионистическом буйстве красок, ему требовалось отойти от полотна на расстояние бесконечности... Все эти недостатки присутствуют и в недавно изданном сборнике Лазарчука "Из темноты". Выстроить связный сюжет для автора задача по-прежнему непосильная. Прокламируя свою принадлежность к "школе Стругацких", он не смог перенять у мэтров главного - умения писать сюжетно, не теряя при этом глубины. Пройти по тонкой грани между заумью и пошлостью ему не дано.
Как спасти Россию
"Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут, каким секут, секите Брута там и тут". Такие вирши предлагались героями Стругацких в стенгазету НИИЧАВО, но были отвергнуты: мол, не годится, не наши методы, пропаганда телесных наказаний. Знали бы эти гуманисты, что из-за их дряблости Россия едва не погибла, захлебнувшись в мутной волне преступности. Хулигана Хому Брута не в стенгазете надо было песочить, а из "магнума" в сердце и контрольку в голову. За пьянство в общественных местах, за нерыцарское отношение к Панночке, за хамские высказывания в адрес Вия. И вообще Брут - не русская фамилия...
Олег Дивов, автор романа "Выбраковка", иллюстрирует сегодня еще одну тенденцию творческой переработки принципов отечественной НФ. Он делает вид, что написал антиутопию - типа "451ш по Фаренгейту". Но тщетно. При чтении тонкая оболочка антиутопии рвется, и из-под нее скалит зубы утопия. По Дивову, Россию спасут судьбоносные указы: они упростят систему судопроизводства, передав большую часть правоохранительных функций сотрудникам Агентства социальной безопасности - людям, которым будет дозволено стать одновременно и оперативниками, и прокурорами, и палачами. Главный герой романа объясняет, как нужно себя вести. Кавказец высунется - дать пенделя. Приезжий "авторитет" поднимет хай - пристрелить на фиг. И все будет хорошо. Понятно, никто не может запретить Дивову такое писать, а издательству - публиковать. Печально другое: идеи "Выбраковки" пользуются успехом. Для поколения, не знающего ГУЛАГа, диктата спецслужб и удушающего безгласия, тоталитаризм выглядит "бумажным тигром", абстрактной разновидностью наименьшего зла, нормальной платой за безопасность и полную миску.
В одной компании с Дивовым сегодня оказывается и Вячеслав Рыбаков. Уже несколько лет он расплачивается талантом беллетриста за грядущее право "пасти народы" и прописывать горькие лекарства. В новом романе "На чужом пиру" из четырехсот страниц литературе отдана сотня. Остальная площадь заполнена публицистикой (иногда разбитой на диалоги), а публицистика в свою очередь - поисками врагов. В финале омерзительный стукач клевещет на обаятельного героя в демпрессе, существующей на деньги ЦРУ, а обаятельный герой разоблачает гнусного предателя, который по указке из Лэнгли старается ослабить коллективный мозг нации. Автор романа "Мы" Евгений Замятин исполняет пожелание Рыбакова и переворачивается в гробу.
Есть соблазн увязать тиражирование обоих романов с нынешним ползучим реабилитансом Лубянки: не исключено, что Рыбаков, Дивов и им подобные лишь слегка забежали вперед. Что ж, литература, служащая силовым структурам, сегодня тоже востребована рынком. Хотя преобладает на прилавках еще не она...
Килобайтники
Термин "килобайтная проза" пока недостаточно укоренился в среде нынешних писателей-фантастов, однако это вопрос времени. В условиях, когда типографские машины работают без остановки, выигрывает тот, кто умеет выбивать из Музы по килобайту (1024 печатных знака) в час. "Килобайтников" пестуют "АСТ" и "ЭКСМО". Лидерами по праву считаются Сергей Лукьяненко, Ник Перумов и Василий Головачев.
Из всех минотавров серии "Звездный лабиринт" ("АСТ") Лукьяненко - наиболее способный, а две самые популярные его книги напоминают качественный коньяк. Пусть не букетом или ароматом, зато обилием звездочек на обложке - и в названии серии, и в названиях романов ("Звезды - холодные игрушки", "Звездная тень"). Первый том дилогии о приключениях астронавта Петра Хрумова, которому приходится спасать Землю от внеземлян, написан лихо. Фантаст ставит изящный эксперимент, вписывая грядущие достижения космонавтики в нашу родную действительность конца 90-х. Впрочем, ко второму тому действие выдыхается (это присуще всем "килобайтникам"), и НФ превращается в остросюжетный боевик, разбавленный выпадами в адрес любимца тинейджеров 60 -70-х Владислава Крапивина.
"Валовый" подход издательств превратил в халтурщиков даже честных ремесленников. Свой недавний роман "Алмазный меч, деревянный меч" Николай Даниилович (Ник) Перумов, известный грамотными сиквелами Толкиена, сляпал на скорую руку - из кельтских мифов, картинок древнеримской истории и истории европейского Средневековья, обломков разнообразных американских книг в жанре fantasy, Томаса Мэлори и "Спартака". Гномы, тролли, орки, колдуны, священники, исповедующие культ Спасителя, римские легионеры, маги, циркачи, император со свитой - и все это обильно полито кетчупом. Однако главный недостаток книг Перумова - не эклектика. Беда в другом. Fantasy - та же сказка: в финале добро обязано победить зло. У Перумова это невозможно в принципе. Моральный релятивизм автора уничтожил грань между добром и злом. Победы никому желать не хочется.
Подобно Перумову, Василий Головачев нетвердо различает "плохих" и "хороших", поскольку торопится накрошить персонажей побольше. Недавний его роман "Регулюм" не хуже и не лучше остальных. Есть даже мнение, будто его боевики одинаковы, так как все изготовлены из одних материалов: руководства "Основы рукопашного боя" и книги Д. Андреева "Роза Мира". Однако на самом деле сочинения автора делятся на две категории: а) с краденым сюжетом, б) без сюжета вовсе. В романах категории "б" все непрерывно горит и кружится, герои дерутся ногами, а в паузах ведут разговоры о Мироздании. В романах категории "а" стрельбе и дракам придана толика смысла - благодаря заимствованиям у коллег-фантастов. "Регулюм" принадлежит к категории "а". Хаос нанизан на сюжет "Конца Вечности" Азимова - с той разницей, что простоту азимовского мироустройства подменяет невнятица. Кроме описаний драк и даниил-андреевщины ("Роль стабилизатора Регулюма выполняет общечеловеческий эгрегор как разумная надсистема"), книгу подпитывают отголоски голливудских сюжетов (одна из глав даже названа "Миссия невыполнима"). Герою, пребывающему в состоянии "внутренних разборок с самим собой", приходится еще и упорядочивать Хаос. "Сканируя пространство в поисках злых намерений", в финале герой почти разрушает Вечность и почти воссоединяется с любимой... Или почти воссоединяется с Вечностью и почти доканывает любимую? Финалы у Головачева можно толковать по-разному - на тиражах это не отражается.
Там, где нас нет
Увы, тем редким фантастам, которые стараются увязать сюжетность с художественностью, "килобайтаж" недоступен. Речь идет о Марине и Сергее Дяченко ("Пещера", "Армагед-дом"), Михаиле Успенском ("Там, где нас нет"), Евгении Лукине ("Зона справедливости"), Юлии Латыниной ("Инсайдер"), работающих в жанре "фантастического реализма". Жанр этот восходит к классике (повестям Гоголя и раннему Достоевскому), где Невероятное может вторгнуться в реальную жизнь и перевернуть ее вверх дном. Читатель, уставший и от наукообразия НФ, от надоедливой сказочности fantasy, от "килобайтных" боевиков и утопий с привкусом Лубянки, мог бы принять такие правила игры. Но таких читателей, увы, пока немного.
Андрей Тарковский относился к произведениям Аркадия и Бориса Стругацких бережно. В своем фильме "Сталкер" (на фото кадр из фильма) он не пытался, подобно литературным "ремейкерам" мэтров, подправить их сюжеты или превратить положительных героев в отрицательных.