АНДРЕЙ ФИЛОЗОВ

ДВЕ ТВЕРДЫНИ

          И никто из ушедших не возвратится.
             А. Э. Хаусман, «Шропширский парень».

          Тут же пристроились и кошки.
              Дж. Хэрриот, «Собачьи истории».

Сказал ей:
— Выключи газ.
— Она спросила:
— Разве он уходит?
— Да, да, разумеется, он уходит, —
сказал я ей.
— Закрой кран, выключи газ, он уходит.
Слышишь тонкое, как тетива,
Нежное, как сумерки,
Тонкое и нежное, как струйка белого пара
Из котелка с островов Восточных морей,
Как свист стрелы, поражающей беззащитную плоть,
Как дыхание
болотной гадюки — Бедной твари,
чей яд
Поражает беззащитную плоть за десять секунд —
Помнишь, у старого толстого мистика —
Сыщика-неудачника и непризнанного поэта,
Рыцаря печального образа Темзы,
Помнишь —
в поместье убийцы-врача, задолго
До времени белых халатов,
Помнишь — у доктора в комнате
Несгораемый шкаф, Глухое железо, скрывавшее
чуткую смерть — Шепот в ночной тишине, —
Поражающую беззащитную плоть за десять секунд,
Вещь, в ночи приходящую,
Помнишь, слышишь — свист,
Тонкое и нежное дыхание несотворенной твари,
Грубо сработанной руками грубых людей,
Дитя плоской мысли и чутких пальцев, —
Закрой газ, он уходит,
Поверни кран в крайнее левое положение,
Распахни окно пошире —
Нет, не так: я сказал — пошире,
Это тебе не шутки — уходит газ;
так вот— Распахни окно, открой воду —
Пусть течет ломкой звенящей струёй,
отражая
Бледное пламя в окне, —
вода Уносит смерть в потаенные
закоулки миров,
Комнаты мироздания — оттуда ли нам Ждать Света? Придет ли Свет?
Прекратится ли смерть —
Тонкая, неуловимая, проистекающая из кранов,
Уносящая жизнь, как песок сквозь пальцы,
Убегающее драгоценное время,
Только тем драгоценное, что, убегая,
Уносит с собой
частицы нашего времени в свой черед,
Частицы любимого «я», отпущенного попущением
Вечной Любви временной нашей гордыне;
Так вот —
Наши союзники —
Окно —
прозрачное око стены,
Растворяющееся навстречу внешнему Свету
Света внутреннего; вода —
Чистая, ломкая, уносящая тьму
Во тьму ржавых труб подсознания,
Куда внешний Свет волен сойти,
Как во ад,
Сойти в недра гроба,   чтобы
Освободить
Темную воду от смерти, —
Темна вода в облаках, —
 Так вот — Свет, внешний Свет, призываемый
          светом Внутренним, допускаемый им
В темные комнаты жизни; вода —
Чистая, ломкая, проливающаяся без меры
На праведных и неправедных, предаваемая
Нами неисчислимое множество раз,
Отпущенная на волю слепого ущерба
Слепой и ущербной волей, чья власть
Допущена попущением высшей власти, —
Тело питающий, —
пусть наконец
Послужат тому, для кого они созданы:          -
Свет прольется в окно, вода унесет смерть —
Вечная добрая магия дома.—
Но как, — ты спросила, — мне быть,
Когда непонятно, открыт он или закрыт?
В самом деле, непонятно —
Открыта или закрыта паеть смерти.
Эти старые плиты — сущая рухлядь.
Краны у них не помечены;
непонятно,
Отворена или закрыта дорога песку, ,
Убегающему сквозь пальцы.
Смотришь — а кран не закрыт, хотя как бы
Закрыт — ничто не предвещало песок. —
Смотри, — сказал я, — это просто.
Влево — закрыт, жизнь цветет; вправо — открыт.
Проверяй,
Проходя мимо, заглядывая на кухню,
Когда пьешь чай, гладишь кошку и смотришь в окно,
Повернут ли кран в крайнее левое положение;
Проверяй, — сказал ей, — проверяй,
Ведь это не газ — это жизнь твоя уходит,
Убегает, как песок сквозь пальцы;
Проверяй, — сказал я, — то и дело
Проверяй, если хочешь жить.
Смотри, — сказал я, —
Чтобы в одно прекрасное утро мы не проснулись
Мертвыми...
А наутро —
Прекрасное утро —
Я сидел за столом на кухне,
Ел хлеб и сыр — пастушеский завтрак,
Привет от того, кто сказал,
Когда еще никто не сказал:
— Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться, —
Так вот —
Хлеб, сыр, окно и вода;
я читал
Старую книгу в новом цветном переплете,
И вдруг —
Просто так, невзначай —
Поднял глаза и увидел:
Кран на плите. Он был прочно закрыт.
Ручка
Была повернута в крайнее правое положение.
— Боже мой, — додумалось мне, — я все спутал,
Перевернул, переставил правое с левым вчера,
Сено, солому; местами
переменил жизнь и смерть.
Крайнее левое положение.
Ты спала, я сидел
У закрытого мною окна,
у молчащей воды, Перед краном,
Таившим в себе всю нелепость нашей тщеты,
Всю тщету
нашей предосторожности, немощь
Нашей гордыни, в ней же
Таилась смерть, волею вечной Жизни
Дающая нам по временам
жизнь временную.
Так я понял закон
Тщетной предосторожности, начертанный на сердцах
Каина и Иуды — старых, верных
Братоубийц и предателей — наших отцов,
Наших друзей, нас самих — закон жизни
И смерти, подобный тому, как мы открываем
По воле своей или случая и закрываем кран;
Закон левого — правого, согласия и отрицания,
Да и нет, рассекающий
Тело воли, чувства и чудом
Не проницающий тело
Разума, поражающий
Бедную сотворенную плоть за десять секунд.
И тому,
Кто понял этот закон и все же не хочет,
Не в силах себя умолить захотеть
Подняться над ним, выйти из-под его власти,
Освободиться от царства случайности и необходимости,
Лучше уж, как советует лучший
Или один из лучших поэтов
Последних лет прошедшего века, —
Если нет сил захотеть открыть путь воде —
Чистой, ломкой, открыть окно, распахнуть его,
Чтобы внутренний свет вышел в слезах,
Как в водяных брызгах, навстречу
Внешнему свету, —
Так вот —
Лучше ему повернуть черный кран,
включить газ,
Отворить кровь, открыть кингстоны,
Предоставить времени течь, как песок сквозь пальцы,
Разом уже отказаться от выбора,
От двух царств — от царства
Любви и разума, воды и света,
от царства
Воли и чувства, случайности и необходимости,
От их вечной борьбы —
И предоставить убийце в белом халате
Цепляться вместо него за его жалкую жизнь,
До крови проплакать его бедную сотворенную плоть,
когда разум,
Верный и вечный, сквозь хрустальные брызги и радугу слез
Холодно отмечая верное, вечное сострадание,
Начинает обратный отсчет коротких минут:
— Шесть, пять, четыре, три, две, одна, —
Пока он не разогнется над телом, став старше
Еще на шесть минут сострадания жизни,
Что ушла, ее больше не будет уже, а глаза
Явят его взору из-под очков неподвижность зрачков
Расширенных, а чуткие стрелки приборов,
Созданных попущением вечной Любви
поддержанию
Любви временной и земной — стрелки на терминале застынут
В крайнем левом положении.

АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

«Две твердыни»— название второй части эпоса Д. Р. Р.
Толкиена «Властелин колец», повествующей о противостоянии
царства людей, наделенных правом свободного выбора,
царству мирового зла.

Восточные моря — здесь: распространенное простонародное
название Японской империи, бытующее в Китае. В ходе
чайной церемонии — одной из принятых в Японии практик
буддизма, символизирующего для автора торжество косной
человеческой воли над провидением Господним, вода для
заварки приготовляется в котелке.

Болотная гадюка, созданная воображением А. Конан Доила и
ставшая орудием убийства в рассказе «Пестрая лента», никогда
не существовала в природе. В стихотворении автор упоминает
о ней наряду с газовой горелкой и кое-чем еще как о явлениях
одного порядка, отсутствующих в первоначальном замысле
Бога о людях и выступающих, следовательно, закономерно
убийственным результатом самодостаточной человеческой
деятельности.

...оттуда ли нам ждать Света? — Мф. 24: 26. Иисус предостерегает
от поисков «частного» спасения в «пустыне» (здесь: аскетическом
уходе от мира, нуждающегося в человеческой помощи) и в «потаенных
комнатах» — внутренних помещениях Иерусалимского храма, открытых
только священникам (здесь: формальном следовании Закону,
оборачивающемуся в этом случае «законом жизни и смерти», —
см. ниже).

Придет ли... — здесь автор применяет иронию.

Привет от того, кто сказал... — Речь идет о знаменитой эклоге
Вергилия, ставшей для христианского мира предметом бесчисленных
споров и пререканий.

...по воле своей или случая... — Отказавшись от «внешнего Света»,
отринув Бога, человек во многом утрачивает свободу выбора,
переходя в мир, где всякое действие направляется лишь его
собственной, поврежденной волей или становится проявлением
темных иррациональных сил.

...один из лучших поэтов... — имеется в виду восьмистишие
А.Э. Хаусмана «Если случится, что глаз твой соблазнит тебя...»,
перефразирующее известные строки Писания. Проповеди
Иисуса о спасении ценой самоотречения Хаусман противопоставляет
призыв к окончательному утверждению личной воли, предписывая
отчаявшемуся в борьбе со злом самоубийство. Стихотворение
предвосхищает дальнейшую участь самого поэта.