1. Рисунок
Раньше было так: Ира рисовала нахмуренного типа со взглядом, от которого тлела бумага, а порой и язычки пламени вспыхивали – и подписывала: "Трагическая физиономия". Теперь она рисует то же самое, но пишет в уголке кривыми буквами: "Феанор" – а дело всё в том, что Ира замыслила серию иллюстраций к "Сильмариллиону" (который я в жизни не читала и не собираюсь!) Получается у Ирины, разумеется, здорово, но ей самой – тоже разумеется – вечно что-то не нравится и она постоянно ворчит по этому поводу.
Однажды я заявилась без приглашения. Ира, как и следовало ожидать, сидела за столом, обложившись горами карандашей и бумаги, и что-то творила. В стороне лежало несколько уже готовых рисунков. Разумеется, я их тут же схватила – посмотреть. Три первых я отложила сразу: этот бледный черноглазый тип с замученной физиономией меня уже порядком утомил. Ира его рисовала с завидной настойчивостью: у нее уже было рисунков пятьдесят, с которых смотрели столь надоевшие мне черные несчастные глаза.
А вот четвёртый... он был очень хорош, и от него веяло каким-то странным чувством. Холодом и покоем одновременно. Хотя я покой всегда представляла теплым.
Девушка (судя по подписи, стоящая "На городской стене") смотрит вдаль. Внизу в легком тумане – равнина, за ней – горы. Небо затянуто облаками. Чувствуется, что совсем недавно прошел дождь. Но сквозь облака видно солнце: не желтое, как на чистом небе, а серебристо- белое. И всё вокруг – равнина, горы, девушка, стена – залито серебристо-белым светом солнца. Девушка стоит спиной – видны только длинные золотые волосы и серо-голубое платье, ниспадающее длинными прямыми складками. Она стоит босиком на каменных плитах стены, ещё, кажется, мокрых от дождя. И в небе – ветер.
Все прежние рисунки Иры – мрачные феаноры, огромные драконы, всевозможные лучники (нет, он был один), менестрели у моря, крепости и прочее – всё это было прекрасным, но пустым. Лишь рисунком. Здесь же я увидела за картинкой какую-то бесконечно-печальную историю о девушке, о городе – и о чем-то еще...
С некоторым трудом выкарабкавшись из рисунка, я спросила:
- Кто это?
- Идриль, - безразлично бросила Ира. – Рисунок неплохой, но она мне
не нравится совсем.
Мне оставалось только пожать плечами.
2. Альбатрос.
Небо было затянуто облаками, но сквозь них всё же виднелось солнце – не золотое, как на чистом небе, а серебряно-белое. Его лучи отражались в волнах, рассыпаясь на невыносимо яркие, вспыхивающие то тут, то там отблески; всё было залито странным болезненно-белым светом.
Над морем кружил альбатрос. Погода ему не нравилась совершенно, и он давно бы улетел, но кое-что привлекло его внимание и разбудило любопытство: среди пронзительно-белых отблесков, скачущих по волнам, альбатрос заметил точку, которая явно не была отражением солнечного луча. Такая же сверкающе-белая, она не вспыхивала и не исчезала. И не двигалась.
Подлетев поближе, он с удивлением понял, что это корабль – большой и белый. В такую даль, на памяти альбатроса, еще никто не заплывал.
На палубе он заметил двоих – мужчину и женщину. Похоже было, что она – его дочь, по крайней мере, он выглядел гораздо старше. И в чертах лица – что-то общее, и волосы одинаково золотые, чуть вьющиеся на концах.
- Уже три дня – ни ветерка, - донесся до альбатроса голос мужчины.
Девушка ничего не ответила.
- Я не могу понять, где мы, Идриль! – с отчаянием сказал он.
- Туор, всё будет хорошо, - мягко произнесла она.
- Вода закончилась... – нервно продолжил Туор, - о, Идриль, я люблю
море, но я не позволю ему забрать у меня тебя. По моей вине.
Туор посмотрел на солнце, прикрыл глаза рукой и быстро отвернулся.
- И еще этот свет, - пробормотал он, - я не знаю, куда от него спрятаться... Он забирает силы, забирает волю... Он убивает меня.
Идриль подняла голову к небу. Белые лучи отразились в ее серых глазах.
- Этот свет даёт покой, любимый, - еле слышно произнесла она. Альбатросу пришлось опуститься на палубу, чтоб понять её слова. – Я всегда искала покой, Туор. И когда мне казалось, что я нашла его – он уходил. Так было и в Валиноре, и в Гондолине, и потом... Туор, быть может, теперь, среди этого неподвижного моря, в этом бело-серебряном свете я обрету покой.
"Так они муж и жена?" – удивился альбатрос.
- Идриль... – прошептал Туор.
- Я хочу спать, Туор, - тихо сказала она, - в белых лучах звучит
странная музыка. Она навевает сон. Я не могу сопротивляться ей...
она...
Не договорив, Идриль опустилась на палубу. Серые глаза закрылись. Туор стал на колени рядом.
- Идриль... – снова произнес он, – Идриль...
Он тоже закрыл глаза и заснул. Так и стоял на коленях, а голова его лежала на груди жены.
"Они умерли или только спят?" – альбатрос слетел на палубу. Он не любил ходить: слишком уж неуклюже переставлял он ноги. Но сейчас любопытство оказалось сильней.
Они дышали – и тот, и другая. "Только спят", - подумал альбатрос, и эта мысль почему-то успокоила его. Он взлетел и долго кружил над кораблём...
Только через несколько лет воля Владыки Вод Ульмо приведет этот корабль к берегу Одинокого Острова. Альбатрос об этом не узнает – но он бы хотел.
3. Письмо к Л***
посв. руне Хагалаз
Здравствуй!
Вчера я поняла – ты здесь. Меня это... нет, не испугало. Скорее удивило. Я никогда не думала о том, что ты можешь вернуться. Я вообще старалась не думать о тебе. А теперь ты здесь. И, кажется, заходил к нам – но нас не было дома. Наверное, так лучше, что мы не встретились. Когда-нибудь потом – обязательно. Когда-нибудь, когда я привыкну к мысли о том, что ты здесь – мы встретимся.
Знаешь, я всегда мечтала о брате. Но его у меня не было. Когда ты и Ириссэ пришли в Ондолиндэ, я так радовалась... а потом ты сказал, что любишь меня. О, Ломион, зачем? Ты... ты был бы мне братом, о котором я так мечтала. Но ты стал тенью, омрачавшей мне жизнь.
Прости, что я была жестока. Я не могла иначе. Порой я почти ненавидела тебя – за твою любовь. Я чувствовала, что мучаю тебя и не могу исцелить тебя от этих мук – и ненавидела тебя. Ненавидела – своё бессилие. Прости меня, хорошо?
Ломион! Я вдруг подумала: в Садах Ирмо излечивается любая боль, любая скорбь. Может быть, ты больше не влюблен в меня? Ломион, как бы это было чудесно! Ты станешь мне братом, о котором я давно мечтала. Я больше не буду бояться твоих глаз.
О, Ломион, приходи скорей! Я хочу увидеть, что ты любишь меня как сестру. Что ты простил меня... Я буду ждать.
И – я прощаю тебя: за Ондолиндэ. Иногда я думаю, что гибель моего города – нашего с тобой, нашего с моим отцом – была неизбежна. И ты просто стал исполнителем воли судьбы. Как муж мой Туор, когда пришел в Ондолиндэ. Как сын мой Эарендиль, когда говорил в Круге Судеб перед Валар. Я прощаю тебя. Я не могу ненавидеть тебя теперь, когда ты станешь мне братом, Ломион.
Ты знаешь, где я живу. Приходи.
До встречи,
Идриль.
9 марта 2003
Текст размещен с разрешения автора.