Золотистые листья чуть слышно шуршали под ногами бегущего эльфа - эльфы передвигаются почти бесшумно, а уж по знакомому пути - тем более. Капюшон легкого серебристо-зеленого плаща откинут назад, и ветер переплетает пряди черных - вороно крыло - волос, отброшенных с бледного лица. Одежда эльфа зеленая - обычный цвет среди стражей границы, на ногах сапоги из тонкой черной кожи, плащ прихвачен у горла простой бронзовой застежкой-фибулой: круг из витых нитей да булавка, даже камня нет. Легкий бег по знакомому пути - сколько раз он уже проделывал его с начала тревожных времен? Да и были ли времена хоть когда-нибудь не тревожными? Здесь - никогда. Да и в его родных краях тоже было неспокойно, сколько он себя помнил.
Легкий бег по зимнему Лориэну, мимо уносящихся ввысь серебристых стволов, мимо золотой листвы, которая скоро начнет опадать, и тогда весь лес будет покрыт ковром из живого золота, под ясным небом, в почти безоблачное и такое светлое утро, когда воздух свеж, и бодрит, как глоток из Нимродели. Бег, как будто нет угрозы с Востока, нет стражей на границе земли Поющего Золота, нет извечной настороженности, когда в каждом шорохе слышится враг, только молодой беззаботный эльф бежит по своему лесу, и впереди его ждут только неисследованные просторы и чащи - и ничего больше.
Резкий свист, похожий на птичий, разрушил иллюзию темноволосого эльфа. Он уже пришел на свой пост - ведь он был Стражем границы, и сейчас настал его черед сменить других Стражей. Осознание того, где он находился, мигом смыло всю веселость. Легкости как не бывало. Конечно же, был Восток, и была Тень, и была война, и была она - сейчас.
Он подбежал к одному из мэллорнов, внешне ничем не отличавшегося от десятков окружавших его собратьев, подпрыгнул неожиданно высоко, ухватился за ветвь и сильно качнулся несколько раз. Раскачавшись, отпустил руки и легко перелетел на другую ветвь, выше, нащупал ногами одну из нижних ветвей, и полез дальше, передвигаясь с легкостью и скоростью белки - или другого существа, проведшего на деревьях почти всю жизнь.
- Снова ты так... Не мог подождать лестницы? - встретил его старший из Стражей, среднего роста эльф с проглядывающими в темных волосах серебристыми прядями. Взглянул на солнце, еле видное сквозь сплетение ветвей и листьев, - И снова ты раньше обычного. Твоих напарников еще нет, сам видишь.
Вновь прибывший привычно выслушал все это - такое повторялось практически каждый раз, когда подходила его очередь заступать на пост - и привычно пропустил мимо ушей. Два молодых эльфа, сидевших на правом и левом краях талана, украдкой бросали на своего сменщика восхищенные взгляды: хоть они и были моложе, но ни за что не решились бы так скакать по ветвям перед своим начальником, к тому же такой непринужденности и гибкости им еще учиться и учиться.
В ответ на замечание новый Страж только встряхнул головой, и пряди темных волос упали ему на лицо, просветлевшее было от бега и тихой радости, но теперь вновь принимавшее обычное хмурое выражение. Он пожал плечами:
- Ничего страшного, Аннаэль. Посижу один, как всегда.
Обычно в ответ на эти слова, ставшие уже своеобразным ритуалом этого сторожевого поста, Аннаэль просто махал рукой, всем своим видом выражая безнадежность хоть когда-нибудь приучить этого Аваро к порядку, неожиданно улыбался, кивком головы указывал двум другим стражам следовать за ним, коротко кивал эльфу и исчезал внизу, ловко спускаясь по уже сброшенной веревочной лестнице. Сегодня же этого не произошло. Аннаэль молча разглядывал своего сменщика, все больше хмурясь, и тому становилось все более неуютно под пристальным взглядом серых глаз, а затем сказал:
- Не могу оставить тебя одного. Не должен. Я-то пойду, а Квэссэ и Сарион останутся до прихода твоих напарников. Ты же старший.
- Но...
- Нет. - это слово прозвучало настолько веско, что эльф не стал спорить дальше, хотя очень не любил отступлений от правил - а сейчас и происходило самое настоящее отступление от установленного порядка. Единственным, что примиряло его с этим, была мысль о том, что просто так ничего не происходит, и раз Аннаэль решил лишить его часа одинокой стражи, значит, на то есть серьезная причина. Он вздохнул и пожал плечами, показывая, что согласен.
Дальше Аннаэль полностью последовал заведенному порядку - правда, с одним отклонением: перед тем, как спуститься, он на мгновение стиснул плечо эльфа и произнес:
- Да пребудет с тобой сила Элберет, Альдаломэ.
Альдаломэ был из Авари, что было видно по его сравнительно невысокому росту (в Лориэне попадались девушки выше его), гибкому, тонкому телу и черным волосам, обрамлявшим бледное, непривычное к свету лицо. Длинные ресницы скрывали глаза такого темно-синего цвета, что они казались почти черными, брови тянулись ровными линиями, лишь с небольшим намеком на излом ближе к концу, тонкий прямой нос и узкие, сжатые губы дополняли картину. Он был еще молод и не успел устать от жизни, но уже в таком возрасте, чтобы считаться опытным и знающим, изредка вызывать восхищение юных эльфов, и ворчание - более старших. Вот и сейчас - Аннаэль едва скрылся среди ветвей, а молодой Аваро уже затылком чувствовал восторженные взгляды Квэссэ и Сариона, совсем недавно достигших достаточного для стража возраста. Они были еще совсем новички, хотя и тому, и другому уже приходилось стрелять орков. Но они не участвовали в рейдах, вылазках, погонях и охотах, не были даже в Имладрисе, не говоря уж о других, более опасных и отдаленных местах, и любой мало-мальский опытный эльф казался им почти героем. А такой странный, как Альдаломэ - тем более.
Семья Альдаломэ пришла в Лориэн, когда ему было около шестидесяти лет - далеко не взрослый, но уже и не подросток. Они покинули родной лес, когда там стало слишком опасно и неуютно; дичь уходила, напуганная неясным ощущением витавшей в воздухе угрозы, стали появляться странные животные, о которых видевшие их решались говорить только шепотом. Альдаломэ привык - он жил так, сколько себя помнил, но его родители - невысокие темноволосые эльфы с тихими голосами, похожими на шепот ветра - знавали и другие времена, и решили перебраться в Лориэн, не дожидаясь ухудшения ситуации. Сияние Золотого Леса было непривычно юному Аваро, который всю жизнь провел в сумраке густых чащ, где все звуки были приглушены и мягки, как прикосновение мха, а дневной свет достигал эльфов только как рассеяные блики среди сплетения вековых ветвей. Авари любили петь, и их песни были отражением их жизни - мягкие, шелестящие звуки, больше похожие на шепот тростника у реки и вздохи ветра в кронах деревьев: Авари редко пели в полный голос. Они больше ценили умение прислушаться к природе и услышать ее собственную песню, к которой они подстраивались и в которую вплетали свои негромкие голоса. Эльфы этого племени были тихи и задумчивы, и умели слиться со своим окружением даже лучше, чем их родичи из Сумеречья - известные следопыты и охотники. Домом Авари был весь лес, любимый ими до самозабвенья, а больших открытых пространств они сторонились, немного напоминая в этом диких зверей, с которыми они умели ладить лучше, чем с некоторыми из Калаквэнди.
Лучше всего их отношения складывались с другими Авари, их сородичами: хотя из диалекты настолько разнились от поселения к поселению, что могли бы с полным правом называться разными языками, сами Авари имели одни и те же нужды и делили одни и те же опасности. Также они неплохо общались с Синдар, но пришельцев с Запада недолюбливали, полагая, что именно с их появлением начались все неприятности. В свою очередь, новоприбывшие смотрели на Авари свысока, гордясь своими знаниями и считая себя выше каких-то Мориквэнди, не только не бывших в Амане, но знавших о нем только по смутным слухам, сохранившимся еще со времен Пробуждения Эльфов.
Не любившие столкновений Авари предпочли углубиться в леса и стать полузабытым народом, о котором редко вспоминали даже их ближайшие родичи - эльфы Сумеречья. Все же некоторые из Авари подружились с людьми и жили недалеко от них, передавая им свои знания - ибо даже знание Эльфов Ночи, каким бы малым оно не казалось их собратьям, превосходит познания Смертных.
Эльфы племени Альдаломэ мирно жили в лесах и не желали принимать участие ни в каких войнах и стычках. Правда, им приходилось обороняться от орков, и уж в этих-то сражениях участвовали даже подростки, для которых первый убитый орк знаменовал переход из детства в мир взрослых.
Семья Альдаломэ и еще несколько семей пришли в Лориэн, ища покровительства Владык Золотого Леса. Их встретили еще далеко перед границей, они не успели пересечь Андуин, а уже кожей чувствовали направленные на них изучающие взгляды - и наконечники стрел. Никто не винил собратьев за подозрения, в тревожные времена осторожность никогда не была лишней.
Их молча проводили в Карас Галадон - молча не потому, что хозяева не желали разговаривать, просто Авари слишком редко говорили на Синдарине и поэтому с трудом понимали его, к тому же сильно мешал акцент жителей Золотого Леса, искажавший слова Синдарина почти до неузнаваемости.
Дорога до Карас Галадона заняла около полутора суток, и они вступили в город Лориэнских эльфов на закате дня, когда воздух был прозрачен и чист, высоко на деревьях зажигались огни, хрустальной чистоты голоса взмывали в темнеющее небо, и им вторили - здесь - вздохом в траве - флейта, здесь - живой голос звенящих струн - лютня, там - приглушенный мягкий перебор, струи серебряного дождя - арфа... Непривычные одежды - белые с золотом, всех оттенков неба - от глубокого ночного бархата до ясно-голубого утреннего шелка, затейливая вышивка серебряной и золотой нитью, развевающиеся на ветру плащи, струящиеся водопадом волосы, прихваченные не простыми кожаными ремешками - обручами из драгоценных металлов, с тонкой гравировкой, на пальцах - кольца со сверкающими камнями. Великолепие Лориэна ослепляло, ошеломляло, и впервые юный Авари всерьез задумался о том, как же он и его родные должны выглядеть в глазах этих гордых, изящных эльфов. Впервые Альдаломэ застыдился своей простой одежды (приглушенный зеленый цвет, самое то для леса), кожаного ремешка на голове, да и всего своего вида. Окружавшие их эльфы бросали на них любопытные взгляды, тихо переговаривались меж собой, и уязвленному Альдаломэ казалось, что они обсуждают их и над ними смеются. Он тихо злился, но молчал, и про себя начинал жалеть о том, что они ушли из родного леса. Его мать мягко положила руку ему на плечо, заглянула в глаза (это было несложно, ее еще не взрослый, но уже и не маленький сын был одного роста с ней), чуть заметно - уголками губ - улыбнулась, и его губы тоже невольно поползли в неумелую улыбку. Насмешливые искорки в глубине темно-синих материнских глаз ясно сказали ему, что она думает об этих заносчивых родичах, а отец просто приподнял бровь, придав лицу удивленно-глуповатое выражение, и Альдаломэ не смог сдержать смешка. Действительно, многие ли из этих убивали своего первого орка всего в сорок лет? А он уже охотник и воин. Тогда он расправил плечи и зашагал, гордо выпрямившись и стараясь не обращать внимания на то, что многие девушки были выше его...
Конечно же, их приняли. Альдаломэ поначалу пришлось трудновато - слишком ярко, слишком шумно, слишком "не так", к тому же он едва говорил на Синдарине, а его надменно сверкающие глаза и вызывающая гордость, с помощью которых он пытался скрыть свое смущение, только отпугивали сверстников. Да он и не искал друзей своего возраста, довольствуясь внимательным изучением окрестностей в одиночестве и обществом тех немногих Авари, что пришли в Лориэн вместе с его семьей. Правда, в тех семьях совсем не было подростков, но Альдаломэ не переживал из-за этого. Вдумчивый и тихий с детства, он всегда больше тянулся к миру взрослых, и сам казался старше своих лет - немногословный, слегка хмурый, упорный в достижении желаемого, твердый в решениях. "Ты - пламя под тонким слоем пепла, спящий огонь, тлеющий уголек" - так иногда говорила его мать, и имя прозрения, которое она дала ему, именно это и означало, но он только молча пожимал плечами - вспышек темперамента за ним не водилось (тот всплеск уязвленной гордости был едва ли не первым за всю его жизнь), в ответ на обиду не взрывался яростью - так почему же "пламя"? "Не просто пламя," - поправляла его мать - "Спящее Пламя", и легко ерошила его черные волосы, - "Даже твои волосы тебя выдают, сам посмотри," - это уже с улыбкой, - "черные ведь, вороно крыло, а если на солнце - видно огненные искры."
Он пока не понимал, и принял Квэнийский вариант отцовского имени - "Тень Дерева", которое, как казалось, очень шло ему, а с возрастом никто уже и не помнил, что его называли как-то по-другому. Тень - и есть Тень: тонкий, гибкий, ходит неслышно, редко улыбается, на узком лице - большие миндалевидные глаза, темно-синие, как ночное небо, да редко их видно - черные с огнистым отливом волосы, длинные пряди закрывают лицо, затеняют, да еще опустит ресницы - как черные стрелы - и не видно глаз, не угадать, о чем думает.
Синдарин дался ему быстро, а потом и Квэнья, а затем в нем неожиданно проснулась жажда нового - новых языков, и он с легкостью освоил язык Сумеречья, а там заинтересовался и языками людей, но здесь почти ничего нового не узнал - только язык Рохана да Всеобщий, а Адунаик резал ему слух, так что его он учить не стал, только скривился про себя - ему казалось, что любой язык должен быть мелодичен, а этот был похож на звук мелющих жерновов.
Одним из Стражей он стал достаточно поздно, но его знали в Лориэне совсем по другим причинам, в конце концов, какой еще подросток мог решиться отправиться в одиночку обследовать окрестности, причем в понятие "окрестности" вошли и земли вплоть до Мории, и за Андуином - и вверх, и вниз по течению? А чуть позже, став уже не подростком - молодым эльфом - один поехал в Сумеречье и вернулся оттуда через несколько лет в величайшем удивлении и с загадкой, требовавшей ответа: "Почему родители выбрали Лориэн?" Сумеречье намного больше напоминало родной лес - и все же выбор пал на Лориэн. Почему?
Прямого ответа он не получил - только расплывчатые объяснения о "предчувствии". Через несколько лет он отправился в Раздол, правда, не один, но был самым молодым среди путешественников. Вернулся на удивление быстро, и с той поры ограничивался лишь путешествиями по тем самым "окрестностям" Лориэна, никогда, впрочем, не посещая земли Рохана - чувствовал себя неуютно на равнине.
Невысокий, задумчивый, он сторонился шумного веселья и открытых пиров, а если и приходилось бывать - приходил молча, как тень, никогда не носил украшений, кроме броши на плащ, никогда не пел. Друзья у него были - как не завести друзей за несколько сотен лет? - но, казалось, он никогда не испытывал нужды раскрыть душу, поделиться наболевшим, и никто не знал, есть ли у него оно, это наболевшее. Тем не менее, ему доверяли - и поверяли небольшие тайны, которые он выслушивал с неизменно ровным лицом и невозмутимо хранил в себе. Как правило, они были моложе - или сверстники - но безоговорочно принимали его старшинство, как более опытного и мудрого. Он рассказывал им о тех местах, где побывал, иногда играл на флейте или лютне, напевал песни - незнакомые мелодии, вплетающиеся в шорох трав и ветвей, говорящие голосом всего, что растет - говорящие вместе со всем, что растет. Иногда сплетал для них - восторженных, юных - тонкие узоры сказаний и преданий, добавляя в знакомые истории - словно вставляя в готовую оправу драгоценные камни- трогательные или страшные, красивые или невозможные, но всегда живые подробности, и это у него выходило так, будто он их видел сам. А он действительно видел. Рассказы уводили его вдаль по дорогам видений, зрение затуманивалось, и перед глазами проплывали мерцающие образы, иногда расплывчатые, как рисунок влажной кистью, иногда четкие, как гравировка на металле, и ему оставалось только облечь эти образы в слова, в чем он и достиг незаурядного мастерства. Но он умел не только расцвечивать всем известные предания - он умел сочинять и сам, только рассказывал свои истории намного реже.
Иногда его друзья - всего несколько молодых эльфов - собирались вокруг него и просто говорили, смеялись, напевали, а он молча перебирал струны лютни, оживавшей под его пальцами водопадом звуков и жаловавшейся, тосковавшей о чем-то неведомом. Его темные глаза подергивались дымкой взгляда в не-здесь, да и не разглядеть было глаз - тяжелые пряди черных волос закрывали опущенное лицо, и жили только тонкие пальцы, касавшиеся струн с невыразимой нежностью. Тогда эльфы замолкали, потому что чувствовали, что соприкоснулись с неведомым, и тихо слушали рождавшиеся на их глазах мелодии, говорящие каждому - о своем...
Напарники Альдаломэ по Страже были как раз такими друзьями - моложе его, доверчивые, восхищенные. Точные копии тех двоих, что сейчас остались с ним по приказу Аннаэля. Он немного знал их: Сарион моложе (совсем недавно сотый день рожденья), способный гранильщик (редкое мастерство в Лориэне, больше бы пристало жителям Остранны, да тех больше нет), темно-каштановые волосы, острый взгляд серых глаз, мягкое сердце; Сарион - хранящий мастерство и любовь к камню, наследник - потомок - эльфов Остранны, резец, отсекающий лишнее. Квессэ - лучник, лучший из молодых, не расстается с флейтой, даже когда нельзя играть - вот и сейчас пальцы нет-нет да и погладят теплое золотистое дерево (сам делал - гордится!), тонкое лицо с неожиданно вздернутым носом, под четкими полукружьями бровей - мечтательные серые глаза с оттенком в синеву утреннего неба, пушистые рыжеватые волосы перехвачены кожаным ремешком; Квэссэ - легкое перышко на ветрах туманных снов... А сам-то он кто? Альдаломэ - тень дерева... Или - угли под пеплом.
Покачал головой - некстати такие мысли на посту. Жаль, конечно, что не дали одному посидеть, но ничего...
- Альдаломэ... - шепот, как шелест листьев, - сегодня неспокойно у Нимродели. Говорят, орки близко.
Авари взглянул на говорившего - глаза Сариона поблескивают, легкий румянец выступил на щеках. Ах да, он хоть и стрелял орков, но все же опыта у него совсем нет, а каждая маленькая стычка видится большим сражением. А ведь уже взрослый - но такой неумелый по сравнению с эльфами Авари... Альдаломэ не отвечает, только едва заметно кивает и опускает глаза.
Как сегодня тихо. Необычайный - даже шелеста листьев почти не слышно - и оттого немного тревожный покой. Как затишье перед грозой. Альдаломэ передергивает плечами, словно пытаясь избавиться от ощущения чьего-то настойчивого взгляда в спину. Непривычно неуютно. Странно.
- Альдаломэ... - Расскажи, как ты убил своего первого орка, - это снова Сарион. Как ребенок, право слово! Аваро косится на него, но у того такой умоляющий, чуть виноватый вид, что эльф только вздыхает про себя: ведь действительно жаль парнишку - всю ночь просидеть с таким сухарем, как Аннаэль и, скорее всего, не вымолвив ни слова - тот очень строг по части дисциплины. Не то, что Альдаломэ - в его дежурство на талане не заскучаешь - истории, песни... Все, конечно, шепотом, и у каждого - одно ухо слушает друга, а другое ловит все подозрительные шорохи, но все ж не так скучно и тягостно. Те двое обо всем помалкивают, понимают, а эти - будут ли? Сейчас дашь им волю, а к вечеру весь Лориэн будет знать, что в дежурство Альдаломэ на талане и петь, и танцевать, и на голове стоять можно. Кому весело - а кому и неприятностей не оберешься. И никто и не вспомнит, что стоять на Страже он никогда не хотел и не просился: времена такие, что даже молодежь вроде Сариона и Квэссе ставят дежурить, а уж о более-менее взрослых и опытных и говорить нечего. Живешь в Лориэне - охраняй Лориэн. Вполне справедливо. Только не нравится это ему, ох как не нравится...
Текст размещен с разрешения автора.