Они так нежно и изысканно звенят, эти маленькие колокольчики в хрупких ажурных беседках. Утро - перламутровое, неопределенное. Каждый миг мимолетен и неповторим, и вся жизнь такова - миги, мгновения, каждое - единственное. Эта мимолетность, манящая печаль неопределенности и изменчивости - во всем. И девушки в ярких платьях, что идут за водой к источнику - иные каждую минуту. Странно, как при этой изменчивости вещь остается самой собой? Суть? Что есть суть? Все меняется, все хрупко и изысканно, нежно и зыбко. Одно повторяется - эти проклятые видения. Каждую ночь новолуния - всегда, неизбежно и страшно. И это с детства. Непонятно и страшно. Здесь такого нет. Здесь - гармония даже в смерти. Печаль неизбежности, но не ужас. Но ночью - не смерть. Жизнь, но страшнее смерти. И он ее видит.

Страшно жить двойной жизнью. Днем еще как-то можно отогнать мысли. Поэтому - нет наездника и охотника, поединщика и музыканта лучше его. Ночью - опять эти страшные, непонятные видения, от которых перехватывает дыхание. Сначала пытался спрашивать. Затем - затаился.

- ...Пропала, понимаешь, - плачет. - Куда я без нее? Как детей-то накормить, а?

Всадник остановился. Он не знал, о чем речь, не знал, что случилось. Но, еще не осознав сам, сказал:

- Иди к Еловой горе. Она там, у порубки.

Оба воззрились на него в изумлении. А вечером крестьянин прибежал, благодаря и кланяясь в землю, говорил:

- Нашел, прямо там и была! Да будет вам счастье и тысяча лет жизни, молодой господин!

"Счастье и тысяча лет... Зачем столько... Если бы понять, что я вижу..."

И началось. Он стал понимать, что видит потаенное. Особенно ясно это стало, когда он во сне увидел, как мать обрезала руку. На другой день все произошло в точности, как во сне. Он испугался. А потом привык. Он видел всякие грядущие мелочи, и даже забавно было иногда подшучивать над друзьями. Но все было до поры.

...Он увидел, как его убили, увидел - кто. Он сказал. Не поверили. Но так и случилось. Тогда стали верить. И бояться его и его видений. Его глаз. Он это видел. Страшно. Все хуже и хуже. Теперь он видел события, как бы на развилке: одно событие и много исходов, в зависимости от обстоятельств. И в ужасе понял, что от его слов зависят судьбы слишком многих, и он должен судить и решать. Страшное бремя. Предотвращая близкое зло, он слишком часто давал жизнь злу дальнему, более страшному.

И он ушел, чтобы не быть с людьми, чтобы не судить... Ведь никто не давал ему права, никто! Страшно видеть - и молчать, знать и мочь, но не уметь пользоваться, о, боги...

"Зачем, за что? Зачем - я, почему? На что мне этот дар? За что наказание, о боги? Я так молод, я еще ничего дурного не сделал..."

Отшельник, сухой, словно ветка сосны с осыпавшимися иглами, но глаза - как раскаленные гвозди. Не скроешь ничего.

- Тебе дан великий дар, и грех губить его. Говорят, раз в тысячу лет рождаются такие люди. Видно, ты избран судьбой.

- Если бы я знал, что делать с этим даром...

- Помнишь ли - "Зов, что заставляет покинуть край счастливый, это - моя дорога. Я разменял золото бездумного счастья на черствый, но живой хлеб страданий. Горько мое вино, но я пью его, ибо в нем - свершенье. Хочешь - возьми мой хлеб, испей из чаши моей - я жду. Боль приноси свою - я возьму ее, дав взамен знание и мудрость."

- Темны эти слова...

- Разве не темны твои сны? Ты хочешь знать их значение?

- Нет... Я не хочу больше этого видеть, не хочу!

Отшельник встал, прямой и строгий, и поднял свой посох.

- Вон отсюда... трус... будь ты проклят!

"Я должен измениться. Перестать быть собой. Мудрые говорят - не желай себе смерти, ибо жизнь не повторится. Лучше уж умереть, чем это..."

Он помнил сказание: "Глядящий в глаза белого тигра, седого, древнего, бессмертного тигра - изменится. Познавший суть свою - изменится. Познание - убийца покоя, похититель счастья для имеющего жалость. Хочешь мудрости - иди, но оставь покой. Хочешь покоя - убей свою жалость, умри." Это был первый выбор. Он не хотел умирать - но и жить ТАК больше не хотел.

Глаза зверя - светло-зеленые, затягивающие. Воля - где? Он не видел ничего, он шел, держась рукой за теплую короткую шерсть. Тело зверя - мускулистое, упругое, струится, словно растворяясь. Где я? Что там? Я это видел когда-то... Что это?

Зверь несется гигантскими прыжками, почти не касаясь земли. Туман скрывает его тело - призрачное, как и он, и глаза его - как болотные огни... Человек сидит, изо всех сил держась за жесткую холку...

"Я его видел... Он был другой - моложе, сильнее... Если это он - то я знаю, кто это..."

- Приветствую тебя, Идущий к Закату, - неуверенно, еще сомневаясь.

- Привет тебе, приехавший на Белом Звере...

- Я тебя откуда-то знаю. Я тебя видел? Но ты был так давно. Ты мудр - так говорят. Объясни!

- Что?

- Объясни мне меня.

- Что с тобой?

- Я вижу. Не знаю, не понимаю - что? Если понимаю - то не могу сказать другим, ибо тогда должен судить, а я не в силах...

- Ты всегда видишь? Как это бывает?

- Иногда, теперь очень часто. Словно как слышишь - надо затыкать уши. Но как закрыть душу?

- Ты этого хочешь?

- Не знаю... Теперь - не знаю.

- Сейчас ты можешь видеть? Смотри на меня - что ты видишь? Говори.

И он заговорил. И не выдержал Черный Повелитель.

- Замолчи! Замолчи! - крикнул он, закрывая лицо руками. - Все правда, все так было... Иди за мной.

Листы книги были потрепанными и ломкими.

- Читай. Здесь все поймешь - все, что ты видел. Я буду ждать.

- Ты хочешь, чтобы я отнял твой дар?

- Нет. Теперь - нет.

- Чего же ты желаешь? Говори - все будет, как ты выберешь. Ведь ты можешь видеть грядущее - загляни. Реши.

- Не хочу. Мне это не нужно, я выбрал. Нужно ли мне говорить, что я избрал, Повелитель?

- Нет. Благодарю тебя. Только знай... впрочем, ты уже это сам знаешь. Тяжело знать - предвидеть - и не сметь сказать.

- Да. Я не смогу ничего изменить сам... Молчание.

- Нет. Иначе это будет та же проклятая предопределенность.

- Но зачем тогда мой дар!

- Тот, кто стоит на развилке, спросит - туда ли я иду? Знающий скажет - да или нет. Но не скажет - почему. И не скажет - как дойти, иначе нет смысла в дороге.

- Я отвечу, Повелитель.

"Сталь кольца - оковы на устах моих, на сердце моем. Я знаю. Я вижу. Я молчу. Я не смею менять - предопределенность и зло, что я призову на головы других. Я не смею судить. Не судья, а слуга... Сталь кольца - как печать, как клеймо, как судьба... Лунный камень и ночь, и молчанье пути, я не смею, я смею... Молчать - и идти..."