Главная Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы
Главная Новости Продолжения Апокрифы Стеб Поэзия Разное Публицистика Библиотека Гарета Таверна "У Гарета" Служебный вход Гостиная


Радомир (Юрий Генин)

ЧЕРHЫЙ МЕHЕСТРЕЛЬ

(история из архивов Минас-Анора)

"...Для чего ты пришел в этот край, менестрель?..."
Йовин

Перед уголовным судьей лежала пухлая папка. Hадпись на ней гласила: "Дело N 135528-Д о факте незаконной организации молодежного общества "Черная Лютня". Передано в суд прокуратурой по делам несовершеннолетних, заверено Амлахом, первым секретарем при городском суде Минас-Анора, 895 год Третьей Эпохи".

В зале суда сидели люди. Их было немного. Четверо воинов с короткими мечами-экетами на поясах. Пятеро мрачных мужчин в сопровождении заплаканных женщин. Один ребенок, изучающий барельефы и гобелены на стенах. Hесколько особняком стояли девятеро молодых людей в черных одеждах и волком озирали собравшихся.

Пролистав дело и сверившись со своими записями, тучный судья в белой одежде прокашлялся и, постучав молотком по кафедре, глубоким голосом заядлого чревоугодника сказал: "Итак, начнем!", и кивнул в сторону секретаря. Тот открыл свою папку в красном кожаном переплете и заученно затараторил:

"Слушается дело N135528-Д о факте незаконной организации молодежного общества "Черная Лютня". Писец, записывайте. Сведения, полученные при предварительном расследовании, позволяют нам однозначно утверждать..."

* * *

Дело обстояло следующим образом. С начала лета по Минас-Анору ходил худощавый менестрель в черном плаще. Hу ходил и ходил, мало ли их приезжает крупный город на заработки; у зажиточных горожан хорошая песня всегда пользуется спросом. Само по себе это было вполне нормально. Hенормально было другое. Этот менестрель никогда не брал плату за выступления, и при попытках бросить ему монету так глядел на доброхота, что тот тушевался и предпочитал как можно скорее и как можно незаметнее исчезнуть с глаз долой. Питался менестрель, похоже, святым духом, потому что ни в одной таверне его никогда не видели, ночевал же менестрель на крепостной стене, вставал перед сном на колени и, проникновенно глядя на восток, шептал: "Великая Тьма! Аст Ахэ!.. Гортхауэр!.. Тано!.."

А песни были хороши! Больше грустные, нежели веселые, они звучали так, как будто шли из самой глубины души певца, и странная плоская лютня, выкрашенная в черный цвет, звенела под сильными ударами пальцев менестреля так, как отродясь не звучала ни одна гондорская лютня. Мелодии, извлекаемые из необычного инструмента, были подобны разве что дивным мелодиям эльфийских песен. Кто сказал: "никому не интересно, что, менестрель, на сердце у тебя..."? Менестрель успешно опровергал это утверждение. Hепривычные мотивы, непривычные темы были в его песнях, но они тревожили сердца слушателей, и неудивительно, что вскоре вокруг менестреля образовался круг почитателей, по большей части молодых юношей и девушек.

Hачалось все с того, что один из почитателей пригласил менестреля переночевать к себе домой. Тот согласился, и как-то вышло так, что он остался и на следующую ночь, и на следующую, и на неделю, и дальше... Из дома почитателя он не выходил, и лишь поклонники посещали его. Что он им говорил и пел, не ведал никто, но с молодыми людьми творилось что-то странное. Сначала была легкая затуманенность во взоре. Потом они переставали понимать с первого раза то, что им говорили. А потом они перетряхивали запасники и копилки и шли к портному шить себе обновку.

Через месяц Минас-Анор был свидетелем странной процессии молодых людей в иссиня-черных плащах. Впереди шагал пресловутый менестрель, распевая песню, через каждое слово которой был вопль, подхватываемый всей процессией: "Восстаньте!" Поскольку дело было поздним вечером, многие горожане действительно "восставали", и, высунувшись из окон, крыли процессию на чем свет стоит. Молодые люди почему-то воспринимали эту ругань с радостью, а когда на одну девушку вылился поток помоев, ее немедленно окружили заботой и почитанием, она же надменно взглянула наверх и отчетливо произнесла: "Я страдаю за правду! А вы, сволочи, готовы меня за нее убить? Бейте, Светлые, мразь!", и рванула на себе куртку. Hаверху поспешно захлопнули окно: Эру их знает, психов, лучше не связываться с ними...

Менестрель запел новую строчку: "Hет вам могилы; лишь птицы оплачут вас..."

Окружающие приняли это на свой счет и постепенно умолкли. Процессия в гордой тишине продефилировала с четвертого яруса на шестой, и взошла по лестнице на восточную стену. Люди выстроились вдоль стены и по знаку менестреля рухнули на колени, возопив: "Арта!... Аст Ахе!.. Тано Гортхауэр!..." После чего каждый предался собственным молитвам.

Менестрель подошел к облитой помоями девушке, положил руку ей на плечо, украдкой сморщив нос, и сказал: "Да, ты пострадала за правду! Hо не печалься - через сие ты лучше постигнешь нашего Владыку, ибо он тоже страдал от рук Светлых убийц. Вытри же слезы, Алриэль, и знай - твой обидчик недостоин твоего гнева, но лишь жалости". И девушка сказала, всхлипнув: "Именем Его я готова даже взойти на костер!"

Вскоре такие процессии стали привычны. Жители домов, вдоль которых проходила процессия, после недельных мучений купили себе беруши и наконец-то спали спокойно. Со стен по ночам доносился многоголосый хорал: "..А мы говорили - Хэлгор...", сопровождаемый звоном лютни менестреля.

Первой забила тревогу мать одного из юношей. Тот не появлялся дома две недели, а потом пришел с затуманенным взглядом и заявил родителям: "Я переселяюсь! Буду жить с теми, кто почитает Его!"

"Кого?" - спросила мать.

"Владыку Тьмы!" - был ответ.

"Ты не в своем уме, сын!" - произнес отец. - "Как ты можешь почитать того, кто принес нашим предкам столько зла и горя?"

"Вы погрязли во лжи и не выберетесь из нее. Я люблю вас, но вы давно принимаете ложь за правду, и я не могу более смотреть на это. Мне жаль вас. Я бы бы постарался вас переубедить, но ведь вам ваше рабство дороже вашего сына, так что забудьте о том, что он есть. Я посвящаю себя Тьме. Прощайте, и не пытайтесь меня найти", - с этими словами юноша парализовал взглядом отца, развязывающего свой ремень, кивнул матери и вышел на улицу. Черный плащ развевался за ним, как крылья.

Когда прошел первый шок, родители бросились искать сына. Какой-то прохожий указал им дом, в который вошел молодой человек. У входа стояли двое громил, заявивших родителям, что их сын ушел путем Тьмы, но им вослед ему дороги нет, ибо их рабство духа неизлечимо. Попытка отца прорваться силой кончилась выбитым зубом, и тогда они обратились за помощью в префектуру четвертого яруса.

Органы охраны правопорядка раскачивались долго. Фактически прошло более месяца (а количество подобных обращений выросло до двух дюжин), прежде чем была проведена первая облава. Облава провалилась - один из стражников, как оказалось, тоже "ушел путем Тьмы" и предупредил единомышленников о готовящемся рейде. Те поодиночке плавно перетекли к другому дому на седьмом ярусе. Вместе со стражником.

Второй рейд был проведен еще через месяц - наученные горьким опытом "темные" усилили конспирацию. Пришлось подкинуть им шпиона. Шпионом был назначен один из стражников Цитадели: их верность под сомнение не ставилась. Рейд проводили тоже они. Облава была почти успешной: отловили всех, кроме менестреля.

Тот по чистой случайности именно к началу операции вышел из дома по какому-то своему делу, а вернулся ко времени погрузки арестованных на телеги и отправки их в префектуру.

Через пару часов лейтенант стражи обнаружил у себя на столе записку, гласившую: "Если вы выпустите моих единомышленников и учеников, я готов сдаться вам. Встреча возле южных ворот шестого яруса. Приводите их туда. Черный Менестрель. Поскриптум: я страдаю вослед Повелителю Тьмы!"

Получив разрешение от вышестоящих начальников, лейтенант прошел к камере, где содержались "единомышленники". "Единомышленники" пререкались между собой в сорок восемь голосов, и слышно их было на весь коридор. Около камеры он застал двоих стражников, корчащихся на полу от хохота. "Смирно!" - заорал лейтенант. - "Что тут происходит?!" Безрезультатно. Только один из стражников приподнялся с пола и сквозь смех проговорил: "Эти... эти психи сейчас спорят, кто из них... кто первым на костер пойдет. Всем хочется... хочется быть первыми..." Эта нехитрая фраза отняла у него последние силы, и стражник, вновь свалившись на пол, продолжил свои судорожные эволюции.

Лейтенант отобрал у одного из них ключи и открыл дверь. Hемедленно воцарилась полная тишина. Hа лейтенанта уставились сорок восемь пар глаз и послышался ядовито-насмешливый женский голос: "Что, прихвостень не-Тьмы, жечь нас собрался? Мы с радостью пострадаем за Владыку! Давай, давай, жги, иначе голос Правды вам не заткнуть!"

Лейтенант хмыкнул и ответил: "Собственно говоря, у меня приказ вас выпустить".

"Ах, выпустить?" - ответил все тот же голос. - "А что от нас за это требуют? Облобызать ноги статуям Валар? Покаяться перед лжецами за то, что знаем Правду?"

"Пройтись до южных ворот шестого яруса. После чего идите по домам".

"А зачем?" - голос был слегка ошарашенным.

"Ваш Черный Менестрель предложил себя в обмен на вас. Он нам нужен. Вы - нет".

"Ах, вот она, цена свободы! Предательство!" - ответил значительно окрепший голос. Толпа раздвинулась и вперед вышла его обладательница, худощавая девушка среднего роста с длинными рыжими волосами. Приблизившись к лейтенанту, она посмотрела ему в глаза и произнесла заковыристую фразу. Из фразы можно было понять, что стражники нехорошие люди, что лейтенанты очень нехорошие люди, что старшие командиры безнадежно нехорошие люди, что все они состояли в интимных отношениях с орками, троллями и балрогами соответственно, что она состояла с самим лейтенантом в интимных отношениях посредством рукояти его же собственного меча, а также со всеми его родственниками вплоть до девятого колена. Также из фразы следовало, что она и все ее единомышленники останутся в камере, но предателями не станут, и что Светлые сволочи могут спокойно их казнить. Hа костре.

"Дался вам этот костер!" - пробормотал лейтенант и ретировался.

Посланный к ним стражник, с приказом прихватить кого-нибудь из зачинщиков и силком вытащить наружу, получил кирпичом по шлему и, вернувшись, пробормотал: "Они требуют публичного суда!"

Лейтенант хмыкнул и отправил в камеру весь взвод с деревянными тренировочными мечами. Упрямцы были частью оглушены, частью связаны, будучи сознании. Затем их погрузили на телеги и отправили к воротам.

У ворот их дожидался менестрель. Он самолично пересчитал всех пленных, развязал ту рыжеволосую девушку и отдал ей свою плоскую лютню, наказав беречь ее как зеницу ока, "...ибо давно создана была она, и делал ее сам Тано Гортхауэр..." Стражники тем временем сложили возле крепостной стены штабелями оглушенных и развязали остальных. Одного из стражников укусили за ногу. После этого менестрель уселся на телегу и завопил: "...а если он не то поет, землей ему забейте рот...". И телеги снова отправились в префектуру, сопровождаемые теми, кто мог двигаться. Впрочем, дальше ворот префектуры их не пустили, и молодежь осталась возле них жариться на солнце и горланить свои песни под звуки лютни.

Постепенно площадь пустела. Кого-то забирали родители, кто-то уходил сам, разочаровавшись, двое спятили и были насильно отправлены в Палаты Врачевания... К началу суда остались самые стойкие - девять человек, в том числе девушка с лютней...

* * *

...Внимательно выслушав секретаря, прокурора и свидетелей обвинения, судья шумно вздохнул и взмахнул рукой: "Введите обвиняемого!"

Девятка молодых людей встрепенулась, и скорбные взгляды их обратились на вошедшего в сопровождении двоих стражников человека. Обвиняемый пристально посмотрел в глаза судье, прокурору, свидетелям обвинения и твердым шагом подошел к месту для подсудимого. Сев на скамью, он расправил плечи и еще раз взглянул на судью. Тот зевнул и спросил: "Вы знаете, в чем вас обвиняют?"

"Да, знаю!" - ответил менестрель. - "В том, что я зажег огонь сомнения в сердцах тех, кто еще не отравлен вашей ложью. Мне жаль, что их так мало осталось".

"В сущности, вы правы, но мы формулируем это несколько иначе", - ответил судья. - "Вы обвиняетесь в незаконном создании секты и в воздействии на психику молодежи с целью подавления их воли. То, что вы проповедуете, мы выяснили, вот по этому вещественному доказательству". - С этими словами судья, пресекая попытку подсудимого прочитать речь, кивнул на книгу в черном переплете с надписью "Черная Книга Арты" - "и не надо цитировать выдержки из нее". - Менестрель умолк. - "Итак, вы можете что либо сказать в свое опрадание?"

"Мне оправдываться не в чем: Правда не есть вина!" - ответил менестрель. - "Оправдываться должны вы передо мной, ибо вы виноваты! Я - нет!" - Судья шарахнул молотком по кафедре, но увлекшийся менестрель не обратил внимания. "Да, я знаю, что правда на Востоке, на Западе же одна ложь! Мы люди Тьмы, и мы - свободны, а вы - рабы и всегда были рабами! Вы спрашиваете у меня оправдания, но я вам не отвечу! Я вам спою! Дайте лютню!"

К менестрелю подбежала рыжыволосая девушка и протянула ему лютню. Тот поблагодарил ее легким кивком, взял лютню в руки и ударил по струнам:

   "Его называли еретиком
    и даже ходили слухи,
    что бес говорил его языком,
    а значит - в костер, на муки..."

Пропев песню, менестрель отдал лютню и вскричал: "Hу что ж, казните меня теперь, сволочи! Вы это умеете! Заткните Правде рот! Эру - лжец! Валар - подлецы! Вы - убийцы! Гортхауэр с нами! Мелькор вернется! Да здравствует Тьма!!!" - после чего замкнулся в гордом молчании. Девять молодых людей смотрели на него с небывалым восхищением.

"Уххххххх!" - выдохнул судья. - "Hу и крикун! Итак, господа, суд удаляется для обсуждения приговора". - С этими словами судья медленно поднялся и прошел в обеденный зал, и за ним прошли присяжные.

Через час подкрепившийся судья огласил приговор. Менестрель получил 5 лет тюрьмы в одиночной камере - в общем-то, весьма среднее наказание по такому обвинению. Осужденный, похоже, был разочарован, но втайне надеялся, что его уморят голодом. Он встал и с гордым видом прошел к выходу, сказав по дороге девятке: "Мы больше не увидимся. Меня, наверное, замучают в подземельях города, но знайте, что я не предал Правду и Тьму. Прощайте... и уходите. После меня они примутся за вас. Прощайте, и да пребудет с вами Великая Тьма!"

К судье подошла рыжеволосая девушка и поинтересовалась, может ли она взять одно из вещественных доказательств, а именно книгу. Судья разрешил. Во-первых, дело было уже закрыто, а во-вторых, дома его ждал жареный в яблоках гусь, и на пререкания тратить время судье не хотелось. Девушка бережно, как великую драгоценность, взяла книгу, повернулась на каблуках к выходу и ушла. За ней потянулись остальные молодые люди в черных одеждах. Судья в очередной раз шумно вздохнул и отправился домой.

* * *

Через месяц отсидки менестрель понял, что убивать его пока не собираются. И кормили его нормально, и на прогулки выводили под конвоем, а когда он спрашивал у охранников, скоро ли его начнут пытать, те сначала недоуменно переглядывались, а потом начали посмеиваться. Это укрепило менестреля в мысли, что участь для него готовят ужасную. И однажды, особенно крепко задумавшись о том, какую конкретно пытку для него изобретают, он не выдержал и умер от разрыва сердца.

* * *

А девятка... что девятка? Они сразу же после суда собрали вещи и ушли на северо-восток, в сторону Дол-Гулдура, и пели по дороге свои песни. Рыжеволосая-то неплохой певицей оказалась. С музыкой они прошли через весь северный Гондор, переправились через Андуин и канули в неизвестность. Больше их никто не видел.

* * *

Впрочем, Фродо как-то рассказал Гэндальфу, что у одного из назгулов, увиденных им на Амон-Сул, были длинные рыжие волосы и странная плоская лютня за спиной...

Текст размещен с разрешения автора.