Главная Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы
Главная Новости Продолжения Апокрифы Стеб Поэзия Разное Публицистика Библиотека Гарета Таверна "У Гарета" Служебный вход Гостиная


Дэль, Эльглин

Морниэ эндэрэ

Необходимые пояснения

Друзья мои, эта квента написана в соавторстве, мною и Эльглином, каждый честно писал свою часть, и в частях Эля я делала только общую редакцию и объединяловки. В квенте вы встретите одну явную цитату из Ниенны (через час настанет рассвет), и одну неявную - из Хатуля (там, где где призываются благословения). Копирайты в квенте не ставила, чтобы не отвлекать, их оговариваю тут.

А, да. Как положено говорить в таких случаях, вся эта история вымышлена, и за сходство персонажей с реальными людьми автор ответственности не несет...

Вещь безумно старая, хотя записана не так давно.


Тихи и безмолвны просторы чертогов Мандоса, время замирает за их пределами. Но Владыке Намо невесело было бы царить над едва шелестящими тенями. И те, кто не захотел перерождения на Арду, обретают здесь тело, и память, и звонкие голоса… А все прочие, любившие дороги Средиземья больше, чем жемчужно сияющий сумрак чертогов, безмолвно притихнув у стен, ждут своего часа, чтобы облечься плотью, взять крепкие луки и длинные копья и биться в Дагор Дагорат рядом с собратьями… И пылает в сумерках веселый огонь, и поют над ним о зимних путях Арды, о весенней листве и звездах над озером, и смеются рассказам о проделках маленького народца…

- Тише, тише! - Весело унимала Тулпириэль расшалившихся над огнем Эарэля и Морниэмэна. - Пришел черед истории о Средиземье! Кто порадует нас рассказом?

Больше полусотни лиц обернулись на ее голос, и кто-то перебирал струны арфы, и из сумрака ему заливисто отвечала свирель…

- Кто расскажет об Арде?

- Эльглин! - Позвал Эарэль от костра. - Поведай нам о стражах спящего народа Людей! И о том, как ты поссорился с Оромэ!

- Поссорился! Вот славно сказано! - Смеялись вокруг.

- Я уж рассказывал! - Отозвался эльф, слегка приподнявшись - он лежал недалеко от огня, склонив голову на колени жене. - Ты лучше сам поведай нам, как дрался в лесу с явором, приняв его за орка!

- Это все мы слышали! - Запротестовали наперебой близняшки Сулэиль и Сулэрэ.

- Нынче неспокойно мне, - пожаловался Кэрмиэ, и снова все смеялись силе давней привычки: о чем бы тревожиться в Чертогах?

- Мои предчувствия всегда сбывались, - с обидой оправдывался эльф.

- Пусть кто-нибудь расскажет о бедах, вот и чувство будет не напрасно! - Для забавы предложил Эарэрниль. - Ну хоть о Темной Твердыне!

- Дэль, пусть говорит моя сестра! - Воскликнул маленький Нитредкелеб. - Она многое видела!

- Расскажи, - одобрили иные, а другие, кто знал о Темном, Падшем Вала не понаслышке, ежились и унимали собратьев:

- Стоит ли!

- Дэль, расскажи об Ангбэнде! - Настаивал задорно Эарэль.

- А что будет с теми, кто уже сейчас боится? - Улыбнулась эльфийка. Эльглин обернулся к жене:

- Что же, расскажи! А я стану утешать боязливых…

- И помогать моему рассказу, - сказала Дэль и пошевелилась. Эльглин поднялся, они переместились к самому пламени, и, глядя в сердце огня ради сосредоточенности, эльфийка заговорила:

- По крови я Тэлери из рода Тэлмари, сестра четырех братьев. Раньше я звалась...неважно. Трое из них, и отец, пали при Альквалондэ, потому что наш корабль был построен лишь за несколько лет до того, как пришли Нолдор.... в Валиноре жизнь и смерть без различия, и многие из выживших склонились перед Мандосом с просьбой позволить им увидеться с родными в пределах Чертогов. Так сделал мой маленький брат. Но я больше хотела видеть глаза того, кто владеет памятью о святыне столь ценной, что она позволила ему поднять руку на братьев, и о ком говорили, будто он испытал прикосновение зла. Я не судила Нолдор, ибо отказ государя Ольвэ был мне странен. Наши искусные корабелы могли бы перевезти в Беллерианд тех, кто мечтал исполнить свою клятву, ведь не для уютных гаваней Альквалондэ учил нас Ульмо строить корабли… Потому, откричав свое вместе с чайками над родными телами, я ступила на след отряда Нолдор. И вместе с Финголфином с берега Арамана увидела зарево на горизонте…

Феанор был величайшим среди эльфов, он был также Созидателем, и это признавали даже те, кто не видел чудесных Камней - и сжег душу нашего народа. У нас говорили, будто только тот, кто не властен совершить чудо творения, ищет совершить чудо разрушения. Я шила некогда паруса для нашего корабля, и знала смысл созидания, и догадалась, что для того, чтобы понять Феанора, необходимо разрушить нечто совершенное, как это сделал он. Однако что может быть совершеннее жизни? Ради мстительной справедливости, я решила убить Феанора. И пошла через льды с теми, кого предали.

Нолдор приняли меня и дали это имя. История вышла презабавная - они сидели ночью вокруг костра, гневные и опечаленные, вздрагивая от прикосновений ночи, а я, приблизившись к их костру, выглянула из-за укрытия очень резко, так что огонь, как это случается, замер в середине зрачка - и кто-то испуганно вскрикнул : "Дэль, дэль!" Много крови и слез унесли льды пролива. Мы сдружились с женою Тургона, погибшей в тяжелом походе, с мудрым Финголфином, отчасти с Галадриэлью - впрочем, она, как и Феаноринги, слишком редко забывала о величии собственного рода. Финголфин рассказывал мне о Враге, о Великой Битве Сил, и не без горечи узнала я, что великий Феанор лишь робкая тень Мрака, и грозные его деяния - только след и копия Вражеских свершений. Туман над водою…

К Дагор-Ниун-Гилиат мы опоздали, но я видела смерть врага и слышала проклятье Мелькору, в котором Феанор бросал во тьму то же обвинение, какое наш народ мог бы бросить в лицо ему самому. Но я не хотела уже его смерти - ведь куда больше должен знать о разрушении и искажении тот, чье имя Эльдар не произносят.

Однако уйти от Нолдор мне было нельзя, так как надвигалось серьезное противостояние, больше всего прочего они боялись предательства, и без смущения убивали всякого, кто пытался перебраться на вражескую сторону. Я ждала, и вскоре пришла удача - меня взял с собою одинокий воин Фингон, потому что мы были друзья с давних времен. Не стану рассказывать, как мы услышали голос Маэдроса, как, сострадая ему, Фингон забыл о спутнице - и я видела снизу, что его уносит к вершине зеркальной скалы Царь Орлов Торондор.

Идти во тьму мимо орочьих полчищ мне вовсе не хотелось, да и нечего было бы мне предложить Темному взамен за самый важный на свете ответ. Я с удивлением не нашла в себе страха перед Неизведанным - но печально было бы сгинуть среди вражеских полчищ. Я долго бродила во мраке под стенам Тонгородрима, - и мне казалось, что напрасно эльфы так бегут тьмы, зажимая уши, при словах болезненной для них речи, ведь никто не смеет считать себя светлым, не испробовав прежде, что суть на самом деле Тьма. У нас говорили, будто она ужаснее всего для сильного, ибо превращает его суть в собственное уродливое подобие, искажает его, как рябь на воде калечит изображение. Я была молода и слаба, и потому бояться мне было нечего. Я вошла во мрак, и, хоронясь от орков, добралась к основанию твердыни, где повстречала существо, обличием похожее на эльфа. Мне пришло на ум приветствовать его на Квенья. Эльф отозвался залпом режущих слов (мне так и не дался жгучий язык мрака, и Темные, снисходя к этой слабости, говорили со мною на Квенья), после протянул руку, и мы ушли во тьму. Я брела вслед за ним по бессветным провалам Твердыни и больше всего удивлялась холоду, причина которого позже сделалась мне ясна - здесь не было жизни, а сумрачное ворчание камней всегда было мне невнятно.

Эльф назвался Тайрэлином, а попросту - Тайрэ. Он жил в одной из пещер Твердыни. Сперва он подробно расспросил меня о цели моего прихода, и когда я объяснила, глаза его загорелись:

- Ты пришла узнавать! Наконец-то! Идем же - Учитель будет рад…

- Ты должна ответить ему на все вопросы, - горячо говорил Тайрэ по пути, - и не пробуй солгать, Учитель тотчас почувствует… он могуч, велик и…и все мы лишь часть его! Да ты увидишь сама…

Учителем, как я узнала вскоре, он звал Мелькора.

Правдой были страшные рассказы про мутные провалы мрака в сердце Твердыни, про зал и черный трон, однако сам Темный Вала был вовсе не велик ростом и не отвратителен видом, но явился нам в облике, весьма похожим на эльфийский… Позже, размышляя, я назвала его в мыслях прекрасным, ведь в каждой черте его сквозило благородство и великая сила Творца… однако Темный словно бы не был удовлетворен своей первозданной красотой, и непрерывно менялся, разрушая внутреннюю гармонию, и оттого красота его сделалась вычурной и мертвой, как водяные разводы на камне. И страшно обожжены были его руки…

Когда Тайрэ подвел меня к подножию трона, и Темный глянул мне в лицо бездонными глазами, я почувствовала неизбывную, гнетущую силу, наподобие той, которой лучатся Валар - ведь мне приходилось видеть исход Владыки Ульмо из морских недр, и торжественно шествие Великого Ирмо через земли Валинора… Тогда я поняла, отчего рассказывают, что невозможно противиться темном гнету, - ибо глянув в глаза Мелькора я не умела отличить себя от него и его - от мира.

Тайрэ, в спешке путая слова, заговорил к Владыке, объясняя все обо мне, но тот ничем не показал, что слышит. Он глядел вдаль , словно занят был невеселыми раздумьями. И все же его сила сжимала меня мимоходом, как упавшее дерево придавливает траву. Едва Тайрэ дошел в своем рассказе до причины моего появления, которую он принялся излагать весьма непонятно и путано, Владыка прервал его жестом.

- Ты можешь спросить меня о том, за чем пришла, - произнес он, помолчав, и опустил ко мне взгляд. Клянусь, никогда, ни после, ни прежде, не доводилось мне чувствовать такой беспримерной мощи! Сила Валар растет из мира, она ясна и близка, как дождь и ветер, и мне не пришло бы на ум с криками бежать прочь даже от Великого Манвэ, который ежели и слабее своего брата, как говорит Квента Айнулиндалэ, записанная мудрыми, - то, право, немногим! Темная власть была ужасна хотя бы чуждой своей необъясненностью, она без помех проникала внутрь, и сломала бы любое сопротивление. Я не стала бороться, и тогда сила пошла насквозь, как вода проходит через растопыренные пальцы.

- Я пришла к тебе, чтобы узнать о Разрушении, - выговорила я, едва удерживая сбивающееся дыхание.

Темный усмехнулся, и сила рухнула на меня, словно каменный град - я едва удержалась на ногах, и потому лишь, что приняла ее, нырнув, точно в волну, под самый белеющий гребень: любого сопротивляющегося темная мощь неминуемо повергла бы.

- Зачем тебе это знание? - Проговорил Вала.

- Какая же нужна особая причина для знания? - Я не понимала вопроса Владыки, хотя он был осмыслен изнутри - так, что любой ответ породил бы гневное исторжение Силы.

- Не всякое знание необходимо. Вот я безо всякого смысла знаю, как ты боишься меня! - В презрением произнес Темный Вала.

Я удивилась - неужто? И только потом поняла - он действительно знал; не чувствовал, но обладал сведениями… Коли все боятся его, следственно и я должна…

- Все они боятся, - с тоской проговорил Темный, точно услышав мысль, - все до единого… Загляни в себя, маленькое существо, и ты увидишь огромную бездну страха…

- Этого нет, - сказала я, покопавшись и не найдя.

- Не трать времени на ложь! - Тонкие властные губы Темного усмешливо изогнулись. - Ты же дрожишь!

- Это от напора твоей силы, - объяснила я. - Вот и Тайрэ тоже дрожит - значит и он тебя боится?

И тогда Темный засмеялся, а Тайрэ обиделся:

- Учитель, это неправда!

- Правда, к несчастью, - отрезал Мелькор.

- Расскажи мне, маленькое существо, - усмехнулся он, и Тайрэ вздрогнул от бесконечной горечи его тона, - что говорят обо мне подобные тебе…

Я рассказала.

Теперь я знаю, что не все это правда. Вернее, у этой правды есть другое лицо. Темный действительно искажал эльфов. Иных, посильнее, тех, что не боялись небытия, он просто ломал, и из них делались корявые твари с омерзительным запахом, глухие к жизни и бестолковые. Те, что послабее, а, вернее с сказать, те, в ком успевал родиться страх, принимали против воли его настрой и делались отражениями Темного. Таков был Тайрэ…

Вала слушал так, словно каждая капля боли доставляла ему причудливое наслаждение. Темные веки его вздрагивали, а напор силы делался все страшнее, и я едва могла говорить, но видела, как каждое новое обвинение жжет его горечью оскорбления. К тому же, мне показалось, что он слышал вовсе не те слова, которые я произносила. И все же, едва я замолкала, он повелевал: «Дальше!». Когда я рассказала о Сильмариллах и что говорили Нолдор о воре черной Твердыни, сила наотмашь хлестнула меня, а Тайрэ вскрикнул:

- Лжешь! Как ты смеешь здесь лгать! Феанор был бездушная кукла, а Сильмариллы есть творение замысла Учителя… Ты говоришь, чтобы причинить ему страдание!

- Я слышала иное, и рассказываю о том, что слышала, - хотела пояснить я, но слова не желали идти наружу, а Мелькор только задумчиво кивнул.

- Владыка, больше я говорить не стану, - сказала я из последних сил.

- Ты чувствуешь смерть? - С интересом спросил он.

- Я ее не знаю, - ответила я, - должно быть… Ты убиваешь меня сейчас? Это ответ? Это - Разрушение?

- Это тоже, - без охоты проговорил Мелькор. Мне показалось, что он соскучился.

- Нет, это не то, - сказала я, и сила слегка отпустила мне сердце и горло, а Темный Вала удивленно поглядел вниз, - если ты меня убьешь, меня встретят Чертоги Мандоса, отец и братья…

- Твой Феа не покинет Твердыни, - с отвращением к чужой глупости объяснил Тайрэ.

- И все же это не может быть Разрушением! - Мелькор щадил меня, слушая, и сила его отползала. - Обо мне будут помнить многие, и Фингон, спаситель Маэдроса, сложит легенду… мы обещали это друг другу, коли случится так, что один не вернется… А Твердыня может быть разрушена, как это было с Утумно! - В отместку сказала я к Тайрэ.

- Что, если я сделаю тебя орком? - Рассуждая, промолвил Темный. - А уж после убью…

- Тогда это буду не я! - Сердце во мне замерло. Неужто и Мелькор лишь притворяется, что обладает Знанием… Неужто это все было зря…

И вдруг Мелькор рассмеялся, и мучительная сила отпустила меня совсем:

- Довольно с тебя, маленькое существо! Ты можешь остаться в Твердыне, если в тебе хватит на это мужества. И я стану учить тебя…

Так я осталась в Тонгородриме. Тайрэ вскоре сдружился со мною, насколько это для него возможно, и нередко с жаром толковал мне некие слова Мелькора, которого я, впрочем, с той поры не видала - полагаю, что он просто забыл о недолгой этой забаве. Тайрэ напротив проводил со мной почти все время, и с удовольствием для нас обоих рассказывал мне о мире, как его понимают Темные. С нами нередко бывали язвительный, огнеязыкий Сэркэсул, умелец отыскать в каждом движении мира повод к насмешке или обиде, и тяжко безмолвный, как камни Ангбанда, Драугост, Волк Твердыни, который некогда был в числе пленных Владыки, едва не сделался орком, но в последний миг обессилел перед ужасом и впустил в себя тьму. Я боялась узнать в нем звонкоголосого задорного Кэлькелеба, сына Фалмароса, лучшего из певцов Альквалондэ, одного из немногих, кто согласился везти Нолдор в Беллерианд на своем корабле… Драугост был высок, сумрачен, немногословен и больше разума и жизни предан Мелькору.

Мы с Тайрэ все время спорили, нередко он, горячась, делился поистине бесценным знанием, а иной раз мудрость, которую он нес в ладонях, как хрупкую чашечку ландыша, на поверку оказывалось просто неправдой.

Так случилось и с башнями.

- Сегодня я покажу тебе то, чего важнее нет! - Тайрэ волновался, словно поход был опасен нам обоим. Мы покинули стены Твердыни, и Тайрэ велел мне идти, не оборачиваясь, покамест он не остановит меня: несколько лиг мы прошли прежде, чем он позволил глянуть назад.

Острые черные башни уходили в небо, как уходит в тело звериный коготь, уступчатые шершавые иглы пронзали тучи, и странно было бы вообразить небо над Твердыней безоблачным, казалось, без туч не стало бы этих длинных яростных теней…

- Тебе страшно, эльф? - В голосе Тайрэ вздрогнула едва заметно брезгливая надменность. Я не любила его таким. И он снова назвал меня, как называл всегда, когда невольно желал подчеркнуть нашу разность - себя он именовал лишь Черным Служителем, и сердился, когда ему напоминали, что отец пришел в Средиземье с Феанором…. И снова в нем плеснула, как лунная искра на воде, какая-то потаенная… страсть, сказала бы я, если не болезненный, горький оттенок, так частый здесь. Он привел меня сюда, чтобы проверить меня своей страстью, чтобы открыть мне сердце или оттолкнуть, но сам помимо воли весь ушел в созерцание, ведь черные иглы из последней гордости тянулись в небо…

- Нет, - честно ответила я. - К чему тут страх, коли это прекрасно? Да ты и не объяснил мне природы страха, хоть и обещал.

- Прекрасно, - повторил Тайрэ, пробуя губами слово. Но это было уже другое слово, его слово. Глаза его засияли. - Вот именно, что прекрасно, дивно, лучше всего! Ведь это мы, мы строили и создавали, мы наполнили эти контуры силой и стремлением… - Теперь он говорил из сердца, в равной степени ко мне и к этим черным вздымающимся творениям.

- А я слышала, будто Владыка возводил Твердыню в одиночку, - я помнила, выучила, что не следует возражать голосу чувства, но здесь он так часто разнится с истиной, что я вечно путаюсь…

- Ты не понимаешь, маленькая, - Тайрэ говорил ласково, учил, - ты поймешь! Гляди, гляди! - Он схватил меня и порывисто развернул - от себя, лицом к башням. - Разве тебе не хочется лететь к небу с остриями Твердыни, и вонзиться в него, победить или пасть…

- Вот уж нет! - Сказала я. - Я люблю небо и драться с ним не стану!

- Нет, ты не поняла, маленькая, - сейчас Тайрэ Творил Речь, творил и не видел этого… Вот уж неоправданная жестокость Темного - лишить их права чувствовать свое творение! Стоит ли тогда жить… а Тайрэ все говорил: Я тоже не враг вон тому облаку, но мы изгнанники в этом мире, нас отвергают леса и травы потому, что служат Йаванне, нам противится вода, которой владеет Ульмо, Валар лишили нас этого мира, но мы построим собственный, ничуть не хуже, даже лучше, потому что у нас никто и никому не служит, мы свободны! Как свободны эти башни!

- Ты несправедлив, - возражала я, - Ты говоришь так, словно Йаванна цепями сковывает каждую травинку, заставляя расти и клониться под ветром.

- Йаванна вбила покорность своей воле в природу травы которая и не знает, что может быть иначе! И также со всеми - и эльфами! Они не смеют головы поднять без ведома Валар, которые ими играют, как ручей играет щепкой!

- Пойди расскажи о покорной природе Феанорингам! - Рассердилась я.

- Феанор беседовал с Учителем, и так познал свободу! - Тайрэ грозно вскинул голову.

- Вот так свобода! Скажи, а разве Владыка не искажает по своему вкусу подлинную природу существ, чтобы добиться желаемого: покорности от глупых, любви и почитания, верности, наконец…

- Уж не хочешь ли ты сказать, что Владыке недостает собственных Творений?

Тайрэ, кажется, всерьез готов был броситься на меня, словно я невольно коснулась самой болезненной раны, и не его - Учителя! И тогда далекой ниточкой света проколол меня вопрос - Вала, владеющий тайной Разрушения, может ли Темный Творить? И не затем ли присваивает он чужое, как присвоил он здесь право называться творцом трех великих камней, не затем ли, что сам он - бесплоден… Я впервые в жизни испугалась мысли. Настолько, что не посмела высказать ее, а только спросила Тайрэ:

- Почему же у каждого из творений Владыки есть какой-то другой творец, посягающий на это право?

- Потому, что мир наполнен ворами! - С раздражением сказал Тайрэ.

- А разве Владыка сотворил что-нибудь здесь, в Тонгородриме, где никто не осмелится украсть?

Тайрэ опустил лицо в ладони, словно укрываясь от болезненного прикосновения, а после поднял загоревшиеся гневом глаза и сказал сквозь зубы:

- Ты ничего не понимаешь! Ты прожила здесь немало, но все такая же чужая нам, как твое глупое, наглое небо! И сколько бы ты не пыталась влезть в сердце Учителя, он это чувствует!

Мне сделалось смешно - несмотря на его страдание, и это было неприятно.

- Ты считаешь себя мудрым, а говоришь, как ревнивец! Я не ученица Мелькору, и вся любовь его по праву принадлежит тебе…

И тогда Тайрэ пронзило страдание мучительно сильное, невероятное - недопустимое, будь я проклята навеки, если лгу, для живого существа! Боль и несправедливо униженное доверие рвали его сердце с такой силой, что я даже не почувствовала, как он ударил меня…


* * *

Майя Артано, названный здесь также Гортхауэром, был знакомец Тайрэ. Много времени они проводили вместе, несхожие и единые, словно разные мысли одного существа: Тайрэ юн и порывист, Гордхауэр - мрачен и смел, и из Майя он был первым и самым сильным после Темного Владыки. Сила его, хоть и того же источника, давила куда меньше, чем темный гнет Владыки, и мы втроем нередко беседовали, хотя на мою долю доставалось больше слушать, ибо Майя не весьма любил, когда ему противоречили, пусть даже во имя истины. От него я узнала, что бывает такая свобода - отказаться от истины… Тайрэ преклонялся перед ним, учился у него и совершенно по-ребячески ревновал его к Владыке. Впрочем, Тайрэ весь жил чувствами, и негромкого: «Хорошо!» от Учителя ему было достаточно для бурлящего счастья - в такое время он готов был носить на груди у сердца весь ненавистный ему мир.

- Если Учитель - первый и сильнейший среди Вала, избравший свободу, Гортхауэр - первый же и самый могучий из Майя, ставший на этот путь, то я, верно, могу быть назван первым среди эльфов, - улыбаясь, говорил он. Я не спорила, чтобы не огорчить его недоверием, но Майя, услышав, сказал однажды:

- Придет день, и я покажу тебе того, кто более достоин этого имени.

Тайрэ тогда лишь оскалился, но с того дня внутри него поселился безжалостный грызущий червяк, он долго был зол на друга и, оставив нас с Гортхауэром и Драугостом, коротал вечера со странным, угасшим среди собственных безрадостных дум существом по имени Дайэр, также темным воином, поскольку так можно сказать о женщине, и лютнистом, поскольку так можно сказать о том, кто хлещет струны, не чувствуя их…

Однажды Мелькор долго говорил с Тайрэ об оружейном искусстве. Вернувшись, тот прошел сквозь нас, потерявшись внутри себя, и надолго заперся в кузне с несколькими орками. Я понимала, что он Творит, и радовалась за него, Гортхауэр же лишь усмехался:

- Тайрэ не оружейник - зачем взялся за это?

Через три дня Тайрэ, весь в раскрошенном металле, с глазами, сияющими сквозь копоть, снова прошел мимо нас - к Владыке. В руках его был недлинный, чуть изогнутый меч, какими впоследствии нагоняли на врагов страх все орки темной Твердыни. Тогда Творения Тайрэ я не толком разглядела, однако, он без сомнения удостоился ободрения, ибо явился к нам в сиянии собственной славы и воскликнул от порога, сломав речь Майя:

- И теперь, Гортхауэр, ты покажешь мне иного Первого среди эльфов?

Майя только улыбнулся, и даже не глянул на Тайрэ, но отошел к двери, ведущей в его покои, и, распахнув, позвал вдаль:

- Эльглин!

На зов к нам вышел эльф, коего я никогда прежде здесь не видела. Он был невысок и хрупкого сложения, но двигался неторопливо и точно, как лесной зверь. Тайрэ поморщился. Эльф огляделся, задержал взгляд на Тайрэ и усмехнулся вкось, как это нередко делал Майя.

- Эльглин, я прошу тебя принести свой меч, - ровно сказал Гортхауэр.

Тогда Эльглин заулыбался по-настоящему, даже серые, как вечное облако над Тонгородримом, глаза его тронула по уголкам век смешливая морщинка. Он безмолвно удалился и скоро вернулся с тонким, узким сияющим мечом, в котором самом чувствовалась воинственная стремительность. Эльглин стал посреди комнаты, поднял торжественно меч, и задорным вызовом сверкнувшая сталь неуловимо напомнила мне летящие в небо черные башни.

- Хорошо! - Вырвалось у меня.

- Хорошо, - медленно произнес Драугост и кивнул, подтверждая слова.

- Кто научил тебя оружейном делу, эльф? - Спросил Тайрэ, подчеркнув, по своему обычаю, последнее слово, точно оскорбление. Я осудила в душе Гортхауэра - не следовало ему в тот день лишать Тайрэ радости Творения. Даже мне было видно, что меч эльфа - сокровище, а Тайрэ создал только необычность, чьим главным достоинством было то, что она ни на что не похожа.

- Я перенял многие знания от маленького народца пещер, - сдержанно отозвался Эльглин.

Тайрэ окинул оружие взглядом ценителя и, неожиданно обнажив свой короткий странный клинок, встал напротив Эльглина:

- Похвалы несведущих недорогого стоят! Опробуем наши творения, эльф! - Недружелюбно выговорил он.

Эльглин удивленно взглянул на Гортхауэра, но тотчас подобрался и встал ровнее, готовясь отражать удар. Тайрэ ощерился и, напротив, согнулся, точно собираясь ударить эльфа обманом, снизу. Этот непонятный поединок Творений все меньше напоминал мне дружеское противостояние, какое я видала нередко на привалах у Нолдор. Тайрэ был готов убивать, и это читалось на его лице ясно, как на небе читается завтрашняя гроза, а Эльглин упрямо склонил голову, но меч его слегка дрогнул, напиваясь смертельной силой из руки хозяина. Это было Разрушение во имя Творений, и самая бессмысленная на свете вещь! Я услышала собственный голос:

- Тайрэ, что ты скажешь Учителю?

- Он без слов поймет меня! - Крикнул Черный Страж и бросился вперед с излишней горячностью, но вдруг серые глаза Эльглина полыхнули бешено, он жестко отбил атаку и ударил в свой черед. Тайрэ охнул, отдернувшись, по горлу его набухла алым длинная царапина. И тотчас же вскочил Гортхауэр, и ударом отбросил Эльглина к стене, заступив на его место.

- Не сметь! - Коротко сказал он, точно хлестнул наотмашь. Тайрэ опустил занесенный клинок и медленно перевел дух, а после вышел, громко хлопнув дверью. Сейчас он, должно быть, пойдет к Учителю, и, не желая, конечно, снова поломает кости истине, когда станет рассказывать о том, что случилось…

Майя осуждающе глянул на Эльглина и тоже ушел. Эльглин тем временем медленно поднялся, потирая ушибленное плечо и глядя вслед Гортхауэру. На лице его сменяли друг друга гнев и недоумение.

- Если Мелькор узнает, несдобровать вам обоим! - Сказала я к нему.

Эльглин снова по-гортхауэровски хмыкнул:

- Я ему не ученик! Пусть спрашивает со своих стражей!

- Ты ученик Гортхауэра? - Осторожно спросила я.

- Я - друг Артано, - кивнул Эльглин, словно эти слова обозначали то же самое.

- Я надеюсь, что он опередит Тайрэ, - сказала я. - И рассказ его Владыка услышит раньше.

- Если потребуется, я готов снова держать перед ним ответ! - Грозно сказал Эльглин.

- Разве прежде ты говорил с Мелькором? - Удивилась я.

Эльглин впервые поднял на меня взгляд:

- Говорил, - медленно, не без смущения отозвался он, и посмотрел вдаль, поверх моего плеча.

- Давно ли? Как он принял тебя, расскажи! - Прежде мысли сказала я, и напрасно! Разве приятны такие воспоминания, чтобы еще делить их со знакомцами первого часа?

- Хорошо, - неожиданно для меня произнес Эльглин, и заговорил небрежно и через силу, точно от важных мыслей отрывали его с какой-то чепухою:

- Когда я вошел, мне сделалось не по себе, как и всем, наверное, беспредельная его сила проникала в мое сознание, и остановить его я не умел, - Эльглин помедлил, перевел дыхание, чтобы не сбился голос, а я очень живо вспомнила мучительный трепет, происходящий от силы тьмы - так дрожит кисть, если долго держать нечто тяжелое, вытянув руку. Он старался препятствовать - значит сила ломала его, выкручивая волю, и швырнула на колени перед Темным Владыкой, а он, разумеется, усмехнулся, ведь его это забавляет… - А он лишь усмехнулся, - продолжал Эльглин, и я невольно улыбнулась. К счастью, эльф тогда глазами не видел.

- Мы говорили, - продолжал он, точно через силу. - Его воля сковывала меня. Мое сознание раздвоилось, одна часть его была порабощена Мелькором, другая, меньшая, боролась… Тогда он ударил. А после спросил, стану ли я помогать ему в его свершениях... Странным показался мне голос Вала, и тон его, и на миг мой ум прояснился, я понял, что… - эльф сломал фразу и взглянул на меня, - что именно так можно назвать то, за чем я пришел сюда. Я согласился. И Мелькор отпустил меня. Дальше я, наверное, потерял сознание. Слишком много сил это у меня отняло. Очнулся я в покоях Артано…

Мне сделалось не по себе, как бывает, если мимо пройдет страдающий; неприятно было думать, что Эльглин предался силе Владыки, как Черный Служитель, однако описание это было весьма похоже на самый доверительный из рассказов Тайрэ. Оставалось теперь ждать, что Эльглин вдохновенно вскинет голову и провозгласит по-темному, от сердца, но точно преодолевая себя, хвалу Сильнейшему из Валар… Но вместо этого снова тихо лязгнула дверь - в комнату вошел Тайрэ и недобро поглядел на нас.

- Ты был у Мелькора? - Я вскочила ему навстречу, но Тайрэ лишь покривился:

- Учитель беседует со своим любимым учеником, Майя Гортхауэром! А я не стану мешать вашей беседе, Светлые!

- Тайрэ, останься! - Попросила его я, и он помедлил в дверях. - Отчего ты сердишься? Кто из нас нанес тебе обиду?

- Тот, кто решил, что его Творение лучше прочих! А все другие хочет уничтожить! Ведь так учат ваши Валар?

- Вовсе не так, - сказала я, - ты не знаешь о Валар ничего, так оставь их! Разве Эльглин покушался на твой меч? Гортхауэр…

- Я не сержусь ни на Гортхауэра, ни же на этого эльфа! - Льдисто произнес Тайрэ.

- Коли так, довольно вам спорить! - Это, кажется, тоже было сказано зря… - Ваши Творения хороши, каждое - отражение Феа. А разве может твой, о Тайрэ, феа быть лучше прочих?

Тайрэ намеревался возразить, но покосился на эльфа и передумал, а Эльглин вдруг сказал примирительно:

- Я никогда не желал называться первым. Если это именование нужно тебе, я за него драться не стану.

- Верно, - надменно произнес Тайрэ. - Что делить ученику Вала Мелькора и ученику Майя Гортхауэра…

Эльглин потемнел лицом, и я заговорила быстро, прежде, чем он ответил бы резкостью:

- Какая теперь разница, кто здесь чей ученик? Все мы ищем знание и истину…

- Что стоит истина без свободы! - Завел свою излюбленную нотацию Тайрэ. - Она мертва: воняет и гниет, как стоялая вода…

- Пожалуй, что так, - выговорил Эльглин, и опять - точно через силу, - но я не желал бы той свободы, которой владеет Мелькор…

- Уж не хочешь ли ты сказать, эльф, - властно прервал его Тайрэ, - что Учитель стал между тобой и твоей свободой?

- Пожалуй, что так, - снова, ровно и без выражения, проговорил Эльглин, но сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев.

- Ты еще раб Валар! - Тайрэ тотчас успокоился и говорил теперь едва ли не свысока, как даже Гортхауэр нечасто позволял себе, - твоя мудрость может быть велика, но не может быть совершенна до тех пор, пока ты не освободишься! А без свободы невозможна даже храбрость…

- Когда-то у меня хватило духу противостоять Вала Оромэ, потому, что это было нужно! - Хмуро сказал Эльглин. Его лицо оставалось спокойным, но напряжение внутренней борьбы было бы заметно всякому. Однако Тайрэ словно не видел, что разговор причиняет Эльглину страдание… мне не хотелось думать, что он понапрасну мучит эльфа только ради своей гордой ревности к Творению.

- Что же, ты встанешь и против Учителя, который предлагает тебе свободу?- это был Темный вопрос, открытый на две стороны, как ловушка для птиц, и любой ответ был бы во вред ответившему.

- А многим ли ты принес свободу? - Тихо спросил Эльглин.

- Одной - принес! - Тайрэ положил мне ладонь на плечо, словно собаку привечал - и это было слишком.

- Как можешь ты говорить это? - Я сбросила его руку и даже отскочила - его прикосновение больно резануло меня. - Разве ты вел меня по следам Феанора, или ты пригласил в Тонгородрим и открыл значение Творения? Разве ты учил меня ткать паруса кораблям и расшивать их серебряным шелком? Разве не Владыка, а ты показал мне смысл смерти? Разве твоей властью я мыслю и действую? Лжец! Ты лжец, Тайрэ, ты дышишь ложью!

- Это ты ею дышишь, потому что ты часть этого лживого мира, а не существо! Понятно, почему для Учителя тебя словно бы вовсе нет!

Я почувствовала на лице неожиданные слезы, Эльглин встревоженно глянул на меня, а Тайрэ сказал снисходительно:

- Что говорить к вам! Многие годы пройдут прежде, чем ты начнешь постигать смысл подлинной свободы, эльф! А ты, спутница Нолдор, спроси при случае своих Валар -позабавила ли их резня в Альквалондэ!

И вышел прочь, как победитель. Однажды его ложь проест его изнутри и вывалится на камни Ангбанда, оскверняя воздух омерзительным запахом гнили! Я едва дышала от гнева.

Глаза Эльглина вспыхнули, и он рванулся к двери.

- Сейчас-то я научу его учтивости, - проговорил он сквозь зубы.- И плевать я хотел на то, что он любимый ученик Мелькора!

Краткая речь его кипела древней, как месть, яростью воина - если теперь он догонит Тайрэ, они снова сцепятся, и мне их будет не разнять, и спешка не оставляла мне выбора слов:

- Эльглин, нет! Постой, безумец, ты идешь к смерти! Что бы между вами ни случилось, здесь поверят ему, а не тебе!

Эльф обернулся, но нежданная моя резкость не рассердила его. Он подошел, обнял меня, как брат, и во взгляде его остались лишь удивление и беспокойство, словно это прикосновение давало нам обоим защиту.

- А ведь ты права, пожалуй. Но если эта нахальная тварь еще раз поглядит на тебя без почтения, - в ровном голосе его показался мне отблеск той ярости,- я убью его на месте!

Кажется, он был первым за сотню лет, кто ощутил своей кожей удар, нанесенный мне… и какова же награда? - через миг я рыдала, спрятав лицо у него на груди, и бессвязно говорила о тщетных своих поисках, и о том, как скоро здесь делается выбор между небольшой некрасивой истиной мира и чарующе прекрасными узористыми словами, точно нагромождают глыбы ледяной крепости, и скоро не верят ни во что, кроме льда, потому что ничего иного не видят, и все забыли о том, что внизу подо льдом должна быть вода, и в один голос кричат, что не будет лета …

Нескоро слезы впустили обратно мысли - и первой среди ни была: как я могу изливать горе перед тем, кому приходится, должно быть, не легче моего. Я несколько отстранилась и увидела Эльглина… иным. Будто чувства, обуревавшие его, просочились через непроницаемость. Во взгляде его было отчаяние. И беспомощность…

- Мэллон, что ты? Что с тобой? - Вырвалось у меня прежде, чем я поняла, что нечаянно растопила его невозмутимую уверенность.

Он рассмеялся со здешней, темной горечью, отравляющей смысл смеха:

- Просто прикосновение некрасивой правды мира... знаешь ли, как обжигает холодный ветер истины, когда разлетелся шелк надежды?

Ветер и разлетевшиеся ломотья парусного шелка… ветер над Альквалондэ и рыжие клочья пламени, как чайки в его ладонях… Я и сейчас не знаю, как называют это чувство, но помню, помню...

Ночь и море.
Чайка играет с ветром.
Гаснут зори
В небе, от бриза светлом.
Песня, возглас,
Ракушка на ладони,
Сотни звезд-глаз,
Волны - резвые кони.
Ночь и ветер, ветер над Альквалондэ

Братьев Нолдор
Грозны и мрачны речи.
Весь мир - им вздор,
А государь беспечен:
«Луки к бою!
Здесь есть свои святыни!»
Смерть герою -
Смерть и робкому ныне!
Носит стрелы ветер над Альквалондэ

Презирает
Страх творец настоящий,
Но взлетает
Смерть с тетивы дрожащей…
Братья… мама…
Кровью пенятся волны.
Вала Намо
Ныне чертоги полны!
Носит пепел ветер над Альквалондэ

На рассвете
Пахнет кровью и тиной
Белый ветер
Гавани Лебединой
Месть ли? Кара?
Стоило ли бороться?
На берегах Ласгара
В пламени лебедь бьется…
Бьется ветер, ветер над Альквалондэ

- Я оставил мой народ и пришел сюда встретить учителя, каким для меня был Артано. А нашел повелителя...

Помимо воли, я с беспокойством оглянулась. Ангбанд учит осторожности… Если эти речи дошли бы до ушей Мелькора, Эльглину пришлось бы худо.

- Уж не ради ли нового рабства бежал я от плена Валар? - Он закрыл лицо рукою… я не удивилась бы слезам в его глазах, но Эльглин лишь кусал губы в бешенстве бессилия…

- Тише, жизни ради, не говори, не думай этого! Мелькор держит нас всех на ладони, и горе, если кто-нибудь услышит нас! Горе и нам, и Гортхауэру… - Теперь уже я обняла его, как бывало, обнимала брата, когда он жаловался на досадную помеху, которую легко мог бы, поразмыслив, избыть … - Не казнись - разве можно отнять свободу? Как? Это не властен ни Темный, ни даже, кажется, Валар…

- А коли так, почему же ты опасаешься, что меня услышат?- в его голосе звучала неприкрытая горечь.- Или ты хочешь сказать, что орк или раб вроде Тайрэ - свободны? И кто иной отнял у них свободу, как не Мелькор?

- Тайрэ не раб, - запротестовала я, - да и орки, верно, тоже…

- Не раб - он попросту сломан! Хотя сломан иначе. Хочешь знать, как было все на самом деле?

Эльглин взял меня за локти и пристально глянул через глаза вглубь, связывая нашу память, и неторопливо, как опытный корабел, толкающий лодку от берега, пустил нить воспоминания, и я увидела очень живо, как неторопливо, неуверенно он вошел в тронный зал и беспокойно оглянулся по сторонам, за ним следовал, чуть отступив, Гортхауэр, и как впервые обожгла Эльглина неуверенность - друг ли стоит позади, прикрывая от удара, или стражник... Много после Эльглин медленно поднял взгляд к трону, к темному неясному силуэту Владыки на троне, и тотчас сила обрушилась на Эльглина, жадно вцепившись в его волю, но он выстоял, удержался.

- Эльф! - прозвучал низкий голос.- Я наслышан о твоих делах, а ты, верно, знаешь о моих. Зачем ты здесь? - Мелькор усмехнулся.

- Чтобы видеть сильнейшего из Валар, - ответил Эльглин, точно слова высыпались, лицо его исказила боль, которую он, впрочем, скоро согнал прочь и сжал рукоять меча, как ребенок - материнскую руку…

- Если так, твое желание исполнено, - произнес Темный, - но ты не за этим пришел. Ты ищешь Знания. Ты хочешь стать моим учеником?

Эльглин вздрогнул, глаза его вспыхнули. И ответил он неожиданно твердым голосом:

- Нет, Мелькор. Мне не нужно учителя, кроме Артано.

- Что ж, пусть будет так. Я ценю преданность,- голос Вала звенел, как меч в поединке,- но помни, что только я могу дать тебе свободу.

- Я познал свободу!

Страшный удар поверг Эльглина на колени, он замер, съежился, как раненый, точно прячась внутрь себя.

- Ты вождь, - сказал Вала. - Ты приведешь ко мне свой народ, для моих свершений?

- Я уже не вождь им,- медленно произнес Эльглин. Он с усилием поднял голову и посмотрел прямо в бездонные глаза Мелькора.- И я не вправе выбирать за них. Они вольны поступать так, как хотят. Что же до меня… то помогать тебе я согласен. Но слугой не буду!

- У меня без тебя довольно слуг, - негромко произнес Мелькор, - ты, значит слишком горд, чтобы просить о Знании, и слишком уверен, что познал свободу?

Эльф снова всей своей волей поднялся навстречу силе, но очень скоро в изнеможении рухнул на пол.

- Ты просишь за него, Гортхауэр? - Звенело над его головой.

- Да, Учитель. Он будет непокорным на словах, но верным на деле слугой, из тех, кого тяжело принудить, и многим легче убедить. Я думаю, от него будет польза.

Мелькор помолчал.

- Пусть будет по-твоему, Гортхауэр, - произнес он наконец, - я отдаю его тебе. Но знай, что за его проступки я спрошу с тебя. А теперь уходи.

Эльглин со стоном поднялся, медленно, привыкая к жизни, выпрямился - ноги его не слушались, мир перед глазами резво уплывал по кругу. Майя повел его к выходу, но, едва за ними захлопнулась дверь зала, эльф пошатнулся и упал на руки Гортхауэра…

С этим видение и догорело. Я знала, что мастера-менестрели умели показать слушателям песню вживе и сама слышала звонкого Кэлькелеба, легко превращавшего закат в восход, а море в бескрайнюю степь. Но природа видения была другая, кто тому же, Эльглин не менестрель вовсе… Это было сплетение памяти, единение воль, какое немногим под силу; хотя для того, кто стоял против Мелькора, и не был сломан, это, должно быть просто - и я удивилась лишь, что ему хватило мужества удержать в памяти след тьмы…

Мысль моя просочилась к Эльглину, и, верно не была ему неприятна, однако вызвала нас обоих к миру. Когда он поднял на меня взгляд, я снова видела бестрепетного воина, ученика сильнейшего из Майя… С этим закончилась странная наша открытость, и ровным и безмятежным был голос Эльглина, и неуместны, как любое прощание, слова:

- Что ж, я рад был узнать тебя, и буду еще больше рад продолжить однажды нашу беседу.

Он вышел поспешно, прежде моего ответа, точно бежал от угрозы, но чем я была бы для него опасна?

С той поры мы не виделись, ибо Эльглин нырнул в свои заботы, а мне назавтра же досталось от Тайрэ за долгие беседы с тем, кто не отряхнул еще пыли с рабского ошейника… Мы побранились как никогда прежде, но я продолжала учиться и спрашивать, и нередко говорила с Гортхауэром о мире, а после, праздности ради, выучилась собирать из мелких цветных камней узорчатые картины, и это было радостью Творения. Одну из них, с черными летящими башнями, Тайрэ отнял у меня и унес, а после я видела ее вмонтированной в ступени черного трона… Однако, прошло немало времени прежде, чем мы с Эльглином встретились снова. Случилось это, когда он строил Башню Дождя… Впрочем, о том, как Эльглин возводил стены Твердыни, и что из этого вышло, ему и рассказывать!


Дэль помедлила, отпуская на волю последнюю фразу, проследила ее вместе с отлетающей искрой пламени. В ее глазах замелькали отражением веселые рыжие огоньки.

- Эльглин, говори! - Поддержали многие.

- Что же, расскажу,- сквозь улыбку ответил эльф. Он придвинулся поближе к огню, поглядел в него, вызывая образ, и заговорил.

Однажды я пришел в мастерскую учителя и сказал ему:

- Артано, мне, признаться, надоело бездельничать.

Майя не отвернулся от пылающего горна, но ответил скоро:

- Ты хочешь помогать мне в кузне?

- И рад бы, - признался я, - но после Митвинга я не мог сделать и ножа…

Я давно думал, на что могу пригодиться здесь, но когда Артано со всегдашней своей усмешкой обернулся, меня осенило. Я вспомнил пещеру, в которой поселились гномы. Прежде она поражала размерами, а при них к тому же - благородным величием творения. Гномы были искусными строителями, и охотно делились своими знаниями. Мы как-то с Нарви долго беседовали именно на эту тему…и я сказал с радостью:

- Артано, я могу быть строителем. Пусть я и не чета гномьим мастерам, но умею многое, а ведь Ангбанд еще не достроен.

Майа призадумался.

- Ты выбрал неплохо,- произнес он наконец. - Ну что же, вспоминай то, чему выучился а завтра я тебе скажу, что ты будешь делать.

Артано вновь обернулся к огню, а в памяти мое тотчас зазмеился тот самый разговор:

- Как вам это удалось, Нарви? - Спросил я его, оглядываясь и не узнавая сырой пещеры в безмолвном торжественном величии подземного зала.

- Да мы, Эльглин, почти ничего и не делали.

- Я не верю, что здесь не трудились неотрывно великие мастера!

- Ты прав. Но многое сделала сама пещера, а нам осталось лишь закончить, - небольшие острые глаза Нарви сияли, он любил рассказывать о близком. - Вглядись в эти своды. К их великолепию мы не имеем ни малейшего отношения. Взгляни, как причудливы узоры и неровности стен!

Он указал на скалу возле входа, покрытую переплетением трещин, невольно притягивающим взгляд - так завораживает плеск огня или змеиный танец.

- Видишь, друг? Нет в мире ничего прекраснее необработанного камня.

Нарви подвел меня к маленькой нише. Края ее были слишком гладки, чтобы думать, что их не коснулся инструмент, но она, без сомнения, появилась задолго до прихода Народа Пещер. В ней стоял голубоватый ветвистый кристалл. Такой красоты я еще не видел, я его и описывать не стану. Нарви улыбнулся, видя мое изумление:

- Когда Наин нашел это, мы не могли его докричаться, и наткнулись на них случайно. Камень рос в расселине, но там было темно и слишком сыро, видишь - это его место. - Нарви надолго замолчал и в который раз уже загляделся на камень.

- Не думали ли вы огранить его? - Спросил я, и Нарви рассердился:

- Среди нас есть искусные гранильщики. Так вот, любой из них лучше отрубил бы себе руку, чем грань этого кристалла!

Обиженная рожица гнома отступила во мрак, а кристалл остался… Когда рассказал о видении Артано, тот усмехнулся, отогнул угол плаща и к удивлению моему и ужасу показал мне цепь с обрамленным в серебро тусклым голубым камнем: “Разве так не лучше?”…

Вот тогда-то я решился показать усердным зодчим Тонгородрима подлинную красоту…

Артано поначалу доверял мне лишь мелкие работы, все больше по отделке помещений, расположенных вблизи его покоев. Это было совершенно понятно, потому хотя бы, что сперва я был не особо искусным строителем, но мне казалось к тому же, будто он не хочет, чтобы меня видели. Артано не препятствовал мне работать свободно, хоть и не всегда видел в камне то же, что я.

Однако после некоей встречи со Служителями, от которых, похоже, меня и укрывал для чего-то Артано, искусству моему было наконец оказано доверие - возможно потому, что казарма для орков, в которой много лет спустя поселили людей, может выглядеть сколь угодно плохо, лишь бы она исполняла свое назначение.

Камни я просил не обтесывать полностью. Те части их, которые были обращены друг к другу, конечно, приходилось обработать. Но те, что смотрели наружу и внутрь, требовали особого внимания. Конечно, их коснулись инструменты, но для того лишь для того, чтобы выявить внутреннюю их силу. Стены получились шероховатыми, а кое-где даже бугристыми, но взгляд невольно останавливался на прихотливом рельефе.

Сначала я старался работать снаружи. Хоть вся эта работа и сводилась к постройке укреплений и кое-каких пристроек, она позволяла дышать свежим воздухом и на какой-то миг забыть о плене. Но со временем это превратилось в муку - видеть, чувствовать свободу, рядом, протяни руку - и вот она, а я бессилен и не могу бежать. Я бывал в каменоломнях, видел пленных эльфов, и считал себя последним подлецом и предателем. Они боролись с Врагом, а я?

Впрочем, я тогда еще не считал Мелькора врагом, ибо мне он не делал зла. Он не терпел малейшего неповиновения, легко и привычно навязывал свою волю, и, похоже, великой радостью для него было смотреть на сломанных и поверженных, однако же, Мелькор делал все последовательно и осмысленно, а о происходившем тогда в Белерианде мне почти ничего не было известно. Темный нередко бывал жесток, но ни разу не совершал зла бесцельно, так чем он был хуже Феанора и его сыновей, устроивших резню в Альквалонде?

Об этой истории я узнал от Дэли, единственной из Служителей, на ком не заметна была печать Мелькора. Мы с ней подолгу беседовали. Она рассказывала мне о Валиноре, я же в отвечал ей историями о жизни моего народа, и ее слова поколебали во мне уверенность в справедливости того давнего поступка, когда я встал против Ингве, Финве, Эльве и Ороме. Мы с нею сделались друзьями, и я не без радости видел, что Дэль глядит на работы мою с интересом.

Шли годы, я уже начал работать в Цитадели и почти не выходил наружу. Мне казалось, что я научился понимать камень и сделался настоящим зодчим, особенно после того, как создан был проход, который назвали «Шершавый путь». Этот коридор вел из Тронного Зала на восток, почти прямо к покоям Артано, был, похоже, наспех вырублен в скальной тверди и еще не отделан. Я украсил стены рельефами, стараясь, чтобы они заключали в себе те свойства неровности камня, что сохранила стена. Вышел замысловатый орнамент, нигде не повторявшийся, и еще более интересный из-за неравномерного освещения. Глядящий на стену пытался поймать какой-то знакомый образ и дорисовывал его, так же, как если бы смотрел на облака. Сэрке и Драугост, как-то стоя вместе рядом с одним из факелов, чуть не подрались, когда Сэрке доказывал будто на стене изображен силуэт движущегося воина, а тот клялся, что изображенный здесь волк точно напоминает одно из обличий Артано...

А однажды, в одном из коридоров, я заметил вертикальную полосу на стене, подошел - трещина, весьма длинная и без малейших следов воды. Пещера! Когда в толще камня пробивались переходы, местные строители не заметили бы даже пещеры размером с Большую Залу Нарви... Я сильно ударил по стене, и услышал гулкое эхо. Действительно пещера!

Место это было в отдаленной части Цитадели, куда немногие захаживали, а потому, когда я начал пробивать стену, никто даже и не заметил. Спустя всего пару дней я расширил проход сквозь тонкую стену так, что смог протиснуться внутрь. Пещера оказалась совсем небольшой в сравнению с гигантскими гротами Красных Гор, я никому не говорил о ней, но каждый день приходил туда и осторожно и внимательно придавал форму стенам. Нарви говорил некогда: «Всего опаснее спешить. Два-три точных удара долотом в день, и довольно! Прежде надо понять, как камень хочет выглядеть, а он торопиться не любит. Когда ты увидишь пещеру такой, какой она хочет быть, то будешь сторицей вознагражден за неспешность».

В то же время я не забывал уделить внимание и другим частям Твердыни, ведь та пещера должна была находиться в тайне от всех, а, забрось я остальные дела, о ней бы догадались. С Тайрэ сталось бы прийти туда, и, окинув ее придирчивым взором Творца, начать резать поперек каменных жил и наполнять стены чужым для них содержанием, оставив мою работу совершенно без внимания. Тайрэ был искусным кузнецом и строителем, во многом искуснее меня, но все его знания не имели связи с металлом, ни с камнем, и бездушная красота его работы была отдельна от материала, давшего жизнь творению, и потому мне нередко казалось, будто он не понимает, того, что делает. Правильные, безупречные формы и прихотливые украшения его построек словно бы тихо стонали, как накрепко связанные пленники. Мне не хотелось такой участи для моей пещеры.

Среди всех, кто смотрел за моей работой, меня понимала лишь Дэль. Тайрэ, Сэрке и Драугост с некоторых пор сделались заядыми мечниками, и могли бы беседовать о свойствах и качествах стали даже в пещерах народа Нарви; Эглтирн не любил чужих творений (потому должно быть, что стыдился своего бессилия), безмолвно отворачивался и уходил, Элиа была слишком погружена в собственные страдания, а Дайэр… не хочу говорить о ней. Потому я и решил сделать небольшой подарок Дэли. Я давно думал об укромном углублении в восточной стене на высоте эдак пяти моих ростов. Где-то рядом, если только расчеты мои были верны, проходил один из переходов, а если верить узору камня, то за углублением должен быть маленький грот, который хорошо бы отделать. Вид портил только сторожевой пост на скальном выступе, похожем на небольшую башню, чуть выше по склону.

Пройдя по этому коридору, я тщательно исследовал внешнюю стену и понял, что был прав - в одном месте камень отозвался гулко. Я принялся исследовать его, и странным казался мне голос камня, покуда я не заметил, что в такт ему за моей спиной слышно дыхание. Артано наблюдал за работой с любопытством, хоть и без особого интереса, как глядят на пробегающего зверя. Я был рад ему и принялся расспрашивать, отчего трещины идут так необычно, словно камень внутрь себя прячется. Артано со смехом рассказал мне, что никакая это не пещера. Именно там хотели сделать сторожевой пост и почти обрушили внешнюю стену, когда заметили тот выступ и решили перенести пост на него, а стену коридора замуровали. Углубление оказалось просто слуховым окном.

Я открыл эту пещеру. А когда зашел внутрь с факелом, понял, что тот, кто замуровывал ее, ничего не понимал в зодчестве, а тот, кто пробивал, ненароком и незнанием сотворил красоту. По трещине в стене стекали капли, падали в небольшую воронку, а выходивший из нее ручеек убегал вдоль стены в угол, где вновь уходил в толщу скалы. Я вновь открыл то окно, из которого действительно был виден пост. Стоявший на страже орк, как мне потом рассказал глядевший снизу Артано, едва не рухнул с площадки, увидев, как из горы под ним высунулась рука с долотом, отхватила изрядную каменную щетку и скрылась в толще стены. Обработка стен взяла немало времени, однако была не очень трудна, потому, что здесь не надо было сохранять сделанное, напротив, сладовало многое исправить.

Закончил я эту пещеру меньше, чем за месяц до Дагор Браголлах и подарил Дэли. Она очень удивилась сперва пыталась отказаться, мол, как это можно подарить грот? Но я настоял: дарят же каменные ожерелья - так дело ли в количестве камня? Дэль охотно переселилась туда, и назвала ее Башней Дождя.

Перед Дагор Браголлах Артано уговаривал меня стать в строй Служителей, но я отказался, ибо не хотел сражаться против своих родичей. Кроме того, я показал ему ту, свою, пещеру, работа над которой уже близилась к концу. Он неохотно согласился оставить меня в Твердыне, и потому о Дагор Брэголлах я ничего не скажу - несколько недель не выходил я их пещеры, и закончил работу вскоре после битвы. И тогда же случилось нечто важное между мной и Мелькором. Но битве Дэли рассказывать, она видела многое сама…


- Полно, стоит ли, - загомонили у костра, ибо многие среди слушателей пали в Дагор Брэголлах, и с отвращением прикасались теперь к памяти.

- Я не буду говорить о битве, чтобы пощадить тревогу братца Кермие, - сказала Дэль, и многие засмеялись, - многие здесь помнят эту страшную зиму мира, пламенное дыхание Глаурунга, орочьи стаи и орды Балрогов. Скажу только об одном поединке. Когда война была проиграна, мне случилось выехать из Твердыни, чтобы предупредить Сэркэсула, искавшего знания на полях сражений, что его требует к себе Темный. В поле я столкнулась с одиноким всадником, искавшем пути к Ангбанду. Сперва я приняла его за перебежчика, и только много после различила в омраченном яростью лице его черты благородного Финголфина. Финголфин хотел поединка с Владыкой, и это безумное деяние было справедливо - потому ради старой нашей дружбы, обагренной кровавой поминальной чашей ледового похода, я указала ему путь мимо наших постов к самым стенам Ангбанда. К счастью моему Финголфин был ослеплен гневом и не сразу узнал меня - я назвалась перед ним именем Фириниэль, думая хотя бы так предупредить его о том, сколь безнадежно его отважное стремление. И многократно повторила я для него, что Владыка ни разу во всю войну не оставлял Твердыни. Но государь, исполненый ярости, полетел в объятия смерти, а я поторопилась разыскать Сэркэ. Когда звонкий рог благородного Нолдо раздался под стенами Ангбанда, все мы, кроме Элиа, Эглтирна и Эльглина стояли в Зале, ожидая ответа Владыки. Как только Финголфин не оскорблял его! Но лицо Вала оставалось бесстрастно, лишь тонкие пальцы паутинно сплетались и шевелились, точно он лепил из силы некий ответ, а высвобожденные остатки силы его металась по залу, задевая ударом каждого, кто не был достаточно близок Темному. И Дайэр спросила в голос:

- Что удерживает тебя, Учитель? Отчего ты позволяешь этой крошечной твари доставлять тебе страдание? Встань и раздави ее, как раздавил бы укусившего тебя жука!

Мелькор не ответил. Тогда заговорил Сэрке:

- Учитель, если он слишком ничтожен для тебя, позволь, я сам выйду против него! Или прикажи это Тайрэ, который владет мечом лучше моего!

- Он слишком силен для всех вас, - медленно и тяжко отозвался Мелькор. А Финголфин снаружи взывал:

- Предатель! Трусливое порождение праха! Выйди и сразись со мной, если ты смеешь!

- Он слишком силен и для меня, - бесстрастно проговорил Мелькор, - ибо за ним стоит единая мощь Валар.

Служители с ужасом и сочувствием переглянулись и плотнее сошлись плечом к плечу у трона.

- Пусть сила наша мала, но мы всегда с тобой, Учитель! - Ото всех сказал Тайрэ.

- Хорошо! - Усмехнулся Мелькор. - Но к чему умирать вам всем? Довольно с них и моей смерти!

- Зачем жить без тебя? - Проговорил с трудом немногословный Драугост. Болезненное напряжение ожидания сплотили нас больше, чем единое знание, и тут я вспомнила, и воскликнула:

- Владыка! Финголфин приносил клятву Феанора, и Валар не помогли бы ему даже против тебя! Он один, как и ты, и он много слабее тебя!

- Ты находишь, что я боюсь его и нуждаюсь в ободрении? - Медленно сказал Мелькор и тяжко поглядел на меня. Снова я невольно провинилась - все оттого, что приняла его сомнения за истину, тогда как он, кажется, на самом деле боялся боя, и не меньше прочего боялся потерять лицо, позволив творению своих собратьев одолеть себя!

Темный Вала трусит, подумала я. И мрачное бездонное великолепное отчаяние треснуло и рассыпалось по Залу. Служители в смятении озирались, а Мелькор глядел так, словно я вслух упрекнула его, Тайрэ первым понял это и встрепенулся, собирая осколки иллюзии:

- Помедли, Учитель, это опасно, Дэль вечно глупости говорит! - но Мелькор не заметил его, поднялся и пошел к дверям Зала.

О самом поединке вы знаете немало из баллады, которую пел нам здесь некогда Линран, а потому скажу только, что раны Мелькора были ужасны и никому из нас он не позволил приблизиться и исцелить его, и только слезы нежной Элиа смягчили его, и он позволил ей принести себе травяных настоев. Но с той поры Владыка всегда хромал, отчего Элиа полюбила его еще больше, ибо к преданности ее примешалось несколько жалости...

Однако довольно о Дагор Брэголлах, вы ведь просили об Ангбэнде…

Тайрэ, глотнув первой крови на поле боя, жаждал благородного поединка среди Служителей, чтобы узнать искуснейшего в бою и воздать ему почести. Ради этого встали однажды Тайрэ, Эльглин и Драугост против Морохтара, Эглтирна и Сэркэ. Распорядителем вызвалась быть Дайэр - Служителям это было все равно, они, кажется, и без командира обошлись бы… но я смолчала - ведь Дайэр этим живет и дышит. Едва воины наши достали и осмотрели оружие, в зале беззвучно появился Гортхауэр и сел у дверей. Все невольно подобрались, Тайрэ, пошевелившись, выпрямился и красиво отбросил плащ, Эглтирн без нужды завозился с рукоятью клинка, глаза Морохтара забегали, и в зале родилась и поползла вдоль стен смущенная неловкость. По знаку Тайрэ воины изменили расположение и стали ровно напротив двери, чтобы Майя удобно было видеть всех. Эльглин, оказавшийся дальше прочих от Гортхауэра, кивнул учителю и улыбнулся потаенно. Дайэр неторопливо расчехлила лютню, спела низким срывающимся голосом короткую боевую песнь, и, скосив взгляд на безразлично отвернувшегося Гортхауэра произнесла торжественно:

- Пусть начнется этот дружеский поединок! Но помните, это не только проба мастерства, ибо в бою не одним оружием побеждают! Пусть каждый скажет за что он будет сражаться сейчас! Я жду ваших боевых кличей!

- Готэгрист1! - Воззвал прежде остальных Сэркэ.

- Ватвагор2! - Крикнул Морохтар.

- Дагорэа3! - Тихо произнес Эглтирн.

- Мелькор эглерио4! - Воскликнул предводитель другой партии - Тайрэ.

- Хуинэост ортанэ5! - Гортанно вытолкнул Драугост.

А задумавшийся было Эльглин поднял голову и вдруг позвал меня.

- Что, мэллон? - Сказала я, но бой уже начался. Нежная Элиа тихо плакала о будущих ушибах и ранах, а я не могла оторвать взгляда от Тайрэ и Эльглина, рубившихся бок о бок. Тайрэ с преувеличенным рвением, едва ли не из вежливости проистекающим, закрывал его от ударов слева, и в сознании моем отдавался его невольно наставительный голос: «Я могу сколько угодно бранить, презирать даже теперешнего моего соратника, но пока мы бьемся за Учителя, я буду защищать его, как себя! Гляди, это не слова, вот я делаю это! И вот снова!» - и я слышала, как из-за этой игры рождается в нем к Эльглину нечто вроде приязни…

Я искренне любовалась им. Некогда Эльглину с одного удара удалось пробить несмелую его защиту, а теперь Тайрэ сражался отменно: отчетливо и точно, с некоторым даже изяществом. Морохтар едва успевал отражать его удары, а всякая попытка достойно ответить разбивалась о сверкающую стену. Сэркэ, бившийся справа от Морохтара, теснил Драугоста, который не пропустил еще не одного выпада, но он все время несколько отступал - легко, настороженно, по-звериному пригнув голову. Эльглин сражался неторопливо и уверенно, и все не мог одолеть Эглтирна. В их манере боя было что-то неуловимо похожее, как если бы они были учениками одного мастера. И ни на мгновение они не расцепляли взглядов, и не отвлекались на других.

Тайрэ сделал выпад, целя в плечо Морохтара; когда тот, отражая, неловко (от того, что отступить он не успел, а клинок был довольно длинен) поднял меч, Тайрэ молниеносно извернулся, послав клинок вниз и вбок, словно клюнул. Морохтар не успел даже отпрыгнуть, и клинок пронзил бы его насквозь, будь оружие острым. И все же удар был довольно силен - Морохтар всхлипнул и согнулся, прижимая ушиб руками - Тайрэ тотчас опустил меч, обнял недавнего врага за плечи и отвел к дальней стене, где к Морохтару тотчас подскочила с причитаниями Элиа.

Едва первый среди противников был сражен, Драугоста охватило известное его боевое безумие - точно вкусив настоящей крови, он внезапно оскалился, прорычал свое «Хуинэост!» и бросился на Сэркэ с яростью, изрядной даже в настоящем бою. Тот едва успевал парировать эту вьюгу, и даже был сбит на колено, но после ловко поддел вражий клинок, и теперь уже короткие и твердые, точно крысий укус, удары Сэркэ загнали Драугоста в самый угол залы, где он нежданно поскользнулся и рухнул навзничь. Сэркэ наметил последний удар, помог ему подняться, и напал на Тайрэ, который как раз возвращался в круг. Эльглин сделал шаг влево и встал спиной к спине соратника. Эглтирн попытался было поймать его незащищенную руку, и напрасно - промахнулся, и сам едва успел отпрянуть, когда Эльглин ответил коротким точным ударом.

- Теперь-то сошлись равные. В таких поединках зачастую только случай решает, за кем победа, - негромко предсказала Дайэр. Она вообще любила случай и судьбу, наполнявшие ее песни наряду с пламенем, сломанными крыльями и одинокой звездою.

Впрочем, на этот раз так и случилось: Тайрэ, решившись на чересчур длинный поворот, потерял равновесие и упал, уворачиваясь, поднял клинок, а Сэркэ не простил ему ошибки и ударил не сверху, с навеса, а со стороны. Но Тайрэ тотчас был отомщен, ибо Эльглин немедленно развернулся, сделал большой шаг и резким выпадом наметил страшный боковой удар, а Сэркэ не успел даже распрямиться.

Эглтирн решил использовать удачу, но заметался и ударил с опозданием. Этим и спасся Эльглин - упал на бок, перекатился и снова встал, готовый продолжать бой. Первый удар Эглтирна прошел над ним, а второй уже не коснулся.

Вот поворот событий, приятный менестрелю! Из двух сражавшихся партий осталось по бойцу, которые и выяснят, кто же был сильнее. Все мы забывали дышать, следя каждое их движение.

- Я сложу балладу, - прошептала Дайэр, и руки ее дрожали на грифе лютни.

Противники все кружили по залу. Они снова поменялись местами, так что я близко увидела лицо Эглтирна и даже вздрогнула - до того он сейчас был неожиданно похож на Эльглина. Разметавшиеся темные волосы, и глаза, и то, как сбивается в бою дыхание, даже неуловимая, острая по концам улыбка…. Эглтирн вдруг тоже посмотрел на меня - и точно змею увидел: глаза его расширились, рука дрогнула и он пропустил удар. Он не сразу заметил это, а когда понял, то с обычной здесь горькой усмешкой опустил свой клинок и, склонив голову, отошел назад. Тайрэ тотчас заулыбался, Драугост безразлично уставился в стену, Морохтар и Сэркэ переглянулись и опечалились. Эглтирн смотрел в сторону. Над ним повисла крылатая беда, это я знала наверное - ведь он и не распознал проигрыша!

И тут случилось небывалое - Эльглин выронил меч. Он подошел к своему недавнему противнику и произнес:

- Эглтирн, твоей вины нет. Ты боец не слабее меня.

Тот медленно поднял голову и посмотрел Эльглину в лицо. И началась известная здесь безмолвная беседа глаза в глаза, когда никто не смеет шевельнуться или заговорить, чтобы не прервать загадочного ее течения. Затем Служитель рванулся назад, как отшатываются от проскочившей перед лицом летучей мыши, и стремительно вышел из залы.

Эльглин шагнул следом, но тотчас остановился, словно сам себя за руку поймал, и только поглядел ему вслед, но затем встрепенулся и поднял глаза. Гортхауэр улыбнулся ему безмолвно и мрачно - Эльглин отразил эту высушенную ухмылку, едва приподняв кончики губ, и уважительно склонил голову. И Майя исчез, тихо, как появился.

Бывшие противники дружески переговаривались, прикасались полуобъятием, локоть в локоть, как это принято здесь: Морохтар, потирая ушибленное плечо, быстро и живо говорил к Тайрэ, показывая свободной ладонью, как именно следовало развернуть клинок, Тайрэ, усмехаясь, внимал, а Сэркэ принялся уже учить Драугоста своему хитрому движению вверх и вправо, как бьет из засады змея. Дайэр же в упор смотрела на Эльглина, а потом сказала тихо:

- Вы опозорили поединок! Но у Эглтирна хотя бы хватило учтивости тотчас уйти!

- О чем ты, сестра? - Удивился Тайрэ.

- О том, что ты, побратим, бился за Учителя, а Эльглин и Эглтирн сражались за женщину! - С отвращением произнесла Дайэр и отвернулась.

- Что ты такое говоришь! - Рассмеялся Тайрэ.

- Я всегда говорю лишь о том, что видела. Одного выдал клич, а другого - взгляд…

Я даже отпрянула:

- Почему ты взяла, Дайэр?

- Не тебе бы спрашивать! - Отрезала Черный Менестрель.

Кровь замерла во мне, и нужно было понимать или поверить.

- Ты ошибаешься, Дайэр, - суховато произнес Эльглин, - как я говорил уже, за Эглтирном вины нет.

Я не без удивления обернулась - Эльглин пристально глядел на дверь. Словно догадался - ведь в поединке он не успел бы заметить - что Эглтирну было видение.

Тайрэ, посмеявшись, увел Дайэр, Эльглин, все во власти своих мыслей, с трудом отвечал неуемному Морохтару о боковых ударах, и так мы разошлись с места поединка, словно и не было ничего… Размышления вынесли меня к самым дверям тронного зала, а после оказалось, что я вошла. Тогда и случилось то, что было моей тихой тайной, ибо совершилось в секрете от Владыки. Зал был пуст, и я вспомнила, что нынче Гортхауэр просил Темного ненадолго оставить трон ради Великой Пещеры (Эльглин едва закончил ее и ждал слова Вала как боец ждет вражеского движения). Должно быть, Майя зашел к нему после поединка, и... Так вышло, что я приблизилась к трону, где остался железный венец Владыки. Никто не мог бы коснуться его без ведома Темного, но мне захотелось только видеть Камни, Несущие Смерть, Феаноровы Сильмариллы, он умер, не взглянув на них, хотя напоследок и молил проклинаемых прежде Валар о последнем прикосновении к собственному Творению… Камни были тусклые, и не пылающие вовсе, а теплые на взгляд, как жабье брюхо, и не было в них чуда - только чужая кровь… Я не удержалась от прикосновения. Камень не ожег мне руки, но приластился, словно лесной зверь - я накрыла ладонью тот, что в центре, и тут меж пальцами выпорхнул тоненький луч и ушел ввысь, сквозь мрак, сквозь вечный горький туман зала к небу… Это было крошечное, тихое живое волшебство, они тоже Творили - как умели, несмело, изнутри себя. Сильмариллы льнули к рукам, и каждый от прикосновения наливался светом, играл силой, как молодой скакун. Мне было до слез жаль их, стиснутых в железной клетке короны, и я наконец поняла Феанора, рвущегося сквозь многие смерти, чтобы обнять, защитить своих хрупких, ласковых детей, хоть и ведал он, что ни зло Твердыни, ни грубая власть Темного все равно не коснется их сути, не осквернит, но может лишь причинить им боль, и больше многого прочего он боялся этой боли, которую я старалась тогда хоть немного утишить, отвечая робкой жалобе поблекшего сияния… Я подумала тогда, что Владыка на свой лад любил их, и спрятал в короне оттого, что хотел, верно, уберечь, защитить - от мира. Словно рыбу от потопа спасал… Еще немного, и я поняла бы смысл страха, но, заслышав шаги у дверей, отдернула руку, и камни словно вздрогнули в ответ. Тайрэ глядел на меня недоверчиво, после спросил резко:

- Зачем ты здесь? Почему стоишь на ступенях трона?

- А ты зачем здесь? Станешь хвалиться победой?

- Пусть и так - я должен говорить с Учителем!

- Я тоже жду Учителя, - в первый и последний раз я назвала так Темного, и Тайрэ забыл обо всем прочем.

- Для чего?

- Я хочу спросить его - что означает жизнь. И может ли неживое желать освобождения?

- Хорошо! - Тайрэ взлетел ко мне по ступеням. - Очень хорошо! Ты начинаешь понимать… - он говорил с гордостью создавшего, или же снова не слышал меня, и впервые я подумала, что это, верно, к лучшему…

- А коли ты знаешь ответ, скажи мне о жизни, Тайрэ, - попросила я.

- Все: живое ли, нет ли - стремится стать собой, - сказал Служитель и откинул волосы со лба, тихо вздохнул в ответ потаенной мысли, - каждому хочется оставить в мире след деяния.

- Это мне понятно, - он был прав, и спорить было не о чем, однако мысль эта имела один странный, уродливый вырост, - но если Творение есть твой след - что будет следом Сильмариллов? Кровь Финвэ? Клятва Феанора? Или посланный ввысь луч света?

- Сильмариллы сами есть след, - Тайрэ отмахнулся, - след руки Учителя.

- Скажи тогда, сумел бы Владыка узнать, что ты коснулся его венца, если бы ты сделал это?

- Зачем мне? - Ужаснулся Тайрэ, и даже побледнел. - Ни я, никто другой, преданный Учителю, и глаз не подымет на Камни! Как тебе пришло на ум спросить об этом? - Тайрэ был огорчен и встревожен, и я тотчас извинилась:

- Прости мне эти слова, я ни в чем не хотела упрекнуть тебя - ну а если бы в Твердыню пробрался враг?

- Враг… - Тайрэ помедлил и сказал без уверенности: Между Владыкой и Творениями его замысла существует некое родство, он неизбежно почувствует касание вора.

- А если бы некто коснулся камней, не желая владеть ими?

- Этого не бывает! - Рассмеялся Тайрэ. - До сих пор не случалось. Не тревожься - Учитель достаточно велик, чтобы защитить себя и все свои Творения!

И тотчас между нами на ступенях оказался Вала, словно проступил на зов из тьмы неясным очертанием:

- Зачем вы здесь?

Тайрэ смолчал, и я сказала:

- Я хочу спросить тебя, Владыка, о том, что Тайрэ кажется глупостью.

- Говори, - позволил Владыка, отошел к трону и взял в руки венец. Я почувствовала, как съежились Сильмариллы - и это с достоверностью показало мне, что не Темный сотворил их.

- Скажи, правда ли, что Сильмариллы живые?

- Нет! - Быстро и громко произнес Вала. Мне сделалось весело - неужто и он подвластен страху? И ради него заворачивает истину в туман тайны, и даже вовсе лжет? И Мелькор поглядел с пристальным недовольным недоумением, потому что понял, что я услышала это «да» изнутри него. Тогда я спросила:

- Мог бы Феанор уничтожить Камни, если бы захотел?

- А ты полагаешь, что он мог бы захотеть этого? - Вала с жалостью усмехнулся, но я продолжала:

- А ты можешь убить их, если пожелаешь?

Вала помедлил с ответом, я поняла, что мысль эта для него болезненна, и сзади Тайрэ прошептал: «Как ты смеешь!», и сила сгустилась, я ждала удара, а он только сказал коротко:

- Да. Но я не пожелаю.

- А мог бы Тайрэ?

- Нет! - Вскрикнул от подножия трона эльф, но Вала усмехнулся:

- Он мог бы пожелать их, а не их гибели.

- Учитель, разве я посягал на Камни? - Тихо спросил Тайрэ, и я с удивлением увидела, что глаза его полны слез.

- Не о тебе речь, - сказал к нему Темный, и в голосе его не было гнева - Тайрэ отвернулся, и я подумала, что он долго будет зол на меня за эту беседу. Однако разгадка была слишком близко, а Тайрэ тревожился потому только, что равно боялся рассердить и опечалить Владыку. И я задала главный вопрос:

- Скажи - может случиться так, что сотворивший захочет разрушить удавшееся, подлинное, единственное свое Творение?

Вала долго не отвечал. Венец в его руках наливался силой, и Сильмариллам, наполненным иной жизнью, это было мучительно - а ведь он даже не чувствовал, не видел… Клянусь своим пониманием мира - он не Творил эти Камни! И добрым делом будет спасти их от его руки!

- Я не знаю, - неожиданно сказал Вала, - давай проверим. Что будет, если я прикажу тебе разломать на части твои каменные картины?

- Ничего дурного! - Я невольно рассмеялась, и Темный отчего-то тоже улыбнулся. - Ибо я творила не картины, а радость на лице и в сердце Тайрэ, Гортхауэра, Драугоста… Эльглина… - да всякого, кто их видит! Если даже разрушить картины, радость останется в памяти, хотя мне будет жаль калечить их, ведь радости могло быть и больше! И все же, картины мои подвластны времени, а цель их уже совершена.

- Верно, - неожиданно произнес Владыка, - тогда нам придется проверить иначе. Я прикажу кому-то из живущих в Ангбанде разрушить свое Творение у тебя на глазах. Теперь уходи, я позову тебя, когда это случится.

- Нет, Владыка, не отдавай приказа! - Поспешно сказала я - сердце мне стиснула холодом мысль о том, кто обречен будет подчиниться. - Я не хочу, чтобы мое знание оплачивалось страданием!

- Я и сам хотел бы получить это знание, - сказал Вала, - так что разделим его.

- Уходи, прошу тебя, - сказал мне Тайрэ, и голос его дрожал, - я должен говорить с Учителем!

- Но если ты прикажешь…

- Прочь! - Крикнул Тайрэ. Они все равно не слышали меня, и даже умолять Темного оставить эту жестокую мысль было бы поздно. Воздух в зале сделался тяжел, и я ушла. Тайрэ прав - я вовсе не понимаю Темных и никогда не подумала бы, что ответ может быть такого рода. Словно бабочка спросила червя, каково ему без крыльев, а он отгрыз ей крылья в ответ: гляди, мол!

И я догадывалась, о чем Тайрэ сейчас станет просить Владыку, хоть и шел он сюда с иной целью. Ежели исключить Гортхауэра, о Творениях которого мне неизвестно, Морохтара, Сэркэсула, и иных Служителей поневоле, сломанных и бесплодных, да Дайэр, Творения которой живы лишь в памяти слышавших, остаются лишь Эльглин и Тайрэ: каждый из них сотворил меч, и одному из них Вала прикажет разрушить свое оружие. Тайрэ он, верно, пощадит…

От горя я потеряла волю и память - самому близкому для меня здесь существу я принесла неосторожно самое тяжкое несчастье… Я бросилась искать Эльглина: проскочив в пути сквозь скрестивших тупые учебные мечи Драугоста и Эглтирна, оставив кусок плаща в цепкой руке озадаченного Серкэ, который давно уже ждал меня, чтобы побраниться за каменную брошь, едва не сбив с ног печальную Дайэр - Эльглин был у себя, разглядывал льдисто искрящийся кристалл, и поднялся мне навстречу:

- Что стряслось? Кто обидел тебя?

Я метнулась к эльфу, словно не ему, а мне требовалась защита:

- Горе тебе, и позор мне! Нужно торопиться, но что, что делать? Это темное знание прорастает во мне, как мох сквозь древесные корни, Эльглин, я не заслуживаю твоего прощения, но мы должны придумать что-нибудь, пока за тобой не пришли!

Эльглин усадил меня на жесткое свое деревянное ложе и обнял:

- Погоди, не спеши беде навстречу, расскажи сперва, в чем горе.

Запинаясь и калеча слова, я развернула перед ним эту ужасную беседу. Эльглин побледнел, однако заговорил ровно:

- Мелькор не бросит под ноги знанию любимого ученика, в этом ты права. И это хороший случай проверить мою преданность. Митвинг… - Он не договорил, да и стоило ли! Я схватила его за руку:

- Это все моя вина, только моя! Но как меняется здесь каждое слово! Я все не могу привыкнуть, и, верно, не привыкну никогда, и…

Эльглин вдруг улыбнулся и отер мне лицо - а я и не заметила слез:

- Не казнись, Мелькор и без тебя пришел бы к этому, только может быть, что позже. Опасность велика, и нам остается ждать - может быть, приказ настигнет кого-нибудь из Служителей…

- Они ничего не Творят! - В полном отчаянии крикнула я. - А у Дайэр или Элиа песни из горла не вырвешь, ведь их Творение уже совершено!

- Коли так рассуждать, мой клинок тоже уже сотворен и опробован, - усмехнулся Эльглин, однако холод опасности все не отпускал его - он знал, мне и возражать не потребовалось, что здесь иной смысл Творения. Ведь меч не для того создается, чтобы отзвучать под каменным сводом или в сумраке вечернего леса. К тому же песня будет шевелиться внутри, даже если запечатать уста поющему, и это не разрушение, она просто будет спрятана… Эльглин смотрел в сторону, сжав зубы, и я не выдержала его подавленного молчания:

- Нужно спрятать клинок!

Эльф даже рассмеялся болезненно, одним голосом:

- Ты думаешь, Мелькор не заставит меня, если понадобится, отдать его?

- Эльглин, я украду его! И спрячу в… нет, говорить нельзя, иначе ты будешь знать, где он находится! Это очень хороший тайник! - Верно, отлично! Есть в зале за троном потаенное место, его, кажется, никто не знает, потому что не искал; Владыка не станет осматривать зал, а никто другой не осмелится…

- Неужели ты думаешь, что Мелькор поверит, будто я не причастен к пропаже? - Сказал Эльглин мягко, точно уговаривал, и в глазах его сверкнула на мгновение улыбка.

- Да ты же и не будешь причастен! Ты сам скажешь Гортхауэру, что меч исчез, скажешь среди речи, так, чтобы он не заметил…

- А перед Мелькором мне лгать каково?

- Где же ложь - ты не при чем здесь! К слову, сегодня Гортхауэр хотел показать Владыке твою пещеру - он видел ее?

- Да, - мрачно сказал Эльглин, - и, кажется, не остался доволен. Он просто хмыкнул, взял один из разложенных камешков и ушел… он хочет сам прийти сегодня в покои Артано, чтобы…

- Прекрасно, лучше и желать нельзя! - Перебила я, ухватив спасительную мысль. - Он покинет зал, а ты в это время должен затеять ссору с кем-нибудь из Служителей - но не задевай Сэркэ, он и так зол на тебя; все сбегутся унимать вас, а я тем временем спрячу меч!

- Постой, - решительно сказал Эльглин, - это безумная затея! Как ты понесешь длинный клинок у всех на глазах?

- Я наброшу плащ! К слову, давно следует нам носить черные плащи, как у прочих… никто не узнает!

- Безрассудство, - покачал головой Эльглин, - а если тебя поймают с ним?

- Это моя вина! Я навлекла на тебя это проклятие, мне и…

- Нет! - Резко сказал Эльглин. - Риск слишком велик! Что ты скажешь Мелькору, если тебя схватят?

- Я лгать не стану: боялась, что выбор падет на тебя, вот и унесла Митвинг!

- Ты знаешь, что он с тобой сделает?

- А в чем я виновна? Да и что он может сделать хуже смерти?

- Уж не думаешь ли ты, что я позволю тебе платить жизнью за мое творение?

Мне сделалось забавно - браниться с Эльглином было очень внове.

- Больше мне платить нечем, - виновато сказала я. - Я навлекла на тебя эту беду, мне и избывать ее!

- Ну уж нет, - пробормотал Эльглин, - вместе одолеем! И не будем с этим спешить. Лучше пойдем, я что-то покажу тебе…

Он повел меня к своим камням, в пещеру, которую создали время, сочетание подземных влаг и его терпеливое усердие. Эльглин весь сиял изнутри радостью Творения, и отзвуки ее были как тот нечаянный солнечный зайчик в сердце Черного зала…

Он показывал мне разводы влаги на стенах, образующие ровные кольца, подобные внутренним кольцам дерева, и хрупкие чашечки скального льда, и настоящий пещерный родник - Эльглин услышал биение влаги под камнем и отодвинул несколько большую нижнюю плиту, так что вода проникала в пещеру тонкой изящной цепью капель, закручивавшейся у основания; и задорные завитки какой-то серебряной жилы, которую ему удалось вывести на свод пещеры, и ледяные глыбы, словно проступившие из стены причудливым нагромождением, и венчавший его тоненький острый серп, терпеливо выращенный Эльглином из ледяных недр как раз напротив того места, где серебряные отблески жилы лунно освещали его, и сколотую на жиле щетку, точное каменное подобие розы, которую Эльглин соединил с расцветшим ледовым кустом, - пещера словно обрамляла его, проблески серебра жилы подчеркивали изгибы лепестков, мерные капли, падавшие со свода отдавались радужными раскатами в сердце куста… Это было подлинное волшебство Творения, и я понимала каждый его поворот…

- Это закончено, по-твоему? - Спросил Эльглин, но отчего-то не с гордостью Творца, а с несмелой надеждой ученика…

- Зачем спрашивать о том, что видно нам обоим? Это прекрасное Творение, Эльглин, и ты подлинный Мастер! - Искренне сказала я.

Эльглин неожиданно смутился и даже побледнел несколько, как бывало с ним всегда, когда под покровом бесстрастия клокотали чувства.

Вскоре к нам пришел Тайрэ, огляделся, помедлил немного у розы и произнес:

- Это хорошо и очень красиво. Ты сделал эту розу, эльф? А что же пещера? Ты украсишь стены серебряной росписью или хочешь сперва осушить ручей? Здесь недурно было бы расположить полукругом эти твои ледяные глыбы…

Речь Тайрэ резанула мне по сердцу - что же говорить об Эльглине? Он вскинул голову, но я сказала тихо:

- Молчи, не спорь! Он все равно не поймет, Темный такому пониманию не учит… Разве тебе не жаль его, он все равно, что слеп!

Я положила ладонь на стиснутые руки Эльглина, принимая его оскорбление и гнев и делясь остатками безмятежности. И он смолчал. Только произнес тихо:

- Я закончил свою работу здесь. Я готов показать ее Владыке.

- Как же это? - Удивился Тайрэ. Он вовсе ничего не заметил. - Я не знаток твоих каменных созданий, но разве понравится Учителю эта безобразная ледяная свалка? Тебе лучше бы…

- Это тебе лучше бы мечи ковать! - Гневно сказал Эльглин, и Тайрэ вспыхнул:

- Ты кичишься своим Митвингом, эльф, а между тем мой меч брал своей рукой Учитель!

- Я постараюсь уберечь свой клинок от эдакой чести!

Я быстро отступила под свод, тихо пробралась к выходу, а за моей спиной схлестнулась звонкоголосая брань:

- Я готов выйти с моим Сэркээхом против любого твоего оружия, против четверых таких, как ты, будь твой клинок хоть взаправду мифрильным!

- Проклятье тебе, я сам добывал серебро для него! Как ты смеешь сомневаться?

- Да твой меч тусклее твоего серого плаща!

- Что ты знаешь об подлинном серебре, сын и брат железной кирки! С тебя станется отковать серебряный меч - сияния ради...

Я бежала в покои Эльглина - за клинком. Теперь, теперь же! Это лучшее время! Я взмолилась тогда к самому Миру: сохрани Творение! И коридоры были пусты, позади клокотала ссора, а впереди гулко отдавался вдалеке звук беседы - то Темный Владыка и Гортхауэр следовали через Шершавый Путь в покои Майя… Камень не скрипнул, не дрогнула стенная кладка, и меч был спрятан надежно.

Долго Эльглин уговаривал меня поведать ему о тайнике, однако я не сдалась: он не должен знать! Точно мало иных забот… они с Тайрэ крепко поссорились в тот день, Тайрэ настаивал на поединке, и, если бы не безмолвное вмешательство Драугоста, мне пришлось бы жалеть об удаче.

Много ночей провела я в ожидании ужасного исхода. Эльглин сделался печален и как-то тихо пожаловался, что непривычно ему без друга Митвинга. Мне сделалось горько и тревожно, и я схоронилась в башне Дождя наедине со своими картинами и безрадостными мыслями. Эльглин, верно, не хотел меня видеть, и это было мне совершенно понятно. Только Дайэр, спутница печальных, иногда заглядывала проведать меня и пела о Дагор Дагорат:

Через час настанет рассвет,
Отзвенят железные струны...
Что пророчат звездные руны?
Славу - павшим, живущим - боль.
Через час настанет рассвет -
Самый старший и самый юный -
Через час настанет рассвет,
Принимаем последний бой…


Дни скользили меж пальцев, вслед каплям за стеной; я сделала большую картину, на которой два воина бились в лунном свете бок о бок против стаи летучих мышей, и один из них был схож видом с Эльглином, а второй отчего-то вышел похожим на моего маленького брата, и несколько - на Дайэр. И другую картину, поменьше - с рыдающим у пустого ложа темным силуэтом женщины: под ногами ее лежал сломанный клинок и изо всех видимых стен проступало через камень усмехающееся лицо Владыки…

Однажды ко мне пришел опечаленный Тайрэ и сказал:

- Владыка хочет видеть нас всех. Идем, - и я пошла за ним в зал.

У подножия трона собрались Черные Служители, Дайэр и Элиа Владыка тотчас приказал уйти, Элиа со вздохом покорилась, а Дайэр трижды просила Владыку позволить ей остаться, и он разрешил. Никогда прежде я не видела в зале столь многих в одно время. На ступенях трона стоял Гортхауэр, и рядом с ним - Эльглин, и Владыка приказал мне подняться к ним.

- Я звал тебя, чтобы поделиться знанием, как и обещал, - Вала глядел мне в прямо в лицо, и это было тяжело, как незакрытые глаза змеи. С непонятной мне еще насмешкой он произнес: Смотри же! Вот передо мною все Служители - мое творение!

- Так… - вздохом отозвались они. Я не посмела спорить, помня о Митвинге.

- Гляди же, маленькое существо, жаждущее Истины, - провозгласил он, - и попытайся вынести ее тяжесть! Я творил их свободу, из нее росла преданность. А теперь погляди, как я верну одному из них ошейник. Погляди - я разрушаю его Свободу! - Вала обвел взглядом замерших Служителей: Тайрэ вскрикнул от ужаса, протяжно ахнула Дайэр, Эглтирн рухнул на колени, Сэркэсул вскинул руки, будто закрываясь от удара, Драугост отшатнулся, а Морохтар проворно юркнул за его спину.

Я крикнула:

- Пощади их, ты же видишь, они исполнены страха!

Темный, казалось, не видел меня - он выбирал... Эльглин же схватил меня за руку и прошептал:

- Оставь это! Уж не думаешь ли ты, что Мелькор затеял это ради тебя?

- Вина будет на мне!

- Ничуть не будет! Здесь тьма! Здесь никто не признает своей вины, если можно сбросить ее на чужие плечи!

- Служители теперь меня возненавидят за этот ужас!

- Клянусь, я убью любого, кто осмелится бросить тебе это обвинение! - Сквозь зубы сказал Эльглин. - Злу нужно было выйти, и любой повод сгодится! Это дело и ответ Мелькора!

А Вала все выбирал, неторопливо оглядывая стражей, и произносил медленно «Таурэлин» (Тайрэ дрожал, как ветка ивы под ветром), «Дирэль», (Дайэр закрыла лицо руками, и тоже упала на колени), «Силькэльсул» (Сэркэ схватился за горло, точно отрывая душившие пальцы), «Келькелеб» (Драугост пошатнулся и рухнул ниц), «Марлотар» (Морохтар застонал, тонко и тоскливо, как собака), «Глоритиль» (Эглтирн не шелохнулся, лишь ниже опустился, вовсе ткнувшись лицом в пол). Я спрятала лицо на груди Эльглина, потому что не могла смотреть, как они ежились под взглядом Владыки, пока он не произнес наконец:

- Глоритиль, сын Уиналфаласа и Хаэхвесты, я зову тебя! Вспомни валинорские пределы, вспомни родных и друзей! Вспомни, скольких из них ты сразил во время Дагор Брэголлах! - Голос Владыки заполнял зал, как кровь заливает поле битвы. - Вспомни, с какой радостью ты принес мне голову своего брата и как горячо клялся, что срубил ее с одного раза? Вспомни, как ты впервые был приведен ко мне, как у подножия трона умолял отпустить из Твердыни твою жену, и как первые дни искал ее среди орчиц… Вспомни, как потом ты заманивал для меня путников-эльфов, что забредали в восточные земли, когда клялся вывести их на свободу - и как хохотал про себя, что вовсе их не обманываешь! И как привел сюда многих из своего народа, и как убил тайком, в спину, эльфа Эсгалэстэля, который подозревая недоброе, убеждал всех вернуться…

И залу прорезал отчаянный, колотящийся крик, точно феа рвался прочь, и нескоро он наполнился словами:

- Будь ты проклят, Моргот! - Кричал Эглтирн, он вскочил, он летел уже к трону, сжимая в руках свой короткий нож, и, точно забыл все прочие слова:

- Проклятие тебе, Враг Живущего, проклятие, проклятие Морготу, пусть рухнет вместе с тобой эта Твердыня!

Вала ждал его у подножия трона, точно всерьез собирался лицом встретить удар. Эглтирн пробежал всего семь ступеней - Морохтар выхватил лук и выстрелил ему в спину, а тут подоспел и Тайрэ со своим ятаганом, и прочие сгрудились около Эглтирна и рубили, вонзали кинжалы и даже стрелы без нужды... Я заставила себя смотреть, и стоя над телом, Тайрэ поднял к трону встревоженный взгляд:

- Учитель, не успел ли он…

- Нет, верный мой Тайрэ, он слишком слаб. Эглтирн был одним из лучших моих Служителей, - Мелькор тихо вздохнул и меня изумило непритворное его страдание, - и кто посмеет сказать теперь, что я не жертвую самым дорогим ради Истины?

Черные Служители сникли, Эльглин тоже опустил голову, а я все смотрела на Владыку, и думала, что он так же чужд этому миру, как… как ни что иное!

- Ты видела Разрушение, - Мелькор пронзил меня взглядом, - и сейчас увидишь еще одно. Эльглин!

Он побелел, как чаячье крыло, однако твердо шагнул перед. Я сказала без голоса:

- Довольно, сжалься!

- Не дрожите, маленькие существа, мне не нужен ваш меч, - устало произнес Темный,- я ваш страх разрушаю. Эльглин, подойди к трону и возьми клинок!

Эльглин медленно, точно через воду брел, приблизился, и Владыка указал ему мой тайник. И потом посмотрел на меня с таким презрением, какого, верно, ничто живущее не заслуживает:

- Теперь ты знаешь о Разрушении? - Мягко спросил он.

Я нашла в себе силы ответить:

- Да, Владыка. Но блага нет в этом знании. Однако теперь я могу назвать одно твое Творение, на которое не посмеет посягнуть никто из живущих, ибо только ты есть единственный и подлинный его создатель!

Темный поглядел а меня совсем иначе. Так, верно, смотрят на заговорившую капустную голову или на взлетевшего из-под руки огромной бабочкой жука. И ему это было приятнее всякой радости. Он словно засиял изнутри, даже шагнул ко мне от трона, и дрогнул напряжением его голос:

- Назови его!

- Это страх и есть, - сказала я, - он чужд изначальному миру и до сих пор мне непонятен.

И тогда Вала пошатнулся и спрятал лицо в ладонях, но никто кроме меня не видел этого. Вот тебе за всех них, за кровь и искажение мира, подумала я, но Вала не услышал, страдание сотрясало его, и нескоро он совладал с собой.

- Уходите прочь, все, кроме Гортхауэра! - приказал он и отвернулся. Мы побрели к выходу, но Эльглин все останавливался, не отрывая взгляда от окровавленного тела. Когда мы с ним, спускаясь, проходили мимо, он вырвал у меня руку и опустился на колени рядом с мертвым и нетвердой рукой отвел со лба прядь, выбившуюся из-под черной набухшей ленты. Черты Эглтирна сделались ровны и жестки, неотличимы от каменных ступеней. Эльглин чуть приподнял качнувшуюся голову и посмотрел ему прямо в лицо - и много позже опустил на провалы глаз набрякшие темные веки. Мне не хотелось, чтобы Владыка видел его теперь, но Вала отошел к тайнику и, скрестив руки на груди, словно все защищаясь от прикосновения истины, негромко толковал с Гортхауэром. Эльглин омочил пальцы в крови, резко провел ладонью по лезвию Митвинга и сжал руку в кулак. Я невольно вздрогнула, но Эльглин глядел перед собою все так же бесстрастно и слепо, а затем порывисто вскочил, ощупью схватил меня за руку и полетел к выходу - я едва поспевала за его размашистым шагом. За дверью он выпустил меня, точно отбросил, и, пройдя сквозь Служителей, скрылся за поворотом.

А я осталась среди их презрительных взглядов. Дайэр нарочито отшатнулась, подбирая плащ, словно я могла невзначай приблизиться к ней, осквернив прикосновением. Сейчас ко мне шло великое искажение, и это надо было перенести, как холодный дождь.

- Кровь его на тебе, Дэль, - без гнева произнес Тайрэ. - И на тебе страдания Учителя. И это страшное испытание нашей верности - на тебе!

Любое оправдание было бы как шаг в зыбучих песках презрения. Я вспомнила свое знание о силе, которое помимо воли подарил мне Гортхауэр, и сказала только:

- Перед тобой, Служитель, я ответа держать не стану. Это дело между мною, Эглтирном и Мелькором!

Знание немногим помогло мне. Презрение не лучше удара, а заслуженное хуже втройне! Воистину, на мне была кровь погибшего, на моем неверном понимании, и не здесь - где угодно, но не во тьме следовало искать истины! Я не слышала, что говорили мне Служители, да и не были они многословны, высказывались поочередно, каждый пытался уязвить похлеще, ибо здесь любят меткие, разящие слова. Сэрке гневно щелкнул пальцами перед моим лицом, Морохтар плевался словами с выражением брезгливости, и картинно метнулась прочь от меня Элиа. Здесь любят также презрение - верно за то, что оно прогоняет страх… Скоро они ушли, я, должно быть, все стояла у дверей залы, а после как во сне вспомнила, что Эльглину теперь отчего-то более тяжко, чем прочим, и пошла к нему, а коридоры Твердыни словно нарочно сделались особенно темны и тесны, и я шла много дольше обычного. Из-под двери покоев Эльглина выскакивали во мрак тонкие серебристые лучики. Я погасила свой факел у дверей. Эльглин посреди комнаты, с Митвингом, отрабатывал удары - впервые на моей памяти. Меч точно вырастал из его руки, и в стремительных движениях его отдавалось размеренное дыхание смерти. Клинок Митвинга светился матово, и по стенам метались яркие блики, вперехлест с отсветами тусклого старого факела.

Эльглин, продолжая движение, плавно и быстро развернулся лицом к двери, остановил меч, вложил его в ножны и, оставив где-то у ложа, подошел. Его левая рука была наспех перемотана тряпицей, сквозь которую все сочилась кровь, а во взгляде застыла боль и какая-то мрачная решимость.

- Что с тобой, мэллон? - Спросила я через силу.

- Ты все видела,- произнес он глухо. А затем добавил сквозь зубы,- Моргот Бауглир, когда-нибудь я рассчитаюсь с тобой за это.

Я нашла на поверхности сознания горсть слов:

- Эльглин, здесь этого не говорят. Здесь слишком много смерти.

- Смерть здесь всегда неожиданна. И несправедлива.- Его глаза заблестели, словно от слез, но говорил он по-прежнему твердо. - Если бы я только знал, я бы с радостью отдал этот кусок железа на потеху Мелькору.

- Эльглин, это Творение, - сказала я. И поняла, что вовсе не чувствую его. Слишком много боли. Здесь все слишком. Мир неспешно отступал за туманную пелену, и мне приходилось делать усилие, чтобы разбирать его звуки и образы.

Эльглин горько усмехнулся:

- Стоит ли жизни меч, пусть даже самый лучший? - Он точно поперхнулся словами, посмотрел куда-то вдаль и неожиданно продолжил.- Все началось, когда он, Сэркэ и Морохтар бились против нас троих. В том бою я видел его глаза…

Я с трудом вызвала в размякшей, ускользающей памяти тень поединка, серый взгляд, и как Эльглин точно с зеркалом сражался. Мир неуклонно отступал, крошился и сыпался, делался прозрачнее и тоньше, а Эльглину в его страдании нужно было утешение, и неизбежно мне было возвращаться, я, вовсе не чувствуя, на пробу поднесла ладонь к лицу, а количество пальцев на ней все время менялось, и маячило темное ссохшееся пятно - след окровавленной руки Эльглина. Он произнес негромко:

- Я отомщу за него, как мстил бы за брата.

- Для совершения мести тебе нет нужды в особом воинском искусстве, - сказала я, - я ведь вовсе не умею драться, да и не стала бы…

- Но ведь не ты же…

- А кто иной? Владыка сказал, что сделал это для меня, он сбросил с себя вину, как змея - старую кожу, значит это не его поступок. Я пришла за знанием, и готова ответить перед любым за смерть Эглтирна - кровь его на мне, Тайрэ был прав, он лучше знает тьму. Ты помнишь, как он глядел на меня во время боя? Он же свою смерть видел!

- В сердце Эглтирна проросла память! - помедлив, сказал Эльглин. - Он и на меня так смотрел - точно видел себя прежнего… не Служителя… Он изменился, а Мелькор умеет читать в сердцах. Черный Служитель сделался негоден… И все же он умер достойно, в бою с Врагом, сжимая оружие в руках, и смертью своей искупил многое.

- Нет, - сказала я, - Эглтирн просто перестал быть, как прежде еще перестал быть Глоритиль, как всякий, кто стоял перед Мелькором - уж не это ли и есть Разрушение?

- Ну я-то выстоял, - пробормотал Эльглин.

- А почему ты это знаешь? Никто из Служителей себя искалеченным не считает.

- Я не заманивал путников…

- А ты для этого не назначен. Глаз не назначен слышать - так что его, с лица вон? Ты строил Твердыню Ангбанда, и это тоже служба…

И мир вернулся ко мне простым и ясным знанием:

- Мы должны покинуть Ангбанд. Здесь нет Мира.

- А где он есть? - невесело спросил Эльглин, потому что не слышал меня, и миром было для него отсутствие войны.- И может мир быть там, куда дотянулась рука Темного? - Он помедлил. - Впрочем, я согласен с тобой - уходить надо. Но согласия Мелькора нам не получить, а без его согласия… никто еще не уходил из Ангбанда живым.

- Но ведь никто и не пытался...

- Пусть, - Эльглин заговорил терпеливо, как Тайрэ, объясняющий надоедливой мне нечто весьма для Темных несложное. - Нас хватятся через день, не позже, даже если нам и удастся проскользнуть мимо стражи. За нами пошлют погоню, а легко ли укрыться посреди выжженной степи?

- Но разве лучше в безмолвии ждать здесь, пока душа не покроется мохом этих стен?

- Как знать, - Эльглин задумчиво посмотрел поверх моего плеча, и мне была странна его рассудительная неторопливость. - Нас не стесняет время. Не подумай, что я не могу решиться на побег, но не следует искать препятствий, если их можно избежать. Надо ждать, ждать, пока не представится удобный случай.

- Доколе? - Сердце мое дрогнуло и сжалось, потому что Эльглин потерянно глядел в пол, рассуждая, как Служитель, и глаза его затуманились. Он не решится уйти со мной.

- Время придет, - тихо, словно бы смиренно проговорил Эльглин. - Иногда бессмысленная глупость становится не только храбростью, но и великой мудростью. - То были чужие, краденые слова. Эльглин встрепенулся и снова заговорил: холодно, поспешно и несколько небрежно. -Такие речи опасны здесь. Скоро сюда, наверное, придет Артано, а я не хочу, чтобы он, да и кто угодно другой, слишком часто видел нас вместе. Я не прогоняю тебя, но осторожность излишней не бывает...

Он наслаивал слова, как оборачивают тканью хрупкий кристалл, и он, конечно, был сломан Тьмой, хотя и иначе, чем прочие, и сам о том не знает, а значит я снова одна, печально подумала я, однако помня, что некогда нас связывало понимание, и ради него, сказала напоследок:

- Теперь мне придется, верно, снова затвориться.

- Забудь, - рассмеялся Эльглин, - как забудут о случившемся Темные. Не пройдет и десяти дней, как они сделаются лучшие твои друзья!

- Будь так, - рассердилась я, - коли это тебя не тревожит, осторожности ради не показывайся отныне в Башне Дождя!

Я ушла с легким сердцем, размышляя о том, как ловко Владыка обрел нового Служителя взамен убитого; и Эльглин не пошел вслед. В прочем же случилось по слову его. Дней через семь я закончила новую картину, представлявшую в подробностях печальный тот поединок, где не был позабыт даже темный силуэт Майя. Тем же вечером ко мне пришел Драугост и безмолвно сел в углу. Вскоре за ним явился Морохтар, еще от дверей принялся разглядывать картину, и, кажется, рад был видеть на ней самое начало боя и шесть отважно скрещенных клинков вместо собственной поверженной фигуры - а потому весьма дружелюбно похвалил мою работу. Позже тихо вошла Дайэр, тотчас зазвучала лютня и еще до заката все, кроме Эльглина, Служители собрались в Башне Дождя. Звенели печальные песни, без спешки текла беседа, и так случилось, что Тайрэ произнес:

- Эглтирна не вернуть, как не исправить прошедшего. Мы не держим на тебя зла. Благодаря тому, что сделал Учитель, мы знаем теперь, что предателей среди нас не будет, ибо наши сердца одно.

Мне было, что ответить ему, однако я помнила о темной свободе незнания - и смолчала. Дайэр на моем месте улыбнулась бы с затаенной, недоверчивой радостью, подумалось мне - и я сделала это. Тайрэ ласково усмехнулся в ответ:

- Мы помним, что ты - из нас.

А Дайэр, поднявшись и отложив звякнувшую лютню, набросила мне на плечи свой черный потрепанный плащ.

Тем и кончилась история о Творении. Вскоре среди нас появился Черный Служитель Улайрэдуаф, некогда памятный мне по льдам Хэлкараксэ, друг Финрода Фелагунда, брата Галадриэли, и об Эглтирне забыли; лишь Эльглин, случись ему не поладить с кем-то из Служителей, резко, так же, как и в тот день, проводил рукой по ножнам меча, с которым он теперь не расставался, и через мгновение успокаивался. Многое в нем словно бы сгорело, но я не сомневалась, что слуге Мелькора всегда найдется работа по силам. Он также обзавелся мрачным плащом, и мы стали во всем, что видимо, походить на Черных Служителей…


- Перестань, - сказал Эльглин и опустил голову, лицо его потемнело, - всю ночь я метался по комнате, без нужды хватался за меч, уворачиваясь от знания, что меня палило, как горящая смола - я не выдержал испытания. Перешел ту черту, что отделяет осторожность от трусости, и нечем оправдаться. Если Дэль вправе презирать меня, то сам себя я себя просто ненавидел.

Ясно было к тому же, что строитель во мне угас. После Грота Розы или Башни Дождя мне не создать ничего, да и не мог я работать для Черного Владыки. Хватит.

Я боролся с режущими видениями Тронного Зала, пока не слиплись воспаленные веки, и разбудил меня тихий шелест открывающейся двери. Я понял, что вскочил с постели, Митвинг прыгнул в руку, но, когда фигура появилась в дверном проеме, и свет факела упал на ее лицо, я проснулся и чуть клинок не выпустил. Я ожидал увидеть кого угодно, но не ее, и глупо спросил, зачем ты здесь. Она, конечно, не ответила, закрыла дверь и, распахнув огромные глаза, пошла вперед, прямо на клинок. Я поспешно отвел руку и положил меч. Она медленно подошла ко мне, не отводя взгляда с моего лица. Огромные глаза, совершенно сухие, а ведь она всегда была такой ранимой... Элиа отвела руку с факелом в сторону и неожиданно бросила его на пол. Сделалось непроглядно темно, слишком резко умер свет.

- Ты знаешь, сегодня погиб Эглтирн, - сказала Элиа безжизненным голосом.

Какие слова мог я подобрать, чтобы утешить ее?

- Она его убила. Ты не веришь этому. Не верь. Иначе ты не сможешь ее видеть. Молчи. Он был тем, кто мог бы стать твоим другом. Больше. Вы были похожи. Как братья. - Ее голос не менялся. Меня это начало пугать. Неужто она любила его?

- Да…- я увидел во тьме лицо Эглтирна, уже мертвого. - Зачем ты мне это говоришь?

- Твое сердце отдано другой, - словно почувствовав, что я хочу возразить, Элиа заговорила быстрее, - и ее сердце отдано тебе. Между вами ничто и никто не должен встать. Ни Эглтирн…- ее голос упал до неясного шепота, - ни я…

- Ты? - Я был уверен, что ослышался.

- Я, - она положила руки мне на плечи и сомкнула их. Я ощущал ее дыхание на своем лице. - Она думала, что Эглтирн встал на вашем пути, и убила его. Я уйду сама. Ей не нужно будет убивать меня.

- Я не думаю, что она вообще способна…

- Ты не понимаешь! - вдруг закричала Элиа. - Она как медленный яд! Она всех нас убивает, и раньше прочих - тебя! Потому что ты не властен вырвать ее из сердца!

Она разрыдалась, прижавшись ко мне. Я как-то утешал ее, но уже не помню слов. Волны горя захлестывали нас, я пытался взять на себя боль, терзавшую Элиа, но, казалось, ее страданиям не было предела, словно силе Мелькора. Она впилась в меня, как падающий цепляется за камень скалы, и вдруг как-то неловко повисла у меня на руках. Лишилась чувств или… Я опустил ее на постель и приник ухом к ее груди. Сердце билось, беспокойно, неровно, всю ночь я просидел в темноте рядом с ней, страшась, что жизнь покинет ее. Ближе к утру ее дыхание успокоилось, и тогда я поднялся, чтобы зажечь факел на стене, долго возился, а потом обернулся на звук. Митвинг неловко схваченный, трепетал в руках Элиа. В два прыжка я преодолел разделявшее нас расстояние, вырвал у нее меч и отбросил в сторону.

- Зачем ты это сделал? Зачем ты не дал мне уйти?

- Ты не должна лишать себя жизни, - сказал я потому, что она ждала именно этого, чтобы сказать оборванным голосом:

- А что мне в ней осталось? Учитель вчера приказал мне уйти из Зала, а ты...

- Послушай меня. Я не смогу, да и не буду, следить за тем, чтобы ты не убила себя. Но я прошу тебя, не делай этого.

Элиа как-то странно посмотрела на меня, медленно поднялась и скользнула в дверь.

Я поднял меч с пола, рукоять тепло и твердо легла в ладонь, меч пошевелился, и вскоре оказалось, что я отрабатываю удары, и так было, пока неожиданно не вошел Артано. Я остановился, но он движением попросил-приказал продолжать, долго смотрел со знанием дела, а потом сказал:

- Что ж, ты правду говорил о своем искусстве бойца.

- Почему ты сомневался, Артано? - удивился я.

- Нет. Но сейчас именно это умение важно для тебя. Учителю нужен искусный воин.

- Скажем, Тайрэ или Морохтар? - Я зря это спросил...

- В поединке ты показал себя сильнее обоих. Кроме того, у Тайрэ и так хватает дел. И еще одно...

Что бы это могло быть, подумал я, и понял, что произнес это вслух. Артано покосился на меня:

- Помнится, когда-то ты встал на моем пути, защищая спящих людей. Теперь ты можешь увидеть тех, ради кого ты был готов жертвовать жизнью.

- Неужели кто-то из Трех Племен пришел сюда?

- Конечно, нет.- В голосе Артано проскользнула недовольная нотка.- Но есть другие. Целое племя...

- И ты предлагаешь мне…

- Совершенно верно. Учитель хочет сделать из них искусных воинов. Их нужно учить. Не думай, не ты один удостоен чести,- это слово прозвучало со знакомой иронией,- просто я посчитал, что ты согласишься, а потому назвал тебя в разговоре с Учителем.

Это было одной из самых неприятных мне черт Артано. Он умел угадывать чужие мысли. Если бы меня спросили, я бы согласился, а потому зачем было меня спрашивать? Артано, дав мне некоторое время подумать, продолжил:

- Они будут присылать своих детей в Цитадель. Если ты действительно заботишься об их судьбе, то постарайся быть хорошим учителем. Скорее рано, чем поздно, они пойдут в бой, а тогда, чем лучше они будут сражаться, тем больше их выживет. Завтра на рассвете они будут ждать тебя во дворе.

С этими словами он поднялся и вышел, оставив меня наедине с моими мыслями. Да, я был бы рад видеть людей, учить их чему бы то ни было, но ведь потом они пойдут в бой против своих и моих сородичей…

Я проснулся до света. Быстро, стараясь никому не попасться на глаза, вышел во двор Цитадели. На востоке над горизонтом уже посветлело. Холодный утренний ветер пробирал меня до костей, и я, чтобы хоть как-то согреться, вынул меч и начал отрабатывать удары. Когда-то этот стиль боя придумал Маэлнор, лучший среди Стражей в игре клинков. Сердце билось в такт движениям меча, мысли мои были далеко, и я вспомнил тот день, хотя тогда еще и не было ни Солнца, ни Луны, когда мне все-таки удалось победить Маэлнора…

Внезапно я почувствовал взгляд, и греза распалась. Из-за скалы, которую огибала дорога, появилась странная процессия. Я оглянулся на восток - приосновение солнца пробило дымку над бескрайней равниной, тянувшейся на многие лиги к востоку от Ангбанда. Я видел их когда они еще спали, и свет звезд был слаб. А люди из Трех Племен, понятно, в Темную Твердыню не заглядывали.

Артано, возглавлявший процессию, сделал знак остановиться, и подошел ко мне.

- Вот твои ученики. Сделай так, чтобы они были достойны тебя. - Едва договорил, развернулся и быстрым шагом ушел. Люди приблизились, и множество оценивающих взглядов прокололо меня.

- Ты будешь учить нас воинскому делу?- спросил один из них, с проседью в волосах и парой шрамов на лице. С недоверием спросил.

- А сам-то ты что за воин?- вступил в разговор молодой паренек с дерзкой улыбкой на лице.

- Ты бы молчал,- одернул парнишку человек постарше, по всей видимости, его отец.- Но что правда, то правда. Ты вроде не силен, а нам сказали - великий воин придет, чтобы учить вас… - Он, должно быть, силился вспомнить слова Артано. Позади одобрительно загудели.

- Что ж,- я вздохнул и сосредоточился,- выходи и возьми с собой еще двоих. Если я вас троих смогу вас побить, будете мне верить?

- Побей, если сможешь,- ответил он, и, сделав знак рукой своему сыну и тому, кто первый заговорил со мной, обнажил свой меч. Остальные двое последовали его примеру.

Я достал из ножен Митвинг. Вздох восхищения пробежал по толпе, окружившей нас четверых широким кольцом.

- Наше оружие неравноценно,- сказал я своему недавнему собеседнику.- Я возьму какой-нибудь меч из ваших.

- Вот так клинок… с таким-то и одному на троих не стыдно, - с восхищением откликнулся он, и эта скупая похвала была лучшим, что я слышал за долгие годы Ангбанда.

Я отложил меч:

- Я вас калечить без нужды не намерен.

- Как хочешь.- Он помедлил.- Не слишком ли ты уверен в себе- биться с тремя противниками оружием, тебе непривычным?

- Ты просил меня доказать мое искусство а не преимущества моего клинка,- ответил я.

Один из людей, стоявший рядом со мной, протянул мне свой меч. Он был заметно короче Митвинга, но пошире. Все трое встали в линию, и тут же крайние начали обходить меня с боков. Всем известно, что противнику в бою нельзя подставлять спину. Я шагнул назад, чтобы не упустить их из виду. В сражении, я, быть может, постарался бы придумать что-нибудь изощренней, но один из моих противников, тот самый паренек, был, скорее всего, заметно слабее меня. И я рискнул.

Повернувшись влево, я бросился на него. Исход боя теперь решал один только удар. Его удар. Но, если бы он промахнулся или мне бы удалось уйти, то времени закрыться у него не было. Так и случилось: он растерялся и просто выставил свой меч вперед, как будто считая, что я на него наткнусь по своей же глупости. Я отвел его клинок, ткнул легонько в грудь, и бой для парня был закончен. Я развернулся, принял своим клинком удар отца своей первой жертвы, перехватил свободной левой рукой его кисть, державшую меч, и обозначил удар в живот. Интересно, было ли острие достаточно остро, чтобы пробить его доспех. Мечи их все-таки были рубящими, колоть ими было не очень ловко.

Передо мной теперь был только один противник, но, без сомнения, сильнейший из всех. И он, скорее всего, потерпел бы поражение после обмена парой дюжин ударов, но это было бы слишком долго. Им должно казаться, что я играючи расправился с их бойцами. Я бросился ему в ноги. Удар его был направлен мне в грудь, потому я с трудом его отразил, уже с земли, ударил его по ногам, и вскочил, перекатившись на бок, прыгнул и встал над ним. Он попытался повторить мой удар по ногам, но я просто подставил свой меч, а когда он замахнулся снова, ткнул его в плечо.

Он с кривоватой улыбкой выпустил оружие, встал и протянул мне руку. Когда я, поразмыслив, ее пожал, он заговорил:

- Прости наше недоверие. Теперь я вижу, что ты мастер.

- Что ж, - я перевел дух,- я постараюсь, чтобы время, которое вы проведете в ваших занятиях, не пропало даром. Завтра на рассвете я жду вас здесь же.

Вопреки прямому приказу, я учил их не только искусству боя, потому что решил, что люди должны быть свободны в своих мыслях и суждениях, но жизнь их коротка, как вспышка молнии, а свобода требует знания, - и рассказывал им, что знал о мире. А главное, я старался научить их думать и спрашивать, и не было для меня радостнее минут, когда кто-то спорил со мной. Я не сомневался в том, что дресировкой людей занимался кто-нибудь из Служителей, - они-то видели в Людях разве что острие военного копья.

Люди платили мне доверием. Я был, кажется, единственным эльфом, приглашенным на их застолья и празднества. Иногда Артано даже отпускал меня немного погостить в их селениях, расположенных к востоку от Тангородрима. Некоторые, однако, относились ко мне с подозрением, а в их подчас коварных вопросах я явственно слышал голос Тайрэ. Этих я даже жалел. Такие, однако, если и пользовались у своих собратьев молчаливым уважением, казались чужими для остальных.

Я редко появлялся в Цитадели в то время, предпочитая не видеть Служителей, да и они не искали встречи со мной. Несколько раз я видел Элиа, но после той странной ночи она ни разу не порывалась заговорить со мной, а Дэль вообще избегала меня.

Мы помирились лишь, когда в Ангбанд пришло подлинное несчастье.

Я шел темным пустым коридором Ангбанда и вдруг, словно солнце сверкнуло - увидел ослепительно белую фигурку, мерцающую в сыром полумраке, совершенно ненастоящую - я побежал, а она заволоклась мраком и исчезла. Свернула? Я метнулся через единственный рукав коридора, выскочил на Шершавый путь и снова различил ее вдалеке - так я долго бежал за белоснежными сполохами, путаясь в неизвестных мне проходах, спотыкаясь на неотделанном камне, покуда не понял, что мы давно уж вне стен Твердыни, а осыпающийся земляной ход - из тех, какими пользуются орки, если им приказано выбраться наружу, не тревожа собратьев-часовых. Я озирался, распарывая взглядом покровы тьмы, но они сползались снова, и я побрел обратно - и опять увидел впереди себя белый отсвет. Я разозлился - много часов я метался за призраком, и поклялся изловить его. Я вновь погнался за видением, и почувствовал, как тяжелеет голова, и перед глазами поплыли серые мерные волны, но я, собрав остатки воли и силы, бежал через подступающий сон, и скоро сломал его чары, а белый сполох опять сновал по коридорам словно солнечный блик, соскочивший с клинка, я все бежал за ним, и призрак мой оказался совсем поблизости, только едва я протягивал руку, всякий раз успевал метнуться в провал лабиринта. В гневе и ослеплении погони я плохо замечал, что творится вокруг, и, нырнув в очередной раз в жерло Шершавого Пути, налетел на кого-то в черном, незаметного с сумерках, и сам упал на него, зацепившись, а когда вскочил, призрак мой исчез уже, зато рядом всхлипнул тот, о кого я так несчастливо споткнулся... Я в голос выбранил его, хоть и знал, что несправедливо, с досадой развернулся и пошел прочь. Но не прошел и двух шагов от того места, как увидел, привалившийся к стене силуэт. Я подскочил - это был Сэркэ - недвижимо спящий посреди коридора. Я ужаснулся, вспомнив, что не раз в погоне своей перескакивал какие-то темные кучи, принимая их за мусор столь нередкий в отдаленных коридорах, где снуют во множестве орки... И что подозрительно пустынны были те коридоры... Я снял со стены факел и пошел назад - тот, о кого я споткнулся, стоял и несомненно бодрствовал, однако теперь он куда-то делся, а неподалеку впереди того места я увидел повалившихся друг на друга Тайрэ и Дайэр, и отскочившую от внезапного удара несколько в сторону лютню.

Я огляделся и крикнул - запрыгало эхо.... Ангбанд точно вымер. Я позвал Артано. Случалось, что он отвечал, даже будучи очень далеко, потому что всегда слышал мой зов, но теперь было слышно лишь как гулко падали где-то капли... Тогда я побежал в Тронный зал. И в ближнем к нему бесконечно длинном коридоре я увидел троих беседующих, и более странными, нежели спящий посреди коридора Сэркэ, показались они мне, я пошел к ним, и стоявший ко мне спиной обернулся. Очень отчетливо и точно помню я эти три лица в свете коптящего моего факела, и что-то большее, чем тьма подземелья роднило их: пекрасное, всего на свете прекраснее, в тяжком золоте волос, лицо юной эльфийки, молящее и нежное, светящееся внутренним огнем испуганной силы; суровый лик воина из аданов незнакомого мне племени, с намертво с сомкнутыми губами, с искорками страха в расширенных зрачках; и полуобернувшаяся ко мне, с темными провалами огромных глаз, Дэль.

Эльфийка завидев меня ахнула и подняла руку, но Дэль перехватила ее запястье:

- Не бойтесь, это не враг.

- Смотря кому, - сердито сказал я, потому что, проклятье, всякий здесь норовит за меня решать!

- Вот видишь! - С отчаянием сказала дивная юная эльфийка, и голос ее был подобен звону ручья на перекатах. - Не так уж хороши мои чары...

- Эльглин был за пределами Твердыни, - сказала Дэль, - и он не враг вам. Уходите скорее. Отдай им свой факел и плащ, - это было ко мне, и это были слова приказа. Даже Артано никогда не допускал со мною такого тона. Я отвел взгляд от златовласого чуда:

- Зачем это?

- Затем, что я прошу тебя, - сказала Дэль, в голосе ее не было просьбы, и мне показалось, что змеиным жалом сверкнуло ледяное презрение.

Я нахмурился и медлил, и не думал даже о том, кто такие и для чего здесь чудесная девушка и ее долговязый спутник, а между тем, они явно не ждать не могли - прекрасная эльфийка опустила голову, человек глядел на меня не без вызова, точно своим воинским искусством собирался расчищать путь.

- Эльглин, поспеши...

Артано всегда говорил, что на лице моем пробежавшая мысль оставляет борозду. Впрочем, на этот раз я своего протеста и не скрывал. И Дэль сказала:

- Мои друзья в беде. Встань между ними и смертью, - продолжала она, - сделай это ради Митвинга, сотвореного при свете, и ради памяти Эглтирна.

У меня внутри все сжалось, точно из Тронного Зала снова пахнуло мраком, и я даже шагнул к ним с факелом, и едва успел остановить себя - слишком много вопросов следовало задать сперва всем троим, а Дэль поняла это совершенно иначе, и проговорила - как прежде ровно, но со смертным отчаянием:

- Ну, коли так, я взываю к той тьме, что заменила с некоторых пор подлинную твою сущность. Я прошу тебя, Черный Служитель, отпусти их!

И опустилась на колени. Передо мной...

Вот тогда я обезумел от гнева и выдавил сквозь зубы:

- Я мраку не слуга!

И сам не помнил, как сорвал, только застежка о стену щелкнула, плащ, сунул его не глядя долговязому, как схватил за тонкую руку эльфийку и потащил к правому выходу, как, размахивая факелом, объяснял дорогу, как у выхода из внутреннего лабиринта отдал наконец, огонь человеку, поглядел напоследок на сгорбленную кряжистую его фигуру, на эльфийку в Дэлином плаще, и пожелал вслед удачи...

Когда я вернулся, то увидел среди коридора мой белый призрак. Я бросился туда, но на этот раз он никуда не делся, просто в предзальном коридоре в ослепительной белом платье сидела, опершись рукой о земляной пол, Дэль, и долго не видела, что я смотрю на нее и слышу прерывающуюся, сломанную мольбу:

- .... откройте для них все пути и защитите их в дороге, ты, великий Манвэ, повелитель ветров, и Варда, зажигающая звезды; Ауле, кузнец мира, и Йаванна, дарительница плодов; славный охотник Оромэ, трубящий в рог победы, и весенняя королева Вана, преисполненная благоухания; могучий Тулкас и нежная Несса; Ирмо в блаженных садах Лориэна и Эсте у озера грез Лореллин, Намо Мандос, загробный судья, и Вайрэ, плетущая паутину судеб, скорбная Ниенна, опалкивающая горести мира и...

Я окликнул ее, Дэль осеклась, и поименовать Ульмо с Уинен не успела.

- Кто она... они? И откуда?

Дэль, помолчав, отозвалась:

- Она - отважная и прекрасная девушка, он, судя по всему, ее возлюбленный из народа, подобного тому, который ты учишь искусству боя...

- Это все, что тебе известно? - Я был изрядно огорчен. - Тогда почему ты сказала «друзья»?

- Потому что они делают то, что нужно и правильно, и на что я сама никогда не посмела бы решиться, да и сил бы не хватило, я ведь не маг... Они унесли Сильмариллы.

- Все? - Глупо спросил я.

- Надеюсь, - шепотом проговорила Дэль.

Я обнял ее за плечи и мы долго сидели на земляном полу, привалившись к холодной капающей стене, и не было вокруг ничего, а потом дверь распахнулась, и мимо нас пролетел темный смерч муки и ярости, с выкаченными алыми от крови глазами, с железным своим искалеченным венцом в руках... Я слышал, как он летел по коридору, и как нескоро возвращался назад, медленно, сломанно, как наклонился над чем-то вдали, поднял и снова отбросил, как бормотал: «Все... все... спят!»... как мучительно долго приближался к нам... Я закрыл было тоже глаза, но обмануть его было бы невозможно, и я поднялся бы ему навстречу и встретил бы все, что уготовано, но на плече моем спал - без обмана, тихо и беспечно улыбаясь грезе - мой белый призрак... Мелькор встретил мой взгляд, отвернулся и безнадежно махнул рукой.

Страшное время настало для Ангбанда. Сгутском пульсирующей боли метался по Твердыне Мелькор, впившись в ослепший венец, как зажимают невольно рану, сила его причудливо обрушивалась на встречных, а следом черной тенью несся Гортхауэр, и стены расступались перед ними от ужаса. Служителям тоже пришлось нелегко - Дайэр сидела в углу тронного зала, охватив голову руками и, казалось, не пошевелилась бы, хоть пожалуй сюда хоть Эру Единый во славе своей, Сэрке и Морохтар, конечно, полетели догонять вчерашний ветер, а Тайрэ, понимая, что напрасно, да и некого преследовать, со стонами бился в своей пещере и едва рук на себя не наложил; Драугост потеряно бродил коридорами, а Элиа, конечно, плакала где-то, подальше от бед, потому что время утешать Владыку хрупкими нежными словами не пришло, он бы смел бедняжку в прах и не заметил…

Дэль пряталась в Башне Дождя, и долго еще, даже после того, как все несколько успокоилось, никого к себе не пускала, отказывалась от пищи, совершенно не спала и на встревоженные мои через дверь вопросы отвечала только: «Я познаю сущность страха»…


Дэль, покачав головой, протянула руки к огню:

- Увы, совершенно без пользы! Уж если кому и следовало тогда бояться … Но не в страхе было дело, просто странно и неловко было бы мне признаться во всем Мелькору… да и остальные тотчас почувствовали бы, ведь Темные чужаков за три лиги знают…

Однако Тайрэ понял мое затворничество совершенно иначе, и зачастил в Башню Дождя. Не гляди на меня с удивлением, супруг мой, не так уж часты были тогда твои посещения, чтобы вам довелось столкнуться... Впервые он пришел ко мне со стихами - легкими вьющимися строфами, исполненными трогательной надежды, и совершенно для сурового Черного Служителя неестественными... Мы много беседовали, и в горестном, почерневшем бытии Твердыни, безо всякого уговора оберегали некую неуловимую хрупко мерцающую ниточку, я видела, как теплеет его истаявший взгляд на пороге моей Башни, да и за собой замечала, что тянусь к этому свету, как стебелек моха к бликам вечернего солнца на выпятившемся корне. После ужасной истории с камнями Тайрэ сделался много спокойнее и тише, точно улеглась и изошла невесомым бризом буря, мы теперь больше не спорили, и он не поминал через слово учителя в подтверждение своей правоты, и мне казалось, что в нем прорастает потихоньку новое неизведанное знание. Прошло немало времени, прежде, чем неожиданная эта наша близость отогрела заиндевелую его настороженность, и Тайрэ признался мне несмело, что Элиа давно и безнадежно любит его, и случайно открылась в этом, обронив какую-то записку, не то обрывок стиха, и что ей следовало бы ответить, но ничего правильного не выходит - Тайрэ был полон тайны и света, словно цветок, затаивший под сморщенной чашечкой хрупкий белый бутон, и мне это было куда ближе, нежели темные сполохи неуемной его отваги. Оказалось, что Дайэр тотчас запрезирала побратима за недостойную воина слабость, и Башня Дождя сделалась естественным для него прибежищем. Вскоре я не без удивления стала обнаруживать в его речи осколки своих мыслей... Эльглина все это отчего-то огорчало, но он не спорил, и очень редко приходил, скупо спрашивал, еще меньше рассказывал, и смотрел внутрь себя. Но однажды все кончилось - Тайрэ вернулся радостный и надменный, словно мраком окутанный, я почувствовала это еще с порога - будто ледяной сквозняк пробежал, и точно - Тайрэ весь вечер, словно большая восточная гора, дымился расплавленными мыслями, и я поняла, что Мелькор снова призвал его. Мне это было мучительно, однако вернуть сердце друга мне помешала единственная несложная мысль - отдохнув душой в неверном лунном свете, Тайрэ снова обрел себе солнце, и мне нечем удержать его. И тогда я сложила картину, на которой из окна серой башни вылетала к луне стая белых птиц, чернеющих в полете и превращавшихся в лунном свете в летучих мышей. Башня Дождя отчего-то была ими полна, мы особенно не дружили, но и не ссорились, а вот Эльглин ужасно не любил эти нелепые существа, забавный слепок с Черных Служителей... Едва Тайрэ прекратил свои посещения, как Эльглин, в сиянии новых мыслей, едва ли не переселился в Башню Дождя - покамест мы с Тайрэ блуждали сокровенными тайниками его фэа, Эльглину открылось немало живых, вздрагивающих, как кони на рассвете от холодного росяного дуновения, мыслей. Он снова принялся резать по камню, но не как строитель - он творил теперь небольшие фигурки, воплощая виденное, и я помню, как долго смеялись мы над удавшейся статуэткой рыдающей Элиа... он сильно повздорил с Дайэр, вызван был на поединок, однако со смехом отказался, до смерти оскорбив Черного Служителя, сдружился совершенно с людьми и однажды даже затащил меня на какое-то их праздненство, заделался приятелем бешеного Серкэсула и вообще точно ожил после всех этих горестей... В те дни он сделал для меня из белого камня небольшой корабль, в точности копирующий стремительных лебедей нашей гавани, и ни о чем так не жалею я как об этом чуде, сгинувшем навеки в развалинах темной Твердыни...

Однажды Эльглин пришел ко мне с занозой вопроса - он беседовал с Артано, получил ответ и остался совершенно им недоволен, мы поспорили несколько о сущности освобождения, чем разнится оно от бегства, и возможно ли вообще бегство от свободы, я припомнила кстати Тайрэ, а тут появился и он сам, поздоровался дружелюбно, и сказал, что Мелькор ждет к себе их обоих.

- Разве Мелькор не вышел на стену? - Рассеянно проговорил Эльглин, и - точно сковал в себе изнутри какую-то слабость - сдержанно опустил голову.

- Мы будем ждать его в зале, - сказал Тайрэ. Он был полон собой изнутри, верно, осмыслял какое-то знание… или поручение принял…

Эльглин оглянулся на меня, точно прощаясь. Я улыбнулась ему. Они станут ждать Владыку в зале. А я буду ждать там их! Потому что из башни Дождя через Шершавый путь можно попасть в зал куда раньше, нежели по внешним лестницам!

Зал Владыки велик. Легко в нем прятаться невысокому, трудно искать глазастому…

Они безмолвно ждали: Эльглин, путаясь в мыслях, посреди зала, а Тайрэ, любимый ученик, вопрошатель - на ступенях трона. Мелькор вышел к ним в железном венце, зиявшем подобно обеззубевшей челюсти.

- В Дориате находится Сильмарилл, - сказал Вала и поглядел на Эльглина, - ты принесешь его мне.

- Хорошо, - голос эльфа дрогнул, его коснулась сила, но он, забыв все мои советы, опять, как прежде, бесстрашно шагнул в нее - и пошатнулся.

- Ты должен вернуться живым, - продолжал речь Вала, голос его делался пронзительнее и тверже, словно обретал вещность, - это очень опасный путь, но ты выдержишь. До владений Диора твоим спутником будет Тайрэ, ибо это не путь для одного. За камнем ты пойдешь в одиночку…

- С Тайрэ мы поссоримся в первый же день пути, - возразил Эльглин.

- Нет, - сказал Вала.

- Я это знаю, - с некоторым смущением проговорил Эльглин.

- Это неверное знание, - произнес грозно Вала. - Здесь, между завесами, у дальней стены, скрылось маленькое существо, - голос его гремел, проникая в тело до костей, - которому будет жаль, если ты сгинешь в Дориате. А если ты замыслишь предательство, многим будет жаль это существо…

Эльглин с ужасом оглянулся. Прятаться было бессмысленно, я вышла в середину зала и встала рядом с Эльглином. И тогда сила неожиданно мучительно резанула меня, будто столб пламени прошел насквозь, кости потеряли свою плотность и я, не сдержав стона, просто стекла на пол к ногам Эльглина; он попытался закрыть меня, сделал шаг, чтобы встать между мной и Мелькором - и рухнул на колени, скорчился, как раненый, но все же дотянулся, мы слепо схватились за руки и между ладонями родилась сила, я отдала ее Эльглину: он приподнялся, протянул руки и обнял меня, снова закрывая от хлещущей сверху мощи, я хотела помешать ему, но не могла пошевелиться, потому что каждое движение болезненно отдавалось в нас обоих… Я собрала остатки голоса и сказала «Прощай!» и Эльглин из последних сил хрипло ответил «Нет!», и тогда сверху, с поднебесья, донесся дальний голос Тайрэ:

- Учитель, разве ты хотел их смерти?

- Я не убиваю их - я хочу вложить в память обоим, что Эльглин не предаст меня. Вы с ним уедете нынче в ночь. Возьмите хороших коней! - С неожиданной заботой произнес он, и я почувствовала, не видя, как засиял Тайрэ - будто жемчужина на ладони Темного Вала.

- Да, Учитель!

Все мысли и чувства его были открыты Владыке, сердце билось во имя него, и лучащаяся преданность сорвалась с его губ:

- А что же, Дэль останется свободно бродить в недрах Ангбанда? Нет, Учитель, она сбежит, она ловка, как кошка, и пролезет в любую щель! Да ты и сам видел, как легко она пряталась в зале! Они чужие здесь, свобода им тяжела! Клянусь, они хотят вернуться к золотым ошейникам Валар, и только ищут случая! Ее следует запереть в одной из пещер Тонгородрима, и пусть никто к ней не входит до нашего возвращения!

Варда Великая, подумала я в ужасе, ведь мы были друзьями! Но откуда, проклятье мне, откуда ему было знать?

- Так отдай приказ, - без интереса сказал Темный Вала и усмехнулся. - Пусть ее стерегут только до вашего возвращения. Я никого не держу здесь силой, однако риск слишком велик…

Эльглин, трепеща и шатаясь, поднялся уже и помогал мне встать, но, видно, поток черной мощи разорвал некую внутреннюю связь, и тело вовсе не слушалось. Тогда Эльглин взял меня на руки, и только поэтому я смогла обернуться к Владыке лицом, и выдохнула, вложив остаток сил:

- Ты поступил несправедливо!

- Должен ли я просить у тебя за это прощения, маленькое существо? - С улыбкой спросил Темный Вала и легко, невесомо качнул над нами завесой силы… Эльглин пошатнулся, но устоял, а я, должно быть, лишилась чувств…

Мир вернулся ко мне тихим шелестом капель, будто дождь мерно шагал, и это была моя башня… Я едва могла пошевелиться от хлынувшей изнутри усталости, и принялась кропотливо сгребать крошки силы. Они уехали - давно ли, где они теперь? И как долго мне оставаться без движения? За что Вала не позволил нам проститься? Вот уж совершенно ненужная жестокость! Словно в ответ мне шелест шагов усилился, и Тайрэ гортанно скомандовал отворить.

Он вошли. Тайрэ был невозмутим, кажется, даже доволен. Эльглин держался позади, и я поняла, отчего это, - как только он поднял взгляд. Как же он их ненавидел! Тайрэ бы и шагу не сделал бок о бок с таким спутником.

- Мы пришли проститься, Дэль, - с дружелюбным участием, с легкой тревогой разлучающегося, словом - как ни в чем не бывало сказал Тайрэ. Я не нашла достойного ответа.

- Не сердись на меня, - Тайрэ взял меня за руку. Отстраниться мне было невыносимо трудно, но я прорвалась через обессиленное тело и вырвалась, пока Тайрэ говорил: тебе не следовало воровски прокрадываться в зал! Учитель был прав в своем гневе, он мог и убить вас обоих за дерзость…

- В чем моя дерзость? Что дурного мы совершили перед лицом Владыки?

- Разве он звал тебя? - Тайрэ нахмурился. - Разве позволил присутствовать?

- Он и не запрещал мне приходить в зал в любое время! К чему же делать вокруг себя тайные завесы? Или в этом и есть ваша свобода?

Тайрэ даже попятился, и воскликнул:

- Ты знаешь, что я не могу ударить того, кто лежит, поверженный, и только потому смеешь оскорблять меня и Учителя! Но если ты будешь продолжать безумные речи…

Эльглин молчал, сжав кулаки, а мне терять было нечего, потому что я от души надеялась, что он вырвется из Ангбанда, и не вернется…

- Я узнала сегодня, что твой Учитель любит доставлять страдания, чтобы увериться в собственной власти! Ибо никакой другой власти у него нет!

Тайрэ вдруг оскалился - нехорошо, по-орочьи, и приблизился. Эльглин шел за ним тенью.

- Ты… - заговорил Тайрэ, - ты… враг!

Он, должно быть, схватил меня за волосы - я почувствовала лишь легкий удар о деревянное покрытие ложа, и сразу же увидела, как Тайрэ с бесконечно удивленными глазами падает на меня, и лицо его белеет, а шея наливается алым вокруг впившейся завязки плаща… Он рухнул совсем рядом, и тогда Эльглин рывком поднял меня на ноги:

- Держись! Ты должна стоять и идти!

Стоять было странно и неловко, но я держалась, покуда Эльглин снял плащ с бесчувственного Тайрэ и набросил мне на плечи:

- Уходим! Закрой капюшоном лицо и молчи!

Я вынула у него из-за пояса кинжал и срезала волосы - Эльглин накрепко связал Тайрэ прядями, а на выходе подтвердил караульным приказ не заходить внутрь и нипочем пленницу не выпускать, а еду подавать на веревке через верхнее оконце…

- Труднее прочего было пройти через внешние караулы, - сказал Эльглин и поворошил мерцающие угли. - Дэль все время падала, и многих болтливых ухищрений стоило мне отвести внимание стражей.

- Но все же мы миновали их, - продолжала Дэль. - Коней Тайрэ выбрал и вправду лучших. Уже назавтра темные шпили Твердыни едва виднелись вдали...


- Путь был нелегок, ибо многие границы хорошо охранялись, - сказал Эльглин, и нехорошо оскалился, вспоминая, верно, неприятную стычку. Дэль, помедлив, заговорила снова:

- Удар силы Темного отдавался в каждом моем движении мучительной болью, и я не могла держаться с седле; Эльглин вез меня, посадив боком перед собою и привязав поводья второго коня к луке седла. Оттого часто нужно было спешиваться и менять лошадей…

- К тому же, нам приходилось таиться от вражьих солдат, - сказал Эльглин, - а иной раз с неумеренной отвагой лететь мимо них…

Эльф смолк и виновато обернулся к жене:

- Я прервал твой рассказ, мэльда, продолжай…

- Сорванного назад не приставишь, - чуть сдвинув тонкие брови, отозвалась Дэль, - отныне сам рассказывай! Ты хотел этого…

- Да я и не прочь, - заулыбался наскучивший долгим молчанием Эльглин. - Весь долгий путь, что отделял Ангбанд от северо-восточной окраины Дориата, мы проделали молча. До сих пор не знаю, что за мысли тогда владели Дэлью, мне же было невесело. В Ангбанд нам обратной дороги не было. Случалось мне против воли гадать, как откроется то, что в пещере томится Тайрэ, а то и воображать себе разговор его, едва освободившего, пылающего местью, с Темным... Мелькор властвовал почти над всем Белериандом, и бессчетные слуги его не стали бы искать нас лишь в том месте, куда мы направлялись. Когда я прежде подумывал о побеге, мне было нечего бояться: от орков я отбился бы или живым бы не дался. Но привести под орочьи ятаганы Дэль я не имел права. Уходя из Ангбанда, я, по чести говоря, думал примерно так: «Главное- вырваться из мрака, а дальше что-нибудь придумаю», но покамест толковые мысли меня чурались, и ясно было одно: пока нет ничего лучше, надо держать путь именно туда, куда я был послан - в Дориат.

Коней мы отпустили после Иант Иаура. Дальше начинался лес, а там от лошадей больше вреда, чем пользы. У меня не было ни малейшего желания попадаться на глаза кому бы то ни было, и это нам пока удавалось.

Мы пошли на юг вдоль кромки леса. Углубляться в чащу было опасно: в окрестностях Менегрота нас бы неминуемо заметили и повели на допрос, ибо разумной осторожности государю Диору было не занимать, а Дэль когда-то говорила мне, что познавшего Тьму распознать так же легко, как вымазанного грязью. Проверять это на себе у меня не было никакого желания.

Спустя несколько дней, проснувшись ранним утром на приютившей нас опушке, я как обычно осмотрелся, и, едва взглянув на юг, вжался в дерево. Меньше, чем в лиге от нас в лес входило войско, и немалое, рослые воины в тяжелых доспехах, вооружены прямыми мечами. Нолдор! Вооруженные нолдор могли идти в Дориат лишь с одной целью - отнять Сильмарилл. Я вспомнил то, что рассказывала мне Дэль про Феанора и его сыновей, про братоубийство в Альквалонде - они-то свое право на камень потеряли еще тогда. А сейчас эльфы снова готовы были убивать эльфов, и не черной властью Врага, а собственной гордыни и жадности ради!

Я посмотрел на Дэль, что свернулась у подножия мохнатого клена и уцепилась за толстый изогнутый корень, как ребенок - за руку. Как бросить ее одну среди леса - но как вести ее в жерло сражения? Выбор не из приятных, и решать следовало быстро. Я знал, что, если она узнает о моих планах, мне не уйти одному. Я решился.

И услышал тихое «Мэльда» - раньше, чем узнал собственный голос. Лишь в тот миг я понял, что моя привязанность к ней переросла в любовь. Но это не меняло решения. Я подобрал ветку, написал на земле у корней пару прощальных строк и бросился на запад, не оборачиваясь - еще один взгляд на нее, и мне уже не удастся сделать должное.

Я шел очень быстро, но осторожно - следовало обогнать войско нолдор скоро и незаметно, ибо до Менегрота было неблизко. Если Нолдор и вправду собирались биться и потому нарочно замедляли ход, чтобы не устать, то они при большой удаче бы оказались в Менегроте, пожалуй, к закату следующего дня.

К полудню я уже обошел их и, свернув несколько на юг, вырвался далеко вперед. С непривычки я слегка устал, и потому пошел медленнее, да и поглядывал, чтобы не столкнуться с синдарским караулом.

Среди дня, пробираясь уже через небольшой лес под стеной Менегрота, я запутался в паутине тропинок, и едва успел обернуться на шорох, чтобы парировать удар. А потом я увидел лицо нападавшего. Маэлнора...

- Сиэнор, помедли! - Крикнул тот, и широкий клинок плашмя хлестнул меня по плечу - Сиэнор, внезапно появившийся у меня за спиной, не мог уже сдержать удар, и чудом успел отклонить его. - Эльглин! Откуда? Где ты был все это время?

Я посмотрел в глаза Маэлнору, и решил, что прежнего времени ради, лучший мой друг имеет право знать, да и не хотелось мне тащить за собой из мрака липкую сеть лжи.

- В Ангбанде.

- В плену?

- Нет.

Маэлнор нескоро спросил, точно вздрогнул:

- Ты всерьез?

- Дурного же ты мнения о моих шутках!

Маэлнор озадаченно отступил. Я почувствовал, как сжался, готовясь к удару, Сиэнор у меня за спиной.

- Наш предводитель, служил Врагу? - Маэлнор, похоже, так и не смог поверить.

- Я уже давно не вождь Стражей, и Врагу я не служил. Хотя…

Маэлнор переступил, снова перехватил свой короткий клинок и сказал, раздельно и неторопливо:

- Если ты служил мраку, то ты должен умереть. Я помню времена, когда ты был моим другом и в память о них позволю тебе достойно погибнуть в поединке. Отойди, Сиэнор!

Мне захотелось по-мелькоровски усмехнуться. Маэлнор заслуженно считался лучшим бойцом среди Стражей, а я давно не участвовал в боях, и потому вряд ли смог бы оказать ему достойное сопротивление. Я перевел дыхание и сказал:

- Постой! Быть может, ты не знаешь, что с востока идет войско нолдор. Идет сюда - для того, как я понимаю, чтобы отбить Сильмарилл. - Маэлнор глядел недоверчиво и сквозь меня, но тревожная весть точно пробудила его. - И я иду в Менегрот с единственной целью - не дать им это сделать. Если мы вместе станем защищать дворец, против Нолдор подымется еще один меч. А после битвы поговорим и о поединке.

Маэлнор долго смотрел на меня с сомнением, а после вздохнул:

- Будь так, Эльглин. Я… верю тебе. Но знай, что отсрочка, не есть прощение.

Иного мне и не требовалась - не все ли равно, от чьей руки умирать следующей ночью?

Я шел впереди них и с интересом размышлял о том, что мой прежний друг Маэлнор только что всерьез собирался скрестить клинок с врагом и вражьим прислужником - и это при том, что причин ненавидеть Мелькора у меня было по крайней мере не меньше!

В молчании добрались мы до Менегрота, когда солнце уже начало клониться к закату. Там уже знали о приближении нолдор, готовились к битве и были полны отваги. Однако войско нолдор было многочисленно, лучше вооружено, к тому же, Нолдор прошли немало битв, а синдар, привыкшие жить под защитой завесы Мелиан, при всей решимости воины скверные. Я обратился к Маэлнору:

- Как ты думаешь, смогут ли они победить? Ведь нолдор готовы полечь здесь все до единого, лишь бы раздобыть камень.

Угрюмое молчание было ответом, да тоскливый взгляд. А Сиэнор сказал:

- Ты, верно, будешь радоваться этому братоубийству, слуга Моргота.

- Моргот мне не хозяин. - Сейчас я мог без опаски так называть Темного, и с удовольствием сделал это. - И люблю его я не больше твоего.

- Кто поручится мне, что ты не лжешь?

Это было слишком.

- Что я должен сделать, чтобы доказать обратное? Хочешь знать, зачем я послан сюда? За Сильмариллом.

Рука Маэлнора метнулась к клинку.

- Другое дело, что я исполнять приказа я не намерен.

- Ты согласился это сделать!

- Ты стоял перед Морготом, Сиэнор? Ты пробовал противиться его воле? Знаешь ли, выйти из Ангбанда многим тяжелее, чем туда войти, а в Черной Твердыне хозяин один. И горе тому, кто посмеет ему противостоять.

Маэлнор вступил в разговор:

- Если бы ты не собирался выполнить приказа, ты давно бежал бы отсюда!

- Навряд ли я тогда был бы жив, - сказал я, стараясь на показывать гнева. Хороший же прием оказывают здесь тем, кто едва вырвался из Твердыни! - За мной бы послали дюжины две-три орков, и в одиночку я от них, верно, ушел бы… Но был я не один.

- Что ты имеешь в виду?

- Поверь, есть в Ангбанде те, кто ненавидят Моргота многим больше вашего. И я помог… неважно, кому, вырваться оттуда. За счет того, что Мелькорова соглядатая, который уж точно бы не отступил от приказа, я связал и запрятал в укромное место. Как ты думаешь, Маэлнор, стоит ли мне возвращаться?

- Если ты говоришь правду, то нет. Но спрошу, как и Сиенор: кто может за это поручиться?

Вот тогда я сделался бешеней Сэркесула:

- Маэлнор, я устал от подозрений. Смотри и слушай: ныне я клянусь в том, что не пожалею жизни для того, чтобы спасти Дориат, его жителей и Сильмарилл. - Я выхватил негодующе звякнувший клинок и обратил острием вверх.- Именем Валар и Эру Единого я подтверждаю я клятву!

Сиэнор удивился, а Маэлнор медленно произнес:

- Ты понимаешь, что такую клятву нельзя нарушить?

- Я и не намерен. У нас с тобой общее дело. Я не хочу, чтобы между нами вставало недоверие - мы еще после успеем поворошить старые обиды. А теперь - вперед.

Маэлнор повел нас прямо в покои Диора. Я несколько удивился этой короткости, но после решил, что, пока я искал истины в Ангбанде, он вполне успел бы стать одним из тех, кто имеет право беспокоить Государя по любому поводу и в любое время.

Диор обернулся к нам от окна. Подлинно прекрасен был потомок Эльдар и Атани! Он отбросил полу короткой мантии, и на шее его плеснул звездной россыпью Наугламир. Я не мог оторвать взгляд от камня, ради которого было пролито столько крови и еще немало прольется.

Маэлнор заговорил:

- Приветствую тебя, Государь. В этот раз я принес тебе дурные вести.

- Если ты о нолдор, то это уже ведомо мне.

- Государь, я воин. И я видел их вблизи. Их войско велико, они хорошо вооружены и полны решимости. В этом бою мы обречены.

- Пусть так. Ты можешь предложить что-то лучшее?

- Государь, время еще есть. Уходи из Менегрота. Уходи вместе со своей семьей и с приближенными. Нолдор охотятся не за синдар, но за Сильмариллом. Так ты спасешь себя и свой народ.

- И стану неприкаянным изгнанником? - Сейчас Диор был похож на своего деда, Элу Тингола, и несколько - на отца. - Нет. Достойно ли короля бежать, едва горизонт подернулся смутой, когда мой народ более, чем в мирные годы нуждается во мне? Что до Сильмарилла, то я имею больше прав на него, чем кто-либо из живущих ныне.

Речь его была подлинным словом государя. Мы поклонились и направились к выходу. Как ни ошибочно было это решение Диора, не нам было спорить с ним. Но вслед нам Диор произнес:

- Ты прав, Маэлнор, хотя и не во всем. Я соберу всех женщин и детей в дальних покоях дворца и запру двери. Нолдор не доберутся до них.

Тогда его решение казалось разумным.

Мы втроем шли по коридорам Менегрота в подавленном молчании. Я заговорил первым:

- Маэлнор, я думаю, мы оба знаем, чем закончится этот бой. Поражением, гибелью целого народа, и утратой Сильмарила. Но у нас еще есть время, чтобы спасти немногих. - Маэлнор внезапно остановился, даже схватил меня за руку, как в былые времена, и воскликнул:

- Эльвинг! Дочь Диора. Нужно уговорить ее уйти - ну хоть к Перекрестью Тейглина!

- Тогда ей мы и принесем Сильмарил.

- Что? - Маэлнор посмотрел на меня с изумлением.

- Диор скорее погибнет, чем бежит. Значит, он погибнет. И наследницей его будет Эльвинг. - Маэлнор снова остановился, а Сиэнор даже поежился от прикосновения этой мысли - ведь их сердца не были закалены ледяной мудростью Ангбанда.

- Не хорони его прежде смерти! - Резко сказал Сиенор.

- Если он останется жив… - Заговорил тоном тише Маэлнор.

- Ты сам-то в это веришь?

- Нет,- сказал он упавшим голосом. Потом вздохнул. - Диор слишком горд, но может быть, Эльвинг нас послушает…

Эльвинг, юная и словно искрящаяся (признаться я не разглядел тогда больше), тотчас бросилась навстречу Маэлнору:

- Что с нами будет? - Ее голос дрожал.

- Будет битва, в которой навряд ли нам суждена победа.

Светлые глаза ее глаза расширились от ужаса, и я ожидал было слез, но дочь короля произнесла почти что ровно:

- Почему ты это говоришь?

- Это долго объяснять, госпожа моя, но поверь воину: тебе надо спасаться.

- Тебе, сказал ты - но как я оставлю отца?

- Я понимаю тебя, - мягко сказал Маэлнор, - но кто-то должен уйти первым. Твой отец останется здесь и будет биться до конца, а королеву и братьев я постараюсь убедить… но нам нельзя терять времени! Собери женщин, детей, и уходите в леса, к Тейглину - как можно дальше!

- Сыновья Феанора после битвы не пощадят никого, - добавил я.- Я знаю… знал одну эльдиэ, вся семья которой погибла в Альфлонде под мечами воинства Феанора.

- И сюда идут те из них, кого больше всего надо опасаться,- произнес Маэлнор. - Келегорм и Куруфин, которые не забыли Берена и Лютиен, а с ними Карантир Темный, коему жалость неведома.

- Но что я скажу отцу?- испуганно спросила Эльвинг.

- Ничего не говори,- ответил Маэлнор. - Ты все равно не успеешь. Уходи как можно скорее и возьми охрану, - и поспешно добавил, - мои друзья - опытные бойцы. Когда ты увидишь меня вновь, рядом со мной будет твой отец, живой и невредимый.

- Хорошо, - растерянно ответила Эльвинг. - Я сделаю так, как ты просишь, Маэлнор. Но ты обещаешь.....

- Обещаю, - ответил Маэлнор, неловко потянул к себе ножны и коснулся губами клинка. И по тому, как глядел он в тот миг в глаза царевны я узнал, что сердце его не свободно.

Нолдор подошли к Менегроту вскоре после заката. Все синдар, кто в силах был поднять меч, вооружились и тревожно ждали. Диор встретил Нолдор в тронном зале, и мрачная торопливость была в их движениях. «Мы пришли сюда за тем, что принадлежит роду Феанора по праву. Отдайте нам Сильмарилл по доброй воле, и мы уйдем, не причинив вам вреда. Иначе мы возьмем его силой!» Проговорил, не озаботившись малейшим приветствием, воин в темной одежде, суровый и мрачный, несколько похожий на Служителей. Маэлнор сжал мое плечо и показал на говорившего Нолдо: «Карантир....». Диор же словно шагнул навстречу неизбежному бою: «Для того ли страдали мои отец и мать, для того ли их предали вы, Куруфин и Келегорм, для того ли погиб мой дед, чтобы я отдал разбойникам то, что стократ оплачено слезами и кровью? Если вы имели когда-нибудь право владеть Сильмариллом, то давно уже потеряли его из-за бессмысленной темной своей жестокости!»

Ответ Карантира был краток и жесток: «Вы выбрали». И Нолдор бросились в атаку. Ночью немного было проку от лучников синдар, и мгновенно боевой строй войска сыновей Феанора врезался в нестройные их ряды. А дальше произошло именно то, чего мы опасались - в ближнем бою нолдор были много сильнее жителей Дориата, и нас оттесняли все дальше вглубь Менегрота. Впервые в своей жизни я поднял меч на эльфа, но в тот миг даже Мелькора я, наверное, ненавидел меньше.

Диор, окруженный стражами, оставался в тронной зале, и я хорошо помню, как он обернулся к нам - в руках его засиял Аранрут, меч короля Тингола, из-под мантии вновь блеснул Наугламир... Нам ненадолго удалось задержать нолдор в дверях, а когда нас отбросили, Маэлнор что-то крикнул мне и показал рукой в сторону трона. Действительно, в стене была видна дверь, которая, несомненно, вела в какой-то потайной ход, туда и отступали мы под натиском нолдор. Маэлнор бросился к двери, чтобы ее открыть, а оставшиеся образовали полукруг рядом с ней. И тут в бой пошли сыновья Феанора. Келегорм бросился на Диора, Сиэнор, бившийся слева от Государя, скрестил меч с Куруфином, а мне, стоявшему справа, достался Карантир.

Он был достойным противником. Мой меч был легче и чуть длиннее, но сын Феанора оказался куда лучшим бойцом, чем я, поэтому мы бились на равных. Но вскоре я заметил, что не успеваю за ним - я мог отбивать его удары, но не разу не удалось мне прорвать его тяжелую, вязкую защиту.

Краем глаза я увидел, как Келегорм падает, пораженный Диором в грудь. В тот же миг, между мной и Карантиром, мгновенно атаковавшим Диора, вклинился какой-то Нолдо. Я успел отстраниться, и его удар лишь оцарапал мне плечо, я же пронзил его насквозь. Я не знаю клинка лучше Митвинга, и не видел брони, которая перед ним бы устояла. Повернув голову влево, я увидел, как Карантир, наклонившись над телом Государя, срывает с него Наугламир. Обезумев от ярости я обрушил меч на его плечо, но клинок остановился, лишь достигнув груди. Карантир рухнул на тело Диора, я вырвал из его руки Наугламир и тотчас застегнул на шее, чтобы освободить руки.

Я видел, как на Сиэнора сбоку бросился нолдо. Страж парировал его удар, но в тот же миг меч Куруфина пронзил его. Сын Феанора оглянулся - и тут на груди моей вспыхнул проклятый камень - точно позвал. Нолдо оттолкнул соратника и бросился на меня. После первых его ударов я понял, что встретил свою смерть. Он был быстрее меня, сильнее и точнее.

Я поскольнулся в луже крови, упал на груду тел, и это спасло меня от удара, который отбить я уже не успел, но Куруфин, взъерошенный и горящий, неспешно отступил, замахнулся для последнего удара - и тут я нащупал левой рукой рукоять Аранрута, который Диор выронил, падая - и успел встретить удар мечом Государя. Нолдо снова промахнулся, и тогда, поднимаясь, я вложил остатки умения в двойной удар. Митвинг ему удалось отклонить - и я был рад, что сын Феанора пал от мести Аранрута, пронзившего нагрудник и кольчугу.

Я поднялся, отступил и очутился рядом с Маэлнором. Он увидел Наугламир. И толкнул меня в сторону двери. Поверил… Мы обменялись коротким прощальным взглядом, из тех, что не забываются, и я побежал по потайному ходу, а Маэлнор, развернувшись, с улыбкой встретил нолдор. Ход был узкий, так что, я думаю, многих увел за собой в чертоги Мандоса лучший среди воинов нашего народа.

Я бежал по коридорам дворца, не выпуская холодеющего Аранрута. Кое-где помещения уже были охвачены пламенем. В Менегроте было много факелов, в бою они падали на ковры или мебель... И все же я точно к полу прирос, когда огонь прянул мне в лицо из-за темной низкой двери - что вела, как я помню, к той части дворца, где прятались женщины с детьми. Но я понимал, что оставить здась хоть сколько-нибудь из того времени, что для меня ценой своей крови выиграл Маэлнор, значит геройски погибнуть в Менегроте. А я должен был найти Эльвинг и сохранить Сильмарилл.

На мое счастье, нолдор не озаботились должным образом перекрыть выходы - они и встречались мне по дороге, небольшими увлеченными погоней группами. Я не раз бывал в пещере Нарви, да и в Ангбанде переходы порой были весьма замысловаты, так что я не чувствовал себя потерявшимся в сплетениях коридоров Менегрота, чего нельзя было сказать о нолдор. К тому же, я ожидал встретить их, а они удивлялись, натыкаясь за неожиданным поворотом на эльфа с двумя мечами и призывно сиявшем на груди Сильмарилом.

Мне удалось пробиться наружу, зимняя ночь и чаща были моими верными союзниками, ибо нолдор тяжелее вооружены и непривычны к лесам. Я бежал на запад, забирая к северу, следуя пути Эльвинг. Я видел: она все-таки ушла незадолго до битвы.

Наконец, когда шум листвы перестал сливаться с тяжелым биением крови в висках, я услышал голоса, и без колебаний повернул к ним - это могли быть спутники Эльвинг, или же другие дориатские эльфы, что успели бежать, но уж наверное не нолдор. Я накрыл камень ладонью и вышел на поляну, где меня, похпже, ждали.

В сгрудившейся шелестящей толпе я различил серебристое одеяние Эльвинг. Она испуганно уставилась на меня, разглядела Наугламир и зарыдала. А у меня, как обыкновенно, не было правильных слов. Тогда я вспомнил Маэлнора, и выговорил:

- Я понимаю, Эльвинг, каково тебе сейчас. Но все же выслушай меня. Раз твой отец мертв, ты наследуешь ему. - Я подошел к ней, положил Аранрут к ее ногам и снял цепляющее, колючее ожерелье. - Тебе теперь принадлежат и меч, и Наугламир. - Я застегнул ожерелье у нее на шее - озябшие пальцы скользнули вдоль прыгающего крючка.

- Как же это, - без голоса сказала она и отстранилась. - Маэлнор обещал…

- Маэлнор сдержал слово. Он пал рядом с твоим отцом. Если бы не он, меня бы не было здесь. - Я замолчал. Постепенно безумие боя оставляло меня. Я не мог собраться с мыслями.

- А мать… а братья?

- Если…- я осекся. Я не мог утешить ее. Потому и не пытался. - Я разыщу их. И приведу сюда, если смогу.

С вдохновением боя меня покинули остатки сил, и напряжение воли достигло предела. Я вскочил и, опередив любое их намерение, скрылся в лесу - спешил на восток, где уже было видно зарево Менегрота.

Вышло так, что я приник к плотной коже старого дерева и замер прежде, чем разглядел, что сумерки над тропою сделались тяжелее и гуще и сплелись в мутные силуэты. Нолдор о чем-то переговаривались. Я вслушался и различил: «…за нашего господина.... для детей этого полукровки». Уж не государя ли Диора, подумал я. Если они живы, то где-то недалеко. Если же нет… то эти не успеют уйти к тому времени, как я найду тела убитых.

Я снова прислушался, отделил в шелесте и стоне леса, отчетливые движений троих солдат, уходящих к Менегроту, негромкий жалобный вздох - двинулся на этот робкий прерывистый звук, к югу, и в сплетении ветвей поваленного дерева обнаружил двух скорчившихся детей. Я бросился к ним, и немудрено, что при виде меня дети закричали от страха, хотя даже не попытались бежать. Я медленно, как к диком зверку, протянул к ним руку, сказал негромко: «Не бойтесь, ребята, я не причиню вам зла. Я хочу вас вывести отсюда в безопасное место. Идемте!»

И нескоро дрожащие пальцы коснулись моей ладони. Я поднял их и повел. Они, похоже были так напуганы, что не различали, куда их ведут, и для чего, и неудивительно было им в этот вечер не доверять незнакомому воину, которых шел позади них, обнажив клинок. Я их пропустил вперед оттого, что сам мог избежать удара в спину, а вот им это вряд ли бы удалось.

Голова была словно свинцом налита, глаза снаружи жег едкий дым, а изнутри - память о пламенеющий коридорах, горящем черном взгляде Куруфино, огненном прикосновении Наугламира. И многократно я напоминал себе, что в лесу, полном врагов, оплошность смертельна, а время оплакать погибших у меня найдется. Но верно говорят, что смертельны ожоги памяти…

Я услышал сзади шорох, схватил детей и вжался в дерево. Эльф, один и налегке. Значит, не Нолдо. Тем лучше, на мне и так немало было крови. Я столкнул детей за случившийся рядом лохматый куст и обошел дерево, чтобы глядеть за дорогой. Вскоре я увидел силуэт и подобрался, готовясь к прыжку. Облака вдруг выпустили луну, небольшая поляна утонула в белом мертвом свете, облившем пришельца и… я не поверил своим глазам.

- Дэль! - крикнул я, выходя из тени.

- Эльглин! - Спокойно и ясно отозвалась она. - Наконец-то! Я уж отчаялась разыскать тебя в пылающем городе!

Платье ее было порвано и подвязано наспех, на лице запеклась кровь. Дэль проследила мой взгляд и улыбнулась, коснувшись темной корки на щеке:

- Я вытащила раненого из-под стены, но сверху на нас посыпались камни… Знаешь ли, Менегрот в огне, западная стена вовсе рухнула...

Я смотрел на нее и не видел. Перед глазами моими все сгущался туман, спотыкались корявые мысли, после я услышал собственный голос:

- Что с женой Диора?

- Говорят, будто она ушла встречать мужа и детей к чертогам Намо, - Дэль приблизилась и протянула ко мне руки.

Я чувствовал себя как согнутая до предела ветка - надави еще чуть, и только щепки полетят... Слишком много было потеряно и разрушено в тот день… Впервые меня не слушались ни мысли, ни тело. Я обнял ее, и тогда чувства тоже отказались повиноваться мне. Я смотрел на деревья и не видел их, слышал ее голос и не разбирал слов.

Время шло мимо нас, и вдруг Дэль отпрянула и тихо вскрикнула. Я развернулся, ожидая увидеть врага, но позади лишь метнулся шорох. Проследив взгляд Дэли, я различил меж веток упавшего дерева бледную перепуганную ребячью рожицу. Вот прекрасно - забыл о детях!

- Не бойся, Элурэд, выходи! Или это ты, Элурин?

Братья нерешительно переглянулись, затем вылезли из своего укрытия. Дэль с удивлением смотрела на них. Я же задумался о намерениях Нолдор. Они наверняка решили бы прочесать лес, полагая, и вполне справедливо, что кто-то из Синдар мог вернуться.

- Нам надо уходить, и немедля.

- Чего ради? Кто станет искать нас на пепелище Менегрота?- изумилась Дэль.

- Тебя - не будут. Но я-то, а особенно эти двое - лакомая добыча для Нолдор.

- Отчего же?- Дэль с состраданием глядела на перемазанных в лесной зимней грязи, замученных ужасом детей.

- Это сыновья Диора, - отрезал я. Во мне нарастало раздражение. - Обо всем рассказать я после успею. А сейчас - вперед, на восток. Ты пойдешь первой, они - за тобой, а я прикрою вас сзади.

Дэль отвернулась, но сделала так, как я сказал. Уже в предрассветный час я заметил, что дети дольше идти не могли, да и я начал чувствовать усталость. У ручья, мы свернули, прошли по воде шагов двести, и, перейдя его, устроились под большим деревом. Элурэд и Элурин сразу же заснули в обнимку между толстых мшистых корней, Дэль прикрыла их плащом, наспех умылась в ручье, забралась в ложбинку меж корнями и принялась выжидательно на меня глядеть. Я коротко объяснил ей про близнецов и устроился в корневом переплетении у самого ствола.

- Почему ты оставил меня среди леса? - Мирно, но не без упрека сказала Дэль.- Нелегко мне было в одиночку миновать нолдорские полчища!

- Потому, что я шел в бой. Тебе не терпелось умереть? - Я сорвался. Ей, видите ли, не нравилось оставаться одной… - Зачем ты пришла в Менегрот?

Дэль вздрогнула и прижалась к большому корню, и сказала тихо и виновато:

- За тобой…

- Под мечи Нолдор? Мне казалось, память должна бы предостеречь тебя!

- Пока я добралась ко дворцу, бой уже кончился, - тихо сказала Дэль. - Не сердись. Меня приняли за одну из Синдар, и ничего плохого не сделали… - в ее глазах стояли слезы.

- Прости, - я наконец-то взял гнев за горло.- Но пойми, если бы ты погибла, мне незачем было бы жить.

- А коли так, - она через силу улыбнулась,- хорошо же ты обо мне заботишься…

- Что было делать? - Я смотрел ей прямо в глаза. - У меня не было выбора.

Дэль замолчала, будто считала разговор оконченным. Но у меня оставался еще один, самый важный, вопрос:

- Мэльда, ты любишь меня?

Дэль опустила лицо, уткнувшись во мшистый корень и тихо рассмеялась:

- Я не знаю смысла этого слова. Но все время выходит так, что ты бежишь от меня к подвигам, а я за тобою. Значит получается, что да…

Вместо ответа я прижал ее к груди. Никогда больше я не хотел с ней расставаться. Наши лица сблизились, и губы слились в тихом поцелуе.

Дэль вскоре уснула. Я же всю ночь просидел, прислонясь спиной к дереву. Теперь надо было не только уходить от встречи с орками или другими слугами Темного, что, впрочем, к югу-востоку от Дориата не представлялось сложным, но и не нарваться на Нолдор. И, самое главное, мы были опасными спутниками для детей, как и они для нас. Лучше всего было бы их оставить в безопасном месте. Идти к Гаваням через весь западный Белерианд неразумно, в Оссирианде же их не смогут защитить. Оставались лишь земли за Эред Луин… Ну конечно! Маэлнор говорил, что некоторые из Стражей, когда-то последовавших за ним на запад, жили в горах чуть к востоку от Великой реки. Там никто и не подумает искать сыновей Диора. Да и мы сможем найти там приют на время.

Остаток ночи прошел на удивление безмятежно. Когда Дэль неспокойно зашевелилась, проснулась, и начала оглядываться, я притворился спящим. Вторая ночь, которую проводишь, не сомкнув глаз, не прибавляет сил, но отдохнуть мне удалось, а Дэли без того хватало тревог. Правда, стоило ей только окликнуть меня, и я вскочил, как подброшенный. Я развел небольшой костерок, Дэль пошепталась с деревом, набрала в ямке у его корней каких-то разлапистых грибов, и мы принялись жарить их. От сытного запаха проснулись близнецы, не разобравшись спросонья, покорно поели и напились из веселого ручейка. Потом я начал тщательно уничтожать следы нашего пребывания.

- Куда мы пойдем?- спросили они вместе, когда я закончил.

- Туда, где нас никто не подумает искать- на восток, за Голубые Горы, - ответил я.

- А это далеко?

- Если идти быстро, то не очень. А если медлить, то далеко, - я улыбнулся,- Вперед, в путь. Нам побыстрее надо покинуть этот лес, здесь небезопасно.

Когда мы уже тронулись, Дэль тихо спросила у меня:

- Куда в действительности мы идем?

- Помнишь, я тебе рассказывал о поселении Стражей в горах близ Куйвиэнен? Туда и лежит наш путь.

Мы должны были оставить там сыновей Диора, и, может быть, найти приют и покой. Мне тогда больше всего хотелось покоя....


Дэль поворошила в костре несгорающие ветви, так что сноп искр с озорным треском вылетел в лицо Эльглину, тот, охнув, закрылся рукой, а Дэль засмеялась:

- Хорошо же ты подчинился желанию! Не прошло и трех лет, как мы снова странствовали путями Средиземья, и сын наш Элион родился под взглядами звезд Куйвиэнена, и путешествовал первые годы на руках Эльглина. Многое повидали мы прежде, чем надолго - почти что на десять лет, не приютили нас светлые рощи Запада... там, светлым утром мая родилась Ранаэль, навсегда для меня маленькая... Она была совсем крошкой, когда... Нет, рассказывай сам!

Эльглин долго молчал, глядя в костер, собирался со словами и мыслями, и никто не прервал нетерпеливо его горестной грезы, и голос его был полон страдания, когда произнес он тихо и виновато:

- Что-то не то творилось в природе, и видел это не я один. Чаще прежнего взгляды устремлялись на запад, ведь именно там зарождался трепет, отзывавшийся во всех уголках Арды. Началось все вскоре после того, как на небосклоне родилась яркая новая звезда, точно Сильмарил зашвырнули в небо. Но если Камень и вправду сиял в небесах, то, значит, кому-то удалось достигнуть Валинора, а, коли Валар мощью своей вмешиваться не желают, значит - война.

Кто в Арде мог устоять против Валар? Моргот, и тот не осилил бы всей их мощи их - сильный собственной слабостью, сожравший себя в собственным ненужным страданием, и перетрусивший при звуках рога благородного эльфа. Да и армии Запада наверняка во много раз превосходили войско Твердыни, хоть бы и оправившееся после потерь Нирнаэт. Значит- поражение.

А победителям жалость неведома. Мои ученики с возмущением рассказывали о том, что творилось в Хитлуме, хоть и бывали они там редко, и видели, скорее всего, лишь малую долю всех бесчинств. Не говоря уж о Дориате....

Ангбанд разрушат до основания, защитников перебьют - гибель орков меня не то, чтобы беспокоила, но другое дело - люди, присягнувшие Темному Владыке. Многие из них отличались бессмысленной жестокостью, даже какой-то странной страстью убивать, но ведь не все, и достойно ли призывать их к ответу за выбор, сделанный предками.... Погибнут непременно их женщины, и дети - с чего щадить темные отродья тем, кто сам потерял родных?

В общем, мое место было среди них. Хотя бы во имя тех, кто не вернулся с Нирнаэт.

Странно и весело было мне сознавать, что иду на смерть в любом случае. История с Сильмариллом вряд ли забылась, и я всерьез мог рассчитывать разве на то, что в битве с превосходящим по мощи врагом каждый воин на счету. И не темная мощь Ангбанда звала меня, и не исполненный горечи взгляд Артано видел я в каждой звезде, как поет об этом глупый Эргиль, просто я должен был быть с ними, потому что иначе всему прочему во мне невелика цена.

Дэль ничего не должна была знать. После горького пламени Дориата, она не отпустила бы меня, а я не имел права распоряжаться ее жизнью, как своей. Оставить детей было не на кого, а тащить их собой в жерло боя...

Выход я вскоре нашел, и отправился проведать Элуреда и Элурина в землях около Великой Реки. Это объясняло все: почему иду один - путь безопасен, а Ранаэль еще мала для подобных путешествий, почему налегке - там я найду все, что необходимо.

Отпустила меня Дэль на удивление легко, даже не просила взять ее с собой. Я не лгал ей и действительно сначала заглянул в земли нандор. Сыновей Диора я узнал только потому, что во всем поселении они были единственной неразличимой и неразлучной парой. Они очень изменились, возмужали, и все равно различать их удавалось лишь тем, кто видел их не первый год, да и то не всегда. Лишь этим двоим я и рассказал о том, что собирался делать, взяв с них взамен обещание, что дальше них мои слова не уйдут.

Когда я добрался-таки до Твердыни, Ангбанд напоминал растревоженный улей. Армии запада уже высадились на берегу Белерианда и стремительно продвигались вглубь, а все, кто остался в живых, стремились к пикам Тонгородрима. Здесь должен был состояться решающий бой, исход которого, правда, всем и так был ясен. Один за другим на восток уходили те, кто не мог сражаться, а прочие мрачно готовились к грядущему.

Я скорее намеренно, чем случайно, попался одному из патрулей. Полагая, что я много что могу рассказать, меня незамедлительно доставили к тому, кто руководил обороной. Как я и предполагал, им оказался Артано. Он сильно переменился, осунулся, горбился, как раненый, пылал от внутренней боли, точно подрубленное дерево с тлеющей сердцевиной...

- Оставьте нас! - Резко приказал он моим конвоирам и, едва дождавшись, пока хлопнет дверь, вскочил, подошел ко мне. - Итак, ты вернулся. Могу я узнать, зачем?

- Твои люди напрасно отрекомендовали меня лазутчиком, - сказал я, стараясь не опускать взгляда. - Я не на стороне эльфов запада. Я хочу защищать Твердыню.

- Ты переменился. Сколько я помню, перед Нирнаэт ты был готов на все, лишь бы не идти в бой... Что же движет тобой сейчас?

- Ты тоже переменился. А я во многом виновен перед теми, кто погиб в той битве.

- Всего лишь? Мне кажется, на тебе лежит еще один проступок. И вот за него ты хоть сейчас можешь расстаться с жизнью, - Артано говорил совершенно серьезно, и я легко представил себе, как он сейчас крикнет, едва расцвеченым скучным голосом: «Прочь его отсюда» - и все.... Поэтому я спросил:

- Ты говоришь о Сильмарилле?

- Именно. Зная тебя, я могу предположить, что ты пробрался в Менегрот с благородной целью его защитить. И в том, что камень оставался с Диором, пока он был жив, я не сомневаюсь. Как и в том, что нолдор бились за него не хуже, чем мы сейчас - за Твердыню. Тайрэ, который, к слову, до сих пор простить тебе не может того, что почти месяц, связанный, пролежал на полу темницы, так вот, будь он с тобой, толку было бы не больше. Что бы он о себе не думал... - Артано хмыкнул так явственно, что мне живо представилось, как Тайрэ бьется у ног Моргота, крича что именно, да как ловко он сделал бы, если бы его гадкой хитростью не осилили свихнувшийся от ненависти эльф и умирающая от боли девушка.... Артано, помедлив, сказал резко: Значит, камень унес ты. Тогда ответь мне, верный защитник Твердыни, как Сильмарил оказался у Эльвинг, и куда ты делся после?

- А что ты хочешь услышать? - Врать ему не было охоты. - Если все было так, как ты описал, то что я могу сказать?

- Хорошо, что ты все понял. Если бы не битва, Мелькор сам охотно побеседовал бы с тобой. - Глаза Артано сузились и полыхнули как в старые времена. - Сейчас ты можешь хотя бы умереть, как подобает. Итак, ты хотел защищать Цитадель?

- Да. И не отказываюсь от своих слов. Потому что если бы не битва, ваши орки еще долго искали бы меня в Средиземье...

- Хорошо, - неожиданно мирно сказал Артано. - Отдаю под твое начало всех, он хрипловато подчеркнул это,- людей. Они о тебе слагали легенды, что ж, твое появление поднимет их боевой дух до небес.

- Ты так доверяешь мне, Артано? - Уж слишком легко мне достался этот пост. А ведь от людей зависит при осаде немало... Неужто у них и вправду так мало воинов?

- У меня есть все основания. Дэль и не подозревает об опасности, которой она подвергается в случае чего.

- Почему ты вспомнил Дэль? - У меня потемнело в глазах.

- Я разве тебе не сказал? Она пришла сюда пару дней назад, но у нее хватило ума попасться мне, а не Служителям. Я сказал ей, что ты в разведке, полагая, что и подтвердилось, что ты появишься со дня на день. Элиа тотчас бросилась ей на шею... Успокойся, - брезгливо добавил он, - ей никто не причинил зла. А если бы кто и постарался, я бы ему не позавидовал, ибо твой сын унаследовал твое воинское искусство.

- Могу я увидеть их?

- Конечно, - он усмехнулся.- Если бы не дела, я бы сам не отказался посмотреть на вашу встречу.

На этом и закончился наш разговор. Дэль я так и не увидел: Артано послал меня в дальнюю разведку. Я верил ему. Он редко лгал, а сейчас и незачем было. В пути я мельком видел Серкэ - склонившись почти до земли, он трогательно отирал пот с лица какого-то раненого.... Когда я вернулся, людей в Твердыне заметно поубавилось, причем уходили и бойцы. Когда я спросил у Артано, тот резко ответил, что имеет приказ отослать всех людей, кроме Воинов Твердыни. Ему все это явно не нравилось.

Да и времени почти не оставалось. Когда войско запада остановилось на краю Анфауглита, еще не все ушли. Всю ночь тянулась вереница телег и повозок, а на рассвете, когда армии запада уже начали брать Твердыню в кольцо, ушел последний отряд. Он был больше, чем любой предыдущий и на две трети состоял из бойцов, ведь тяжесть арьергардных боев падала именно на него. В составе конвоя были не только люди, но и орки. С ним ушли и мы с Артано, а также, к моему удивлению, Тайрэ - единственный из Служителей, кто не осталсся в Ангбанде. На окаменевшем, со стиснутыми до синевы зубами лице его было ясно начертано, что он получил категоричный приказ уйти.

Увидев меня, он выхватил меч и полетел на меня с криком:

- Предатель!

А потом все было, как у Менегрота. «Чем теперь ты заслужишь доверие?» - «У нас каждый меч на счету, старые счеты подождут» - «Не думай, что я тебе поверю» - «Тебе не приходится выбирать».....но Сиэнор был мудрее. А Тайрэ сказал:

- Ты умрешь от моей руки, - и ушел.

Мы отступали. Недаром в последнем отряде оставили лучших из лучших, но и эти гибли под натиском наших противников. После каждого боя мы догоняли отряд, шедший впереди нас, и оставляли там раненых. Не всех. Многие, даже получив нелегкие раны, отказывались оставаться и уходили с нами вновь, на верную смерть. Мы же находили место получше и ждали, пока нас не нагонят отряды победителей. Таковы арьергардные бои.

Каждая смерть Человека раной запекалась на моем теле. На счету любого из них был не один десяток боев, я когда-то учил их дедов и прадедов, я теперь пришел, чтобы вести их, и не в бой - на верную, бессмысленную смерть, и не так все это должно было быть - увы, для того ли когда-то Стражи охраняли некогда Долину спящих людей? Но воинам Твердыни все равно и.... и я бился против своих сородичей, возглавляя отряд.

Арьергард шел тремя группами. Я вел центр, слева был Тайрэ, справа - Артано. Почти все люди шли со мной. Эти суровые воины, похоже, радовались тому, что именно на их долю выпадали тяжелейшие испытания.

Отряд редел, но и противников стало меньше. Все силы были прикованы к уступам Твердыни, так что против нас было брошено не так уж и много. Мы быстро уходили на восток, и, казалось, отрывались от преследователей.

Но едва мы решили, не веря еще, что с боями на сегодня покончено, как дозорные заметили еще один отряд. Эльфов вперемешку с людьми, составлявших его, было вдвое больше, чем нас. Я прикинул, насколько далеко мы от Ангбанда, и понял, что этот бой, скорее всего, последний, ибо вряд ли Светлые, стремясь в первую очередь взять Твердыню, послали свои силы так далеко на восток.

Нас настигли как раз в тот момент, когда мы сблизились с повозками, чтобы оставить раненых. У нас было очень мало времени, чтобы перестроиться, и мы заняли позицию между двух холмов. Если что, мы смогли бы подняться на один из них и организовать оборону, так что мы были не в худшем положении. Нам важно было не пропустить их.

Тот, кто вел наших противников, не лучшим образом разбирался в военном деле. Ударь они тотчас со стороны заката и удержись они справа, они могли бы занять оба холма, и тогда нам, в окружении, да еще и в низине, пришлось бы худо. Они же, воздев мечи, обрушились в самый центр.

Почти сразу я понял, что наш строй рассекут. Удар пришелся как раз там, где мой отряд сомкнулся с отрядом Артано. Майя тоже понял это и приказал своим отойти. Я повторил его маневр и атака пришлась почти что в никуда. Тайрэ не терял времени даром и занял один из холмов. Я бросил своих туда же, не без оснований считая, что Артано о себе позаботится.

И здесь сразу открылись все достоинства нашей позиции. Светлые шли в гору и потому не могли пробить наш строй одним наскоком. Конечно, они продвигались вверх, но за каждый шаг платили щедро. Ярость боя застилала им глаза и мешала понять очевидное - атакуй они почти незащищенные повозки, и нам бы пришлось принять удар на равнине, где их численность сыграла бы роковую роль.

Вскоре они дрогнули. И тем выбрали себе смерть - с двух холмов, на остатки врагов скатились наши бойцы. Оставшиеся в живых эльфы попытались было построить круговую оборону, но были тотчас сметены обезумевшими от ран и долгой, перегоревшей усталости, моими людьми.

Наши потери... тоже..... Почти все люди полегли в этом бою. От отряда оставалось меньше трети, я долго не мог отвести взгляда от груды мертвых тел, но времени терять было нельзя, а потому оставшиеся в живых поспешно шли вниз, чтобы оставить место битвы как можно скорее. Я, казалось, остался один на холме. И тут кто-то тронул меня за плечо.

Я обернулся и увидел измученного, окровавленного Тайрэ, с обнаженным мечом и горящим взглядом. Он искал кого-то, оказалось - меня, и конечно же, с речью... «Когда мы уходили, твоя жизнь была нужна всем нам. Но ты предал Учителя и его дело, как бы хорошо ты ни бился. Ты ответишь за свои дела, потому что время пришло». Я промолчал, и он бросился на меня.

Мне непросто было отражать его удары. Он многому научился с тех пор, как одного выпада мне хватило, чтобы ранить его. Но тотчас выяснилось, что Тайрэ устал гораздо меньше меня, и к тому же, стоял выше по склону, а мне попросту не до него было. Слишком сильно был воздух пропитан предсмертными вздохами моих людей....

Краем глаза я увидел, как метнулось что-то, Тайрэ дернули вбок, с криком «Не смей!» А дальше произошло ужасное. Она схватила его за правую руку. Я сделал выпад, целясь ему в кисть, я не хотел его убивать. Но он с невероятной, невозможной быстротой шагнул в сторону и, развернув Дэль лицом к себе, толкнул ее на меч. Удержать удар я уже не успел…

Я обезумел от ужаса - и выдернул клинок. Дэль... я не стану об этом рассказывать.... Дэль.... прижала руки к груди и упала. А Тайрэ, отбросив ее ослабевшее тело, кинулся на меня, вкладывая всю силу в удар, и не мог, и не хотел я отражать его...

Огненнная боль пронзила меня, но я устоял, и бросил клинок вперед, острие Митвинга пробило нагрудник и кольчугу, как ткань, и прорвало врага, как тряпку, Тайрэ недоверчиво посмотрел на меч, торчавший из его груди и рухнул на спину, вырывая рукоять из моей разом ослабевшей руки. А я помню совершенно точно, что рухнул лицом вниз, и должно быть, ненадолго потерял сознание, потому что, открыв глаза, я увидел алое небо с золотым глазом Сильмарилла и бескровное лицо Артано. Наверняка он видел наш поединок, тщеславно подумал я. Наши взгляды встретились напоследок, и не хватало моей силы против его. «Плохой же из меня боец, Артано…» - сказал я. -«Ты уже ничем не поможешь, так уходи, не рискуй временем. Возьми мой меч, отдай сыну...»

Он ушел, так и не сказал ничего на прощанье, а мы лежали на холме, и долго не было смерти, Дэль подползла ко мне, заливая траву кровью, а потом вдруг оказалось, что рядом плачет маленькая Ранаэль, и я не мог выдавить ни звука, а Дэль приподнявшись, оперлась о меня и обняла ее, и стала говорить что-то про то как мы уходим, и как будем ждать ее на вечной дороге, и все не могла совладать с хлещущей изо рта кровью, но ни разу не застонала от боли, а потом Ранаэль переползла на меня, я чуть прокусил губу насквозь, но смолчал и потерял себя в раскалившемся воздухе, потом долго не было ничего, и я кажется открыл все же глаза, но было уже зря, хотя слух еще действовал, и колотился мне изнутри в виски звонкий Квенья сурового воина «Откуда здесь дитя», и милый голосок дочери «Дэль, моя мама, ушла».... и «Дэль? «Идущая»? Значит, ты дочь странницы?» Я с трудом разлепил губы, которых не мог уже отличить, и позвал, но было поздно....

- Как же, помню! - Воскликнул Миргулдир. - Ведь это я подобрал ее! Должно быть, Саурон не стал возиться с ребенком, а Элиона забрал с собою в Мордор... Ранаэль вашу воспитала моя сестра Гилита, и девочка вправду сделалась странницей!

- Что ты знаешь о ней? - Дэль вскочила порывисто, словно еще веря времени. - Где она теперь?

- О том надо спросить государя Эльдариона....


1 Рази врага!

2 Темные меченосцы!

3 К бою! (Пусть начнется битва)

4 Слава Мелькору!

5 Твердыне мрака стоять!



Текст размещен с разрешения автора.