Два черных лебедя чертят замысловатые узоры на воде. Время от времени один из них грациозно опускает голову в воду, потом в воздухе на мгновение бьется в серебряных отблесках рыбешка. И снова - величавый танец огромных птиц.
Среди камышей мелькает серое платье. Гибкая женская фигура скользит, едва задевая звонкие стебли, легко ступая среди озерец оставшейся от разлива воды. Время от времени женщина наклоняется и, помогая себе деревянной лопаточкой, вытаскивает из жидкой грязи прозрачно-белый, волокнистый клубень. Добыча споласкивается в реке и кладется в корзинку, покачивающуюся на сгибе локтя охотницы.
Подол серого платья даже не замочен. Кочки не уходят в воду под тяжестью ступающей на них женщины. Черные волосы, небрежно закрученные узлом, мотаются за спиной при каждом наклоне. Грезы плывут в серых глазах, а руки работают. Корзинка быстро наполняется.
Когда белесые клубни начинают выглядывать из-за бортиков корзины, женщина заканчивает работу. Она выбирается на тропинку, вьющуюся вдоль реки, аккуратно подправленную бревнышками там, где весенний разлив повредил ее. Охотница распускает волосы, и они смоляным водопадом рассыпаются по спине, похожие на длинный плащ. Пружинистым плавным шагом она направляется вперед по тропинке. Видения не уходят из ее взора; ее глаза серебристы и бездонны. Босые ноги ступают осторожно, но уверенно. Видит ли она, где идет? - неважно. Ее грезы хранят ее.
Она идет, и укорачивается ее тень, спешащая позади. Солнце все поднимается, теплое и совсем близкое. В вышине гомонят птицы. Серебряные глаза спокойно встречаются с яркими лучами светила. Женщина прикрывает корзинку рукавом от палящей жары.
Ее встречают пустеющие к полудню улицы Тириона. По белым стенам вьется зелень, яркой россыпью розовеют, синеют, желтеют диковинные цветы. Над городом висит густая, горячая тишина. Тянутся мимо узорные решетки калиток - ни одна не заперта, можно войти. Но женщина мерным шагом проходит дальше, беззвучно и бесстрастно, как призрак.
Из одного из домов доносится музыка, тихий смех. Женщина не замедляет шага и не оглядывается, но на лице ее мелькает горькая гримаса. Она идет дальше, дальше, к самому центру города, туда, где на краю площади высится огромный дом.
Дверь пропускает ее в прохладные сумерки, царящие внутри. Она уверенно поднимается на второй этаж, туда, где косые лучи солнца, льющиеся из окна, создают причудливо дрожащую радужную сеть. Там за прялкой сидит другая женщина. Она выше охотницы, ее толстая коса, черная с бронзовым отливом, кольцами вьется, ниспадая на колени. Но в ее карих, теплых глазах медленно плывут те же туманные видения.
Среброглазая садится рядом, не говоря ни слова, раскладывает добычу на низеньком столике, перебирает, чистит. Выкладывает на подоконник, на льняную тряпицу. Нежная водянистая мякоть быстро съеживается, темнеет. К заходу солнца это уже почти сухие мелкие катышки. Все это время женщины не обмениваются и взглядом.
Темнеет. Пряха поднимается, зажигает свечи. Среброглазая собирает подсушенные клубни, заворачивает в тряпицу, вывешивает за окно.
- У Финарато сегодня снова праздник, - говорит она тихо, в пространство. Ее голос глуховат, словно от невыплаканных слез.
- Им можно, - отзывается пряха; эхо ее фразы раскатывается по углам, как отзвук бронзового гонга - нежно и звонко. - Финарато имеет право смеяться.
- И Амариэ, - вздыхает охотница. Она идет по комнате, зажигает свечи. - Придет ли сегодня Мириэль?
- Она не сказала. А Индис у брата.
На лестнице слышны легкие шаги. Дверь тихо отворяется; на пороге стоит третья женщина. Она невысока, ее пепельные локоны дождем осыпают белое платье. Росинки бриллиантов мерцают в волосах.
- Приветствую, - тихо говорит она. Протягивает руку к пряхе. Та поднимается ей навстречу, ее синие одежды темны, как ночное небо. Пришедшая высыпает в ладонь пряхе горсть мелких сапфиров.
- Вот, - шелестяще срывается с ее губ, - это для тебя - для той накидки. Махтан сейчас просил передать, когда я мимо шла.
- Я поблагодарю его завтра, - пряха проходит через комнату, открывает шкатулку, стоящую на столике в углу, бережно укладывает туда камешки.
- Я пойду соберу ужин, - сообщает среброглазая и исчезает за дверью. Лестница отзывается ее шагам глухим шепотом. Две женщины остаются наедине. Хозяйка возвращается к своей прялке. Тонкая-тонкая, легкая как дыхание нить выходит из ее рук. Та, что пришла последней, присаживается к ткацкому стану, принимается за работу неторопливо - ей и впрямь некуда спешить.
Возвращается охотница, неся большое блюдо горячих лепешек. За нею следом идет еще одна девушка, в ее руках кувшин молока. Она ставит кувшин на стол и упархивает прочь. Рядом оказывается и блюдо. Среброглазая достает из поставца глиняные чаши - из белой, с голубоватыми жилками глины. Прервав работу, женщины усаживаются вокруг столика и медленно вкушают, превращая скромный ужин в королевскую трапезу.
- Арафинвэ зовет нас в гости, - все так же тихо говорит та, что в белом платье. - Ты пойдешь, Нэрданэль?
- А ты?
- Я - нет. Не хотелось бы встречаться с Индис... иначе как здесь. Лехтэ, а ты?
- Пожалуй, пойду...
- Так и я пойду, - бледно улыбается Нэрданэль. Обе они отлично знают: они придут к Арафинвэ лишь затем, чтобы выслушать от Финарато еще несколько слов о своих незабвенных, дорогих, родных... Лехтэ будет сидеть бледная, с полыхающим серебряной страстью глазами, впитывая каждый звук мелодичного голоса былого владыка Нарготронда - не замечая даже, как мучительно он старается сгладить горечь, гнев и обиду на ее супруга Куруфинвэ. А Нэрданэль устроится в уголке, с неизменным рукоделием, и Арафинвэ сам принесет ей кубок вина, ласково уговорит выпить, Индис присядет рядом, любуясь сыном и вместе с Нэрданэль горюя о тех, кто ушел... И то и дело, специально для них, обронит Финарато то там, то тут два-три слова о мудрости Нолофинвэ и об отваге Финакано, о прозорливости Марьарассэ и славе Макалаурэ, скажет о Келебримборе - так зовут в Срединных Землях сына Лехтэ...
- А я снова в Лориэн, - кивает пепельнокудрая. Ей, Мириэль Сериндэ, нечего слушать о Средиземье. Она бродит по лесам Ирмо, останавливаясь на той развилке, откуда ведет тропа к Чертогам Мандоса. Она подолгу глядит в золотистые воды очарованных озер. Ей некого ждать и не о ком слушать обрывочные рассказы. И муж, и сын ее до конца мира пребудут гостями Намо...
Только в когда-то шумном и многолюдном, а теперь скорбном и молчаливом доме на краю площади все светится окошко, затмевая даже могучий белый луч Миндон Эльдалиэва. Светится ясным желтым сиянием, как маяк для заблудившихся, потерянных душ; как напоминание о том, что здесь их помнят. Помнят и ждут.
Текст размещен с разрешения автора.