Долгие века ищем мы любовь по свету, А за нами – пыль да воронье... ... над обрывом дней гоним мы своих коней И летим к любви в крови... ... В поисках любви мы летим сквозь пыль столетий, На лету горим, забыв про боль. Из холодной тьмы воскресаем мы, Чтобы встретить вновь любовь. Любовь и Смерть, Добро и Зло... Что свято, что грешно – Познать нам суждено, А выбрать нам дано одно. "Любовь и Смерть"Белерианд, Первая эпоха.
Гэладан родился близко к полуночи. В момент, когда его первый крик огласил окрестности, с неба упало несколько звёзд: три или четыре на Западе и одна, самая яркая и крупная – на Севере. И брат отца, Хранитель Мудрости племени, обрадовался звездам Запада, но, увидя звезду Севера, нахмурился и ничего не сказал. Родившегося мальчика, здорового и крепкого, назвали Гэладан.
После смерти отца ребенка отослали на некоторое время в Дориат. Это показалось иным странным – второй брат вождя вряд ли мог надеяться стать королем. А эльфы брали на воспитание только наследников вождей, желая вырастить их истинными и верными им вождями. Но дядя маленького Гэладана был непоколебим в своем решении. Он не догадывался, что возможно единственный раз ошибся в истолковании знамения.
Совсем маленьким он едва не попал под копыта понесшей лошади и с тех пор недолюбливал лошадей, хотя верхом ездил прекрасно; а собак вообще ненавидел. Он не умел петь вовсе да и стихи складывать тоже не был мастер, но хорошо мог рассказывать прочитанное в книгах или сочинять истории сам. Сверстники его считали умником и часто просили объяснить какой-то урок.
Он рано вытянулся и окреп. Волосы его были темные, но не черные, а скорее пепельного оттенка. Глаза ясного чисто-серого цвета. Лицо приятное, красивое по мнению многих, с правильными и мужественными чертами, со свежим румянцем на чистой светлой, но всегда загорелой коже. Высокий и статный, с хорошей фигурой, скорее стройный, нежели коренастый, среди ровесников он отличался какой-то особенно благородной осанкой и чуть медлительным достоинством манер. В лице было то же достоинство. Он был, по крайней мере с виду, очень спокойным и сдержанным.
В Дориате Гэладан проникся беспредельным почтением к Свету и Эльфам. Он часами, словно завороженный, мог слушать эльфийские предания о сотворении Арды и песне Айнуров, о сильмариллах и исходе Нолдор – эти песни еще хранили горечь близких событий и утрат, а более всего любил песни о Валар. Они наполняли его душу ощущением великой тайны, непознаваемой мощи и силы, которой нельзя было не подчиняться. Подчинение было привычным делом: сперва строгая мать и суровый отец, потом дядя, недолюбливавший его, после властный старший брат, истинный герой в глазах мальчика – такой мудрый и могучий, редко снисходивший до разговора с неопытным мальчишкой. Гэладан не считал себя достойным говорить с ним иначе как с чуть раболепным почтением; также как и с прочими взрослыми племени. Оттого многие старшие считали его воспитанным, но глуповатым и наивным.
У Тингола все повторялось. Неопытный мальчик обычную для эльфов отстраненность принимал за нежелание общаться с низшим смертным, да еще таким неинтересным, как он. Эльфам же, даже Тинголу, восторженный человеческий ребенок был и приятен и лестен своим отношением к ним. Но они в своем неумении и нежелании разбираться в душах "этих смертных" не понимали истинной причины замкнутости и робости Гэладана. Истории о Враге Мира рассказывались ему, как и всем человечьим детям, едва ли не вдвое чаще прочих – эльфы опасались измены. Впечатлительного мальчика они пугали и заставляли еще больше тянуться к Свету Запада в его доступной ему форме – служении эльфийским владыкам любым образом, с мечом ли, с книгой.
Когда начальник одного из отрядов пригласил его в свой отряд – они патрулировали место слияния Сириона и Тейглина, охраняя его от орочьих банд, – Гэладан с радостью согласился. Это было так ново и привлекательно! И к тому же он мог так принести больше пользы своему племени и любимым наставникам – эльфам. Но всю жизнь провести так ему не хотелось бы и он уверял себя, что как только найдет дело себе и впрямь по душе, то уйдет из отряда. Но этого так никогда и не случилось.
Гэладан же вроде бы и не помышлял о женитьбе. Его подруги были именно подругами и не более. Девушки, любившие поверять ему секреты и спрашивать совета в своих сердечных делах, видели в нем лишь друга и не могли представить его чем-то большим, а другие... Гэладан был безупречно вежлив, внимателен и ласков, но зачастую сквозило в его взгляде что-то такое, впрочем, совершенно неосознанное, отчего самая красивая и уверенная в себе девушка вдруг чувствовала себя неумытой непроходимой дурой, плетущей неприличную чушь. Те же кто был слишком глуп, чтобы это понять – а таких было совсем немного, девушки племени Халет были еще и умны, – его не интересовали. В нем словно жила некая мечта, встречи с которой он терпеливо ждал. Приятели подшучивали, что его зачаровала какая-нибудь эльфийская принцесса, Гэладан вяло отшучивался. Сердце его было свободно.
Иногда на досуге он мечтал о том, как женится на некоей девушке, которую полюбит. Ему она представлялась красивой и непременно умной, говорящей по-эльфийски и знающей много баллад из истории, обязательно отличной стряпухой и вообще домоседкой, чтобы она скромно опускала ресницы перед всяким посторонним взглядом, а с ним... Впрочем, дальше некоего смутного представления о каком-то еще не вполне ясном удовольствии семейной жизни его мысли не шли – нравы в племени были необыкновенно суровыми и строгими. Некоторые сферы супружеской жизни не обсуждались в присутствии неженатых мужчин или незамужних девушек. Надо, правда, сказать, что молодые пары как-то сами прекрасно разбирались, что к чему.
А потенциальная невеста Гэладана подразумевалась еще и обладающей характером сильным и покорным лишь его и ничьей больше воле. Где же найти такой идеал он не думал, да и искать особенно не старался.
Леса Белерианда в эту пору изобиловали дичью, а реки – рыбой. Также созревало много вкусных плодов и следопыт жил в свое удовольствие, вволю купался и загорал, охотился. Не забывая о задании, он привычно-зорко следил за дорогами и птицами, но, как назло, за месяц он никого не встретил вообще. Иногда в его голову закрадывалась крамольная мысль, что никакого Врага-то и нету – почему вот Он, этот страшный Мель... ой, Моргот не спешит на него напасть и начать искушать? Отгоняя постыдную ересь, он думал, что, видно, не интересен и Врагу. Настроения это не поднимало, но зато успокаивало.
– Назови себя, странник, или умрешь быстрой смертью!
В ответ всадник неторопливо огляделся, повернулся лицом прямо к Гэладану и ответил звонким голосом такое... Из сказанного на эльфийском он уловил только общий смысл, а вот на его родном наречии – резюме было таково, что этот парень приходится ему отцом, дедом и прадедом одновременно; состоит, как бы это сказать... ну, в браке, со всеми его сестрами сразу; с самим Гэладаном вообще состоит в непонятных, но явно осуждаемых отношениях; и при всем при этом приглашает самого Гэла пойти в весьма странные места. Гэл никогда не предполагал, что можно выразиться так грубо, но при этом почему-то вовсе необидно.
– Поклянись, что ты не слуга Врага!
Всадник повторил то самое по-эльфийски. Гэладан своими ушами смог убедиться что и в эльфийском существуют о-очень грубые выражения. Однако, существовало убеждение, что слуги Врага не могут говорить по-эльфийски, и Гэл предпочел поверить ему. Гэладан выехал из-за бесполезных кустов и протянул для приветствия руку. Всадник стянул с руки необыкновенно тонкую латную перчатку из того же странного металла, что и кольчуга. Рука оказалась очень маленькой, а пожатие – очень крепким. Гэладан назвал свое имя, а в ответ услышал: Эрлин – Одинокая Песня по-эльфийски.
Что-то в имени насторожило его, но не успел он понять, что, как всадник стянул с головы шлем и встряхнул кудрявыми черными, как смоль, волосами. Всадник? О, нет, это был не всадник, а всадница – пусть и в мужской одежде, и с коротко обрезанными волосами. Совсем юная девушка, с курносым носом, лицом в веснушках и огромными в пол-лица зелеными глазищами, весьма нахальными, надо сказать. Такая молодая и такая невозможно прекрасная, что у Гэладана сердце замерло в груди.
Вообще только поздно вечером он обнаружил, что они, проведя вместе полдня, не сказали друг другу и десятка слов. Девушка была удивительно неразговорчива, словно немая, и если бы не ее давешний монолог, он бы и счел Эрлин немой. Но при этом она вела себя на редкость дружелюбно, но как-то бесполо. Через полчаса после встречи он, казалось, и забыл, что она – женщина, так привычно и незаметно она бралась за любую, не только женскую, работу по обустройству стоянки. Откуда взялась эта мысль – ехать некоторое время вместе – и почему она показалась Гэладану единственно верной, он понять не мог. Знал только, что вслух ее никто из них не обсуждал. Впрочем, ему уже казалось, что речь вслух – пустая трата времени, а можно общаться так, как с Эрлин: понимая друг друга молча.
Учитель, только Твои руки Способны исцелить боль души моей, Согреть теплом мое сердце больное, Но горечь мою я боюсь предлагать Тебе, Ведь уже так много ее в сердце Твоем От наших нелепых ошибок...Голос был потрясающий – низкий, звучный и выразительный. Такого странного и прекрасного пения Гэладан еще не слышал. Этот голос звучал у него в голове до тех пор, пока он не заснул, и, наверное, еще пол-ночи, навевая сны такие необычные, что он их и не запомнил. Сама Эрлин в темноте крепко прижалась к нему сзади, обняв за талию. Так было намного теплее, и Гэл понимал интуитивно, что это единственная причина, но ощущение ее молодого тела, прижимавшейся к нему упругой груди, было настолько волнующим, что он даже хотел отодвинуться. Но девушка мигом уснула, а будить ее ему не хотелось. Он смутно надеялся, что она во сне не уловит его мыслей. Он и не догадывался, что, прочти она его мысли, они показались бы ей оскорбительно невинными.
– Какое?
Девушка помедлила, внимательно глядя на него.
– Ахэле.
Чем-то незнакомым и тревожным повеяло от этого чужого слова. Словно темный ветер всколыхнул траву и листья деревьев.
– И что же оно значит?
Еще пауза, но теперь ему казалось, что цепкий взгляд девушки пробирает его до самых глубин души, не оставляя ничего скрытого. Было необыкновенно мерзко стоять под этим взглядом, словно с содранной кожей и вывернутой наизнанку душой.
– Звезда Тьмы.
Ничего еще не понявший Гэладан попытался спрятаться от неведомого холода, пробиравшего его, за иронией:
– И где же это дают такие имена? Или тебя родители не хотели, что так назвали?
– Родителей своих я не помню. А имена "такие" дают в моем племени. Не у всех в этом мире от слова "Тьма" начинается истерика.
Гэладан уже вполне определился в своих чувствах по отношению к девушке. Он заберет ее к себе в племя, женится на ней. Она будет жить в его доме, вести хозяйство, рожать ему сыновей. Ну, и дочерей, конечно, тоже. Характер у нее, спору нет, не мед, но это оттого, что она еще не знает радости семейной жизни, покорности мужчине, возможности избавиться от своих страхов под надежной мужской опекой. Совсем ведь еще девчонка, пусть и старается казаться такой самостоятельной – но не дело женщине таскаться одной по лесу с мечом. Ее удел семья, очаг и дети. А если у нее в племени так заведено – так позор тому племени! Может, у них и мужчины пироги пекут да детей нянчат?
Внимательно он наблюдал за девушкой все свободное время – а его было вволю. У нее была прекрасная фигура: высокая для девушки, тонкая, но с хорошо развитыми мускулами и гибкая Ахэле была не очень-то похожа на статных и дородных девушек его родного племени. Сильные руки с длинными красивыми пальцами и необычно узкими кистями. По-детски тонкие запястья. Невозможно тонкая талия – словно сейчас переломится пополам. Гордая посадка головы на точеной шее и венец дороже царского: копна смоляно-черных волос, вьющихся крупными жесткими кольцами. Молочно-белая кожа и дар Солнца, россыпь золотистых веснушек на ней. Необычный – сердцевидный – овал лица. Широкие скулы. Удивительное очертание носа, короткого и вздернутого, с прекрасно вырезанными ноздрями. Широкие брови, под ними миндалевидный разрез ярко-зеленых, травянистых глаз в окружении густых ресниц. Узкий упрямый подбородок. И рот – широкий, полные чувственные губы, выразительный; ироничная и горькая – зачем, откуда горечь? – складка в уголке губ.
Гэладан так внимательно разглядывал ее лицо, что почти избавился от наваждения первой встречи и выучил ее черты наизусть. Теперь он понимал, что многие не сочли бы ее красивой: слишком далеко было ее лицо от эльфийских канонов красоты, господствовавших и среди людей Трех племен. Но это не умаляло того незнакомого чувства, что рождалось в его сердце.
– У вас всех женщин обучают воинским искусствам?
– А у вас все должны учиться вести хозяйство?
Манера отвечать вопросом на вопрос немало раздражала Гэладана.
– Ну, да... А как же иначе?
– Значит, у нас больше свободы для женщин – мы вольны учиться тому, чему захотим сами, а не диктуют обычаи. Передо мной лежало много путей. Ну, разве что в воинский отряд не взяли бы. Мой... наставник не позволил бы мне.
– Наставник? А какой он?
Глаза девушки затуманились, впервые Гэл увидел в них что-то вроде слез: словно весенний дождь прошел по юной траве.
– Он... Знаешь, он самый мудрый из всех, кого я знаю... нет, самый мудрый это, конечно, другой, Тот, но мой наставник... Он вырастил меня и выучил всему, что я знаю и умею. Он всегда был так внимателен ко мне, терпел все мои глупости. Учил слушать и понимать землю, животных, людей. Учил не отвергать никого только за то, что они верят по-другому.
– Что же он отпустил тебя одну?
– А он и не отпускал – я сама сбежала. Без спроса.
– Почему?
– Потому, что он не захотел полюбить меня...
– Э-эй! Иди сюда! Вода просто прелесть!
Покрасневший до ушей Гэладан поспешно отвернулся. Но нахальная девчонка продолжала:
– Иди-иди! У вас в племени, что, мыться не принято? Не оборачиваясь, Гэл крикнул неестественно спокойным голосом:
– Принято. Но не так же!
Судя по плеску воды за спиной, девушка предпочла дискуссию не продолжать, а просто искупаться. Следопыт перевел дух и отправился разводить костер. Примерно через полчаса подошла и Ахэле, с мокрыми волосами и сияющая счастьем.
С места в карьер она начала разговор.
– Слушай, у вас все такие стеснительные или ты – печальное исключение?
– А у вас все такие... – Слово нужное и чтоб не грубое никак не находилось и он просто кивнул на нее головой. – Или тебя плохо воспитывали?
– Что тебя смущает? Что постыдного в голом человеке? Стыдятся, по-моему, лишь своих мыслей при виде обнаженного тела. Конечно, одеться проще, чем начать думать по-другому...
Ахэле отступила на шаг и вновь полетели прочь одежды. Уперев руки в стройные округлые бедра, она вызывающе и насмешливо смотрела на него – обнаженная гневная богиня, танцовщица Нэсса. Ненависть и обожание смешались в душе Гэладана в едином бурлящем водовороте. Он шагнул к ней и схватил за плечи. Ее кожа обожгла его ладони жаром, словно он коснулся огня.
– Ты мне настолько доверяешь?
– А разве у тебя на уме что-то дурное? Но и этого я не очень-то боюсь!
И не успел Гэладан ничего понять, как вдруг оказался лежащим на траве, глядя в синее небо. В голове звенело. Аргумент был весомым – в весь его собственный вес. А звонкий смех девушки был очень обидным.
– Что такое? Что с тобой?
Словно и не слыша его вопросов, девушка подняла голову. Взгляд – раненой птицей мечется над поляной.
– Слушай, а каково это – уметь обернуться летучей мышью и лететь? Лететь над землей?
– Ахэле, я не знаю. А кто так умеет?
– Мой наставник...
– Да кто же они, те о ком ты рассказываешь? Где живет твое племя? Расскажи мне, пожалуйста, Ахэле, звездочка моя!
– Нет. Еще не время.
С тех пор образ какого-то человека в черном, оборачивавшегося то летучей мышью, то волком, неотступно преследовал его, но не пугал, а завораживал своей загадочностью. Гэладан чувствовал, что мог бы догадаться, кто он, но не хотел этой догадки, ибо это было бы слишком тяжело принять.
...без крыльев рукам во сто крат тяжелей. Над крепостью нашей навис неумолимый Рок, что зовется Запада Гнев. Не будет пощады, когда воинство Гнева Посмотрит на Север... Но мы до последнего вздоха останемся Рядом с Тобой...– Послушай, как это звучит на нашем языке.
И она запела на совсем незнакомом на первый взгляд языке. Теперь песня обрела истинную законченность. И внимательно вслушавшись, Гэл понял, что ее язык на самом деле похож на эльфийский – просто другое произношение и отдельные слова явно чужие.
В ее песнях пелось о Черной Цитадели и ее воинах, и еще о многом и непонятном. И через звуки песен, подобно воде через пальцы, утекал его страх перед Тьмой. В них не было ни зла, ни агрессии, лишь скорбь и память о минувшем, да еще любовь к своим учителям. И пусть Гэладан не обратился сердцем к Тьме, но теперь он четко понял, что орки и люди Цитадели Севера вовсе не одно и то же. Но все же в нем жила надежда убедить ее в правоте учения Света. Ведь он хотел ее сделать своей женой.
...
– Так ты из Ангамандо?
– Мы говорим – Цитадель Ангбанд. Но ты прав. Я и впрямь оттуда.
– Из какого-то северного племени?
– Нет, из самой Цитадели. А вырастил меня сам Гортхауэр.
-...
– Вы зовете его Гортаур Жестокий.
– О, великие Валар! А ты когда-нибудь видела...
– Владыку Мелькора? Тысячу раз! С самого детства. Любой в Цитадели Ангбанд может прийти к нему со своей бедой или радостью.
– И каков... он?
– Человек. Конечно, не такой, как я или ты – но все равно человек. Он видит любого из нас насквозь – он умеет читать в душах. Он умеет делать многие необыкновенные вещи – из металла или посредством магии, но не в этом дело. Просто он – часть Арды, он творил ее больше, чем прочие Валар...
Лицо девушки исказилось гневом.
– Руки... Проклятые Валар, проклятый Ауле! Руки Творца – сковать цепью... Кто бы еще смог это придумать?!
– А Гортаур?
– О, он совсем другой. Его вам, пожалуй, действительно стоит бояться – он никогда не простит прошлого, никогда не забудет. Он действительно жесток, но не в вашем понимании этого слова. Владыка не хочет войны, но Гортхауэр не допустит повторения Черных Дней. Пусть даже огнем и мечом – но ведь мы не нападаем на вас! А так... Он мудрый. И страстный, как Истинное Пламя. Словно клинок – разит без промаха. Суровый, его многие боятся. Многие – но не я. И так предан Владыке... Такая странная боль и горечь в этих непонятных словах, словно по сердцу ножом. Певучий плач ночной птицы в новолунье, шелест трав и шепот ветра.
– Но как же тогда рассказы Эльдар?!
– Потом узнаешь, не сейчас.
И, отвернувшись от костра, свернулась комочком – грустный одинокий ребенок. Гэладан не повернулся к ней и не обнял, как обычно. Сейчас ему больше всего хотелось, чтобы эта странная девушка с ее рассказами вообще не встречалась ему. Или вот прямо сейчас исчезла прочь со всей своей ересью. Так говорить о Враге! На душе у Гэладана было исключительно мерзко. "Бедное дитя Искажения! – думал он. – Так заблуждаться! Вот это и есть подлинные козни Врага, а не то, чем нас пугали столько лет."
Но, чуть успокоившись, он принял другое решение: он отвезет Эле к эльфам, а уж те найдут способ исцелить ее. И она будет ему женой – прекрасной женой! Утром он ей обо всем скажет...
– Послушай меня, Гэл! Я сейчас уезжаю. Пожалуйста, не пытайся меня догнать или найти.
– Но почему? Разве я обидел тебя чем-то?
– Нет, ты честно старался меня терпеть. Но такова судьба. Воспитаннице Гортаура Жестокого и ученику Владыки Серый Плащ не быть друзьями в этом мире. Я не хочу больше смущать твою веру – меня учили, что все, во что человек искренне верит, священно. Так говорил мне тот, кого вы зовете – Враг.
– Да к... Свет и Тьму! Останься со мной, Эле! Будешь моей женой, и никто тебя не спросит, кто ты и откуда.
– Твоей женой? Нянчить тебе детей и убирать дом? Да ты и имя мое произнести нормально не можешь! А твои друзья-эльфы казнят меня, как только догадаются, кто я.
– Ахэле... но я ведь люблю тебя... Слова, которые было трудно произнести и про себя, сами слетели с губ.
– Быть может, и я люблю тебя. Если что-то переменится – во мне ли, в мире – я позову тебя. Ты услышишь этот Зов.
Через несколько мгновений стук копыт затих в предрассветной тиши. И Гэладану показалось, что его сердце осталось там, с ней, а здесь – только лишь полуживое тело, не имеющее больше сил жить.
Не знал он, и кого винить – Врага ли, Валар, себя ли. И от этой неопределенности следопыту, не привыкшему думать своим умом было еще хуже. Но что-то необратимо менялось в его душе, быть может, из восприятия мира навек уходило волшебство. Зато появлялось странное чувство вечности его пути – не только сейчас и здесь, но еще много раз повторится их встреча. Только сейчас он взрослел. Ему понадобились многие годы и эта потеря, чтобы перестать быть ребенком.
Определив направление, он погнал свою бедную кобылу во весь опор. Многие лиги пронеслись мимо за считанные часы, но лошадь стала задыхаться и хрипеть. Гэл пустил лошадь шагом, едва не плача от бессилия.
Стук копыт за спиной он воспринял, как дар судьбы. Кто бы там ни был – человек, эльф, да хоть сам Манвэ! – он отберет у него коня и продолжит путь. По трупам – лишь бы успеть... Но, оглянувшись, понял, что у этого всадника ничего отобрать не сумеет: грозный силуэт в черном плаще на огромном вороном жеребце – прямо-таки близнеце коня Ахэле – был явно ему не по силам. Хуже того, Гэладан знал, кто это. Прямо рядом с ним всадник спешился, из-под капюшона сверкнули светлые глаза и странно сдавленный голос произнес: "Возьми моего коня!"
Тут Гэладан увидел чудо – там, где только что стояло некое подобие человека, с земли вспорхнула огромная абсолютно черная летучая мышь и понеслась к Дориату. Может, хоть он успеет, с тоской подумал Гэладан.
Но это уже было не нужно: вновь Гэладан услышал в мозгу голос, но теперь он был каким-то вовсе неживым. "Я ухожу, не могу больше... Прости... Мы еще встретимся когда-нибудь. Только узнай меня... Узнай!" И – пустота, которой он еще не ощущал доселе.
Встретившись взглядом с Жестоким, Гэл понял, что и он услышал что-то подобное. И на мгновение для обоих настала мгла скорби.
– Я никогда не забуду! – сказал Гэладан.
– Я отомщу! –ответил Гортаур. И продолжил, – Поедем к нам, человек! Мы отомстим вместе.
– Нет, ... Гортхауэр. Я не могу стать предателем своего народа. У нас разные дороги, но я клянусь, что никогда не подниму меч против людей Севера. Но только против людей!
– И пока вы не придете под стены Цитадели между нами будет мир. Но, боюсь, недолго он продлится... Что ж, прощай тогда, человек.
И когда к нему протянулась рука – узкая и сильная – Гэладан, не колеблясь, принял и пожал ее. Пожатие было крепким, а рука необыкновенно горячей и сухой. После этого, стараясь не оглядываться друг на друга, они разошлись. Гортаур – черным волком – на Север, к Цитадели. Гэладан – на чужом коне – к родному поселку.
В шестьдесят лет – для Трех племен возраст не пожилой, но солидный – он взял себе жену. Совсем молоденькую девочку, всего семнадцати лет. В племени не были приняты столь ранние браки, но ему не посмели отказать. Юная жена была помимо всех женских умений еще и травницей; мужа боялась, как огня, но и любила необыкновенно сильно. Через десять лет в его доме уже бегало семеро крепких детей – пять сыновей и две дочери. Супруга его, Хальдис, отличалась красотой и кротким нравом. В доме царили радость и покой. Для всех, но не для Гэладана – ему покоя не было нигде.
Гэладан исполнил свою клятву.
Текст размещен с разрешения авторa.