Мари Жють

К последнему морю

           ... Ныне, присно, во веки веков, старина -
               И цена есть цена, и вина есть вина;
               И всегда хорошо, если честь спасена,
               Если другом надежно прикрыта спина.
                       Чистоту, простоту мы у древних берем,
                       Саги, сказки - из прошлого тащим,
                       Потому, что добро остается добром -
                       В прошлом, будущем и настоящем!*

Глава 1. Тени Минувшего

...Плохо, что летом темнеет так поздно. Я неприлично зачитался книгой Януса (новое, расширенное издание "Уравнений мат.магии") и совершенно забыл о времени, а когда случайно поглядел на часы, то ужаснулся. Было уже почти десять, значит, Леголас ждал меня часа три. "Он сам все время опаздывает" - сказал я себе, но это была просто жалкая попытка заглушить голос совести: я-то знал, что ему не очень дается человечес-кое представление о времени. Впрочем, он не любил ждать, а раз он за мной не зашел, то наверняка сам сидит и работает допоздна. Я приободрился, запер электронный зал и побежал к нему.

Маленький кабинет Леголаса находился рядом с кабинетом Хунты. Это кое о чем говорило, потому что Хунта в кабинет к себе, кроме Федора Симеоновича и Леголаса практически никого не пускал. Хотя многие в институте подозревали, что они познакомились очень давно, еще в бытность Хунты великим инквизитором, настоящей дружбы, как у Хунты с Кивриным, между ними не было. Впрочем, Леголас, с кем бы он ни общался, всегда был тактичен и учтив, а Хунта никогда не упускал случая превознести его талант и работоспособность. Меня, правда, их взаиимоотношения интересовали мало, потому что я уважал и любил их обоих (Хунту я в основном уважал, а Леголаса в основном любил - понять каждого из них было трудновато; в Витькиной интерпретации это, конечно, было "щенячьей привязанностью").

На шестом этаже не было ни души - все давно разошлись. Я постучал, не получил ответа, удивился (раз мы договорились, он никогда бы не ушел без меня), и осторожно приоткрыл дверь.

Оказалось, он тоже зачитался. На столе перед ним лежал полуразвернутый свиток, явно из тех, что они с Витькой разыскали в книгохранилище, который он изучал с такой сосредоточенностью, что совершенно не заметил моего появления. Он вздрогнул и вскочил, когда я его окликнул, и взгляд у него был какой-то отрешенный.

- Простите, я помешал, - сказал я, и мне действительно стало очень неловко.

- Ничего страшного, Саша, - он мгновенно пришел в себя, и глаза у него стали, как всегда, ясные и блестящие. - Вы же знаете, мне всегда приятно видеть вас, тем более, что мы договорились встретиться. Это я должен просить прощения - я зачитался и обо всем забыл. Может быть, вы подождете несколько минут?

Я охотно согласился, хотя "несколько минут" в устах Леголаса могло означать от десяти минут до часа. Просто мне с ним всегда было очень легко и потрясающе интересно, даже когда он был занят и не обращал на меня внимания. Поэтому я просто уселся в кресло напротив его стола, весело приготовился к ожиданию и стал смотреть на своего друга.

Это, наверное, выглядело очень глупо и очень по-детски, но каждый раз, когда мы с Леголасом оставались наедине, я не мог оторвать от него глаз, хотя видел его три-четыре раза на дню. Я просто не знал, в чем было дело - точно не в его удивительной красоте: во-первых, я не девочка (при встрече с ним молоденькие лаборантки не раз замирали, как кролики, или становились пунцовыми), а во-вторых, к любой внешности, даже самой прекрасной, со временем привыкаешь. А вот к нему я привыкнуть не мог. Да и не хотел - я просто боялся, что исчезнет это исходившее от него волшебное ощущение - увлекательнейшей тайны, поиска, который может продолжаться бесконечно, где ежеминутно ждут новые открытия ... и опасности. Меня страшно к нему тянуло, и временами я очень боялся, что надоем ему и потеряю его дружбу, а временами пытался понять, чем же я ему интересен.

Впрочем, такие настроения на меня находили нечасто. Леголас был неизменно ровен и доброжелателен со всеми в институте (кроме экспонатов вивария - он был невероятно брезглив к нежити, да и вурдалаков не жаловал. Впрочем, они сами боялись его до посинения.) В нашей компании он, похоже, чувствовал себя хорошо, хоть Витька и донимал его своим обычным хамством. Впрочем, в открытую на Леголаса он почти никогда не бросался.

Леголас осторожно свернул верхнюю часть своего свитка. Видимо, то, что он читал, ему не очень нравилось - он поднял брови, и на его губах появилась знакомая меланхоличная и загадочная усмешка. Я тихо хихикнул, просто не мог удержаться - вспомнил, что именно за эту усмешку и рассыпавшиеся по плечам темные локоны Витька прозвал его Джокондой. Хотя наблюдение было меткое - улыбка флорентийской красавицы действительно была похожа, упомянуть это прозвище Витька решился только один раз.

...Я отлично помнил эту сцену - мы проработали целый день, и под вечер, часов в восемь, я совсем выдохся. Леголас это заметил (хоть я и хорохорился, пытаясь его убедить, что ничуть не устал) и спокойно предложил прерваться и навестить ребят. Мы поднялись в Витькину лабораторию и попали в самый разгар ожесточенного спора - уже не помню о чем, но Витька разглагольствовал с необычным для него многословием и обычным хамством. С Эдиком он уже поругался, и теперь ему почему-то очень хотелось втянуть в дискуссию и нас. Я вяло огрызался, на спор уже не было сил, а Леголас просто на него не реагировал - молчал, с обычной усмешкой на губах. Это Витьку здорово разозлило, и он в глаза назвал эльфа Джокондой.

Момент был довольно острый. Леголас никогда и никому не позволял себе хамить - под его взглядом (я свидетель!) теряли дар речи даже Выбегалло и Камноедов. Витька опомнился и слегка струсил, но Леголас просто расхохотался.

- Большое спасибо, Виктор - сказал он, улыбаясь во весь рот. - Не знаю только, чем я заслужил такой тонкий комплимент. Вы сравнили меня с одним из величайших произведений человеческого искусства, я очень польщен.

- Вы знаете Джоконду? - пролепетал Витька, и по его лицу было видно, что он чувствует себя идиотом.

- Вы имеете в виду картину или женщину? Я знаю картину, она создавалась у меня на глазах; я был знаком с моделью и хорошо знал художника. Мастер Леонардо был очень, очень талантлив. Повстречавшись с ним, я решил ... - он умолк на полуслове.

- Решили - что? - возбужденно спросил Роман. В воздухе просто запахло таинствен-ностью. Леголас был очень скрытен, а сейчас он чуть не проговорился, и мы с великим нетерпением ожидали Великих Откровений.

- Это неважно, - ответил он самым милым голосом. - Мои выводы были преждевре-менны. Лет на пятьсот, по вашему счету.

Продолжать дискуссию не было смысла, и через несколько минут мы разошлись.

- ... Вы тоже считаете, Саша, что я похож на Джоконду? - вдруг спросил Леголас, не поднимая глаз от свитка. Я оторопел. По институту уже давно ходили слухи, что он может читать мысли, но я отмахивался от этих сплетен. Все-таки он был моим близким другом, я знал его лучше других (по крайней мере, я так думал), и разумеется, знал о его редкостных телепатических способностях. Но не до такой же степени...

- Не пугайтесь, - сказал он, откладывая свиток и подняв на меня глаза. - Я вижу образы, которые слова вызывают в вашем сознании, и мне до некоторой степени открыты чувства и желания. Особенно ваши - вы мой друг, и я вас хорошо знаю. К тому же, вы еще очень молоды.

- Это имеет значение? - пробормотал я. Разумеется, спорить о возрасте с бессмертным эльфом - занятие бессмысленное, но мне почему-то стало обидно.

- Для нашей дружбы - ни малейшего, - он легко обогнул угол стола и подошел ко мне. - Простите, Саша, я, не желая этого, обидел вас, но вы мне очень дороги. Я не часто говорю подобные вещи, мне кажется, вы должны это чувствовать сами.

Конечно, я это чувствовал. И чувствовал, что он это знает. Моя обида растаяла, мне хотелось сказать что-то дружеское и бодрое, но в голове был сумбур, и я промолчал. Впрочем, Леголас, как всегда, меня понял.

- Меня всегда поражало, - продолжал он спокойным и деловым тоном, который меня очень подбодрил, - что у многих людей такая бедная фантазия - вообразить то, о чем им рассказывают, могут далеко не все.

- Да нет, почему же, - сказал я. - Вообразить нетрудно. Если, конечно, рассказ интересный...

- А как вы определите, интересный ли рассказ, если не понимаете слов?

- Как, не понимаю? Тогда и воображать нечего!

- Простите, Саша, я выражаюсь неточно. Я говорю не об обычном общении, а о... - он замялся, словно подбирая слова или пытаясь вспомнить что-то, - osanwe, на вашем языке - мыслепередача... Нет, телепатия! - так вы говорите в институте.

- Не знаю, - сказал я. - Я никогда об этом не думал. - Это было неправдой, ребята несколько раз пытались втолковать мне принципы телепатической связи, но толку от этого было мало. Признаваться в этом я не хотел - кому хочется признаваться в собственной тупости?

- О, как жаль, - он заметно огорчился. - Но может быть, мы проверим?

- Конечно, проверим! - я загорелся. В воздухе опять запахло тайной и Великими Открытиями. - Что надо делать?

- Слушать меня, - Леголас чуть заметно усмехнулся. - Слушайте внимательно, расслабьтесь, но постарайтесь не заснуть. Впрочем, надеюсь, что заснуть вы не успеете.

- О чем вы будете рассказывать? Или вы будете петь?

- Я буду декламировать отрывок из наших сказаний, - ответил он. - Это речитатив, возможно, для вас он будет звучать как пение. О чем он, я вам сейчас не скажу - дело не в словах. Вы должны будете увидеть то, о чем я говорю. Потом, если захотите, я вам переведу дословно.

- Я готов, - я выпрямился, насколько мог, положил руки на колени и приготовился к подвигам. Леголас с мягкой улыбкой покачал головой. Я вспомнил, что надо расслабиться и откинулся в кресле, положив руки на подлокотники.

Леголас присел на край стола, пристально глядя мне в глаза. Мне стало немного не по себе от его взгляда - ищущего, острого, очень напряженного. Вдруг, совершенно неожиданно, его взгляд стал отрешенно-задумчивым, и я услышал его тихий голос.

Не знаю, что это было - пение или речитатив. Ощущение было непередаваемое - меня окутала волна неземных звуков, теплая, нежная, убаюкивающая. Перед глазами замелькали золотистые и серебряные искры. "Не спи, Сашка!" - пропищал голосок в глубине сознания. Я вспомнил, что мне нужно увидеть что-то, и напрягся. Сначала ничего не выходило, золотые искры упрямо жили своей жизнью, а потом я действительно увидел, но этот образ был настолько неожидан и нелеп, что я затряс головой. Леголас мгновенно умолк, и видение пропало.

- Что вы видели, Саша? - спросил он. Голос у него был спокойный, но мне показалось, что он весь напрягся, как струна.

- Что вы передавали? - отвечать вопросом на вопрос, вообще-то, очень невежливо, но я ничего не мог с собой поделать. То, что я видел, не лезло ни в какие ворота.

- Образ дерева Лаурелин, - ответил он тихо, и глаза у него горели. - Что было создано на заре времен, чьи золотые цветы... - он осекся. - Саша, я должен знать, что вы видели.

Я знал, что мой ответ его расстроит, и мне было неловко, но и молчать было глупо. - Я видел новогоднюю елку, всю в гирляндах, - признался я. - Только она была желтая.

Леголас отвернулся от меня и некоторое время перебирал свитки на столе. - Уже поздно, Саша, вы устали, - сказал он наконец. - Вечер чудесный, пойдемте погуляем.

Следующие несколько дней прошли мерзко. У меня скопились калькуляции рыбозавода, и мне пришлось сидеть допоздна. Я работал без радости - рыбозавод был рутиной, я оттягивал эти расчеты, насколько мог, и в результате был вынужден целых три дня заниматься только этой гадостью. Правда, самые давние калькуляции валялись у меня на столе уже почти месяц.

Хорошо еще, что "Алдан" не подводил. Я наконец запустил в машину последнюю пачку перфокарт и задумался, что делать дальше. В это время зазвонил телефон.

Я обрадовался - время было довольно позднее, восьмой час, значит, это был или Леголас, или Хунта, или ребята. В любом случае меня ждала или интересная работа, или хорошая компания, или и то, и другое вместе.

Это оказался Леголас. Слышать его негромкий мелодичный голос было, как всегда, очень приятно, а еще приятнее было, что он просил меня подняться к нему в кабинет, если я не очень занят.

- Нет, не очень, - заявил я с энтузиазмом. - Вернее, совсем не занят. Рыбозавод я уже разгреб, а нового пока ничего нет.

- Очень хорошо, - отозвался он. - Приходите, Саша, мы ждем вас.

- Мы?

- Роман, Виктор, Эдик и я. Разве вы рассчитывали застать кого-то еще?

- Н-нет... - после рыбозавода я окончательно перестал соображать. - А что мы будем делать?

В трубке раздался тихий смех. - Как всегда, пить кофе и беседовать.

Кофе был уже на столе, когда я пришел, и не только кофе. Рядом с кофейником красовалась бутылка коньяка и огромная коробка шоколадных конфет. Ничего удивительного - Леголас, сластена, был особенно падок на шоколад - пожалуй, самая заметная из его немногочисленных слабостей. Он и вообще был гурманом, хотя и довольно странным - он был очень умерен в еде и никогда не капризничал, но вкусно поесть любил. (Еще он любил рассказывать о многочисленных пирах, в которых ему доводилось участвовать, но слушать его рассказы отваживались немногие - кушанья и напитки он описывал с таким смаком, что после этого слушатели теряли аппетит к любой другой еде как минимум на неделю, а институтская столовая по количеству посетителей начинала отчетливо напоминать пустыню Сахару.) В винах он разбирался еще лучше и, по меньшей мере, не уступал Хунте, признанному институтскому знатоку. Злые языки упорно утверждали, что Хунте это соперничество не давало спокойно спать.

Леголас поднялся, когда я вошел. Он всегда вставал, кто бы к нему ни заходил, я прекрасно об этом знал, но мне все равно каждый раз было неловко.

Он подождал, пока я усядусь, налил мне кофе, пододвинул сахарницу (об этом сервизе можно было писать поэму) и, наконец, сел сам. Я положил три ложки сахару - не могу я пить несладкий кофе - и нацелился на конфету. Леголас наполнил наши рюмки; на лицах у ребят появилось вдохновение.

Некоторое время мы молча смаковали коньяк, потом взялись за конфеты. Леголас едва притронулся к шоколаду, проявляя необычную умеренность; впрочем, он был радушным хозяином - угощение явно предназначалось для нас.

- Нет, спасибо, - вежливо сказал Эдик, допивая коньяк. - Это было очень хорошо, но, пожалуй, хватит.

- Конфеты мы все равно съедим, - заявил Витька с набитым ртом. - Кстати, по какому поводу нас угощают?

- По нескольким, - ответил Леголас. - Во-первых, я заключил пари с мастером Теодором.

- О чем был спор? - заинтересованно спросил Роман.

- О стрельбе из лука. Дону Кристобалю удалось вызвать дух Робин Гуда, и мастер Теодор заявил, что Шервудского разбойника мне не превзойти.

- Ну и?... - кажется, мы сказали это в один голос.

- Вы же видите - ответ на столе, - Леголас изящно взмахнул рукой. - Разумеется, я давно не упражнялся, но подобные вещи не забываются. Я выиграл...

- А во-вторых? - не унимался Витька.

- Во-вторых, друзья, мне хотелось с вами кое-что обсудить.

- С удовольствием, - сказал Эдик. Я молча кивнул (у меня был набит рот), Витька скорчил рожу, но Роман сделал ему страшные глаза, и его физиономия быстро приобрела нормальное выражение. - Что именно?

Леголас некоторое время молчал, словно собираясь с мыслями.

- Я полагаю, друзья, - сказал он наконец, - для вас настала пора о нас узнать. - Он говорил тихо, но очень отчетливо.

- О вас?

- О моей расе - Эльдар. Об эльфах, как вы нас называете... Называли когда-то... Вы забыли нас...

Мы замерли. Мы, конечно, знали, что он не был человеком, и что в прошлом эльфы, древняя гуманоидная и довольно многочисленная раса, создали очень высокую цивилизацию, но почему-то никто в НИИЧАВО не задавался вопросом, чем все кончилось, и куда они все делись. Даже мы, друзья Леголаса, считали, что он был единственным эльфом на Земле, а все остальные, скорее всего, вымерли давным-давно.

Как оказалось, это было совсем не так. Эльфийская цивилизация процветала, но контакты между эльфами и людьми оборвались много тысяч лет назад - с тех пор, как почти все эльфы вернулись в Благословенные Земли. Я тогда так и не понял, где находилась эта страна (вернее, материк и группа островов). В любом случае, людям туда доступа не было.

В Благословенных Землях эльфам покровительствовали Валар. Я снова не разобрался, что это были за существа - во всяком случае, не гуманоиды. Люди их не слишком интересовали (Леголас намекнул, что в этом нам, пожалуй, повезло), а вот эльфов они оберегали настолько, что предпочли обречь их на полную изоляцию, лишь бы их подопечным ничто не повредило.

Впрочем, эльфам не приходилось выбирать. Жить в мире людей они уже не могли, потому что с течением времени начинали "истаивать". Энтропия нарастала, и эльфы постепенно становились призраками, бессильными наблюдателями реального мира, невидимыми и неосязаемыми. Только мощнейшее силовое поле Амана (он же - Благословенные Земли) могло остановить этот процесс. К сожалению, именно поэтому людям дорога туда была заказана - под воздействием поля они быстро умирали.

Интереса к людям эльфы, во всяком случае, некоторые, не теряли, да что толку - покинуть Аман они все равно не могли. И не в истаивании было дело, этот процесс занимал тысячи, если не десятки тысяч лет, а в прямом запрете. Прямой путь в Благословенные Земли был дорогой в один конец, и покинувший их (если он вообще оставался в живых) навсегда терял возможность вернуться.

...Мы ленивы и нелюбопытны... Чем пожертвовал Леголас, когда решил бежать из Амана, я, к своему большому сожалению, понял лишь тогда, когда его уже не было рядом...

Внешне эльфы от людей отличаются мало - разумеется, если не принимать во внимание, что они необыкновенно красивы. То, что они очень музыкальны, силой не уступают людям, но значительно выносливей и проворней, тоже как-то можно скрыть - в конце концов, и у людей бывают красивые голоса и легкие, грациозные движения. Главные различия кроются в другом - все эльфы, без исключения - прирожденные творцы, исследователи и художники с невероятными лингвистическими и телепатическими способностями. Леголасу каким-то образом удалось избежать разоблачения - возможно потому, что люди давным-давно забыли об эльфах и просто не понимали, кого они видят перед собой, а возможно, причиной был его незаурядный талант дипломата. О своих приключениях среди людей он нам рассказывать не стал, да мы и не спрашивали. Нам и без того потребовалось немало сил, чтобы переварить то, что он нам выдал.

Впрочем, одно мы усвоили сразу - на Земле обитает еще одна гуманоидная раса, создавшая высокую цивилизацию, и эта раса потенциально готова к контакту с нами! У всех кружилась голова, мы ощущали себя благодетелями человечества и спасителями эльфов, Колумбами параллельных пространств, рыцарями Контакта... О том, что эта затея может пойти прахом никому даже не пришло в голову, хотя Леголас объяснил, спокойно и четко, что один раз масштабное сотрудничество между людьми и эльфами уже кончалось катастрофой. Люди попытались силой прорваться в Благословенные Земли, их остановили, причем так жестко, что в результате Аман был изолирован, а страна людей, большой и густонаселенный остров, оказалась затоплена (у меня мелькнула мысль - не Атлантида ли это была...)

- Вы знаете, Леголас, почему люди так рвались в Аман? - задумчиво спросил Роман. - Благородное человеческое любопытство? Жажда открытий?

- К сожалению, нет, - Леголас вздохнул, и голос у него был очень печальный. - Не хочу вас огорчать, друзья, но их мотивы были далеко не столь возвышенны - их мучила зависть и страх смерти. Эльдар бессмертны... - он невесело усмехнулся. - Люди считали, что именно пребывание в Амане дарует бессмертие, хотя на самом деле все было наоборот... Благословенные Земли не созданы для людей, пребывание там сокращает их жизнь... Мы все время говорили об этом, но нам никто не верил...

- Естественно, - фыркнул Витька. - Какой дурак бы поверил, особенно когда жить очень хочется? Вот бессмертные эльфы, а вот Благословенные Земли, где никто не умирает... Вывод однозначный.

- Но эльфы все-таки решились на контакт, - заметил Эдик.

- Конечно. Ведь Эльдар и люди - братья, которым суждено быть вместе, чтобы избавить мир от зла и страданий. В это твердо верят очень многие из нас. К сожалению, возможности хоть как-то повлиять на события у нас практически не было. Был один-единственный шанс - попытаться отправить наблюдателя. Мы им воспользовались, и наблюдателем оказался я...

- Это почему? - осведомился Витька.

- Потому, что я много общался с людьми... и с другими расами... Во всяком случае, я знаю людей лучше, чем большинство Эльдар. Мне повезло - в вашем мире я остался в живых и узнал о существовании НИИЧАВО. О том, что вы стремитесь принести людям счастье... А потом мне стало известно, что в институте многие уже добились бессмертия, и я решил, что контакт, возможно, не так уж далек. Я провел среди людей почти шестьсот лет, и за это время несколько раз ошибался - и каждый раз разочарование было очень болезненным. Но совсем недавно ко мне пришел мастер Магнус и попросил ему помочь. Он хотел знать, в чем заключается счастье для эльфов. Я ответил ему сразу - в познании и творчестве, и тут меня осенило. Я решил узнать у него, в чем заключается счастье для людей, и для всех ли это понятие одинаковое.

- У Редькина очень большая коллекция определений счастья, - подтвердил Роман, - но я никогда не думал, что она может кому-то помочь. Почти все его определения противоречат друг другу.

- Так и есть, - сказал Леголас. - Но очень многие из его определений слишком напоминают наше представление о счастье, чтобы это могло быть простым совпадением. Хотя, как вы сказали, и противоречий немало. Я должен признаться, друзья, - я в тупике. Люди настолько отличаются друг от друга... Как убедиться, что вы сможете понять нас?

- Вы в этом сомневаетесь? - задумчиво спросил Эдик.

- Да, и довольно часто. Мне кажется, что люди слишком мало полагаются на себя и слишком увлекаются магией, или, как вы ее называете, техникой. С одной стороны, вы стали очень могущественны и превзошли нас, а с другой стороны - во многом вы по-прежнему уступаете нам. И вы такие разные... Это страшное противоречие, и я не могу найти выход...

Он вдруг умолк и склонил голову на руки - это была очень грациозная поза. И очень выразительная: отчаяние и безысходность. Мне стало его страшно жалко, даже в глазах защипало. Ребята заерзали на стульях. Я изо всех сил надеялся, что меня вдруг осенит благородное безумие, но оно не спешило... Минуты шли. Леголас по-прежнему не поднимал головы. Я постепенно переставал чувствовать себя благодетелем человечества и все сильнее проникался сознанием, что я, наверное, просто тупица...

- Постойте вы, - вдруг сказал Витька очень ясным голосом, - вы, пессимисты и меланхолики! Кто сказал, что противоречие - это плохо? Противоречия - двигатель прогресса!

- Да, действительно, - пробормотал Роман, и глаза у него заблестели, - ведь это диалектическое противоречие. Крайности сходятся...

Леголас выпрямился и вскинул на них глаза - сначала на Витьку, потом на Романа, и на лице у него вдруг появилась улыбка - широкая и ясная.

- Значит, по-вашему, - сказал он почти весело, - в этом и есть смысл контакта - дополнять друг друга?

- Ну да, - заявил Витька.

- Хорошо, я готов согласиться. И все-таки я должен убедиться, что в главном стремления наших рас совпадают, но как это сделать? Люди плохо осознают свои чувства, не умеют выражать их в словах - а иногда они просто лгут...

- Да, задачка, - проговорил Роман, - не хуже, чем поиск смысла жизни...

- Нет, не хуже, - отозвался Эдик, - но все-таки проще...

Мы разом повернулись к нему и впились в него глазами.

- Выкладывай! - потребовал Витька.

- Особенно нечего, - Эдик пожал плечами. - Все еще очень сыро, но, может, кого-то осенит... Я подумал о реморализации - мы меняем представление человека о себе самом, и он начинает действовать иначе... А здесь можно сделать наоборот - поставить перед людьми задачу - моральную проблему, которую сами эльфы уже решили, и проследить за реакцией... Теоретически, она должна совпасть, но я совершенно не представляю, как это сделать...

- Я знаю, - спокойно отозвался Леголас. - Это трудно, но возможно. Двусторонняя телепатическая связь, как вы это называете.

- Да, пожалуй, - задумчиво сказал Роман, - но надо проверить.

- Именно так. Если вы не против, мы могли бы это сделать уже завтра вечером. Завтра пятница - мы можем взять еду, палатку и пойти к Лукоморью, подальше от поселка.

- Это еще зачем? - пробурчал Витька. - Соберемся у меня в лаборатории и провернем все в полчаса. Не хотите у меня - можно у вас в кабинете.

- Мне бы вообще не хотелось проводить этот опыт в институте, - твердо сказал Леголас. - Он займет значительно больше получаса (Витька скептически хмыкнул), мне надо настроиться, вам - тоже. Не обижайтесь, друзья, но вы не слишком восприимчивы... У Лукоморья, на берегу, мне будет легче.

- Договорились, - подытожил Роман. - Выходим завтра в пять вечера, сбор - у Витьки в лаборатории.

До Лукоморья было километров пятнадцать, и пока мы поставили палатку, разожгли костер и поужинали, начало смеркаться. Мыть посуду пришлось в сумерках, но настроение это нам не испортило - слишком хороша была прозрачная майская ночь. Когда мы снова собрались у костра, Роман достал гитару.

Леголас, с гитарой на коленях, удобно устроился на обрубке бревна и взял несколько аккордов. Почему-то нам вдруг показалось, что он совсем забыл об эксперименте.

- Не знаю, понравится ли вам, - сказал он негромко. - Это очень древняя баллада, и я ее еще не перевел. Но, скорее всего, переводить ее я даже не стану. Просто послушайте.

Слушать его пение всегда было очень большим удовольствием, поэтому мы просто растянулись на траве у костра и приготовились внимать. Ночь была тихая, и негромкий голос Леголаса звучал ясно и четко.

Слов мы, разумеется, не понимали, но эльфийская баллада и без этого была хороша. Возможно, даже слишком - слова сплетались с мелодией, струны гитары звенели в унисон с бормотанием речки под обрывом, и меня почти сразу же охватило приятное чувство покоя. Постепенно оно становилось все глубже, вокруг меня разлилась не по-северному теплая ночь, и, наконец, я растворился в сладком оцепенении.

Я уже начал дремать (и ребята тоже - они сами потом признались), но вдруг меня рывком вернуло к реальности, оттого что Леголас умолк и отложил в сторону гитару. Он по-прежнему сидел на бревне напротив нас, сплетя пальцы на коленях, опустив голову и пристально глядя в огонь. Слева от меня завозился Витька, устраиваясь поудобнее, Эдик, свернувшийся клубочком рядом с ним, приподнялся на локте. Роман лежал чуть в стороне, и я его не видел и не слышал.

Почувствовав, что мы проснулись, Леголас вдруг поднял голову и взглянул на нас в упор. Мне стало здорово не по себе, потому что я никогда раньше не видел его таким, даже когда мы занимались телепатией у него в кабинете. Я вдруг осознал, что банальная фраза о глазах, горящих как звезды, имеет совершенно буквальный смысл. Его огромные серые глаза действительно сияли, гораздо ярче, чем ранние бледные звезды, короной повисшие у него над головой. Хотя луна еще не взошла, его силуэт был словно окутан прозрачным лунным сиянием, очень заметным на фоне темного леса у него за спиной. Это было потрясающе красиво. И довольно жутко.

"A hlaran"¹ - произнес он спокойно и повелительно, по-прежнему глядя на нас в упор. Я не понял слов, но это был приказ, ослушаться которого было невозможно. Я замер, не сводя с него глаз. Ребята тоже притихли. И тут он снова запел.

Как и во время нашего с ним опыта, это было не пение, а медленный, очень мелодичный речитатив. Язык я тоже узнал - необыкновенно певучий и какой-то очень древний, почти неземной. Во всяком случае, абсолютно нечеловеческий.

И снова его пение захватило меня целиком, но на этот раз оно не дарило ни радости, ни покоя. Вернее, когда он только начал, меня охватил необыкновенный прилив вдохновения - ощущение было такое, словно я, проработав всю ночь, решил одну из самых неудобоваримых головоломок Хунты. Но это прекрасное чувство очень быстро исчезло без следа, и я попал в круговорот невероятно давних, непостижимых, но очень осязаемых кошмаров. Неизвестно почему меня захлестывали попеременно волны ярости, боли, тоски и невыразимого стыда. Это были не мои чувства, и сначала я пытался бороться с ними, а потом мне вдруг каким-то образом пришло в голову, что это чувства моего друга, и ему сейчас очень тяжело и очень плохо. И я понял, что если я действительно хочу ему помочь, то надо перестать сопротивляться и как-то войти в этот жуткий и абсолютно чуждый мир. Мне этого совсем не хотелось, и вообще было очень страшно, но желание помочь становилось все отчетливее и сильнее, и я изо всех сил старался сосредоточится на этом желании. А потом вдруг из моего сознания исчезла вся эта невероятная дрянь, и на несколько секунд ее сменило чувство облегчения и понимания. Это было очень приятное чувство, но оно тоже пришло со стороны. И вдруг я снова стал самим собой.

Я не сразу понял, что произошло. Несколько секунд мне казалось, что у меня заложило уши, и перед глазами висела мерцающая серебристая пелена. Я потряс головой, и все прошло - я услышал голоса ребят и увидел, как Витька с ошеломленно-испуганной физиономией чешет в затылке. Вокруг снова была просто тихая ночь, и это было очень приятно.

- Что это было, ребята? - спросил я почему-то шепотом. - Сложно наведенная галлюцинация?

Мне ответили не сразу, но наконец Эдик решительно замотал головой. - Нет, Саша, бери выше, - сказал он как-то очень уважительно, но это уважение относилось явно не ко мне. - Это была двусторонняя телепатическая связь, в чистом виде, не больше и не меньше.

- Черта с два бы я поверил, если бы мне кто рассказал - пробормотал Витька. - Даже теперь не верится, хоть я сам был при этом! Полтора часа держать связь, и, что называется, голыми руками!

- Действительно, поверить трудно - Роман, наконец, подал голос. - Но впечатления просто потрясающие! Как я понимаю, эксперимент удался.

- Сейчас узнаем - отозвался Эдик. - Леголас, как по-вашему, эксперимент удался? - позвал он, немного повысив голос.

Ответа не было. Мы насторожились, потому что на Леголаса это было не похоже - играть в молчанку. - В лес он сбежал, что ли, пока мы тут восхищались? - пробурчал Витька, и вдруг ойкнул. - Похоже, ребята, ему этот эксперимент вышел боком.

Леголас лежал у костра, и в первый момент мы почему-то решили, что он спит. Но это была уж слишком странная поза для сна, словно он соскользнул с бревна, да так и остался лежать, не в силах пошевелиться. И я опять перепугался, в который раз за этот вечер, когда заметил, что в его широко открытых глазах не было не то что звездного блеска - вообще никакого выражения.

Хотя именно Витька первым сообразил, что дело неладно, действовать начал Роман. Он одним махом перескочил через костер (почти совсем догоревший, так что весь эффект пропал) и склонился над эльфом.

- Что с ним, Роман? - спросил Эдик, неумело пытаясь скрыть тревогу в голосе. - Такими вещами шутить нельзя. Он жив, вообще-то?

- Не паникуйте, ребята, - отозвался Роман довольно спокойно. - Он, безусловно, жив. Если бы речь шла о человеке, я бы сказал, что это просто глубокий обморок. Сильное переутомление, скорее всего. Последнюю неделю он не выходил из института.

- Это ничего не значит, - возразил Эдик.- Леголас может работать сутками - под настроение или если есть срочное дело, на него такие вещи совершенно не действуют. Я думаю, это сильный эмоциональный шок. Чувство бессилия и стыда - это всегда очень неприятно, да еще такой интенсивности... И он с большим напряжением ждал нашей реакции.

- Знаешь, похоже, у тебя контакт с ним был глубже моего, - Роман задумался. - Я не уловил никаких эмоций второго порядка. Правда, я заметил, что он все время держал обратную связь на предельном уровне. Поэтому я и говорю, что это переутомление.

- Кончайте треп, Эскулапы, - заявил вдруг Витька, вылезая из палатки со спальником в руках. - Обратную связь они тут обсуждают, диагноз ставят. Какая разница, что это? Очнется, сам все расскажет. Скажите лучше, что с ним сейчас делать? Потащились в лес без аптечки, туристы чертовы, и валерьянки, конечно, ни у кого нет.

- Не уверен, что на Леголаса подействовует валерьянка, даже если бы она у нас была, - Роман, как всегда, на Витькину грубость не реагировал, а говорил по существу. - Ты все время забываешь, что он не человек.

- Человек, не человек... - заворчал Витька. - Раз гуманоид, значит биология та же. В общих чертах. Давайте лучше засунем его в спальник, а то земля еще холодная. И воздух уже холодный, скоро светать начнет.

К моему стыду, я все это время стоял столбом, наверное, я тоже был в шоке. Во всяком случае, голова у меня была совершенно пустая. Я слышал все, что говорили ребята, и я тоже очень беспокоился, но пошевелиться почему-то не мог.

- Где Сашка? - спросил вдруг Витька, озираясь по сторонам. - Он у нас слабак, не хватает только, чтобы его тоже шарахнуло. Хватит с нас обмороков.

- Успокойся, вот он, - сказал Роман, оборачиваясь ко мне. - Жив и здоров. Саша, будь добр, принеси-ка хвороста, а то костер вот-вот погаснет. Витя, сходи с ним - по ночам незачем бродить одному. Возьмите фонарь в палатке и далеко не уходите.

- Сам знаю, - проворчал Витька. Он снова залез в палатку, видимо, искал фонарь, но через минуту выбрался оттуда. Он подошел ко мне, и, наверное, вид у меня был не слишком хорош, потому что Витька вдруг взял меня за плечи и крепко встряхнул. Как ни странно, мне это сразу помогло.

Мы пошли собирать хворост. Справились быстро - под деревьями у поляны было полно валежника, и, минут через пять, набрав по большой охапке, мы вернулись к ребятам.

Как оказалось, Леголас уже пришел в себя. Он сидел на спальнике, обхватив руками колени, и вполголоса беседовал с Романом и Эдиком. Впрочем, это была не совсем беседа - мне показалось, что ребята наперебой рассказывают ему о чем-то, а он просто слушает.

Витька швырнул хворост в костер и подскочил к ним; жидковатый огонек при этом сначала чуть не погас, но сушняк занялся хорошо. Я положил свою охапку у костра и тоже подсел к ребятам.

- Я очень благодарен вам, друзья, - сказал Леголас, продолжая разговор. - И прошу у вас прощения. Я вижу, что участвовать в этом эксперименте оказалось значительно тяжелее, чем я думал.

- Судя по всему, проводить его тоже было не слишком легко, - ответил Роман.

- Вы правы, - Леголас рассмеялся, я уставился на него - он был такой, как всегда - спокойный и приветливый. - Впрочем, я еще неумелый экспериментатор и, наверное, не слишком догадлив. Ведь я мог бы понять...

- Что именно? - спросил Эдик с большим интересом.

- Что это может быть очень тяжело - для вас и для меня, - ответил Леголас, как мне показалось, не очень охотно. - Но сейчас мы говорить об этом не будем. Все мы устали, вам нужно отдохнуть, и мне тоже. Ложитесь, а завтра утром мы все обсудим. Кстати, Саша, - спросил он неожиданно, - как вы себя чувствуете?

- Хорошо, - ответил я растерянно, хотя это было не совсем правдой, мне все еще было трудно сосредоточиться. Впрочем, мне было очень приятно, что он обо мне подумал. - Но почему вы спрашиваете только обо мне?

- Потому что вам это далось тяжелее, чем остальным. Боюсь, что на вас очень сильно подействовали мои собственные чувства. Но без вас, без вашей поддержки я бы просто не выдержал до конца и ничего бы не узнал. Так что ваши мучения не пропали даром.

- Я ничегошеньки не понимаю... - начал Витька, но Роман его прервал.

- Леголас прав, ребята, - сказал он, поднимаясь и потягиваясь. - Пора ложиться. Время позднее, вернее, - он бросил взгляд на часы, - раннее, и впечатлений на сегодня вполне достаточно. Соображать мы сейчас все равно не в состоянии, так что разбор полетов отложим до утра.

- Завтра утром я расскажу вам все, я обещаю, - сказал Леголас, забираясь в спальник и застегивая молнию. - И отвечу на все вопросы. А сейчас - спокойной ночи.

Делать было нечего, и мы один за другим полезли в палатку. Сначала я решил, что мы хотя бы обменяемся впечатлениями, потому что ощущения у нас, судя по всему, были разные, но стоило мне забраться в спальник и лечь, как на меня без всякого предупреж-дения навалилась огромная усталость. Разговаривать мне вдруг совершенно расхоте-лось, а вот спать захотелось страшно.

- Спокойной ночи - промямлил я. Ответом мне было сопение - все уже спали.

В эту ночь я спал, как убитый, и во сне не видел ровным счетом ничего.

Кто-то поднял полог палатки, и в нее забралось утреннее солнце. Я почувствовал мягкое тепло на лице, под сомкнутыми веками появилось золотистое мерцание, и я заворочался, упрямо не открывая глаз. Мне очень не хотелось просыпаться, но проснуться все-таки пришлось, потому что через секунду мне в лицо плеснули водой. Нескольких ледяных капель мне хватило.

Спать уже было совершенно невозможно, но вставать по утрам, особенно рано - ну уж нет! Я мужественно боролся, не открывая глаз. Где-то рядом раздался тихий смех; глаза пришлось открыть - сначала левый, потом правый.

Разумеется, это был Леголас. Он стоял на коленях у входа в палатку, и в левой руке у него был котелок, в который он опустил правую руку. Догадаться, что у него на уме было нетрудно даже спросонья, и я поспешно закрылся локтем, чтобы спастись от душа.

Он снова рассмеялся, немного громче, и исчез. Я взглянул на часы - почти девять. Опять заснуть у меня уже не хватило совести, и, чтобы не было так обидно, я начал будить ребят. Это было не так-то легко - они сражались за остатки сна как львы, но под конец я их все-таки поднял.

Мы выбрались из палатки. Утро было чудесное, и я сразу простил Леголаса. Сам он, похоже, проснулся уже давно - его спальник был аккуратно свернут, костер горел, и все было готово к завтраку. Я огляделся, но его не увидел.

- Наконец-то вы проснулись! Доброе утро, - услышал я его голос. Он подошел к костру с котелком в руках - судя по всему, спускался к речке за водой. - Мне пришлось вас разбудить, потому что без вас я не в состоянии решить одну задачу.

- Какую задачу? - ошалело спросил Роман.

- Великую загадку людей, непостижимую для меня, - голос Леголаса был полон мрачной торжественности, но в серых глазах плясали веселые искры. - Как вы хоть что-то успеваете, если проводите треть жизни во сне?

- Этой загадки эльфам никогда не постичь, - ответил Эдик ему в тон, совершенно замогильным голосом. - Должны же у людей быть хоть какие-то тайны.

- Вы вольны их хранить, - ответил Леголас, подвешивая котелок над костром и выпрямляясь. - Пока вы умоетесь, я приготовлю завтрак.

- А без умывания нельзя? - уныло пробормотал Витька. - Вода же ледяная, и кто нас в лесу увидит? Лучше мы все займемся завтраком.

Леголас расхохотался.

- Витька, не будь троглодитом, - прошипел Роман, видимо, ему стало стыдно. И не зря - сравнение было исключительно не в нашу пользу: мы взлохмаченные, все еще полусонные, с недовольными физиономиями, и он - подтянутый, улыбающийся, ясноглазый. Я вздохнул и начал спускаться к речке.

Завтрак у нас был простецкий - но такой потрясающий, что я и оглянуться не успел, как Витька слопал последний бутерброд. Впрочем, у Леголаса опыт приготовления еды в походных условиях был побольше нашего на несколько порядков. Причем, судя по его обмолвкам, походы эти были далеко не туристические.

- Все, хватит, - заявил Витька, наполовину заглотив бутерброд. - Хочу все знать!

- Сейчас расскажу, - отозвался Леголас. - Вы уже поняли, о чем я пел - это был рассказ о самых драматичных моментах нашей истории. Как мы и говорили, я следил за вашей реакцией. Эти события вызвали у вас сходные чувства - значит, несмотря на всю разницу между нашими расами, понимание возможно. К сожалению, я не подумал, чем это обернется на меня самого - и как мои чувства отразятся на вас. Как ни странно, все получилось - хоть и не совсем так, как я рассчитывал.

- Значит, вы считывали нашу реакцию? - спросил Роман очень медленно. - Каждого в отдельности?

- Конечно! Я уже догадывался, что по восприимчивости люди все-таки отличаются друг от друга. У некоторых довольно богатая фантазия - они видят то, что им передают, но при этом остаются достаточно спокойны. Другие не в состоянии увидеть ровным счетом ничего, но очень сильно сопереживают рассказчику. Третьи - думаю, их больше всего - реагируют в зависимости от характера и личного опыта - что-то их задевает, и тогда они могут увидеть, к чему-то они остаются равнодушны.

- Невероятно! - Роман не мог сдержаться. - Мы вовсю пользуемся телепатической связью, но только односторонней, и почти всегда с умклайдетом. На двустороннюю телепатическую связь способны, я думаю, только Киврин и Хунта, но я не уверен, что кто-то из них смог бы полтора часа держать четыре канала.

- Вы забыли Мастера Януса, - спокойно добавил Леголас. - И Одина... - я не понял, почему он произнес фамилию начальника отдела Технического обслуживания таким странным тоном. - Его возможности намного выше, чем вы думаете. Что касается меня - к сожалению, Роман, я не могу принять ваши комплименты. Эксперимент едва не сорвался - из-за моего легкомыслия и самонадеянности.

- Ну вас к черту, Леголас, - взорвался Витька. - Терпеть не могу самобичевания! Причем тут легкомыслие и самонадеянность? Разве такие вещи до вас кто-то делал?! Это первое. А второе - вы же сами сказали, что мы невосприимчивы - все правда. Вам пришлось шарахнуть изо всех сил - я, например, подключился только тогда, когда до меня дошли ваши собственные чувства.

- Я тоже, - добавил Эдик. - Я имею в виду, подключился эмоционально. Это случилось под конец - я вошел в эту сцену, я действительно стоял вместе с ними в башне перед троном Саурона. До этого я просто наблюдал со стороны - отдельные эпизоды, урывками.

- У меня было наоборот, - сказал Витька. - Думаю, Леголас прав - каждый видит то, что ему ближе. Я подключился довольно рано - вошел, как ты говоришь, - когда он стоял в Кругу Судеб. Я все время был с ним - и был готов бунтовать, и не боялся проклятий ... Но потом, когда дело дошло до резни в этой гавани (Алквалондэ - еле слышно подсказал Роман) - тогда я уже не мог быть с ним. Это было... подло... Кажется, после этого я потерял связь. Я еще что-то видел, но это было уже не то.

- Я должен сознаться, ребята, - сказал вдруг Роман, - я оказался самым глухим, эмоционально. Признаюсь - это я наблюдал со стороны. Все было очень четко, я ни разу не терял нити, даже запомнил название города (он невесело усмехнулся), но это было, как в кино. Я не переживал, как вы, по-настоящему.

- Не вините себя, - ответил Леголас, опустив голову. Мне показалось, что он переживал все заново. - Это я потерял с вами связь - не выдержал...Эта резня, братоубийство - а их было несколько - несмываемый позор всей моей расы. Хотя когда-то, - прибавил он так тихо, что я скорее догадался, чем расслышал его слова, - я думал иначе... Я не должен был петь Noldolante...

- Нет, не думаю, - Роман говорил задумчиво, словно рассуждал про себя. - Мне очень жаль, что вам так тяжело пришлось, но лучше этого сказания, по-моему, выбрать было нельзя. Правда, положение осложнилось, - Роман оглядел нас и покачал головой. - Не рискну дать гарантию, что мы готовы к контакту (у нас вытянулись физиономии). - Я серьезно, ребята - морально эльфы превосходят людей, и закрывать на это глаза мы не имеем права. - (Витька скорчил рожу, но возражать не рискнул). - Три эльфийские резни ... и сколько тысяч лет все эльфы мучаются угрызениями совести? Да и то, что мы с вами видели... Сравните-ка с человеческой историей...

- Один-ноль не в нашу пользу, - прокомментировал Витька. - Ну и что? Люди - не зайчики, все это знают, и мы, и эльфы. Ради этого и работаем. А отказываться от контакта - это, братцы, трусость и чистоплюйство.

- Ты знаешь, Витя, я с тобой согласен, - неожиданно сказал Эдик. - Решать, разумеется, вам, Леголас, но по-моему, такой шанс упускать нельзя. Вы только подумайте, каким потрясающим примером эльфы могут стать для людей! Творчество как источник счастья и смысл жизни - мы-то об этом раньше даже мечтать не могли. А теперь оказывается, что существует цивилизация, где эти принципы составляют основу существования! А что касается самопожертвования - среди людей есть очень много примеров. Как хотите, но я не отступлюсь!

Я слушал все это и хлопал глазами, кажется, даже открыл рот - я-то не ощущал ничего подобного и ровным счетом ничего не видел. Я чувствовал себя отчаянной бездарью - из-за того, что был так невосприимчив и, видимо, подвел друзей, а Леголас мучился напрасно ...

В этот момент я вдруг поймал его взгляд. Так на меня еще никто и никогда не смотрел - я вдруг понял, что я дорог и нужен ему просто потому, что я есть, и что ему совершенно безразлична моя бездарность в телепатии и неумение колдовать. И даже то, что я хороший программист, почему-то не имеет большого значения. А эксперимент все-таки удался. Мои мучения как рукой сняло.

- Я думаю, что должен сказать несколько слов о Саше, - проговорил Леголас, и опять на его губах появилась улыбка Джоконды, - поблагодарить его. (Я превратился в вопросительный знак.) Ему было очень трудно - возможно, труднее всех. И виноват в этом я. С ним мне легче всего поддерживать контакт, он очень глубоко воспринимает мои чувства, мне была нужна его поддержка. Его участие было решающим - без его сочувствия, не рассчитав сил, я бы очень быстро потерял связь со всеми вами.

- Молоток, Сашка! - Витька с улыбкой хлопнул меня по плечу. - Но от мытья посуды это тебя не освободит.

- Горькая истина заключена в том, что от мытья посуды не свободен ни один из нас, - Леголас подвел итог и встал.

- Леголас, что вы теперь собираетесь делать? - спросил Роман, когда мы возвращались в Соловец. - Что скажете: готово человечество к контакту?

- По-прежнему не берусь судить, но, во всяком случае, пора людям узнать об эльфах побольше.

- А это значит? - спросил Эдик.

- А это значит, что в понедельник дон Кристобаль и я встречаемся с Мастером Янусом. Надо назначить день семинара - эльфийская история Первых Эпох. На этот раз я буду рассказывать. На вашем языке.

Глава 2. Два слоя надежды

"Aiya, аire Aule" - сказал я, входя в отдел Технического обслуживания.

Один вздрогнул, как ужаленный, стремительно обернулся (мне показалось, что он паял какую-то схему). "Aiya, Hiromentieno" - ответил он машинально.

Я постарался скрыть улыбку - все-таки я был прав. То, что начальник Техотдела НИИЧАВО знал Высокую Речь, язык Валар и Эльдар Валинора, еще можно было объяснить случайным совпадением. В конце концов, Один был самым знающим и могущественным из сотрудников института. Возможно, где-то в бездне времен ему удалось выучить квэнья, но вот узнать мое валинорское эпессе существу из мира людей, пусть даже магу, не удалось бы никогда.

Я обернулся к двери. Дон Кристобаль Хунта, мой институтский начальник, стоял на пороге неподвижно, как статуя. Он долго мне не верил, но, кажется, этот краткий диалог наконец развеял его сомнения.

"Прости, Мастер, что прерываю твою работу" - я перешел на русский. Дон Кристобаль подошел ко мне. Теперь мы стояли с ним рядом, через стол от Аулэ.

Он с тяжелым вздохом ("мешаете работать!") отложил свою схему, выключил паяльник и посмотрел на нас. Его лицо было совершенно непроницаемо. Ничего удивительного - Вала может не только принять любой телесный облик, но и полностью контролировать свои чувства и способы их проявления: голос, выражение лица, и так далее...

- Садитесь, - сказал он наконец. Голос соответствовал выражению лица - вернее, его отсутствию. Я взглянул на него и тут же отвернулся. С таким же успехом я мог бы попытаться прочесть мысли статуи... Нет, со статуей дело пошло бы лучше - я бы наверняка постиг чувства мастера, который ее ваял...

- Я знаю, зачем вы пришли, - он говорил не слишком любезно, но и без неприязни. - Собственно, я вас ждал. Со дня достопамятного семинара по эльфийской истории.

- Но вас на нем не было, - тихо уточнил Хунта.

- Разумеется. Зачем мне было приходить? О событиях тех эпох мне известно гораздо лучше, чем Хироментиено, которого тогда еще и на свете не было.

- Хироментиено? - Дон Кристобаль был в недоумении. - Почему вы называете Леголаса этим странным именем?

- Потому что это одно из его имен. Очень редкий случай - это одновременно эпессе и амилессе теркенье. Впрочем, вам эта терминология ни о чем не говорит... Амилессе теркенье - имя, данное матерью при рождении. Если у матери есть дар предвидения, она дает ребенку второе имя, предугадывая его дальнейшую судьбу. А эпессе - это обычное прозвище, которое может дать кто угодно и по любой причине. Только в нашем случае эпессе было дано в Амане, и сделал это эльф необыкновенно могущественный и мудрый. И полностью захваченный одной идеей... Впрочем, он был прав - его прозвание отразило сущность нашего друга. Так же, как это некогда сделала его мать... Для вас, дон Кристобаль, это случайное совпадение, но для любого эльфа - это пророчество необыкновенной ясности и силы...

Я молчал. Все, что говорил Аулэ, было чистой правдой, в которой не было ничего обидного для меня. Наоборот - я гордился своим эпессе и был бесконечно благодарен тому, кто мне его дал. И все-таки... Каким странным тоном Мастер произнес последние слова...

- Я ничуть не сомневаюсь, что в этом имени заключена великая мудрость, - сказал Хунта с тонко дозированным неудовольствием, - но я все-таки хотел бы узнать, что именно оно означает.

Ну конечно же, он ведь не знает квэнья. Нужно перевести, но я опять промолчал. Неловко говорить о себе подобное. Впрочем, Аулэ объяснил очень охотно.

- Это имя означает "Проводник", достаточно приблизительный перевод. Если вам нужна точность, можно сказать "Нашедший путь к встрече". Именно то, чем наш друг занимался в Средиземье в конце Третьей Эпохи, и чем он с большим успехом продолжает заниматься сейчас.

Опять этот тон! Не могу понять, что в нем... Горечь, насмешка? Надо мной или над Финродом? Он считает видение Финрода заблуждением? Без сомнения, мудрость Вала неизмеримо выше мудрости любого из Эльдар, но почему он не скажет об этом прямо? Неужели пребывание в мире людей так изменило его? Или (от этой мысли мое сердце замерло) это недовольство собой? Раскаяние? Но в чем?

- "Нашедший путь к встрече"? Вы имеете в виду Контакт?

- Безусловно, дон Кристобаль. Братья, разделенные ... (усмешка уже неприкрытая, явно подбирает слова)... волей Стихий и бездной времени встречаются вновь. Встреча эльфов и людей, если оставить метафоры и перейти к терминологии.

- Я не понимаю, что в этом смешного, - Хунта злился, и это уже не было игрой. Насмешки Аулэ его сильно задели. Меня тоже, но я подавил раздражение - эльфу сердиться на Валар бессмысленно. К тому же, гораздо важнее понять, что за этим стоит...

- В этом нет ничего смешного. Наоборот, это очень трагично... Разбитые надежды, сломанные жизни... В прямом и переносном смысле... Я могу понять, что люди с таким энтузиазмом ухватились за эту идею. Ваша память коротка, а ваше нетерпение заставляет вас вечно рваться за призрачной мечтой. Впрочем, это неплохо - благодаря этому вам удалось достаточно многого добиться. Меня удивляют Эльдар, - он резко повернулся ко мне, - им-то за эту химеру придется заплатить значительно дороже... Неужели они уже все забыли? Скажите, Леголас, - я вздрогнул, такая властность была в его голосе, - вы представляете себе, что такое смерть? Нет, не пребывание вашей бессмертной души в залах Мандоса - это очень тоскливо, но ведь эльфам не привыкать - а вполне физические мучения? И страх... Неужели Финрод вам не объяснил? Кстати, если вы погибнете, не надейтесь на новое воплощение - побега вам не простят.

Этого я уже не мог стерпеть. Как и весь мой народ, Синдар, я ненавидел братоубийцу Феанора, но сейчас, кажется, я начал понимать причину его безумного гнева против Валар...

- Финроду не надо было рассказывать мне, что такое смерть, - мой голос звенел значительно сильнее обычного, но мне было все равно. Пусть прочтет мои мысли - меньше придется объяснять. Собственно, говорю-то я для Хунты... - Я родился в Средиземье и прожил там почти тысячу лет. Все это время там не прекращались войны, в которых я участвовал с ранней юности. В том числе, и в последней... Мне не раз приходилось хоронить друзей и петь над их могилами... Так что тоска и страх мне действительно знакомы, как и любому эльфу, когда-либо жившему в Средиземье...

Эти слова были напрасны... Неумирающая память - дар и проклятие моего народа... Воспоминания нахлынули кипящей волной, голос прервался... Я справился с собой и сдержал слезы (в институте их считали постыдной слабостью. Знали бы они...), но меня била дрожь, а лица Аулэ и Хунты расплывались.

Внезапно кто-то коснулся моей руки. Мягкое прикосновение, очень участливое. Хунта! Никогда бы не подумал, что бывший Великий Инквизитор способен на такое искреннее, горячее сочувствие. И очень вовремя. Мне стало легче.

- Вы забыли сказать, Леголас, - сказал Хунта спокойно, не сводя глаз с Аулэ, - что вы прожили в мире людей почти шестьсот лет и видели зло во всех его воплощениях. В том числе и в тех, о которых в Средиземье вообще не имели понятия... Мне не довелось встретить эльфов, кроме вас, и я не могу судить. Скажу только, что по моему мнению Мастер недооценивает эльфов и, безусловно, очень сильно недооценивает лично вас.

На Аулэ эта тирада не произвела ни малейшего впечатления. Или, может быть, мне это только казалось?

- Надежда умирает последней, - проговорил он со странной усмешкой, - по крайней мере, так говорят люди. Эльфы, как всегда, значительно красноречивей - и в этом вопросе тоже. На этот счет у них есть очаровательная философская теория, дон Кристобаль - два слоя надежды.... Надеюсь, Леголас, вы простите мне этот исключительно вольный перевод, - он насмешливо поклонился мне. - Финрод отшлифовал ее и довел до совершенства.

- Я был бы чрезвычайно признателен, Мастер, если бы вы сочли возможным открыть, в чем заключается эта теория, - дон Кристобаль был учтив, холоден и собран, словно перед поединком.

- С удовольствием, - ответил Аулэ. - К сожалению, без эльфийской терминологии не обойтись, но я надеюсь, что вы стерпите это маленькое неудобство, дон Кристобаль. Человеку, который занимается поиском смысла жизни, приходится еще и не то выслушивать... Так вот - надежда amdir и надежда estel. Первая - скорее вероятность; надежда на благоприятный исход событий, основанная на прошлом опыте, расчете, интуции - не в последнюю очередь. Короче говоря, надежда, имеющая под собой основания.

- А вторая? - живо спросил Хунта. Он слегка наклонился вперед, стараясь не пропустить ни слова.

- О, вторая, - протянул Аулэ, - estel - это совсем особый случай. Это - надежда вопреки всему, необоснованная, совершенно иррациональное чувство. Пользуясь языком, на котором мы все говорим здесь, в институте, я бы назвал это чувство верой, слепой верой. Возможно, вам будет интересно узнать, - продолжал он ровным голосом, словно читая лекцию, - что эльфы считают неспособность испытывать estel существеннейшей слабостью характера, малодушием, проще говоря...

- Очевидно, у них есть для этого основания, - ответил Хунта. - Более того, я с ними согласен. Способность не предаваться отчаянию, надеяться, вопреки всему - это, действительно, признак благородства и высокого мужества.

- Прекрасно, - сухо прокомментировал Аулэ. - Позвольте поздравить вас обоих - какое трогательное взаимопонимание между расами! По крайней мере, на уровне философских абстракций. Но что вы станете делать, вы оба, если я сейчас докажу вам, что эта абстракция неверна?

- Estel не нуждается в доказательствах, Мастер, - сказал я тихо.

- Я согласен с Леголасом, - Дон Кристобаль усмехнулся, покручивая ус, - но познакомиться с доказательством было бы любопытно.

- Не сомневаюсь. Особенно любопытно для вас, дон Кристобаль, давнего поклонника высшей иррациональной математики. Боюсь, правда, что для Леголаса мое объяснение будет, как здесь выражаются, китайской грамотой - что делать, системному мышлению эльфов недоступны иррациональные математические построения... Прошу прощения, Леголас, - он повернулся ко мне и смерил меня взглядом, - надеюсь, вы не примете мои слова за оскорбление. На самом деле я высоко ценю ваши способности - для эльфа почти уникальные.

Я молча поклонился.

- В самом деле, - продолжал Аулэ, - позвольте поздравить вас еще раз, дон Кристобаль - вам исключительно повезло с сотрудником. Вам, вероятно, неизвестно, что перед вами - звезда, простите невольный каламбур, эльфийской социологии, автор двух классических работ: "Законы и обычаи Хазад" и "Хазад и Наугрим". А каким слогом написаны эти труды! Подобным образом люди не в состоянии объясниться в любви, по крайней мере, насколько я могу судить. Поистине, Леголас, вы - достойный ученик и друг Финрода; какая жалость, что вас, в отличие от него, не привлекает теория! Зачем вам понадобились полевые исследования, откуда этот авантюризм? Мне чрезвычайно неприятно, поверьте, говорить вам то, что я намерен сказать - это действительно разобъет вам сердце, и вы не простите меня никогда ... да, да, да, вы уже в смятении, уже поминаете Феанора... - Мастер не сводил с меня своих глубоких глаз; взгляд его был холоден, но сердце подсказывало мне - нечто иное крылось в его взоре...

- Вернемся к вам, дон Кристобаль, - теперь Аулэ обратил свой ледяной взгляд на моего начальника, но Хунта, изогнув бровь, невозмутимо ждал продолжения, - и поговорим об уравнении Высшего Совершенства. Как вам известно, я его решил. Причем решил гораздо раньше, чем вы полагаете...

- Я не понимаю, - заявил Хунта самым недовольным тоном, какой он мог себе позволить, - какое отношение имеет уравнение Высшего Совершенства к нашей концепции?

- Терпение, терпение, дон Кристобаль, сейчас все станет ясно. Мне очень жаль, но уравнение Высшего Совершенства перечеркивает всю идею контакта. Ведь в чем его смысл? Слияние обеих рас, Арда Возрожденная, уничтожение Абсолютного Зла. Я могу догадываться, что движет вами в этом стремлении, хотя мотивы людей так запутаны, настолько неясны им самим... что уж говорить обо мне, существе, - он усмехнулся, и я снова не мог понять - горько или высокомерно, - иной природы... Но вот мотивы Леголаса... и его учителя и друга Финрода ... и еще двух-трех эльфов, - он хлестнул меня взглядом, - полагаю, мне нет необходимости называть имена тех, кто способствовал вашему побегу? Их мотивы для меня абсолютно ясны - ничем не оправданная, иррациональная вера, estel. Так вот, применение уравнения Высшего Совершенства к данному частному случаю полностью уничтожает эту химеру.

Мы ждали продолжения, в молчании.

- Вам, без сомнения, известно, дон Кристобаль, - Аулэ снова перестал обращать на меня внимание, - граничное условие уравнения Совершенства.

- Известно, - ответил Хунта, - чудо не должно никому причинять вреда в пределах Вселенной.

- Именно так, дон Кристобаль, именно так. А известно ли вам, что из уравнения Совершенства есть следствие?

- Впервые слышу об этом, - дон Кристобаль был заинтригован.

- Представьте себе. Именно это следствие сводит к нулю все ваши усилия. Оно словно создано для вашего случая... впрочем, - перебил он сам себя, - почему "словно"? Я убежден, что оно создано именно для вашего случая... слушайте внимательно, Леголас, вас ведь математические выкладки не проймут, вы их просто не понимаете... Именно в этом заключается замысел Единого, я постиг его, наконец - Великое Равновесие! Количество добра и зла равноценно в пределах Эа - вы стремитесь к установлению Абсолютного Добра, но это невозможно, поскольку по закону равновесия ему всегда противостоит Абсолютное Зло; чем больше Добра сможете вы создать в этой Вселенной, тем сильнее станет Зло!

- Я не вижу связи, - начал Хунта устало, но Аулэ безжалостно прервал его.

- Разумеется, не видите, - сказал он резко. - Но вас у меня есть чем убедить. - Неведомо откуда он извлек лист бумаги, сплошь исписанный математическими формулами. - Извольте посмотреть.

Хунта взял листок, поднес его к своим близоруким глазам (свое плохое зрение он тщательнейшим образом скрывал) и отрешился от всего. Аулэ перевел взгляд на меня.

- Что скажете, Леголас? - спросил он, и мне показалось, что в голосе его, первый раз за этот вечер, прозвучало сочувствие. - Невыносимо расставаться с мечтой? Я уже говорил вам - мне очень жаль. Вам надо было остаться в Амане... К сожалению, мне пришлось пожертвовать вашими надеждами, потому что иначе вы бы завели обе расы в тупик; вы оба... Я должен предотвратить катастрофу... пока еще не поздно.

Хунта бросил листок на стол.

- Ваши расчеты безупречны, - сказал он ровным голосом, - я бы даже сказал - артистичны - но они ровным счетом ничего не означают.

- Ничего не означают? - Аулэ был настолько поражен, что на мгновение ему изменил дар речи.

- Разумеется, - Хунта выпрямился, снова подкрутил свои тонкие усики. - Мне очень жаль, Мастер, все это - результат непонимания. Я действительно увлекаюсь иррациональной математикой; из всех известных мне интеллектуальных наслаждений это - самое острое. Но если вы полагаете, что десяток математических софизмов, пусть даже самых изящных, заставит меня отказаться от дела всей моей жизни - вы глубоко ошибаетесь.

- Дела всей вашей жизни, дон Кристобаль? Ах да, счастье человечества, поиск смысла жизни... Вы всерьез считаете, что контакт с эльфами поможет вам его найти?

- Нет, не считаю, - я еще никогда не видел Хунту столь уверенным в себе, - я абсолютно уверен в этом. Эльфы уже нашли смысл жизни - познание и творчество.

- Эльфы, дон Кристобаль, подумайте об этом! Вы уверены, что эти идеалы будут близки людям? И, разумеется, вы, как всегда, хотите осчастливить все человечество, целиком и сразу. Каким образом? Разве вы уже спросили всех? Насколько я знаю, между вами существует огромная разница мыслей, чувств и желаний, и представление о счастье наверняка у каждого свое. Почему вы думаете, что борьба и стремления эльфов будут так привлекательны для каждого человека? А если, по-вашему, люди недостаточно хороши, и их необходимо изменить, то почему бы вам просто не включить реморализатор? В лабораториях господина Киврина уже есть достаточно мощные.

- О нет, Мастер, - я не мог молчать более, - реморализация - это лишь неловкий, полудетский опыт на дороге познания. Младшие дети Эру, так же, как и мы, жаждут красоты и знания в своем вечном стремлении к счастью; нам прекрасно известно, что ошибки на этом пути неизбежны. Мы хотели бы спасти их от самых трагических, с опаснейшими последствиями... Люди торопливы, они спешат к новому и лучшему и в своей спешке могут быть склонны к насилию. Наш долг, долг старших братьев - научить их тому, что насилие, даже с самыми благими целями - это путь Моргота.

- Младшие дети Эру, - проговорил Аулэ холодно и безжалостно, - вы слышали, дон Кристобаль? Именно так они вас называют - младшие дети, Последователи. Судя по всему, вам лично это не кажется оскорбительным. Возможно, наши с вами коллеги в институте примут это именование с тем же стоицизмом, хотя за всех я не поручусь... Но вы подумали о том, каким ударом может стать для человечества известие, что на Земле обитает еще одна разумная раса, к тому же превосходящая людей? Вы подумали о том, каково людям будет узнать, что они больше не венец природы? Я не собираюсь щадить ваше тщеславие, дон Кристобаль, слишком высока будет цена моей деликатности, - Аулэ усмехнулся. - Задумайтесь о том, сможете ли вы общаться с эльфами - вот так, запросто, каждый день; видеть их такими, как они есть - мудрыми, прекрасными, благородными... бессмертными, не в последнюю очередь! Задумайтесь о том, насколько эльфы лучше вас - мудрее и благороднее! И дайте себе труд оценить, наконец, последствия этого Контакта! Все, чего вы добъетесь - это вызовете чудовищную волну ксенофобии, которая сметет обе расы!

- Я чрезвычайно признателен вам за проведенный анализ, - Хунта слегка поклонился. - Разумеется, все опасности, на которые вы нам указали, совершенно реальны; теперь мы предупреждены и примем меры. Могу вас заверить, - он усмехнулся, - никто не собирается снова штурмовать Валинор.

- Ну что ж, - негромко проговорил Аулэ, - слышит лишь тот, кто желает слышать. Я полагаю, Леголас, обращаться к вашему здравому смыслу столь же бесполезно. Или обращать ваше внимание на исторические параллели. Хотя, если будет желание, вспомните Нуменор.

- Мы помним Нуменор, Мастер, - ответил я. - Именно поэтому я провел шестьсот лет среди людей - как наблюдатель, ожидая, когда они будут готовы к встрече с нами.

- И вы решили, что они уже готовы? Поймите, наконец - этой встрече не суждено состояться, Арда Возрожденная - это утопия, это противоречит замыслу Единого!

Это было ужасно - то, что он говорил. Я не верил ему - не мог и не желал верить. Но может ли эльф сомневаться в высшей мудрости Вала? Я взглянул на Аулэ, почти в смятении - и в этот момент пришло понимание...

Аулэ бежал из Валинора. Бежал, во власти своего чудовищного заблуждения. Бежал, потому что не мог оставаться среди тех, кто был полон estel, веры в изначальную красоту и благородство замысла Эру. Бежал, потому что созданный им самим кошмар отнял возможность творить... Меня охватила жалость.

- Прости меня, Мастер, - сказал я тихо. - Ты заблуждаешься. Замысел Единого не может быть столь чудовищен. На заре времен не существовало Зла - так вы учили нас, а это значит, что Зло конечно. Арда Возрожденная возможна и будет создана.

- От вас я другого ответа и не ждал, - Аулэ не смотрел на меня. - Ну что ж, гонитесь за призраком... сколько успеете. Вы погибнете, Леголас, и очень скоро - я вам это предсказываю.

Его слова не были для меня новостью - сердце давно говорило мне о близкой гибели. Что ж, я не первый среди эльфов, кому довелось жить с этим знанием... Но имя предсказания, данное мне, означает исполнение предназначенного... Прочее не имело значения...

Я снова взглянул на Мастера. Он был слаб сейчас, одинокий, раздавленный безверием, а я был силен великой надеждой, estel, моей собственной, и Финрода, и верой Людей - моих друзей в институте. И по праву сильного мне подобало милосердие.

- Мы будем ждать тебя, о Аулэ, - сказал я ему, - я верю, ты вернешься к нам, когда Арда снова станет прекрасна.

Но Аулэ не слушал меня. Отвернувшись, он включил паяльник.

- К сожалению, у меня много работы, - сказал он сухо, не поднимая глаз от своей схемы. - Я все-таки хочу приносить пользу. Кроме того, вы, Кристобаль Хозевич, первым побежите жаловаться на меня директору из-за того, что у вас простаивает оборудование...

Глава 3. Дорога в небо

Только когда Леголас начал запирать дверь своего кабинета, до меня дошло, что в институте что-то происходит, потому что привычки запираться у него никогда раньше не было. Впрочем, теперь, после семинара, я видел его гораздо реже - и совсем не потому, что мы стали меньше дружить. Просто сейчас он был все время занят, его буквально рвали на части - практически все отделы института пришли к выводу, что эльфийский опыт жизненно необходим именно для их тематики, и требовали консультаций. Магнус Редькин сменил тему и готовил вторую магистерскую диссертацию под заглавием "Сравнительно-сопоставительный анализ представлений о счастье древнейших гуманоидных рас", и без Леголаса ему, разумеется, было не обойтись. Ну а в те редкие минуты, когда его никто не теребил, Леголас сидел, не поднимая головы, над переводом эльфийских сказаний.

Я очень сильно скучал без него, хотя, казалось бы, всех дел было - подняться с четвертого этажа на шестой. Но у меня просто не хватало совести его дергать, да и своей работы было порядочно. По институту прошла волна дикого энтузиазма, и об этом я мог судить из первых рук - таким количеством расчетов меня еще никогда не заваливали, причем задачи были настоящие - не абсолютниковское деление нуля на ноль, и не расчет М-поля брюк-невидимок.

Я как раз запустил в машину перфокарты для расчета, который мне полчаса назад со скандалом и вне очереди подсунул Витька, и задумался, что мне делать - то ли в очередной раз порадоваться обилию интересной работы, то ли погрустить, потому что Леголаса я не видел уже почти неделю. По здравом размышлении я решил, что хотя мне еще никогда не работалось с таким смаком, в данный конкретный момент мне было просто-напросто грустно.

- Добрый вечер, Саша, - совершенно неожиданно у меня за спиной раздался такой знакомый голос. - С вами все в порядке? Мы так давно не виделись, что я начал беспокоиться - забывать друзей не в ваших правилах.

Я обернулся и вскочил. Леголас смотрел на меня серыми глазами и улыбался, и я тоже улыбнулся, во весь рот, потому что был страшно рад его видеть.

- Вы заняты? - спросил он озабоченно. - Я вижу, вас завалили работой, - кивком головы он указал на мой захламленный стол.

- Ну, все-таки не так, как вас, - сказал я искренне.

- Я не жалуюсь, - Леголас рассмеялся, и, как всегда, не засмеяться за компанию было просто невозможно. - Ведь я делаю именно то, что мне больше всего нравится, да еще вместе с друзьями. Вот только вы меня забыли...

Я уже почти начал протестовать как до меня дошло, что он меня просто дразнит.

- Пойдемте ко мне, - сказал он, - побеседуем, выпьем кофе, а, если хотите, чаю...

То, что Леголас достал из кармана ключ и отпер дверь кабинета, было само по себе неожиданно, но еще страннее было то, что я увидел у него на столе, поверх стопки бумаг (вообще-то под бумагами уже не было видно столешницы) - узкий и длинный нож, сантиметров сорок, с ярким белым лезвием и серебряной, украшенной самоцветами рукоятью. Он был так красив и так тонко сработан, что мне просто не пришло в голову, что это было боевое оружие.

Леголас возился у маленького приставного стола, сервируя кофе, а я не мог отвести глаз от ножа; меня тянуло к нему, как магнитом, но просто взять его в руки и посмотреть почему-то было боязно. Наконец я не выдержал, протянул руку и осторожно коснулся рукояти. Ничего не случилось.

Я осмелел и взял нож в руки. Он был еще красивей, чем мне показалось с первого взгляда. Я взвесил его на руке, повертел в разные стороны и поднес к глазам, чтобы рассмотреть чеканку на рукояти.

- Саша, осторожнее! Это не игрушка! - Леголас окликнул меня, я вздрогнул от неожиданности, выронил нож и попытался подхватить его на лету. Лучше бы я этого не делал.

Это действительно была не игрушка. И не нож для бумаг, как я решил, неизвестно почему. Бритвенной остроты лезвие, которое не затупили бесчисленные столетия, в долю секунды распороло мне руку от локтя к запястью.

Леголас тут же оказался рядом со мной, расстроенный и озабоченный.

- Очень больно, Саша? - он обнял меня за плечи и с тревогой заглянул в глаза.

- Совсем не больно, - соврал я. Мне было и больно, и обидно, и кровь текла здорово, но винить, кроме себя самого, было некого.

- Лжете, - Леголас качнул головой. - Ну ничего, сейчас все будет хорошо...

Он осторожно сжал мое запястье прохладными пальцами (это было очень приятно), потом провел пальцами вдоль ранки (это было еще приятнее) и не то проговорил, не то пропел какую-то короткую фразу.

Кровотечение сразу же остановилось. Вернее, кровь просто куда-то исчезла, и я увидел, что на руке у меня была просто длинная красная царапина. Боль тоже исчезла, а мне почему-то стало весело.

- Ну вот и все, - приговаривал Леголас, достав из кармана джинсов белоснежный носовой платок и бинтуя мне руку. - Простите меня, Саша, это я во всем виноват. Я вас не предупредил - обращаться с эльфийским оружием не легче, чем с умклайдетом. Может быть, даже труднее. Но с вами все будет в порядке. Утром можете снять повязку.

Мы сели пить кофе, и мне стало еще веселее. Леголас рассказывал, как к нему пристают старцы из отдела Вечной Молодости, требуя раскрыть им тайну эльфийского бессмертия, и как ему приходится от них отбиваться. Я слушал и хохотал во все горло - удержаться от смеха, когда Леголас рассказывал что-то веселое, не смог бы, пожалуй, даже дубль.

Я все еще хихикал, как вдруг заметил, что Леголас умолк и задумчиво смотрит в окно. Я удивился, не понимая, что его могло так заинтересовать - как известно, все окна в институте выходили в один и тот же кривоватый переулок и покосившийся лабаз. Вид из леголасова окна никоим образом не был исключением.

- Uial, - сказал он негромко, - час вечерних и утренних сумерек. Вы знаете, Саша, мне очень нравится Соловец, особенно летние ночи - они удивительны. Солнце скрывается за горизонтом, но полной темноты не наступает... Три или четыре часа серебряные звезды сияют в потемневшем небе, а на западе по-прежнему горит полоса алой зари... туман ложится прозрачной пеленой над лугами, и море шепчет под обрывом... Любой эльф может лишь мечтать о подобном...

Он по-прежнему не отрывал глаз от окна. Я проследил за его взглядом, ожидая увидеть все тот же лабаз и пыльный переулок, но вместо этого перед моими глазами вдруг пронеслись тени - силуэты высоких деревьев; широкая и быстрая река несла темную воду у их подножия, подмывая корни; берега были схвачены ажурной аркой легкого моста. Из воды круто поднимался мрачноватый утес, и короткая тропинка вела от моста к массивным дверям полированного серого гранита, вырубленным в его отвесной стене...

- Непостижимо, - продолжал Леголас, все так же негромко. - Они совсем непохожи, но соловецкие леса мне очень напоминают мой дом, Лихолесье...

Тут меня осенило.

- Понял, понял! - я застучал указательными пальцами по столу, совсем как заяц по барабану.

- Что именно? - Леголас взглянул на меня с веселым любопытством.

- Почему у вас такая странная фамилия! - выпалил я и застеснялся своего дурацкого энтузиазма.

- Все правильно, Саша, - Леголас ободряюще улыбнулся мне. Я решил воспользо-ваться случаем. В институтских ведомостях, во всех приказах и в протоколах Ученого совета он значился как Л.Т.Лихолесов, и загадочные его инициалы меня почему-то страшно интриговали. Фамилию я разгадал, осталось только узнать, что значит "Т".

- Что значит "Т"? - спросил я напролом. - Ну вот как в приказе?

- Отчество, - откликнулся он с чуть насмешливым недоумением. - Трандуилион, сын Трандуила. Почему вы удивляетесь, Саша? Это совсем как в вашей системе имен, только суффикс другой.

- Ага, - сказал я. Передо мной разверзлись бездны теоретической грамматики и погружаться в них, даже вместе с Леголасом, мне совсем не хотелось. Я начал лихорадочно соображать, как сменить тему.

- Это здорово, что вам нравится Соловец, - сказал я быстро.

Леголас взглянул на меня с джокондовской полуулыбкой.

- Я вижу, вам не хочется вести лингвистическую дискуссию. Поговорим о чем-нибудь другом. Спрашивайте, Саша, не стесняйтесь.

Но я стеснялся. Его невозможная проницательность, или телепатия, или что бы там ни было опять выбили меня из колеи.

- Вы давно не были в музее? - ляпнул я первое, что пришло в голову.

- Нет, недавно, - он поддержал разговор с такой готовностью, с какой Хунта не обсуждал смысл жизни. - Я приходил побеседовать с Василием - я обещал научить его эльфийским балладам. На синдарине.

- Ну и как, - спросил я, - научили?

- Научил, - Леголас вздохнул. - Не знаю правда, надолго ли. Вы же знаете, Василий страдает от расстройства памяти. Я очень хотел бы ему помочь, но его болезнь зашла слишком далеко, и я бессилен. Кроме того, мне хотелось навестить леди Наину.

- А, - сказал я. - Кого?

- Леди Наину, - терпеливо повторил Леголас. - Хранительницу музея.

До меня дошло, что он имеет в виду незабвенную Наину свет Киевну.

- Вы ведь тоже провели у нее несколько дней, - продолжал он. - Она мне потом рассказывала о вас... (представляю себе, - подумал я) Я прожил у нее некоторое время, когда только приехал в Соловец, и мы подружились. Она очень мудрая и очень знающая женщина, Саша. И очень несчастливая... Вам, конечно, знакома ее история?

Я кивнул.

- С тех пор я иногда прихожу к ней в гости. Мне очень интересно с нею беседовать. И очень приятно - у нее прекрасная, необычная, напевная речь. Так, как говорит она, на вашем языке не говорит уже никто - может быть, лишь изредка, мастер Теодор. Эти беседы очень помогают мне изучать историю вашего языка - необыкновенно увлекательное занятие... О, простите, - он дурашливо спохватился, - я опять увлекся и забыл, что мы договорились - о лингвистике не беседовать... Должен вам сказать, Саша, что леди Наина всегда угощает меня чаем. И свежими калачами - с медом и вареньем. Вы же знаете, как я люблю сладкое, а против ее малинового варенья я просто не могу устоять.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы уложить эту информацию в своем сознании. Представить себе, что Наина Киевна может по своей воле угощать кого-то чаем с вареньем, да еще вести при этом любезную беседу было потрудней, чем примириться с существованием процветающей эльфийской цивилизации.

- Так значит, вы у нее жили, - сказал я. - А потом?

- А потом я построил себе хижину в лесу, - ответил Леголас. - Дело было в самом конце весны, и к зиме я справился: срубил себе избу - отличное слово, оно замечательно подходит такому жилищу, и мне оно очень нравится... Институтские домовые помогли мне - сложили печь; это большое искусство, и мне оно недоступно... Правда, дон Кристобаль и мастер Теодор почему-то решили, что жить в лесу мне не подобает, но я настоял, и им пришлось уступить.

Я сообразил, что до этого момента понятия не имел, где он живет, и что мне страшно хочется у него побывать.

- В самом деле, Саша, - кажется, он опять прочел мои мысли, - мне очень стыдно, что вы до сих пор не были у меня дома. Но эта беда поправима.

Я расплылся от удовольствия, но мне тут же стало неудобно - надо же, напросился в гости.

- Нет, нет, большое спасибо, - сказал я неловко. - То есть, мне, конечно, очень приятно, но получается, что я навязался.

- Ничего подобного. Простите, Саша, но неужели вы так мало доверяете мне, что вам нужно прикрываться ложной щепетильностью? И неужели вы не видите, какую радость мне доставит ваш визит? Учтите - если вы не придете, мы поссоримся, - он твердо взглянул мне в глаза. - Я почти не шучу. А чтобы вы перестали отнекиваться, давайте назначим день и час нашей встречи.

- Давайте, - сказал я. - С большим удовольствием.

Леголас на секунду задумался.

- Сегодня понедельник, - сказал он. - Давайте встретимся в пятницу, после работы. Правда, нам придется ждать почти целую неделю, но у нас будет вся ночь впереди. В субботу вы сможете выспаться, а в воскресенье, если захотите, снова придете в институт. Я ведь знаю, - прибавил он с улыбкой, - что для вас понедельник начинается в субботу.

- Отлично! - сказал я. - Большое спасибо! - И тут я вспомнил. И помрачнел.

- Что случилось, Саша? - Леголас снова взглянул на меня с беспокойством. - Не подходит день? Можно выбрать другой.

Я не знал, что ему сказать. День и подходил, и не подходил. Вообще-то, перспектива провести вечер у него в гостях была такой заманчивой, что в любой другой день я не отказался бы от нее ни за какие коврижки. Но на пятницу у меня уже были кое-какие планы, и отказываться от них мне тоже очень не хотелось.

Вот если бы можно было совместить... Я искоса взглянул на Леголаса, и тут же стал сам себе противен. За трусость. В самом-то деле - сидеть и надеяться, что он прочтет мои мысли и выручит меня из неловкого положения. Да какое там неловкое... Леголас прав - ложная щепетильность... Кому она нужна?

- В пятницу мы со Стеллочкой собирались в кино, - сказал я. - Но, может быть, и вы с нами? А потом посидим у вас...

- Это очень великодушное предложение, Саша. Я очень благодарен, но в кино с вами я, разумеется, не пойду. Незачем вам мешать. (Кажется, я слегка покраснел.) Я встречу вас у выхода, и мы пойдем ко мне. Последний сеанс, я полагаю? (Я кивнул). Прекрасно! Он обычно заканчивается в половину одиннадцатого - самое подходящее для нас время.

- А это не поздно? - спросил я.

- Поздно? - его глаза, и без того огромные, распахнулись на пол-лица. - Саша, о чем вы? Aduial, час вечерней зари - самое прекрасное время суток! Летние ночи - это время веселья, время речей и песен!

Это звучало здорово. Так здорово, что мне страшно захотелось тут же все бросить и просто рвануть в лес, в луга или к Лукоморью - все равно куда, лишь бы можно было разжечь костер, и сидеть вокруг него с ребятами, и рассказывать разные истории, и, может быть, действительно что-нибудь спеть... Я вдруг представил себе, что Леголас сидит вместе с нами у костра, с гитарой в руках, и от его голоса у всех замирает сердце, и мы слушаем его, затаив дыхание.

Потом я вспомнил ту трагическую балладу, что он пел нам во время эксперимента - Нолдоланте. Жаль, конечно, что я так ничего и не уловил из нее - ребята потом рассказывали совершенно потрясающие вещи. Может, попросить его спеть еще раз? И тут я вспомнил, с неприятной отчетливостью, как он лежал у костра, бессильно раскинув тонкие руки, без единой кровинки в лице, невидящие глаза широко раскрыты... Нет, надо все-таки совесть иметь. К тому же, где гарантия, что и в этот раз я хоть что-то увижу? Да еще неизвестно, как все это подействует на Стеллочку. Отдел Выбегаллы - это, конечно, не Ангбанд, но сильных впечатлений ей и так хватает. Ничего, вот закончит он перевод - возьму и почитаю.

И тут меня снова осенило.

- Леголас, - сказал я, - почему вы нам никогда не рассказывали про Валинор?

Он не сразу ответил и взглянул на меня почему-то растерянно и смущенно.

- Простите, Саша, - сказал он наконец, - но я не могу рассказать вам про Валинор. Ни в вашем сознании, ни в вашем языке почему-то нет для этого слов и понятий. Я даже не могу передать вам свои чувства - у вас просто появится ощущение беспричинного блаженства, как будто... - он замялся, - как будто вы приняли наркотик. Хотя, постойте, - воскликнул он вдруг, - какое-то представление у вас все-таки может появиться! Вы помните наш эксперимент?

Я кивнул.

- Я имею в виду, вы помните свои чувства?

Я снова кивнул. Забыть это было трудно.

- Ну так вот, - продолжал Леголас, и глаза у него просто сияли от радости, - вспомните свое ощущение, самое первое - когда вам казалось, что вы решили для дона Кристобаля одну из его непонятных задач? Вы испытали очень сильный прилив творческого вдохновения и вы гордились собой. Это хороший пример, потому что именно такие чувства составляют основу нашей жизни в Валиноре.

Я вздрогнул, потому что вдруг представил себе, какие чувства Леголас должен был испытывать в нашем мире. Ведь он прожил здесь почти шестьсот лет, и это был один из самых жестоких и кровавых отрезков человеческой истории. Мне стало нехорошо.

- Леголас, - прошептал я, - как же вы решились?

- Во-первых, я не очень хорошо представлял, на что иду, - сказал он с улыбкой .- А во-вторых, потому что и мне, и всем остальным хотелось поделиться с вами этой радостью. Мы все время надеялись, что когда-нибудь вы будете к этому готовы - но сейчас мы не будем говорить об этом. Будем веселы, Саша! Вот что - я вам обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы увидели Аман.

Я не помню, сколько времени мы так просидели, за кофе и разговорами. Наверное, порядочно, потому что я вдруг раззевался, ни с того, ни с сего.

- Вы устали, Саша, - сказал Леголас. - Пора ложиться, завтра нам обоим рано вставать. Пойдемте, я вас провожу.

Я согласился. Мне действительно очень хотелось спать, хотя еще минуту назад сна не было, что называется, ни в одном глазу. Леголас довел меня до общежития (как оказалось, ему было по дороге). Витьки дома не было, я не стал его дожидаться и завалился спать.

- Что у тебя с рукой? - это было первое, что я услышал от Витьки на следующее утро.

Я взглянул на белый платок и вспомнил, с чего началось наше вчерашнее кофепитие.

- Порезался, - сказал я кратко. Мне совсем не хотелось пускаться в объяснения.

Витька хмыкнул, но расспрашивать не стал. Я размотал повязку. На руке у меня был тонкий белый шрам - еле заметный.

- Ты сделал мне расчет? - спросил Витька по дороге в институт. - Герой раненый?

- Сделал, - сказал я без особой любезности. - Грубый ты все-таки человек, Витька. Нечуткий.

- Ишь, чего захотел, - Витька ухмыльнулся. - Ничего, раз руки-ноги целы и голова варит - и без чуткости обойдешься. Я к тебе попозже забегу, заберу результат. Или дубля пришлю. Мне еще с Леголасом поговорить надо.

- Слушай, Витька, хоть ты-то его оставь в покое, - вырвалось у меня, сам не знаю как. Витька, разумеется, тут же ощетинился.

- Что значит: "Оставь в покое"? - заорал он. - Я к нему что, на свиданку собираюсь? Он мне по делу нужен!

- Он всем по делу нужен, - сказал я. - У него после семинара весь институт пасется, а старцы просто заездили.

Витька вдруг захохотал, да так, что на нас начали оборачиваться. Мне стало неловко, но я терпеливо ждал, когда с ним снова можно будет общаться.

- Старцы, говоришь, - заявил Витька, отсмеявшись и утирая слезы. - А, теперь понятно, от кого он запирается... Старцы, они кого хочешь доведут до маразма.

- Это как, "запирается"? - до этого момента я совсем не думал, насколько поразила меня новая привычка Леголаса, но после Витькиной реплики я мысленно сделал стойку.

- "Как, как..." - заворчал Витька. - Дверь кабинета запирает, вот как. Прихожу я к нему как-то на днях - поговорить надо было, идея проклюнулась, не эпохалка еще пока, но все равно, ничего идейка... Прихожу, стучусь - вежливо, политес на эльфийском уровне... Ответа нет. Ну, думаю, сидит читает, ничего не слышит... А может, переводит - не в том суть...Стучусь погромче, уже без политеса. Результат ноль. Поворачиваю ручку - дверь заперта. Ты видал такое?

- Нет, не видал, - сказал я честно. - А дальше что?

- А дальше - я разворачиваюсь, злой, чуть идею свою не забыл, собираюсь уходить. Тут он подходит - этой своей кошачьей походкой. Как из воздуха появился... Если б я не знал его повадок, решил бы, что он сквозь стену прошел.

- Ну вот, - сказал я. - Ты же видел, сколько у него бумаг - весь стол завален.

- Стол, говоришь, завален, - протянул Витька. - Может, и завален. Постой-ка, - он вдруг повернулся ко мне, - я ж не был у него в кабинете! Только сейчас сообразил - в дверях разговаривали.

Я оторопел. Чтобы Леголас не пустил кого-то к себе в кабинет, тем более, Витьку, к которому он, несмотря на Витькино знаменитое хамство, очень хорошо относился - это уже было совершенно ни на что не похоже.

Тут мы дошли до института, и рассуждать на эту тему у меня уже не было времени. Витька поднялся в свою лабораторию, а я отправился к себе. Хотя на часах было только полвосьмого, у дверей электронного зала уже выстроилась молчаливая очередь - представители почти всех отделов, и, как всегда, сплошь дубли.

Разговор с Витькой меня каким-то странным образом вывел из равновесия, и, будучи в далеко не благостном расположении духа, я начал рыться в стопке записок. "Навозну кучу разрывая..." Ладно, нечего злобствовать - мусора, конечно, хватало, но попадались и задания первого сорта, забористые, отборные. И в количестве весьма немалом. Наконец я разыскал послание Федора Симеоновича и решил себя побаловать.

Как всегда, работать для Федора Симеоновича было оч-чень непросто. Я просидел почти час, прежде чем в принципе уяснил для себя смысл задачи и начал набрасывать уравнения. Получалась чушь. Я порвал расчет и бросил его в корзину; настроение мое плавно опустилось к точке замерзания. "Все-таки я бездарь", - подумал я и, запустив обе руки в волосы, предался изощренно-мрачному самоуничижению.

Мой взгляд тупо блуждал по заваленному бумагами столу, на котором я с трудом расчистил место для своего блокнота, по электронному залу, по белоснежному моему красавцу "Алдану"... Хорошая машина, что и говорить - только хозяин у нее негодный. Мой взгляд уперся в мусорную корзину. На полу, рядом с ней, валялся клочок бумаги. Нет, из НИИЧАВО меня пора гнать... Поганой метлой... Ни на что не способен - даже лист бумаги в корзинку не могу выбросить...

Я решил сделать хоть одно дело как следует и до конца - встал со стула, подошел к корзинке и поднял листок, чтобы выбросить его, как полагается. И тут я увидел...

Как всегда, решение все время было у меня перед глазами. Хоть я и идиот, но, кажется, все-таки не безнадежный. Я бросился к столу, лихорадочно все перепроверил. Ну разумеется! Элементарно, как я не понял этого с самого начала: счастье - действительно линейная функция, но она дискретна!

Дальше все было просто. Я записал уравнения, набросал график и аккуратно подчерк-нул вывод. Значит, так: счастье - производная творческого потенциала. Вторая производная, но не в этом суть... Дальше, дальше - творческий потенциал обладает положительной обратной связью. То есть, чем больше работаешь, тем лучше получается ... тем больше удовлетворение, в конечном итоге. Правда, есть потолок, разрыв... Но это, по большому счету, ничего не значит, потому что n областей применения творчества стремится к бесконечности; другими словами, если ты считаешь, что в своей области ты уже достиг потолка, или просто работа уже не доставляет радости - можно всегда переключиться на что-то новое. Вот они - вздымающиеся вверх отрезки прямых на моем графике!

Я опомнился, только взглянув на часы. Время было обеденное, но есть мне совершенно не хотелось, поэтому я решил не ходить в столовую, а отправился во двор, снял рубашку и улегся под стенку позагорать, благо день был солнечный и на редкость тихий.

Странное дело - как ни увлекла меня задача Федора Симеоновича, мое подсознание все время, пока я работал, перемалывало наш с Витькой разговор, и не успел я улечься, как он снова пришел мне на память. Ситуация получалась какая-то странная - Леголас запирает дверь и никого не пускает к себе в кабинет. Мое хорошее настроение улетучилось, мне стало тревожно, неизвестно почему. Ни то, ни другое до жути не вязалось с его обычным дружелюбием. Кроме того, Леголас не просто запирается - он держит на столе оружие. Прямо поверх бумаг.

Мне стало совсем нехорошо, и потянуло с кем-нибудь посоветоваться. Только вот с кем? Идти к ребятам не хотелось. Роман занят, ему не до меня, Витька, скорей всего, постучит пальцем по лбу и назовет меня кем-то вроде "эльфоидного параноика", а Эдик в командировке. Ладно, для начала попробую разобраться сам.

Во-первых, отделим факты от эмоций. Значит, так: Леголас запирает дверь своего кабинета - это, безусловно, факт. Раньше у него такой привычки не было - тоже факт.

Леголас никого к себе не пускает. Факт? Неизвестно. Известен частный случай - с Витькой он разговаривал, стоя в дверях. Правомерно ли обобщать этот факт? Нет, не думаю. Случай явно единичный, кроме того, вчера вечером я сам пил кофе у него в кабинете. Пока отложим...

А вот это факт несомненный - Леголас действительно держит на столе оружие. Я поежился, вспомнив, как узкое длинное лезвие в мгновение ока распороло мне руку. Но в этом-то я сам виноват - с боевым оружием нельзя обращаться как с перочинным ножом.

И все-таки что-то здесь было не так. Какой-то червячок сидел у меня внутри и не торопился исчезать. Я задумался. Попытался припомнить наш с Леголасом разговор - меня не оставляло ощущение, что в нем-то и крылась разгадка.

Почему-то вчерашний вечер не хотел вспоминаться. На секунду пришло теплое, удивительно приятное чувство, когда я вспомнил, что в пятницу пойду к Леголасу в гости. Но это чувство исчезло так же быстро, как и появилось, а тревога осталась, и как я ни старался, в голове мелькали одни разрозненные обрывки фраз. Потом я вспомнил, что Леголас весь вечер смешил меня, а я не столько говорил, сколько смеялся. Витькину гипотезу, что Леголас запирается, потому что его заездили сотрудники отдела вечной молодости, я отмел, не удостаивая размышлением. Дело было явно не в этом.

Я перевернулся на живот и подставил солнцу спину, аккуратно прикрыв плечи ковбойкой (опять обгорел, когда мы с ребятами на днях играли в волейбол). Так, аналитически ничего не выходит. Попробуем ассоциативно, с самого начала. Я снова напрягся и начал вызывать вчерашний вечер в зрительной памяти. Вот Леголас отпирает дверь, я вхожу к нему в кабинет, оглядываюсь... Стол, заваленный бумагами... Нож на столе... Нож... Я снова поежился. Почему мое подсознание так упорно возвращается к этому предмету? Неужели только из-за того, что я так глупо порезался?

Стоп. Леголас пытался меня предостеречь. Точно. "Осторожно, Саша, это не игрушка" - так он мне сказал. Действительно, не игрушка. Слова совершенно справедливые, но, собственно говоря, ничего необычного в них не было. Что-то еще он мне сказал, и это "что-то" было важно...

Вот, наконец! "С эльфийским оружием обращаться труднее, чем с умклайдетом." На первый взгляд, очень странное сравнение. Умклайдет - это ни в коем случае не оружие. Это прибор, и Леголасу, одному из старших сотрудников НИИЧАВО, это прекрасно известно, хотя сам он умклайдетом никогда не пользуется. Впрочем, при его таланте, никакой умклайдет не нужен... Но, с другой стороны, Леголас никогда не приводит бессмысленных сравнений и ничего не говорит напрасно.

Ага - уцепились, будем думать. Раз умклайдет - это не оружие, а прибор, значит и эльфийский нож - это тоже не оружие? Вернее, не совсем оружие... Но что же это? Тоже какой-то прибор? Но какой?

Собственно говоря, ничего необычного в этом не было. С диваном-транслятором я познакомился лично, ступы и ковры-самолеты были известны еще с раннего средневековья. Почему бы и эльфам, с их способностями, не создать прибор в виде кинжала? Кстати, умклайдетом, в случае надобности, можно прекрасно обороняться...

Я сел. Из серой каши в голове начала складываться осмысленная логическая цепочка. Не скажу, чтобы она мне нравилась - беспокойство мое по-прежнему не проходило, но теперь я, по крайней мере, начал нащупывать под ногами дно, и уже можно было подвести кое-какие итоги.

Значит, так: эльфийский нож - предмет многоцелевого назначения, вроде дивана-транслятора. Другими словами, это и оружие, и прибор. Вопрос: с какой целью Леголас держит его на столе - с целью защиты или с целью исследования? Или, может быть, с обоими целями?

Второй вопрос, как следствие первого - от чего (или от кого) Леголас собирается обороняться или (еще более неприятный вариант того же вопроса) - кого или чего он боится? Я понял, что вот этот-то вопрос и мучил меня, как больной зуб - чего Леголас может бояться в институте?

Я начал перебирать варианты, но все время получался какой-то бред. С Леголасом в институте считались, к его мнению прислушивались, а после семинара его авторитет просто взлетел в стратосферу. Да и вообще, хотя Хунта иногда пытался вызывать оппонентов на дуэль, конфликты с оружием в руках в НИИЧАВО пока еще не решались.

Почва под ногами опять исчезла, и перерыв кончился. Я вернулся в электронный зал.

Вторая половина дня началась довольно странно. Вернувшись к себе, я застал у двери дубля профессора Выбегалло - с запиской (дубль этот до странности напоминал давишнего кадавра, неудовлетворенного желудочно). Задача была какая-то странная, не выбегалловская какая-то. Амвросий Амбруазович желал получить от меня математи-ческую модель, постороенную на основе ряда психосоциальных переменных, кои он в своей записке и перечислял. На удивление толково, должен сказать.

Я набросал матрицу, просмотрел ее и написал программу, причем работалось мне как-то на редкость быстро. Пока девочки набивали перфокарты, и "Алдан" мой их переваривал, я еще раз просмотрел свои записи. Странное дело - похоже, о выбегалловых переменных я уже где-то слышал. А может, где-то читал. Я только никак не мог понять, где именно.

Я подхватил итоговую распечатку; м-да, рожденный Выбегаллой Выбегаллой и останется... Опять он моделирует идеального человека... Но, интересное дело, как он все-таки умудрился так грамотно дать задание?

Тут в дверь постучали, и размышления мои прервались. Я ушел в себя, пожалуй, слишком глубоко, потому что даже не подумал ответить на стук. Стук повторился. До меня дошло, наконец, и я крикнул: "Войдите!"

Посетителем оказался сам магистр Пупков-Задний, начальник отдела Абсолютного Знания. Я очень удивился. Вообще-то после своего путешествия в описываемое будущее я сменил свое отношение к абсолютникам с абсолютно негативного на просто негативное - как оказалось, поголовными бездельниками они все-таки не были, и кое-кто в отделе занимался действительно интересными вещами. Но вот магистр-академик своим посещением электронный зал еще никогда не удостаивал.

Пупков-Задний пересек электронный зал, дико озираясь (я догадался, что он, скорее всего, первый раз в жизни видит ЭВМ, перфоратор и прочие мои игрушки). Я вышел из ступора и пригласил его сесть. Он степенно опустился на стул у моего стола, аккуратно поддернул брюки, и несколько минут молчал, озирая мое рабочее место все тем же ошалелым взглядом.

- Да-с, - изрек он наконец. - Вот он значит, какой, электронный зал. Действительно, храм науки, мастерская познания. Вы знаете, Александр Иванович, - он доверительно наклонился ко мне, - в последнее время я много размышлял над теоретическими вопросами познания, и вот что мне пришло в голову - наше стремление к абсолютному знанию - зачем, кому это нужно? Возможно ли оно - достижение этой цели? Но, допустим, в один прекрасный день мы, люди, сможем сказать себе - мы пришли к абсолютному знанию. И что мы тогда будем делать? Что ждет несчастное человечество, когда все, о чем мы мечтали столько веков, будет достигнуто? Неизбежный регресс, я полагаю, в конечном итоге - разрушение нашей цивилизации. Нет, нет, нескончаемый путь к познанию, вечная дорога, с приключениями - вот к чему должно стремиться человечество...

Я молчал, потому что совершенно не понимал, к чему он клонит.

- Именно дорога, - проговорил Пупков-Задний. - Как говорится, движение - все, цель - ничто. И ведь что замечательно, Александр Иванович - на этом пути нас ждут друзья, вернее, братья, если я правильно понял Леголаса. Судя по его примерам, эльфы и люди - биологически один вид. Подумать только - человечество больше не одиноко во вселенной, мы уже не случайный эксперимент, не слепая игра природы... Разве это не прекрасно? - Он остановился, вздохнул и посмотрел на меня. - Прошу прощения, Александр Иванович, за длинную тираду. Вы, я думаю, уже спрашиваете себя: "Все это, конечно, очень хорошо, но какое это имеет отношение ко мне?"

Я слегка смутился, потому что минуту назад задал себе именно этот вопрос.

- Дело, видите ли, в том, - продолжал магистр, - что в нашем отделе планируются, не постыжусь в этом признаться, чрезвычайно интересные исследования, отнюдь не деление нуля на ноль, - он бросил на меня странноватый взгляд, и я смутился еще больше. - Полагаю, что разработка нашей тематики находится, как говорится, в ключе идеи контакта, и применение современной вычислительной техники было бы очень желательно.

- Разумеется, - сказал я немного севшим голосом, потому что совершенно не ожидал ничего подобного. - С машинным временем, правда, сейчас туговато, но я сделаю, что смогу.

- Разумеется, разумеется, Александр Иванович, - магистр закивал головой. - Наш отдел, безусловно, не претендует на первоочередность. Мне просто хотелось заручиться вашей поддержкой. Да и поделиться своими раздумьями, - он почему-то опять вздохнул. - Меня не оставляет ощущение, что после этого достопамятного семинара все мы стали единомышленниками - в гораздо большей степени, чем раньше.

Я ответил не сразу, но вовсе не потому, что был несогласен. Наоборот - я вспомнил свои чувства во время семинара - я вдруг оглянулся и подумал, что до этой минуты я по-настоящему не знал своих коллег. Вокруг меня сидели лучшие представители человечества. Некоторые были могущественными магами и блестящими учеными, некоторые еще не стали ими, но все мы, как один, стремились встретить друзей на берегу Последнего моря, на прямом пути знания, протягивая им руку без страха, зависти и недоверия. Человечество было готово к контакту.

- Я с вами полностью согласен, Морис Иоганнович, - сказал я вежливо.

Пупков-Задний опять покивал и поднялся.

- Ну что ж, Александр Иванович, не смею больше отрывать вас от работы. Весьма признателен за беседу - и за помощь.

... Да, этого вечера стоило ждать четыре дня. Все было именно так, как я воображал - только в тысячу раз лучше. Звезды, крупные и яркие, как осенью, висели прямо у нас над головами, и молодой месяц покачивал золотым рогом. У костра было тепло и очень приятно пахло - не резким, одуряющим дымом багульника, а чем-то совсем другим - не то можжевельником - пряно и свеже, не то еще какой-то непонятной травой. Во всяком случае, комары нас облетали за версту.

- Как хорошо, - прошептала Стеллочка. Мне показалось, что она чуть вздрогнула, и я поспешно набросил ей на плечи свою куртку. - Но вы обещали нам спеть.

- Про Валинор, - добавил я.

- Я помню, - отозвался Леголас. - Про Валинор я вам обязательно спою, но сейчас мне хочется вам спеть другую песню - новую, на вашем языке.

- О чем она? - спросила Стеллочка живо.

- О чем? - он слегка поднял брови. - О моем народе, о нашей судьбе... Но я сложил ее на ваш манер... Посмотрим, понравится ли она вам...

Он легко провел пальцами по струнам гитары, они мягко зазвенели в прозрачном ночном воздухе, и меня охватила легкая, приятная грусть. Я уже собрался бездумно отдаться ей, как вдруг сообразил, что понимаю слова, потому что Леголас действительно поет по-русски. Я стал слушать.

Столько лет сражений, столько лет тревог - ²
Я не знал, что уйти будет легко.
Нас зовут в окопы, скоро третий звонок,
Только мы от них уже далеко...
Там, где находится южный край земли,
Там край и уже не свернуть,
Там у причала стоят мои корабли,
В назначенный день мы тронемся в путь.

Никаких образов у меня не появилось, но моя грусть каким-то образом перешла в надежду. Странную - не на что-то определенное, а в надежду вообще. И мне казалось, что Леголас еще никогда не пел так здорово.

Мы выходим из круга, мы выходим на свет,
Это знак, что команда уже собралась.
Мы узнаем друг друга после долгих лет
По улыбке и по цвету глаз...

Леголас повторил припев. Мне очень хотелось подпеть, но я стеснялся. Он сделал паузу, струны звенели, и вновь его голос, сильный и чистый, взлетел к могучим кронам мачтовых сосен, к сияющему звездному небу:

Дорога в небо лежит по прямой,
Дорога в небо, дорога домой...
Дорога в небо, и все позади,
И только свет на пути...

И тут я понял, что сейчас Леголас изменит припев, и что на этот раз мы все подхватим его, потому что это действительно был знак. И я ничуть не удивился (хотя я совсем не умею петь), услышав, в какой гармонии слились наши три голоса - мой, хрипловатый, все еще какой-то мальчишеский, Стеллочкин - нежный и звонкий и голос Леголаса - глубокий, звенящий, полный печали и надежды:

Там, где находится южный край земли,
Там край и уже не свернуть...
Там у причала стоят твои корабли,
В назначенный день ты тронешься в путь!

... Мы повторили припев два раза, и это было здорово. Потом мы замолчали. По лесу прошел едва уловимый шелест, вздрогнули, колыхнулись ветви сосен, в костре звонко треснула толстая ветка, выбросив сноп оранжевых искр... Звезды подмигивали нам сверху, как будто просились в компанию...

Леголас по-прежнему перебирал струны гитары, но теперь мелодия была другая. Размеренные аккорды падали в лесную тишину, словно капли дождя в ручей. Стеллочка чуть ближе придвинулась ко мне.

- Сейчас будет про Валинор, - шепнул я ей на ухо.

Она молча кивнула и тихонько сжала мою руку. Леголас негромко запел на квэнья (я уже знал, как называется этот язык).

Нет, и в этот раз мне так и не удалось ничего увидеть. Перед глазами опять замерцали, переплетаясь, золотистые и серебряные струи, голос Леголаса то наплывал, то отдалялся. Сонливости, правда, не было - была лишь приятная расслабленность. Потом я начал подниматься вверх, все выше, выше, сквозь темные ветви, и Стеллочка плыла рядом со мной, и мы качались на золотых рогах месяца, как на качелях, долго-долго. Время остановилось...

Голова Стеллочки опустилась мне на плечо. Вздрогнув от неожиданности, я взглянул на нее и увидел, что ее ресницы были плотно сомкнуты, а губы приоткрылись в легкой улыбке - судя по всему, она крепко спала.

- Этой ночью ей будут сниться чудесные сны, - вполголоса сказал Леголас, откладывая гитару. Лукавая улыбка тронула его губы. - Правда, не берусь сказать, что именно.

- Что мы будем делать? - прошептал я, стараясь не разбудить Стеллочку.

- Что делать? - мне показалось, что Леголас с трудом сдерживает смех. - А вы как думаете, Саша? Леди Стелла уже спит - полагаю, у вас хватит ловкости отнести ее в дом, не разбудив?

- Хватит, - буркнул я и на секунду обиделся.

Стеллочка действительно не проснулась, когда я осторожно уложил ее в кровать, снял с нее босоножки и укрыл одеялом. Я прокрался к двери в кухню, обернулся, поглядел в последний раз, как она спит, и притворил за собой дверь.

- Забирайтесь сюда, Саша, - Леголас свесил голову с печки. Я понял, что он уже устроил нам постель. - С краю или у стенки?

- Лучше у стенки, - сказал я.

С русскими печками у меня были связаны дурные ассоциации. В памятную ночь своего первого знакомства с умклайдетом в Избе на курногах мне пришлось прогуляться вверх тормашками по потолку, а потом спикировать на печь. Печь, разумеется, была совершенно ни при чем, но фобии - вещь иррациональная, и определенные опасения у меня остались.

- Как скажете, - он легко, как падающий лист, соскользнул на пол. Я влез на печку и завозился, устраиваясь поудобнее. Леголас улегся рядом, вытянувшись во весь рост и сложив руки на груди. Лежанка была широкая, и свободного места между нами оставалось почти полметра. Хорошо будет спать, подумал я, и места хватает, и мягко.

Как всегда по закону подлости, спать совершенно не хотелось. Хотелось поболтать, но тревожить Леголаса было неловко. Я покосился на него - спит или нет? Он лежал, не шевелясь, но глаза у него были открыты - я видел, как они блестели. Месяц, хоть и молодой, светил довольно ярко, и чеканный профиль эльфа четко рисовался в серебристом свете.

Я закрыл глаза и попытался заснуть. Не получилось. Посчитать овец? Занятие, конечно, пустое, но что я теряю? Я начал рисовать в своем воображении овец, потом изгородь. Вышло что-то карамельно-пасторальное, я попытался сменить картинку, но чертовы овцы исчезли и больше не появлялись. Я завздыхал и заворочался.

- Саша, вам не спится? - Леголас приподнялся на локте и повернулся ко мне. - Вам тесно или жестко?

- Скучно, - сознался я откровенно.

- Ну, это не беда. Поговорим?

- Давайте, - я обрадовался. - Этот моряк - вы так и не сказали, чем все кончилось.

- Я не знаю, чем все кончилось, - отозвался он. - Эльфвине прожил на Эрессеа несколько лет и был доволен - по крайней мере, нам так казалось, но потом все-таки затосковал, очень сильно. И решил вернуться домой. Тогда мы построили для него корабль - легкую ладью, такую, чтобы он мог справиться с ней в одиночку, и он вышел в море. Больше мы ничего о нем не слышали...

- Понятно, - сказал я. Мне представился этот одинокий моряк-сакс (а может быть, англ - я не антрополог) - обветренное загорелое лицо, яркие голубые глаза и прямые соломенные волосы до плеч. Отважный и упорный человек, что и говорить - один, посреди необъятного океана, в крошечной ладье-скорлупке. Впрочем, по словам Леголаса, у эльфийских кораблей потрясающие мореходные качества. Но все равно - поразительно, на что люди шли ради знаний, еще тогда. А мы-то считаем средневековье временем темных изуверов и забитых, неграмотных крестьян. Нет, не так все было просто, человеческая история - вещь неоднозначная.

- Мне было очень жаль, что я так и не встретился с ним, - продолжал Леголас задумчиво. - Но Пенголод мне много рассказывал о нем. И тогда моя надежда превратилась в уверенность. Я рассказал Финроду, и он согласился наконец с моим решением - до этого он считал его безумием. Вдвоем мы убедили остальных - и я отправился в путь... - Он помолчал. - Вы понимаете, Саша, Эльфвине так стремился найти нас, потому что он разделял наше отношение к жизни - тягу создавать прекрасное, неутолимую и бескорыстную жажду знаний. Ведь мы все время учимся новому. И не прекращаем учиться всю жизнь.

Я подскочил, забыв о низком потолке, и, вполне возможно, раскроил бы себе череп, если бы Леголас в последний момент не ухватил меня за рубашку и удержал.

- Мы тоже! - завопил я и выхватил из кармана давишний кивринский расчет, который я все время таскал с собой - так я им гордился. - Люди тоже учатся всю жизнь! То есть, теоретически. - (Леголас смотрел на меня с напряженным вниманием.) - Я имею в виду, счастье как производная творчества - эта функция дискретна. Вот, смотрите! - я сунул ему в руки измятую свою бумажку.

Он внимательно посмотрел на мой листок, вздохнул и вернул его мне.

- Я поверю вам на слово, Саша, - сказал он легким тоном, - если вы просто скажете мне ваши выводы.

Я сообразил, в чем здесь было дело.

- Э, нет, - сказал я. - Так не пойдет. Вы со мной занимаетесь телепатией, а я с вами математикой займусь.

Он опять вздохнул и скорбно опустил ресницы.

- Ну что ж, во имя дружбы... Но, Саша, вы уверены, что у вашей науки действительно есть логика?

- Это вам решать, - я не выдержал и расхохотался. Ладно, кадавр с ними, с формулами. Объясню на и словах, график вон покажу... Хотя странное дело - Леголас считает в уме куда лучше и быстрее меня, что в эльфийской двенадцатиричной системе, что в нашей десятичной, а вот высшей математики не понимает напрочь. Но, в конце концов, это его дело.

Я разгладил свой листок и показал ему график.

- Видите, - сказал я, - отрезки прямых. Это значит, что люди испытывают растущее счастье, занимаясь творчеством, совершенствуясь. То есть, какое-то время. Потом человек достигает своего потолка - раньше или позже. Счастье прекращается. Но это ничего не значит - состояние счастья возникает снова, и даже на более высоком уровне, если человек опять начинает учиться чему-то новому. Начинает творить. Вот, смотрите.

- Я вижу, - он взял листок у меня из рук, и мне показалось, что его тонкие пальцы чуть-чуть дрожали. - Действительно так. Благодарю вас, Саша, теперь я начал понимать... И счастье может быть беспредельно, потому что области применения творчества неограничены, - тонкий палец указал на n, стремящуюся к бесконечности.

- Точно, - сказал я. Ай да Леголас! Похоже, эльфы и в самом деле смышленый народ...

- Это невероятно, - он взглянул мне прямо в глаза. - Это значит - все решено... Эльфы и Люди - братья, их встреча неизбежна!

- Ура! - завопил я в приливе чувств. - Даешь Контакт! К Последнему морю!

- Все правильно, Саша, - Леголас с улыбкой хлопнул меня по плечу.

Я аккуратно сложил листок, спрятал его в карман и зевнул. Все было решено. Корабли выходили в Последнее море, и до отплытия экипажу была дана команда отдыхать.

Не знаю, долго ли я спал. Наверное, нет, потому что, когда я проснулся, на янтарном полу по-прежнему лежали квадраты лунного света - значит, месяц еще не зашел. Я уже собрался повернуться на другой бок и снова заснуть, как вдруг заметил, что к серебристому свету месяца примешалось что-то еще - редкие синеватые вспышки. Зарницы? Непохоже.

Потом я сообразил, что лежу на печке один, и Леголаса рядом со мной нет.

Я подобрался к краю и свесил голову вниз. Кухня была пуста, лишь лунный свет на полу. И синие вспышки - теперь они стали ярче и чаще. И шли они не из окна, а из темного прямоугольника открытой двери.

Мне стало любопытно и чуточку тревожно и очень хотелось знать, где и какая нелегкая носит Леголаса. Я слез с печки и подошел к двери.

Он стоял посреди поляны, вытянувшись струной, запрокинув голову и высоко вскинув правую руку, словно в приветствии - тонкий и четкий силуэт в серебряном лунном свете. И синие вспышки летели от его правой руки; теперь они шли одна за одной. Он выпрямился еще больше, и от среднего пальца в темное небо ударил острый луч синего света - яркий, но не ослепляющий.

Я застыл у двери, совсем как Леголас на поляне. Я не понимал, что происходит, но самый воздух был пронизан напряженным ожиданием, таким напряженным, что пошевелиться было просто немыслимо. Внезапно синий луч запульсировал и превратился в ослепительную звезду у него на пальце.

Не знаю, сколько мы так простояли, потому что время опять исчезло, и я не мог оторвать глаз от игры синего света. Раз за разом сияющий луч взлетал в небо, раз за разом синяя звезда спускалась Леголасу на руку, но вдруг, безо всякого предупреждения, она погасла у него на пальце, и напряжение тут же отпустило. Я отлип от дверного косяка (только сейчас я заметил, что у меня онемели пальцы - так я за него цеплялся), но Леголас по-прежнему стоял неподвижно.

Я подбежал к нему, окликнул - никакой реакции. Я струхнул и хлопнул его по плечу, пожалуй, сильнее, чем рассчитывал. Он вздрогнул, повернулся ко мне, и вдруг колени у него подогнулись.

Я едва успел его подхватить. До дома было всего несколько шагов, и я втащил его в кухню, втихомолку жалея, что эльфы не были миниатюрными существами с крылышками, как в фольклоре. Леголас рухнул на скамью у стены, задыхаясь, словно бегун после марафона. Волосы у него были влажные от пота, темные пряди прилипли ко лбу, и на осунувшемся лице лихорадочно блестели глаза.

Я заметался по кухне, не зная, что делать. С одной стороны, особой помощи, вроде, не требовалось, но с другой стороны Леголас явно был на пределе усталости, а у меня внутри все так и зудело от любопытства.

- Не бойтесь, Саша, все хорошо, - услышал я вдруг его голос. - Все просто замечательно, о подобном я даже мечтать не мог!

- Что произошло? - у меня уже не было сил сдерживаться.

- Я говорил с друзьями! - выдохнул он. - Теперь они знают о вас, знают, что вы готовы к встрече. И они готовы тоже!

Он провел ладонью по лицу, сверху вниз, словно смывая усталость, поднял голову и взглянул на меня. Напряжение с его лица исчезло без следа, теперь он просто сиял, и глаза у него горели, но уже не прежним диким блеском, а радостью и торжеством. Но я по-прежнему ничего не понимал, и в голове у меня была каша. А еще я заметил одну вещь, которую никогда раньше не видел - на руке у него было кольцо. Перстень с огромным сапфиром на среднем пальце правой руки.

- Как это - с друзьями? - пробормотал я. - С какими друзьями, где? Каким образом?

- С моими друзьями в Амане, Саша. Какое удивительное совпадение, что именно сегодня ночью я услышал их зов и смог ответить! Впрочем, - он взглянул на меня, и меня словно окутало пушистое облако, - почему совпадение? Ваше присутствие наверняка сыграло свою роль - ваше и леди Стеллы. И, вполне возможно, наша с вами беседа... Теперь я почти готов поверить, что высшая математика - совсем не бесполезная людская забава...

- А кольцо? - спросил я тупо. - Кольцо у вас на руке?

- Вилья? Элронд передал его мне перед отплытием... Он считал, что Вилья мне поможет, и оказался прав. Но его не следует показывать... - он взглянул на руку. Кольцо исчезло.

Как всегда с Леголасом, все это было совершенно непонятно, ужасно таинственно и невероятно интересно, но у меня уже не было сил задавать вопросы - видимо, мозг элементарно перенасытился информацией. И даже вопить "Ура!" и "Даешь контакт!" почему-то совсем не хотелось, хотя именно сейчас для этого были все основания. Честно говоря, больше всего мои чувства были похожи на ощущения воздушного шара, который аккуратно проткнули иголкой.

- Отдохните, Саша, на сегодня вам достаточно впечатлений, - Леголас поднялся с лавки и подвел меня к печке. Я послушно влез наверх и вдруг сообразил, что он сам и не думал ложиться.

- А вы? - спросил я неловко.

- Я все равно не засну. Не тревожьтесь обо мне - я просто погуляю по лесу, - он направился к двери, но у порога обернулся и посмотрел на меня. - Спите спокойно, Саша, ничего не бойтесь. Я наложил заклятье - эту дверь снаружи никто и ничто не сможет открыть, кроме меня самого, разумеется. Изнутри дверь открывается беспрепятственно, но я бы вам не советовал это делать - людям лучше не бродить в Соловецком лесу одним, особенно перед рассветом.

Я подумал, что все окна были распахнуты настежь, но ни единого комара в доме не было.

- А окна? - спросил я. - Комары? Тоже заклятье?

- Конечно.

- Здорово, - сказал я. - У ваших заклятий приличный радиус, нас даже у костра не кусали.

- У костра мои заклятья не действовали, - спокойно ответил он. - Я отпугнул комаров дымом - собрал кое-какие травы. Разве вы не чувствовали запаха?

- Чувствовал, - сказал я. - Но с вами, Леголас, никогда не поймешь, где магия, а где нет.

- Магия? - переспросил он. - Вы ошибаетесь, Саша, магия - это человеческие дела, я ею не пользуюсь. Все, что я делаю - это результат моих способностей, знаний и очень долгой практики.

... Когда я, умытый и более-менее причесанный, вернулся в избу, Леголас и Стеллочка уже ждали меня у накрытого стола. Я сбросил с плеча полотенце и, не теряя времени, подсел к ним.

Если вчерашний ужин был великолепен, то сегодняшний завтрак вообще превосходил всякое воображение. "Нельзя объять необъятное," - говаривал Козьма Прутков. Я, во всяком случае, и не пытался. Я ел. Молча и сосредоточенно. Стеллочка сидела рядом со мной, веселая и свежая, как это летнее утро, и когда я посмотрел на нее, то из головы у меня разом вылетели все мысли о еде.

- Леголас, я должна попросить у вас прощения, - смущенно сказала Стеллочка. - Вам, наверное, вчера было очень обидно. Вы так хорошо пели, я заслушалась... и заснула.

- Не упрекайте себя, - ответил Леголас, улыбаясь. - С людьми это случается довольно часто. Надеюсь, что вы хорошо отдохнули.

- Замечательно, - Стеллочка подняла на нас глаза. - А вы?

Леголас улыбался и молчал. Я решил придержать информацию о ночных событиях.

- Мы тоже, - сказал я.

- Я очень крепко спала, - продолжала Стеллочка задумчиво. - И мне снился чудесный сон - какая-то необыкновенная страна, но почему-то там не было ни людей, ни... - она искоса взглянула на Леголаса, - ...эльфов. Там были только звери - белки и косули, и они совсем меня не боялись. Две белки прыгнули мне на плечи и просили орехов, но у меня ничего не было, и они убежали... А косули шли за мной всю дорогу - там была тропинка через лес к какой-то большой реке, и там я должна была встретить... (мне привиделось, или она действительно чуть-чуть покраснела?) Но мне страшно жаль, что я так ничего и не уловила из вашей песни, - продолжала она торопливо. - Я перепечатывала для Выбегаллы ваш перевод, и это было так здорово, что просто не оторваться. Я бы так хотела послушать еще!

- Профессора Выбегалло интересуют мои переводы? - спросил Леголас каким-то странным тоном.

- Ну да, - Стеллочка ничего не заметила. - Он собрал почти все ваши сказания и велел мне их перепечатать. Только странное дело - его почему-то интересуют отрывки; в основном, описания эльфийских героев... А еще он зарядил несколько новых автоклавов - опять дублей выводит... Ой!

Стеллочка ойкнула с таким явным испугом, что я вскинул на нее глаза, не понимая, в чем дело, и тут мой взгляд встретился со взглядом Леголаса. Он сидел прямой как стрела, и губы у него были сжаты в тонкую линию, а в серых глазах мерцала спокойная ледяная ненависть.

Страшный это был взгляд, страшный до обморока... Я вздрогнул и сам чуть не закричал, но тут Леголас опомнился, одним гибким движением перегнулся через стол и схватил нас за руки.

- Саша... Леди Стелла... Простите меня, я очень виноват, я испугал вас... Я никогда не позволю, чтобы зло коснулось вас, хотя бы тенью...

Я перевел дух. Передо мной снова был Леголас, которого я любил и хорошо знал... Какое там "хорошо", я же совершенно его не знаю! Но какое это имеет значение? Одно я знал наверняка, и ничего другого мне не надо было - он был моим другом, и лучше него друзей у меня не было. И не будет - я вдруг понял это твердо и окончательно...

- Уф, как вы нас напугали, - Стеллочка провела рукой по волосам и вдруг улыбнулась, - просто до дрожи! Вас, оказывается, лучше не злить... Но что случилось?

- Опыты профессора Выбегалло, - ответил Леголас. Он подпер голову тонкой белой рукой и прикрыл глаза; ненависть исчезла из его взгляда, а в голосе была печаль и бесконечная усталость. - Он сам не понимает, насколько они опасны... Все, чего он добъется - это принесет в ваш мир новое чудовищное зло... Почему он не пожелал слушать меня? Неужели люди должны учиться только на собственных ошибках? - Внезапно он выпрямился, и его взгляд снова стал спокойным и твердым. - Простите, леди Стелла, но я должен задать вам несколько вопросов. Сколько у него автоклавов? Где они стоят? Кто имеет к ним доступ?

- Автоклавов у него три, - ответила Стеллочка, недоумевая. - Он хотел поставить больше, но больше на складе не было... А стоят они в лаборатории, открыто, и доступ к ним имеет кто угодно - любой сотрудник нашего отдела...

- Любой сотрудник отдела, - повторил Леголас задумчиво. - Глупец, глупец, как он смеет так безумно рисковать человеческими жизнями?! ... Как скоро он намерен... - Леголас на секунду умолк, и по его лицу пронеслась тень отвращения, - закончить эксперимент?

- Дубли обычно созревают за неделю, - сказала Стеллочка. - По-моему, он зарядил все автоклавы одновременно, и было это в четверг. Значит, у нас есть... - она стала загибать пальцы.

- Пять дней, - сказал я. - Считая сегодня. Но в чем все-таки дело?

- Из-за глупости и тщеславия он подвергает вас всех величайшей опасности, Саша. Я знаю, чего он добивается, и знаю, что у него получится. И клянусь светлым именем Элберет, я желаю лишь одного - чтобы я ошибся... - Леголас на секунду закрыл лицо руками. - Я обязан предотвратить несчастье, и я поговорю с ним еще раз... Беда в том, что в первый раз он не пожелал меня слушать; видимо, он мне просто не поверил... Боюсь, что мне придется позволить ему собственными глазами увидеть результат своих деяний, если его нельзя убедить иначе... Но я искренне верю, что увидев этот результат, он одумается и раскается...

Как я ни старался, больше ничего выжать из Леголаса мне не удалось...

- Большое спасибо, - сказала Стеллочка, когда мы подошли к перекрестку, где неприметная лесная тропинка выходила на проселок к Соловцу, - дальше мы сами дойдем. Вон, уже дома видны...

- Это я должен вас благодарить, друзья, - Леголас отдал нам изящный поклон, - за радость, которую ваш визит доставил мне. И я еще раз прошу вас простить меня...

- Нет, я так больше не могу! - перебила Стеллочка. - Ну почему вам надо городить всю эту чушь? Все было здорово, просто замечательно! Я запомню этот вечер на всю жизнь! И вот вам за это! - не успели мы опомниться, как она встала на цыпочки, обхватила Леголаса за шею и звонко чмокнула в щеку.

Боже, как он смутился! Совсем как десятиклассник, которого на выпускном вечере пригласила на белый танец девочка, в которую он был тайно влюблен с детского сада. Он вздрогнул, как будто его ударило током, опустил глаза и покраснел. Вернее, это я решил, что он покраснел, потому что на скулах у него вдруг появились два прозрачных розовых пятнышка.

- Ваша дружба - большая честь для меня, леди Стелла, - Леголас поклонился еще изысканней, чем в первый раз. - Но, - он бросил на Стеллочку лукавый взгляд, как умел только он один, - меня не оставляет сомнение, что на самом деле этот поцелуй был предназначен не мне...

Стеллочка не ответила. Она стояла, наматывая на палец прядь своих русых волос, и улыбалась. Русалочьей ведьмачьей улыбкой.

Мы попрощались, пожали друг другу руки - очень церемонно и вежливо, и Леголас исчез. Я не обратил внимания, хотя поначалу эта привычка здорово выбивала меня из колеи - стоишь, разговариваешь с ним и только успеешь проститься, как он исчезает. На открытом месте...

- Пойдем, я тебя провожу, - сказал я Стеллочке.

- Пойдем, - сказала она. - Только знаешь, Саша, на поцелуй не рассчитывай.

- И не надо, - сказал я. - Я тебя лучше сам поцелую...

Глава 4. Элемент Моргота

- ...Саша, - сказала Стеллочка серьезно, - мне надо с тобой поговорить.

- Ага, сейчас, - отозвался я, кладя руку на телефонную трубку, - погоди минутку, я только Леголасу позвоню.

- Нет, сначала меня послушай. Это серьезно. И его это тоже касается.

Я повернулся к ней вместе со стулом.

- Ты не знаешь, он разговаривал с Выбегаллой? - голос у Стеллочки был уже не просто серьезный, а почти испуганный.

- Не знаю, - сказал я. - Я в командировке был, в Тмутаракани; час, как приехал и еще никого не видел. Что случилось?

- Выбегалло велел перенести автоклавы в виварий, - ответила Стеллочка. - Их поставили в самый прочный вольер, тот, где раньше вурдалаки были - он ведь под током. И напряжение увеличили. А еще Альфреду велено глаз с них не спускать и немедленно звонить Выбегалле, чуть только дубли начнут вылупляться.

- Понятно, - сказал я авторитетным тоном, хотя мне совершенно ничего не было понятно. - И когда он все это затеял?

- Сегодня утром. Как только пришел, сразу начал распоряжаться. До самого обеда весь отдел просто на ушах стоял...

- Ладно, - сказал я. - Но Леголасу я все-таки позвоню.

- Звони, - сказала Стеллочка. - Спроси, не говорил ли он с Выбегаллой, и передай, что я тебе рассказала. Но вообще, Саша, - она как-то вся сжалась, обхватив себя руками, словно ей было холодно, - мне кажется, что все это очень плохо кончится...

- Посмотрим, - я начал набирать номер. - Да что он, все-таки, выводит?

- Не знаю, - ответила Стеллочка. - И никто в отделе не знает.

Леголас не отозвался на звонок, и это было странно, потому что телефон стоял у него на столе. Я встревожился, хотя это могло означать только одно - его просто-напросто не было в кабинете. Но Стеллочкин непонятный испуг (и его собственное непонятное волнение, когда мы были у него в гостях) подействовали на меня гораздо больше, чем я хотел показать. Короче говоря, у меня появились самые настоящие дурные предчувствия.

- Не отвечает, - сказал я Стеллочке. - Поднимусь-ка я к нему. Если его нет, записку оставлю.

- Я с тобой, - сказала Стеллочка.

Мы поднялись на шестой этаж, и Леголас сразу открыл на стук. Я коротко передал ему нашу со Стеллочкой беседу.

Он молчал, и это было очень нехорошее молчание. Такое, от которого по спине бегут мурашки, а руки сами собой сжимаются в кулаки.

- Благодарю вас, Саша, - ответил он наконец. - И я бесконечно признателен вам, леди Стелла. К сожалению, события развиваются именно так, как я предполагал. Пришла пора действовать. Простите, друзья, но мне пора в виварий.

- Зачем? - я был в недоумении.

- Я должен быть там, когда появятся эти... существа. Они смертельно опасны, особенно для тех, кто не знаком с их повадками.

Он отвернулся и подошел к своему столу. Поверх бумаг лежал нож. Тот самый.

Неведомо откуда Леголас достал ножны и одним привычным движением прицепил их к поясу. Я с удивлением понял, что серебряный набор на его ремне был не просто украшением.

Он взял нож в руки, и самоцветы на рукояти сверкнули и заиграли, выбросив сноп цветных искр. И лезвие тоже заиграло - его края вспыхнули холодным белым огнем, и это свечение становилось все ярче.

- Оставайтесь здесь! - крикнул он, и не успел я опомниться, как Леголас вылетел из кабинета, промчался, как стрела, по длинному коридору и исчез на лестнице.

Мы со Стеллочкой переглянулись. Все было совершенно непонятно - и очень просто.

- Я бегу в виварий, - сказал я быстро. - А ты найди ребят - кого сможешь, и веди всех вниз.

- Бегу, - Стеллочка действительно подбежала к двери, но у порога обернулась и взглянула на меня. - Саша, будь осторожен.

У лестницы я на секунду остановился. Ни летать, ни, тем более, трансгрессироваться я еще не умел, а время было дорого. Я помчался вниз, перескакивая через три ступеньки, пару этажей все шло хорошо, но на между третьим и четвертым я споткнулся о ковер, подвернул ногу и чуть не врезался в стену.

Ну вот, сказал я сам себе, добегался. На секунду мне стало муторно, но тут же все встало на свои места. Ищите нетрадиционные решения, Привалов.

Тщанием Модеста Матвеевича парадная лестница в институте была широкая, основательная, с солидными дубовыми перилами. Я посмотрел на них и вспомнил, что в школе мы решали проблемы передвижения достаточно просто. Я воровато огляделся и лег на перила животом. Они были хорошо отполированы, так что я оказался в подвале даже быстрее, чем рассчитывал.

На первый взгляд, в виварии все было спокойно. Правда, Альфреда, надзирателя, на посту не было. Я на секунду удивился, но потом вспомнил, что ему было велено дежурить у выбегалловых автоклавов.

Я заспешил между рядами клеток. Нога побаливала, но идти не мешала. Потянул, подумал я. Ерунда. И в виварии тихо. Просто на удивление... Я пошел еще быстрее, потом побежал, прихрамывая.

Вот и бывший вольер вурдалаков. А вот и автоклавы - опрокинуты, тяжелые крышки отброшены... Значит, кадавры готовы. Да что же он такое выводит в этот раз?

Я их не сразу заметил, потому что они сгрудились в углу вольера, а когда заметил... Ничего подобного за все двадцать пять лет своей жизни я еще не испытывал. Это было сложное и просто на редкость неприятное чувство. Его основу составляло отвращение, и ничего удивительного в этом не было - от дублей воняло. Густая, холодная вонь растекалась из вольера удушливыми волнами и вызывала вполне ощутимую тошноту.

Вторым компонентом был страх. Темный, липкий, хорошо замешанный на первобытном ужасе в забытых углах подсознания. Абсолютно иррациональный и такой сильный, что я с трудом подавил желание развернуться и рвануть из вивария со второй космической скоростью.

Но я никуда не рванул. Я остался на месте, потому что третьим компонентом был стыд. Я собрал волю в кулак, подошел к самой решетке вольера и напряг зрение, пытаясь все-таки разглядеть выбегалловых уродов.

- Саша, зачем вы здесь? Ведь я же просил вас остаться наверху, - Леголас утянул меня в тень между рядами клеток; голос у него был встревоженный и чуть сердитый.

И сразу все встало на свои места. И вонь уже не вызывала тошноту - воняло, конечно, мерзостно, но виварий - он и есть виварий... И черный ужас бесследно исчез, уступив место легкой брезгливой опаске.

- Кто это? - спросил я, почему-то шепотом, хотя подслушивать, вроде, было некому.

- Орки, - ответил он непонятно. - Саша, вам не надо быть здесь, это слишком опасно. Я причина всему... дайте мне самому закончить дело. Потом я все объясню.

- Ну, нет, - сказал я решительно. - Дубли или кадавры, но одного я вас не оставлю. Кстати, где Альфред?

- Я его отослал, - ответил Леголас, - вызывать профессора Выбегалло. (Я никогда бы не подумал, что в этот почтенный академический титул можно вложить столько ядовитой насмешки.) Эксперимент окончен. Пришла пора познакомиться с результатом.

- А, - сказал я, но больше ничего сказать не успел, потому что услышал, как хлопнула тяжелая дверь. - Ну вот и дождались великого ученого, - подумал я.

- Сашка, где ты? - позвал Витькин голос. - Сашенция, отзовись! Тебя что, экспонаты уже съели?

Леголас со стоном провел рукой по лбу, но ничего не сказал.

- Вот они, оба, - заорал Витька, появляясь в центральном проходе. - Затихарились! Сюда, ребята!

Они все подошли к нам - Роман, и Эдик, и Стеллочка - ожесточенно вертя головами и зажимая носы.

- Все-таки Выбегалло неподражаем, - брезгливо заметил Эдик. - Вонь просто редкой интенсивности. На микротопоры мерить уже нельзя.

- Точно, - подтвердил Роман. - Подними на порядок, а то и на два.

Стеллочка хихикнула, но потом все они как-то вдруг примолкли, и на лицах у них появилось выражение не то озабоченности, не то испуга. Роман подошел к решетке вольера и прищурился, пытаясь разглядеть его обитателей. Он простоял так с минуту, потом нервно передернул плечами и повернулся к нам.

- Не могу понять, что это за нежить, - сказал он с натянутой улыбкой. - Я не из пугливых, но эти экземпляры на редкость сильно действуют на нервы.

- Это ты им действуешь на нервы, - фыркнул Витька. - Видишь, в кучу сбились в дальнем углу. Тебя боятся, не иначе, господин магистр.

- Вы ошибаетесь, Виктор, - заметил Леголас холодно. - Эти существа действительно боятся, но не вас, а меня. Если бы меня здесь не было, они уже давно бросились бы к решетке, стараясь добраться до вас и растерзать.

Он сказал это таким тоном, что не поверить ему было невозможно. Мы снова притихли. Судя по всему, Леголас полностью отдавал себе отчет в происходящем, а от нас толку было немного - разве что ожидать развития событий и действовать по обстановке.

Долго ждать нам не пришлось. Снова захлопали двери, и послышались голоса - похоже, Выбегалло распекал Альфреда за что-то. Потом до нас донеслось шарканье и довольно противное шуршанье. Валенок, по летнему времени, Выбегалло не носил, но зато носил калоши, а зипун сменил на прорезиненный макинтош.

- Я же сказал - докладать немедленно, как только образцы народятся, - донесся до нас его козлетон. - Это ж эксперимент эпохального значения, компрене ву?³

- Понимаю, Амвросий Амбруазович, как не понять... - оправдывался Альфред, растерянно и неуклюже. - Только телефон-то опять неисправен, наверх бежать пришлось, в приемную директора. Да пока дежурного нашел...

- Сэт'юн скандаль!⁴ - фальцет Выбегаллы начал переходить в ультразвук. У нас возникло острое желание как можно крепче заткнуть уши, а Леголас завел глаза с видом самым страдальческим.

Шарканье слышалось уже совсем близко - похоже было, что Выбегалло нацепил калоши размера на два больше, чем нужно, и они на каждом шагу спадали с ног. Альфреда больше слышно не было - очевидно, Выбегалло, распекши надлежащим образом, отпустил его, и он вернулся на свой пост у входной двери.

Я попытался осторожно выглянуть из укрытия - в конце концов, эксперимент никто не объявлял закрытым, но Леголас тронул меня за плечо.

- Не показывайтесь, Саша, - прошептал он. - И вы тоже, друзья. - Он повернулся к нам, и меня продрало холодком вдоль спины, когда я заметил, что его рука легла на рукоять ножа у пояса.

Сам он скользнул к проходу и замер на границе света и тени - тонкий, прямой как натянутая струна. Шарканье прекратилось - Выбегалло добрался, наконец, до вольера.

- Так, ясно, значить, - донеслось до меня его бормотание. - Вылупились, значить. Вот и хорошо. Будем, значить, дрессировать. Обучать, то есть. Эрратур хуманум эст,⁵ так сказать.

Леголас вздрогнул. Я не знал, чего он мог ждать, но похоже было, что происходящее обескуражило его гораздо больше, чем Выбегаллу. Я уже не мог утерпеть - и высунул голову в проход. Витька посапывал у меня за плечом, Стеллочка держалась за рукав.

Кадавры перестали жаться в углу - видимо потому, что Леголас исчез из поля зрения, и подобрались к самой решетке вольера. Они были совершенно непохожи на обычных дублей - низкорослые, кривоногие и такие уродливые, что я с большим усилием воли заставлял себя смотреть в их сторону. И дело здесь было не только в уродстве; и не в дикой вони - к ней я уже попривык, хотя дышать по-прежнему было тяжело. Роман был совершенно прав - выбегалловы кадавры действительно сильно действовали на нервы, потому что от них исходила бессмысленная свинцовая злоба.

Странное дело, но на Выбегаллу все это совершенно не действовало. Наоборот - судя по его глуповато-блуждающей ухмылке он был даже доволен. Он остановился в двух шагах от вольера и воззрился на свои творения; кадавры вдруг забеспокоились и завыли - звук был примерно такой же, когда по стеклу водят тупым ножом.

Совершенно очевидно, что Выбегалло не подозревал о нашем присутствии, потому что иначе даже он вряд ли решился бы вести себя подобным образом. Скорее всего, его разозлил этот дикий вой, потому что из-под его макинтоша вдруг появилась тяжелая многохвостая плеть. "Мааалчать" - завопил он и неуклюже замахнулся на дублей.

Они не замолчали, наоборот, завыли еще громче и, если это только было возможно, еще противней. И тут случилось то, что я уже никогда не мог вспомнить без отвращения.

Выбегалло подскочил к распредщиту у вольера и перебросил рубильник, сильно увеличив напряжение. Между прутьями решетки с шипением проскочили синие искры; кадавры шарахнулись назад (видимо, их порядком дернуло), но выть не перестали. Только теперь это был жалобный вой, вой существ, страдающих от сильной боли, и совершенно не понимающих ее причину.

"Вот так, вот так, значить!" - Выбегалло буквально пританцовывал на месте, заходясь от злобной радости. Глаза у него стали белые, на губах запузырилась пена, он размахивал своей тяжелой плетью, норовя достать дублей.

В долю секунды в нем уже не осталось ничего человеческого, и это было настолько омерзительно и страшно, что мы все просто приросли к месту. К счастью, Леголас, единственный из нас, не потерял способности соображать. Сильный и гибкий, как пантера, он одним прыжком оказался у щита и вырубил ток.

Выбегалло ошалел. Нижняя челюсть у него отвисла, глаза выкатились. Впрочем, изображать немую сцену из "Ревизора" ему пришлось недолго, потому что вторым движением Леголас схватил его за горло и швырнул, как тряпичную куклу, спиной к решетке.

- Я вижу, профессор Выбегалло, - сказал он ровным голосом, полным тихого бешенства, - что мои речи не прошли бесследно, и вы хорошо понимаете, что именно вы натворили.

Выбегалло моргнул. Говорить, судя по всему, он не мог - то ли от изумления и страха у него пропал голос, то ли Леголас его слегка придушил.

- Вы привели в свой мир исчадия Зла, - продолжал эльф, и в его ясном голосе звенела сталь, - подвергнув человечество новой смертельной опасности. Я мог бы понять, если бы этот поступок был совершен по неразумию; мог бы простить и оскорбление, нанесенное всей моей расе. Но вы совершили это деяние, осознавая его последствия; более того, вы упивались своей властью над орками, заставляя их страдать. Это путь Моргота, профессор Выбегалло; вы вступили на него, но пройти по нему до конца я вам не позволю.

Леголас вынул кинжал из ножен. Я взглянул на бледного, трясущегося Выбегаллу, до омерзения похожего на протухшее желе, на эльфа, от которого исходили физически ощутимые волны холодной ярости, и подумал, что волшебнику из Соловца пришел конец. Леголас прикончит его без малейшей рефлексии.

- Эти орки - порождения вашей злой воли и непомерного властолюбия. И знания, чтобы создать их, вы получили от меня. Но я никогда не оставлю людям подобное наследство и не позволю этого вам. Вы уничтожите орков, немедленно, у меня на глазах, а потом поклянетесь - никогда более не создавать дублей, пользуясь знаниями эльфийской истории.

- Я... это... - просипел Выбегалло. - Это насилие! Это саботаж! Я буду жаловаться!

- Вы не будете жаловаться, - ответил Леголас. - Вы сделаете то, что я вам приказываю, потому что иначе я уничтожу ваших орков сам. Но в этом случае я начну с их создателя.

Выбегалло пошел пятнами. Глаза его налились кровью и выкатились из орбит, он открывал и закрывал рот, словно глубоководная рыба, которую вытащили на берег.

- Я жду вашего решения, - проговорил Леголас, поднося сияющее лезвие к самому его носу.

- Отпустите меня, - прохрипел Выбегалло. Его обвисшие щеки дрожали, и мне показалось, что он вот-вот заплачет. - Отпустите, я все сделаю...

Леголас разжал пальцы. Выбегалло, дергаясь всем телом, повернулся лицом к решетке вольера и, заикаясь под ледяным взглядом эльфа, произнес заклинание дематериализации. Дубли исчезли.

- Хорошо, - сказал Леголас. - Теперь поклянитесь.

- Клянусь, - начал Выбегалло, по-прежнему заикаясь, и вдруг его прорвало. - Чтоб я никогда не видел твоей поганой писанины! Чтоб тебе сдохнуть, нелюдь! Чтоб ты... - он зашелся в приступе жесточайшего кашля.

- Убирайтесь, - Леголас отвернулся с непередаваемым презрением. Выбегалло зашаркал к двери, сначало медленно, потом все быстрей, потом вдруг побежал, роняя калоши и неуклюже подвиливая толстым задом, пока, наконец, не скрылся за дверью. Леголас подошел к нам.

- Я полагаю, друзья, - сказал он, гораздо спокойнее, чем я ожидал, - что вы желаете получить объяснение.

- Хотелось бы, - сказал Роман.

- А можно не здесь? Так противно... - сказала вдруг Стеллочка жалобно. Она отпустила мой рукав и прижалась к плечу; мне показалось, что она дрожит.

- Естественно, не здесь, - заявил Витька. - Мазохистов нет. И противно... и воняет... Пошли ко мне, на диване посидим.

- Нет, - сказал Леголас. - К вам мы тоже не пойдем. Я не хочу оставаться в институте.

- Совсем? - вырвалось вдруг у меня.

- Сегодня вечером, Саша, - Леголас ласково потрепал меня по плечу.

- Ладно, пошли, что стоять, - распорядился Витька и решительным шагом направился к двери. Мы потянулись за ним.

- Вы хотите, чтобы я рассказывал, или будете задавать вопросы? - спросил Леголас, когда все мы устроились на скамейке в чахлом садике на площади (сначала мы собирались податься в Изнакурнож, но туда было далеко...)

- Лучше рассказывать, - сказал Роман. - Вопросов, конечно, очень много, но все как-то бессистемно. Мы спросим, если будет непонятно.

- Хорошо, я расскажу, - отозвался эльф. Он сидел в центре, между нами, откинув-шись на спинку скамейки и полузакрыв глаза. Лицо у него было спокойное, но углы губ оттянулись книзу, и почему-то меня это тревожило.

- Выбегалло пришел ко мне вскоре после семинара, - начал он негромко. - Меня это не удивило - в те дни, и в последующие, со мною советовались почти все... Чем он занимается, я знал; но его просьба... Идеального человека ему уже было мало; теперь он желал создать, как он выразился, "идеального гуманоида". Другими словами, он собрался дублировать эльфов и пришел узнать у меня, какие параметры ему следует подставить в формулу.

- Да он совсем рехнулся, - пробормотал Витька сквозь зубы.

- Разумеется, я никогда не мог согласиться на подобное, - Леголас, казалось, не замечал, что его перебили. - Я сказал ему об этом прямо и подробно объяснил, почему... - Он глубоко вздохнул. - Среди наших легенд это одна из самых древних и мрачных; к моему величайшему сожалению, из-за Выбегалло она превратилась в реальность... страшную реальность.

- Дублирование эльфов? - переспросил Эдик, словно не веря своим ушам. - Леголас, простите меня, пожалуйста, я, наверное, сильно поглупел за сегодняшний вечер... Я не совсем понимаю, причем тут легенды... Что, кто-то уже пытался дублировать эльфов?

- Моргот, - ответил Леголас. - Моргот Бауглир, Черный враг мира - воплощение Зла... Именно так он создал орков... Он желал одного - безграничной власти над всем сущим, и ему нужны были рабы.. а еще он ненавидел эльфов... Тех из нас, кто был неосторожен, его слуги уводили... Что происходило в его темницах, мы не знаем, но те, кого схватили, уже не вернулись. А потом в Арду пришли орки...

- Орки, - охнул Эдик, - вот эти существа... в виварии?!!!

- Именно так... Порождения ненависти, злобы и неутолимого властолюбия... Это не те дубли, нежить, которых делаете вы... Они живые; обладают разумом - до некоторой степени... И они невероятно опасны - потому что движет ими лишь слепая ненависть ко всему; в своей безумной жестокости они причиняют зло с наслаждением... Любое зло...

- Стойте-ка, не так быстро, - сказал Витька. - Я, вроде, тоже слегка отупел... Вы ведь его отправили? Откуда он все-таки взял переменные?

- От меня же самого, - Леголас горько усмехнулся. - Я сделал перевод наших сказаний; вернее, пересказ, с подробнейшими комментариями... Выбегалло, безусловно, их прочел... и нашел все, что искал.

- Тогда я тоже виновата, - тихо сказала Стеллочка. - Это я сделала ему компиляцию... и сама же все перепечатала.

- Вы не должны винить себя, леди Стелла, - Леголас повернулся к ней, и взгляд у него был грустный и ласковый. - Он ваш начальник, и вы были не вправе отказаться от задания. Тем более, что вы совершенно не представляли, чего он добивается.

В этот момент меня осенило, но радости мне это открытие не добавило.

- И я виноват, - сказал я. - Я рассчитал ему модель.

- Хватит вам, мазохисты, - Витька вдруг разозлился. - Уши вянут. "Я, ребята, виновата, я, ребята, виноват..." - передразнил он, и получилось у него довольно похоже, потому что Стеллочка прыснула, и даже Леголас улыбнулся.

- Вы правы, Виктор, - сказал он. - Если кто и виноват, то я - был слишком беспечен, хоть и видел тень в его сердце. Но я решил подождать и дать ему возможность одуматься. Впрочем, кое-какие меры предосторожности я все-таки принял.

- Ага, - сказал Витька ехидно, - запираться начали?

- Именно так, - спокойно подтвердил Леголас. - Но вовсе не потому, что боялся Выбегалло. Просто мне не хотелось, чтобы весь институт начал говорить о том, что я держу на столе оружие. Тем более, что вы называете подобные вещи "индикатор".

- Это как? - с интересом спросил Витька.

- Достаточно просто, - Леголас вынул нож из ножен и поднял лезвием вверх. Мы все вытянули шеи. - Клинок светится, если поблизости находятся орки. Чем их больше, и чем ближе они - тем сильнее свечение.

- Остроумно, - заметил Роман. - Выбегалло не застал бы вас врасплох.

- К сожалению, застал, - ответил Леголас. - Там, в виварии, я заглянул в его сердце - и увидел там тьму... Черное зло Моргота - жажду власти и подчинения. Ему уже не нужны были люди. Он понял, как легко подчинить себе орков - с помощью страха и страданий... Но я не позволю ему более сделать ни шага по этому пути. Он поклялся...

- Угу, - сказал Витька, - поклялся... Честное слово, Леголас, вы умнейший парень, но, бывает, несете такую чушь, что слушать противно... Выбегалло поклялся... Он клянется десять раз на дню... Вы что, всерьез воображаете, что он сдержит слово?

- Будет лучше, если он сдержит слово, - холодно сказал Леголас. - Потому что иначе я его убью.

Мы выслушали его в молчании, и никто из нас не сомневался, что это была не пустая угроза. Выбегалло я не жалел.

- ... Между прочим, Леголас, на вас уже вовсю жалуются, - хихикнул Витька, отхлебнув компоту. - И не только Выбегалло.

- Кто именно? - Леголас намазывал маслом ломтик хлеба, а я любовался его отточен-ными движениями и переваривал обед. Мы сидели в столовой - все пятеро, потому что после сцены в виварии, не сговариваясь, решили его караулить или, по крайней мере, как можно реже оставлять одного. Развязка событий обещала быть острой.

- Медичка, - пробормотал Витька сквозь компот. - Клопомор, ребята, сегодня у нас в меню клопомор. А вчера был крысиный яд.

- Виктор, я, разумеется, не собираюсь портить вам аппетит, но, по-моему, вы слишком привередливы, - Леголас отложил нож. Его тарелка была девственно чиста, потому что ломтик свой он держал в руке. - Вас никто не заставляет пить компот. И вообще, есть все это... Но если вы желаете приятной застольной беседы...

- Давайте лучше поговорим о деле, - сказал Роман. - Про валинорские пиры вы нам потом расскажете, не в обед...

- Точно, - подхватил Витька, - а то от ваших рассказов того и гляди язву заработаешь и к Бертолетовой попадешь. Кстати, это она на вас жалуется. Похоже, вы ей здорово насолили.

- Этого не может быть, - сказал Леголас решительно. - Я никогда не встречался с этой дамой.

- Вот именно, - сказал Роман. - Вы опять не явились на медосмотр.

- А, это... - Леголас пожал плечами. - Она действительно вызывает меня каждый год, но я к ней не пойду... Во-первых, общение с лекарями не доставляет мне удовольствия; во-вторых, мое здоровье превосходно; в-третьих, я не человек... Посудите сами, друзья, ну что мне у нее делать?

- Быть паинькой, - хихикнул Витька. - И не срывать отчетность.

- А ты сам-то на медосмотре был? - спросил Роман.

- А как же, - Витька выпятил грудь. - Отдел Универсальных превращений везде и всегда первый, во главе с доблестным начальником товарищем Жиакомо. Я-то получил свою порцию профилактики, за глаза хватит.

- И я получил, - сказал Роман. - Лекция о вреде курения была блистательна, я начал разлагаться на глазах.

- Физически, - уточнил Витька. - Морально ты уже давно разложился.

- В этом году у нее не простой медосмотр, а диспансеризация всего руководства института - начальники отделов, их заместители и старшие научные сотрудники, - сказал Эдик. - Ей надо отчитываться. Если вы опять не придете, Леголас, у Бертолетовой будут неприятности.

- Ну, хорошо, - Леголас вздохнул - аргумент был убийственный. - Причинять ей неприятности я не хочу. - Он снова вздохнул и поднялся. - Делами подобного рода лучше заниматься, не откладывая...

- Правильно, - сказал Роман. - Мы сходим с вами.

- Зачем?

- На всякий случай, - сказал Роман. - Бертолетовой надо заполнить вашу медицинскую карту, и она будет задавать вам странные вопросы - на ваш взгляд, я имею в виду. Вы можете просто не понять, что она хочет.

У двери медпункта Леголас вдруг резко остановился.

- Нет, - сказал он. - Не уговаривайте меня, это невозможно. Она женщина...

- Ну и что? - ошалело спросил Витька. - Она женщина, я мужчина... Биологический вид Homo sapiens вообще двуполый... Что с того?

- Все в порядке, - расхохотался Роман. - Успокойтесь, Леголас, кто-кто, а Бертолетова на вашу волшебную красоту не посягнет. Вы для нее просто медицинский объект. Самое страшное, что может с вами случиться - она попросит вас снять рубашку.

- Пусть будет так, - Леголас взялся за ручку двери с видом Людовика XVI, идущего на эшафот.

Я поглядел на него с сочувствием. С одной стороны, его непонятная застенчивость действительно переходила все границы, но с другой стороны, перспектива попасть в руки нашей фельдшерицы могла привести в смятение кого угодно... Сам я медосмотр прошел триумфально - я вел здоровый образ жизни, не курил, регулярно питался и за целый год своей работы в НИИЧАВО не заработал ни одного ОРЗ. Так что совесть моя была чиста, и я отделался всего лишь получасовой лекцией о необходимости беречь зрение (обойти вниманием мои очки Бертолетова, разумеется, не могла).

Вообще, Ксения Кондратьевна Бертолетова-Усольцева была личностью весьма и весьма примечательной. Природа, одарившая ее неиссякаемой энергией в благородном стремлении спасти страждущее человечество, с непостижимым коварством поскупилась на интеллект. Каким-то образом ей удалось переварить среднее медицинское образование, и с тех пор с ней уже не было сладу - она стала человеком, познавшим истину, миссионером, несущим свет закосневшим в грехе язычникам. Ксения Кондратьевна была страстным борцом за идеалы профилактической медицины, против курения (уже не говоря о таком смертном грехе, как алкоголь), и за введение здорового образа жизни в быт каждого научного работника. Впрочем, надо отдать ей должное, она действительно была последовательна и бесстрашна. В институте она была физоргом и не стеснялась, если считала, что ее профессиональная честь была задета, вступать в смертный бой с самим Х.М.Вием, нашим всесильным завкадрами.

Внешность ее тоже была незаурядна и давала вполне достаточные основания сплетням, что именно она послужила моделью "Девушки с веслом", "Девушки в футболке", женской части скульптуры "Рабочий и колхозница", а также бесчисленным произведениям живописи и скульптуры рангом помельче. Так что некоторая робость, с которой все мы вступили в ее владения, была небезосновательна.

Когда мы вошли, она писала, но, услышав наши голоса, тут же сняла очки (годы брали свое, и проклятая дальнозоркость уже не поддавалась профилактике) и вышла из-за стола.

- Наконец-то! - воскликнула она (по тембру и силе убежденности ее голос очень подходил, чтобы поднимать полки в штыковую атаку). - Товарищ Лихолесов! Очень рада, что у вас все-таки заговорила совесть!

Леголас поморщился. Он не любил, когда к нему обращались подобным образом, но Бертолетова, как и следовало ожидать, не обратила ни малейшего внимания на его гримасу.

- Я сожалею, если мое отсутствие было для вас неприятно, - сказал он. - Вы желали видеть меня; я здесь.

- Желала, желала, - сказала Бертолетова. - И даже очень. И товарища Амперяна желала. Видеть, то есть. Вы еще не прошли медосмотр, товарищ Амперян, манкируете, подаете дурной пример. А остальным товарищам, - она повернулась к нам, - делать здесь нечего.

- Видите ли, Ксения Кондратьевна, - сказал Роман медовым голосом, - Леголас все еще не очень хорошо разбирается в тонкостях современного делопроизводства. Когда вы будете заполнять анкету, его ответы могут быть не совсем конкретны... С вашего разрешения, я уточню информацию... И безусловно, если речь пойдет о медицинских подробностях, мы тут же выйдем.

- Хорошо, оставайтесь, - то ли сработал беспроигрышный гасконский шарм Романа, то ли Бертолетова поняла, что с налету от нас не избавиться, и решила сосредоточиться на более интересном объекте. - Займемся вами, товарищ Лихолесов. - Она достала из ящика стола какой-то бланк. - Безобразие, товарищ Лихолесов, вы в НИИЧАВО числитесь уже шестой год, а у вас до сих пор нет медицинской карты. И профилактическая работа среди вас не проведена, и в первенстве института вы не участвуете...

- Я виноват, - сказал Леголас, опустив глаза. - Это действительно непростительная ошибка.

- Ну ладно, ладно, чего уж там, - медичка несколько смягчилась. - Это хорошо, что вы осознаете, товарищ Лихолесов... Ошибиться все могут, даже вот и научные работники... Так, сейчас заполним карту, потом первичный осмотр... Потом товарищ Амперян... Ну с ним-то у нас быстро... - Она разгладила бланк и приготовилась писать. - Так, фамилия, имя, отчество...

- Лихолесов Л.Т. - ответил Леголас, спокойно глядя ей в глаза. - Но ведь вам прекрасно известно мое имя, госпожа Бертолетова-Усольцева.

- Порядок есть порядок, товарищ Лихолесов. Правильно товарищ Ойра-Ойра заметил, в делопроизводстве вы не разбираетесь... Ну ладно... Дата и место рождения...

- Лихолесье, Средиземье... К востоку от Мглистых Гор...

- Средизе... - Бертолетова старательно водила ручкой. Почерк у нее был лекарский, и назвать его "как курица лапой" значило бы жестоко и незаслуженно оскорбить весь отряд куриных. - Это страна, я так понимаю... - Леголас кивнул. - А Лихолесье, это что - город или поселок?

- Ни то, ни другое. Это владения моего отца.

- А... владения... это, выходит, тоже страна... - медичка была в явном затруднении. - Но вы ж где-то родились, конкретно?

- Конкретно - в его дворце.

- Во дворце... - она подняла ручку и приготовилась писать, но графа анкеты была маленькая. - Нет, не стану я из-за вас бланк портить. Пусть будет Лихолесье - ПГТ⁶... Тяжело с вами работать, товарищ Лихолесов... Дата рождения...

- В летосчислении Средиземья? Каком именно? Эльфийском, Гондорском, Ширском?..

- Нашем, - отрезала Бертолетова. - Нормальном.

- Я не могу ответить вам, госпожа Бертолетова, - Леголас покачал головой. - Я родился за много тысяч лет до того, как вы приняли свой теперешний календарь.

- Да вы мне голову морочите, товарищ Лихолесов! - медичка наконец рассвирепела. - Это не ответ, это издевательство!

- Ксения Кондратьевна, уважаемая, - пропел Роман, - это просто недоразумение. Дело в том, что Леголас не человек, а эльф, и он некоторым образом бессмертен.

- Ну так что, что бессмертен? Вон и товарищ Хунта бессмертен, и товарищ Киврин, и товарищ директор тоже, Янус Полуэктович, оба экземпляра... И на всех мед.карты заполнены, и дата рождения стоит, все, как полагается... А что не человек - вы тут этим не размахивайте, товарищ Ойра-Ойра, это знаете, как называется? Расизм, я вам скажу, дискриминация... Раз в институте работает, значит, человек, у нас все равны - и люди, и нелюди... Ну, толку от вас, я вижу, не добиться... Отложим пока... Национальность...

- Синда, - сказал Леголас. Бертолетова послушно записала ответ.

- Вот и хорошо, - сказала она одобрительно. - Коротко и ясно. Можете ведь, когда захотите. Социальное происхождение...

- Из дворян, - сказал Роман быстро. - Леголас - эльфийский принц, сын короля.

- Понятно, - медичка вздохнула. - Прослойка, значит... Ну, это все-таки не так страшно... У нас в институте даже представитель прослойки может стать полезным членом... Вот и товарищ директор тоже, и товарищ Жиакомо...

- И товарищ Хунта, вот, и товарищ Бальзамо... - Витька не выдержал. - Товарищ Бертолетова, вы осознаете, что вы лепечете?

- Витька, замолчи! - Роман изо всех сил толкнул его в бок и повернулся к фельдшерице, все еще переваривавшей страшное оскорбление. - Простите, Ксения Кондратьевна, он у нас человек невыдержанный, да еще работал, переутомился... Неадекватная реакция...

- Я, товарищи, медик, - Бертолетова на глазах облеклась в броню оскорбленного достоинства, - и на подобные хулиганские проявления не реагирую. То есть, я на них реагирую исключительно профессионально, то есть болезненно... То есть, я имею в виду, товарищ Корнеев, вам необходима профилактическая беседа... а может, и лечебные процедуры...

- Я уже понял, - процедил Витька сквозь зубы.

- Сейчас разговор не о вас, товарищ Корнеев, о вас разговор пойдет позже и в специальном русле, то есть медицинском. - Бертолетова снова повернулась к Леголасу. - Последний вопрос к вам, товарищ Лихолесов, остальное я сама заполню, при осмотре... Перенесенные заболевания...

- Я никогда ничем не болел, - ответил Леголас. - Эльфы не подвержены болезням, в отличие от людей.

Как ни странно, на это заявление медичка не прореагировала вовсе. Точнее, она промолчала, но при этом покачала головой с таким видом, как будто услышала что-то, к чему давно была готова, и в карту ничего записывать не стала. Вместо этого она достала стетоскоп и повесила его себе на шею.

- Заверните рукав, товарищ Лихолесов, - она снова была в своей стихии, - измерим давление. Сидите спокойно, не дергайтесь.

Леголас безропотно закатал рукав рубашки выше локтя и, судя по его взгляду, приготовился умереть с честью. Бертолетова стянула его руку манжеткой манометра, вставила в уши блестящие рожки стетоскопа и приступила к измерениям.

Я, конечно, не медик, но вообще-то, измерение давления - это очень простая манипуляция, и я никак не мог понять, почему Бертолетова так возится. Несколько секунд она тупо смотрела на шкалу манометра, потом на Леголаса, потом снова на шкалу... Потом она распустила манжетку на руке эльфа, выпустила воздух, и еще несколько минут прилаживала ее на новый манер; наконец, снова сунула в уши стетоскоп и повторила процедуру.

- 92/56 - объявила она наконец полузадушенным голосом. - Вам ясно, товарищ Лихолесов?

- Нет, - ответил Леголас холодно (судя по всему, эти манипуляции ему уже надоели). - Я был бы признателен за объяснение.

- Это ваше давление, - возвестила Бертолетова, - а я, за тридцать лет работы... Как вы себя чувствуете?

- Превосходно, - Леголас не сводил с медички огромных блестящих глаз. - Но мне непонятна причина вашей тревоги, госпожа Бертолетова-Усольцева.

- Дайте руку, - Бертолетова сжала его тонкое запястье, вытащила секундомер и уставилась на циферблат. Целую минуту все молчали.

- 54 - пробормотала она. - вот такой у вас пульс. В покое. Вы уверены, товарищ Лихолесов, что вы не в обморочном состоянии?

- Уверен, - мягко сказал Леголас, изо всех сил пытаясь скрыть улыбку. - Я слишком хорошо знаю, что такое обморок.

- Точно, - фыркнул Витька. - Расскажите ему, Ксения Кондратьевна, про здоровый образ жизни, а то он питается нерегулярно, завтраком пренебрегает, обедом тоже, работает сутками... А по ночам, вместо того, чтобы спать, бродит по лесу... Или у моря сидит...

- Это не смешно, товарищ Корнеев, - Бертолетова обернулась к Витьке с видом обиженного бульдога, нашедшего, наконец, достойную жертву. - Подобные высказывания с вашей стороны, товарищ Корнеев, это эгоизм чистейшей воды... полное непонимание ситуации... Товарищ Лихолесов находится на грани истощения... а может, уже за гранью...

Я не помнил, когда мне в последний раз так неудержимо хотелось захохотать, но я сдержался.

- Раздевайтесь, товарищ Лихолесов, мне нужно вас выслушать, - фельдшерица собрала остатки самообладания.

Леголас бросил на нас затравленный взгляд; по-моему, в этот момент он был очень близок если не к обмороку, то к тихой панике.

- Рубашку снимите и хватит, - пробурчала Бертолетова. Сталкиваться с переходящей в ужас стыдливостью пациентов ей было, видимо, не впервой.

Легко и стремительно, как всегда, Леголас поднялся со стула. С воплем: "Осторожно, голова закружится!" - фельдшерица схватила его за локоть; он мягко отвел ее руку и, не утруждая себя расстегиванием, стащил рубашку через голову.

Бертолетова занялась обычными докторскими делами - выслушиванием и выстукиванием, а мы тихо погрузились в пучину черной зависти. Что и говорить, фигура у Леголаса была превосходная - прямые широкие плечи, стройная талия, узкие бедра и длиннейшие ноги. В институте, а особенно в отделе Линейного счастья, спортивных ребят хватало, но Леголас был однозначно вне конкуренции. Больше всего он походил на спортсмена-многоборца - высокий, поджарый, прямой, как стрела; нигде ни жиринки, только упругие мышцы под гладкой, без пятнышка, белой кожей.

- Одевайтесь, товарищ Лихолесов, - с лицом, полным мировой скорби, медичка решительно вытащила рожки стетоскопа из ушей. - С вами все ясно. Картина, как говорится, из учебника...

- Надеюсь, вы убедились, что я совершенно здоров, - отозвался Леголас, застегивая рубашку, - и тревога оставила вас. Поверьте мне - я просто не способен заболеть; единственное, что может мне угрожать - это несчастная случайность.

- Странно вы рассуждаете, товарищ Лихолесов, очень странно... Как это так - "не способен заболеть"? Все мы болеем - если, разумеется, профилактику не проводить. А вот вы не проводите... медосмотры игнорируете... здоровьем пренебрегаете... Вот вам результат и налицо...

- Госпожа Бертолетова, о чем вы говорите? - в неподдельном изумлении Леголас вскинул глаза на медичку.

- О вас, товарищ Лихолесов, о вашем состоянии... Я такого за тридцать лет работы не видала. Это ж чистая дистрофия - жировая прослойка напрочь отсутствует... Да и в целом внешний вид... Вы только посмотрите на себя - эта бледность, щеки впалые... и глаза у вас блестят совсем неестественно... Я, конечно, понимаю - для вашей социальной прослойки это характерно - подобные нездоровые идеалы, но вы подумайте, товарищ Лихолесов, какая на вас ответственность... Какой пример вы подаете нашей научной молодежи - товарищу Привалову, вот, или, к примеру, товарищу Амперяну ... да и товарищу Корнееву тоже.... Не тот пример вы подаете, я вам как медик скажу, - Бертолетова перевела дух. - Ну да ладно... От работы я вас, разумеется, отстраняю. Сейчас больничный выпишу - для начала на две недели; потом мне покажетесь, может, и продлить придется... Но вы не расстараивайтесь - отдохнете, подлечитесь, нервы приведете в порядок и снова в коллектив вернетесь, к товарищам...

- Простите, Ксения Кондратьевна, - пролепетал Роман, - на каком основании вы отстраняете Леголаса от работы и выписываете ему больничный? С каким диагнозом?

- Как это с каким, товарищ Ойра-Ойра? Вы что, не присутствовали? Это ж классическая неврастения. Для товарищей, не знакомых с медициной, - она триумфально оглядела нас, - поясняю - физическое и психическое истощение. Проще говоря, товарищ Лихолесов переработался.

- Подождите, - сказал Леголас спокойно и властно. - Я готов допустить, что для вас непривычен мой цвет лица, хотя, повторяю вам, так выглядит любой эльф. Возможно, вам действительно трудно понять, что о моем здоровье нельзя судить по людским меркам. Но как вы можете судить о моем рассудке?

- Ваши нервные срывы, товарищ Лихолесов, документированы. И свидетели есть - товарищ Выбегалло...

- Нет, минуточку, - Роман подобрался и приготовился к бою. - Поверьте мне, Ксения Кондратьевна, мы чрезвычайно ценим ваши профессиональные знания ... и вашу принципиальность как медицинского работника. И мне было бы очень неприятно, если бы вас попытались скомпроментировать... К сожалению, уважаемая Ксения Кондратьевна, профессор Выбегалло самым беззастенчивым образом использует вас. Дело в том, что все мы, здесь присутствующие, были свидетелями происшествия, на которое вы ссылаетесь.

- Я бы вам и поверила, товарищ Ойра-Ойра, - протянула Бертолетова, - если бы дело не дошло до рукоприкладства. И угрозы были самые безобразные.

- Ксения Кондратьевна, дорогая, - вдохновенно продолжал Роман, - я не сомневаюсь, что профессор Выбегалло описал происшедшее в самых драматических тонах; к сожалению, я не уверен, что он объективно изложил собственную роль в этом деле, плюс те грубейшие нарушения научной этики, которые допустил он сам. Это затяжной и тяжелый конфликт, Ксения Кондратьевна, в котором Выбегалло просто-напросто пытается выгородить себя - за ваш счет. Я не стану отрицать, что Леголас вспылил, но, поверьте мне, у него для этого были очень веские основания. Подумайте только, если все это дойдет до директора, а ведь дойдет обязательно - ну зачем вам ставить себя в неловкое положение из-за того, что Выбегалло подобным недостойным образом пытается свести счеты с оппонентом?

- Ах, вот оно как... - уверенности в голосе Бертолетовой значительно поубавилось.

- Именно так, Ксения Кондратьевна, именно так, - Роман продолжал ковать железо, пока горячо. - Вы же знаете, с каким вниманием мы относимся к вашим профессиональным рекомендациям. Мне, например, было бы очень приятно побеседовать с вами о гигиене умственного труда... Разумеется, если у вас найдется время - я ведь знаю, как вы заняты.

- Ну, если не долго, товарищ Ойра-Ойра, - Бертолетова явно кокетничала - Романовы чары били без промаха. - Это мой, некоторым образом, долг как медицинского работника - нести профилактику в широкие научные массы. Можно даже завтра.

- Большое спасибо, Ксения Кондратьевна, - проникновенно сказал Роман. - Я уверен, это будет незабываемая беседа. А сейчас мы не можем больше отнимать у вас время.

Нас буквально вынесло из кабинета, и Леголас в изнеможении привалился к стене. Мы столпились вокруг, в полной готовности негодовать и сочувствовать, как вдруг до нас дошло, что он просто задыхается от смеха.

- Это ужасно, - простонал он наконец, утирая слезы, - и я очень благодарен, друзья, что вы решили сопровождать меня. Временами мне казалось, что я действительно теряю рассудок. Эта женщина непостижима...

- Дура и стерва, - пробурчал Витька, - не берите в голову.

- Боюсь, что все не так просто, Виктор, - Леголас внезапно посерьезнел. - Я все время наблюдал за ней. Это было нетрудно - она действительно очень неумна, как вы говорите, и невероятно невежественна. Возможно, именно поэтому она так дорожит теми жалкими крохами знаний, что ей удалось усвоить... И никому не позволит поставить их под сомнение... Но совершенно непостижимое для меня - она действительно стремилась сделать порученное ей как можно лучше; и действительно желала мне добра и беспокоилась о моем здоровье... На свой лад, разумеется... и при этом она не обращала ни малейшего внимания на то, что я ей говорил... О Элберет, я не мог даже подумать, что подобное возможно...

- Еще как возможно, - сказал Витька. - И очень даже часто встречается - зовите хоть Элберет, хоть Варду.

- Витя, - негромко сказал Эдик, - это одно и то же.

- А я о чем говорю? - Витька нимало не смутился. - Хрен редьки не слаще... Ладно, кончаем дискуссию.

- Не уверен, - Леголас покачал головой. - Самое ужасное, друзья, что эта женщина - лекарь. Мое сердце замирает при мысли о тех, кто может оказаться в ее руках, действительно нуждаясь в помощи. Ведь люди так часто болеют... Долг эльфов - помочь вам... и в этом тоже.

... Может быть потому, что уже кончалась вторая декада июня, все собирались в отпуска, и настроение в институте царило чемоданное, а, может быть, потому, что он слишком сильно перетрусил, только больше никаких попыток отомстить Выбегалло не предпринимал. Леголас был настроен совершенно безмятежно; мы все тоже немного успокоились.

Стеллочка взяла отпуск и уехала к родителям в Пулково, под Ленинградом - ее отец был довольно известный астроном. Я ее проводил - не то чтобы с легким сердцем, мне очень не хотелось, чтобы она уезжала, но все-таки более-менее спокойно. Во-первых, она обещала скоро вернуться - самое позднее, через две недели, а, во-вторых, возвращалась она уже не к Выбегалле - Федор Симеонович взял ее к себе в отдел Линейного счастья, и после отпуска она сразу начинала работать у него. Старшим лаборантом.

Сам я занимался неприятным делом - искал себе занятие. Институт опустел, и новых заданий мне никто не давал; Леголас был страшно занят и работал, в прямом смысле слова, день и ночь - приводил в систему свои переводы, писал к ним расширенный комментарий и составлял краткие словари квэнья и синдарина; ребята готовили отчеты; Стеллочка уехала домой. Я решил не мозолить никому глаза своим бездельем (в отпуск я не собирался - ехать мне было некуда, да и неинтересно) и оформил командировку в Тьмутаракань.

Командировку я взял на три дня, но, сам того не ожидая, просидел в Тьмутаракани целую неделю, причем просидел с толком - как раз перед моим приездом они получили новую ЭВМ и начали ее отлаживать. Упустить такое развлечение я не мог, и мы с начальником Вычислительного центра не успокоились, пока не привели машину в чувство. Преисполненный сознанием собственной нужности я вернулся в Соловец, поупивался этим приятным чувством еще немного и решил всех обзвонить, чтобы узнать новости.

Вот тут-то и раздался звонок. Я схватил трубку, в полной уверенности, что это был Леголас.

- Саша, здравствуй, - голос на том конце провода был тоже приятный и дружеский, но совсем не тот, что я ждал. - Вернулся?

- Эдик, привет, - сказал я. - А я тебе звонить собирался...

- Мы тебя уже обыскались, - похоже, он был чем-то недоволен. - Где ты был?

- В Тьмутаракани, - я все еще был полон заслуженной гордости. - ЭВМ отлаживали. А в чем дело?

- Леголас всю неделю места себе не находит, - сообщил Эдик. - Он начал тебя искать, чуть только ты уехал. Я звонил в кадры, но мне сказали, что командировка у тебя на три дня...

Я на секунду увял, потому что понял, что мне предстоит объясняться с бухгалтерией. И с кадрами. А главное - стало нестерпимо стыдно перед Леголасом. Похоже было, что я его очень сильно подвел.

- Он у себя? - спросил я. - Сейчас я ему позвоню.

- Не звони, его нет в институте, - сухо сказал Эдик. - Уже третий день.

- Черт, - сказал я.

- Вот тебе и черт. Знаешь, Саша, я еще никогда не видел, чтоб он так нервничал. Мы звонили в Тмутаракань - и без толку. Сначала просто никто не отвечал, а потом сообщили, что в Вычислительном центре неисправен телефон, и когда починят - неизвестно... и что ты, кажется, уже уехал...

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Телефон в Вычислительном центре Тьмутараканской маг.академии (ТьМА) и не думал ломаться - Борзокрылов, начальник центра, подмазал телефонисток шоколадками, и ответ они всем давали стандартный. Мы не хотели, чтобы нам мешали.

- От такого ответа уже и я начал сходить с ума, - продолжал Эдик. - Как ни странно, Леголас меня успокоил. Похоже, он все время знал, где ты и чем занимаешься... Его тревожило только одно - что ты не торопишься вернуться в Соловец... и не отвечаешь на его зов, как он выразился, причем он явно имел в виду не телефон... Он мне несколько раз повторил, что если ты не вернешься до двадцать первого, то все пропало - больше ждать он не сможет.

- Двадцать первое? - переспросил я детским голосом, потому что у меня вдруг, неизвестно почему, похолодело в животе. - Это сегодня...

- Сегодня, - вздохнул Эдик. - Ты успел впритык, Саша. Леголас просил передать, что сегодня вечером он будет ждать нас обоих у Лукоморья - там, где спуск к морю.

- Понятно, - сказал я. - В котором часу?

- Ни в каком, - сказал Эдик. - Аduial.

- Что-что? - я не понял последнее слово.

- Aduial, Саша, - Эдик опять вздохнул. - Мог бы уже посмотреть литературу по Первым Эпохам. Это эльфийский счет времени, "в час вечерних сумерек".

- Ясно, - сказал я снова. - А почему именно сегодня, и почему он не может ждать?

- Не знаю, Саша. Увидимся, спросишь у него сам, - Эдик помолчал. - Правда, сегодня день летнего солнцестояния, но, скорей всего, это не имеет отношения к делу...

...Последние два километра мы шли очень быстро, почти бежали, причем без всякой причины. Мы не боялись опоздать - какое опоздание, если встреча была назначена, aduial, а вечерние сумерки в Соловце под летнее солнцестояние тянутся почти всю ночь, но нас подгоняло странное нетерпение.

Леголас уже ждал нас, стоя на краю обрыва, там, где единственная в Лукоморье на много километров тропинка по сыпучему откосу спускалась к морю. Его силуэт четко рисовался на фоне темнеющего неба и опять, как в ночь эксперимента, нам показалось, что от него исходит еле уловимое серебристое сияние.

Хотя я это уже видел, все равно слегка оторопел, подойдя к нему. Сначала, как я решил, из-за того, что он был так необычно одет - я-то его всегда видел в джинсах. Они ему очень шли (впрочем, ему все шло), и, несмотря на все усилия Хунты и Романа, именно Леголас был самым элегантным в институте. Но только сейчас я понял, как эльф должен выглядеть по-настоящему. Его наряд не был ни средневековым, ни фантастическим - он был просто потрясающе красивым, очень удобным и, несмотря на обилие украшений, очень простым.

Я растерялся - ведь я ожидал увидеть своего лучшего друга, а вместо него вдруг встретил эльфийского принца - прекрасного и далекого. Он молча смотрел на нас, и свет далеких звезд сиял в его серых глазах и переливался в шелковистых складках длинного плаща. Он стоял в трех шагах от нас - уже за пределами нашего мира, отделенный от него прозрачной непроницаемой завесой.

Мне стало очень грустно. Я понял, что это прощание навсегда, и что сейчас Леголас отвернется и исчезнет, как порыв ветра, и я больше никогда его не увижу...

Он не стал ждать, пока мы подойдем к нему, а сам сделал несколько шагов нам навстречу и обнял нас - сначала меня, потом Эдика. Этого я совершенно не ожидал, таких нежностей за ним никогда не водилось, и я неловко ткнулся носом в его шелковистые волосы (что-то твердое задело мою щеку, и я заметил, что несколько прядей были проплетены бриллиантовой нитью). Эдик держался спокойнее, возможно, он о чем-то догадывался. Они крепко обнялись, потом Леголас мягко отстранился.

- Простите, друзья, - сказал он негромко. - Я вижу, мой вид вас неприятно поразил. Что делать - я должен был переодеться... Во-первых, пора вам узнать, как именно я выгляжу, - он стрельнул в меня лукавым взглядом, - по-настоящему... как и любой эльф, впрочем... так что, привыкайте. Во-вторых, хотя после всего, что я совершил, явиться в Аман в джинсах было бы моим наименьшим преступлением...

Я вдруг фыркнул. Не знаю, Леголас ли послал мне это видение, или моя собственная фантазия усовершенствовалась до такой степени, но глазам моим вдруг предстала картина: Леголас, такой, как я привык его видеть в институте - в тугих джинсах, подхваченных широченным ремнем с серебряным набором и серебряной пряжкой (предметом сумасшедшей и бессильной зависти всех институтских пижонов), в своей любимой белой рубашке, стоит в широком кольце каких-то не то кресел, не то тронов. А на тронах восседают неясные, но величественные фигуры в развевающихся (хотя ветра нет) одеяниях, и всю эту сцену озаряет серебристый звездный свет.

Не знаю, почему, но эта картина вдруг показалась мне очень забавной. А тут еще я перехватил взгляд Эдика (судя по всему, ему представилось то же самое), и мы уже не могли удержаться - захохотали в голос, хотя еще минуту назад нам было совсем не до смеха.

- Я вижу, вы уже все поняли, - сказал Леголас с улыбкой. - Я возвращаюсь в Благословенные Земли. Так вот, если говорить об одежде - отправиться Прямым путем в одежде вашего мира я просто не могу - она исчезнет... Мой побег прощен отчасти, мне позволено вернуться, но я должен предстать перед судом Валар, и за своеволие неизбежно буду наказан. Впрочем, - прибавил он спокойно и твердо, - я, Эльда, возвращаюсь как сотрудник НИИЧАВО, социолог, представитель людей. Только один раз за всю историю наших цивилизаций посол обеих рас добрался до Валинора, и вернуться назад ему не было дано. Но он вызвал помощь, когда она была нужнее всего... Ради счастья указать детям Эру, братьям, дорогу к встрече я готов всю оставшуюся жизнь провести в Чертогах Ожидания.

... И опять я не понял его слов и, как всегда в таких случаях, просто не обратил на них внимания. О том, какая это страшная штука - эльфийское предвидение, и почему эльфы так не любят говорить об этом с людьми, я узнал только очень много времени спустя...

Мы молчали. Да и что мы могли сказать? Что нам ужасно не хочется с ним расставаться? Он и сам это знал. Что нам наплевать на Контакт, лишь бы он остался с нами? Это было правдой, но только отчасти. Потому что Контакт с самого начала был чем-то значительно большим, чем наша дружба, потому что это была возможность, которая дается только один раз, и наш друг был единственным представителем обеих рас, которому было дано пройти дорогу к Последнему морю туда и обратно. И чтобы по этой дороге вслед за ним могли пройти другие, он обязан был вернуться.

Леголас, как всегда, прекрасно видел, что творилось у нас на душе, но не сказал ни слова и не пытался утешать. Он просто обернулся и, поманив нас за собой, начал спускаться к морю, легко, бесшумно и очень быстро. Мы спешили за ним, как могли, ручейки песка с шумом бежали у нас из-под ног, и мне казалось, что мы топочем, как слоны.

Тропинка спускалась круто, ее сильно размыли весенние ручьи, а торчащие там и сям корни побитых ветром можжевеловых кустов так и норовили подставить ножку. Да и вообще, состязаться с эльфом в ловкости - задача более чем неблагодарная. Я шел вторым и внимательно следил, куда ставлю ноги. Видел я при этом, в основном, свои пыльные сандалии, да серебристый плащ Леголаса. Поэтому не было ничего удивительного, что я заметил эльфийскую ладью только тогда, когда мы, все трое, оказались на пляже.

Впрочем, сначала я даже не сообразил, что это было судно. В прозрачных сумерках белой ночи мне сначала показалось, что у берега плавает лебедь. Я удивился - лебедь в Соловце - большая редкость, тем более такой огромный. И только подойдя поближе я, наконец, сообразил, что это была вовсе не птица. Это был корабль, вернее, открытая ладья без палубы. Белый парус на высокой мачте был спущен и туго свернут, а у самой кромки воды стояла женщина.

Она нас, безусловно, ожидала - я понял это сразу, возможно потому, как она смотрела на нас. У нее был совершенно необыкновенный взгляд - острый и пронизывающий, про такой обычно говорят "видит насквозь" (оказывается, эта банальность тоже имеет совершенно четкий буквальный смысл). Но проницательный этот взгляд не был ни давящим, ни недобрым - это был взгляд существа, наделенного высочайшим интеллектом, полный живейшего интереса ко всему на свете - и самую чуточку кокетливый.

С Леголасом они явно были давними друзьями - это тоже было очевидно, хотя держался мой друг очень церемонно. Он поклонился, почтительно и грациозно, и незнакомка учтиво склонила голову в ответ; вежливый и сообразительный Эдик тут же повторил его поклон, и вышло у него совсем неплохо, хотя до Леголасовой грации ему было далеко. Только вот я сплоховал - засмотрелся, самым дурацким образом.

Эдик толкнул меня в бок, я вспомнил про манеры и решил не ударить лицом в грязь. Кланяться мне еще как-то ни разу не приходилось, но я изобразил имитацию галантного французского поклона a-la Фанфан-Тюльпан, с поправкой на соловецкие условия. Получилось, надо сказать, довольно удачно.

Незнакомка ответила каждому из нас тем же вежливым кивком, и на этом с официальным обменом приветствиями, похоже, было покончено. Теперь она смотрела на нас с улыбкой, и мы просто не могли отвести от нее взгляд - такой красивой она была.

- Саша, Эдик, - сказал Леголас негромко, - это леди Галадриэль.

Эдик восхищенно охнул, а мне стало стыдно, потому что я до сих пор не выбрал время поднять литературу. Кое-что я, впрочем, помнил, еще с семинара, и когда я окончатель-но уложил это "кое-что" в своем сознании, то и сам охнул, еще громче Эдика.

Мы стояли молча, но это молчание не было тягостным. Более того - совершенно неожиданно моя грусть начала рассеиваться, и я с удивлением понял, что на ее место приходит чувство радостного ожидания. Я не знал, чему я радуюсь и чего жду - меня просто охватило ощущение, что с этой минуты моя жизнь может стать гораздо полнее и интереснее, чем прежде.

У наших ног тихо плескалось море, а в небе, у горизонта, вдруг вспыхнул метеор. Я вспомнил, что когда видишь падающую звезду, то надо загадать желание. Разумеется, я не верю в приметы, да еще было трудно разобраться с желанием - то ли, чтобы Контакт состоялся, то ли, чтобы Леголас не уезжал, то ли (признаваться в этом, даже самому себе, было страшно неловко), чтобы я понравился леди Галадриэль. Метеор сгорел, а я так ничего и не загадал...

Этот звук чуть не разорвал нам барабанные перепонки. Мы вздрогнули, все четверо - таким мерзким был этот не то крик, не то визг, не то вой, и на прекрасных лицах обоих эльфов словно в зеркале отразилось глубочайшее отвращение.

Леголас выхватил свой нож. Я взглянул на него, и сердце у меня замерло - узкое лезвие горело холодным белым огнем, совсем как тогда, в виварии. А еще я увидел, что по берегу в нашу сторону, неуклюже, но очень быстро, бегут приземистые темные фигуры.

Их было пятеро, и я узнал их сразу - это были орки. Но на этот раз это были совсем не те жалкие, запуганные существа, которых я видел в институтском виварии. Сейчас они были вооружены - короткими изогнутыми саблями, и их плоские желтоватые лица были полны такой ненависти и злобы, что у меня перехватило дыхание, словно от удара в живот.

Леголас рванулся вперед, навстречу врагам, уводя их от нас. Мы бросились следом, чтобы прикрыть ему спину (хотя толку в этом было мало, его сразу же окружили), но леди Галадриэль схватила нас за руки и удержала.

Свободной рукой Эдик выхватил из кармана умклайдет, и, как я видел по движению его пальцев, попытался его включить. Умклайдет не включался. Эдик, в отчаянии, нажал еще и еще раз. Бесполезно - с тем же результатом он мог бы размахивать палочкой от мороженого.

Это было неслыханно. Умклайдет был одним из самых простых и надежных электронно-магических устройств, известных человечеству, с вероятностью отказа меньше чем десять в минус девятой. Это я знал наверняка, потому что просчитал вероятность еще в свои самые первые дни в институте. Цифра получилась действитель-но смехотворной. Но сейчас умклайдет был нужен Эдику, как никогда - и он не работал.

Эдик вдруг сник. Мне тоже стало муторно - откуда-то пришло свинцовое предчувствие неминуемой гибели, потом меня словно подтолкнули бежать, куда угодно, лишь бы подальше от этого проклятого берега... Леди Галадриэль выпустила мою руку, и я понял, что она пытается спасти нас.

Я не стал ее слушать. Я знал, что она желает нам добра, я понимал, что мы безоружны и практически беспомощны, но это не имело значения.

Дальше все было, как в плохом боевике, да еще, моментами, как в замедленной съемке. Я налетел на ближайшего орка сзади и схватил его за горло.

Вернее, попытался схватить. Орк был ниже меня ростом, но жилистый, проворный и невероятно сильный. Он вывернулся из моих рук, как змея, и занес свой ятаган у меня над головой. Я даже не успел подумать, что вот тут-то мне и конец, как на него бросился Эдик.

Орк попытался повторить прием, но то ли Эдик схватил его удачнее, то ли он просто был ловчее меня - вывернуться врагу в этот раз не удалось. Удалось другое - сбить Эдика с ног; впрочем, даже падая, орка мой друг не выпустил. Они покатились по песку, орк по-прежнему сжимал свой ятаган. Каким-то чудом он все не мог пустить его в ход, но подмять Эдика под себя он сумел.

Я не успел сообразить - не было времени Я просто оказался у орка на спине, обеими руками ухватил его за сальные космы и потянул - назад и вбок. Что-то хрустнуло - очевидно, шейные позвонки, и тело врага обмякло у меня в руках. Мне стало дурно, по-настоящему. Я понял, что впервые в жизни убил кого-то - пусть не человека, пусть существо, у которого из всех чувств и побуждений в жизни осталась только неизбывная злоба; все равно - это существо было мыслящим... и живым.

У меня потемнело в глазах, и, чтобы сдержать тошноту, я очень сильно укусил себя за пальцы. Это было больно, гораздо больнее, чем я ожидал, но от боли я пришел в себя. Эдик дернул меня за штанину - он был невредим, но тело орка по-прежнему прижимало его к земле, а я висел у орка на спине и мешал Эдику встать.

Я кое-как сполз в сторону. Встать на ноги я еще не мог, потому что колени были мягкими. Эдик спихнул тело орка и попытался подняться. У него это получилось, и он подал мне руку, я уцепился за нее, как утопающий за соломинку, и на этот раз мне все-таки удалось встать. Мы повисли друг на друге, как два тюка, и тут я увидел Леголаса.

Он стоял в нескольких шагах от нас, как всегда, очень прямо, а у его ног лежали четыре темных тела. Он шагнул нам навстречу, но вдруг пошатнулся и медленно опустился на песок. И остался лежать неподвижно...

Только тут я заметил темные пятна, расплывшиеся по его серебристо-зеленому, как ивовый лист, одеянию. Самое большое, темное и зловещее пятно было на груди, слева, и Леголас прижал руку к груди, и я увидел, что его пальцы тоже были испачканы чем-то темным. А потом я заметил тонкую струйку, стекавшую из угла рта к подбородку, почти совсем черную на фоне белой-белой щеки...

Я хотел броситься к нему, что-то сказать, что-то сделать, как-то помочь - и не мог... Как в дурном сне, ноги мои вросли в изрытый песок. И на какой-то миг мне показалось, что это всего лишь отвратительный кошмар, что сейчас я проснусь в своей кровати, в своей комнате в общежитии, и услышу Витькин храп у себя под ухом, а завтра утром я снова поднимусь на шестой этаж и постучу в такую знакомую дверь маленького кабинета...

"Это не так, Саша... Скажи, что все не так... Это все неправда..." - я понял, что это говорил Эдик, но почему у него вдруг стал такой тонкий, обиженный детский голос? Я вздрогнул, и он изо всех сил сжал мою руку, а я прижался к нему, потому что это действительно было неправдой, это не могло быть правдой - настолько чудовищно и несправедливо это было. А потом на нас вдруг хлынула дикая, невозможная надежда, потому что леди Галадриэль склонилась над Леголасом и что-то прошептала, и он ответил ей, и на мгновение его глаза вдруг блеснули, совсем как раньше, но лишь на мгновение... Она подняла голову, и я отвернулся, а Эдик закрыл лицо руками - настолько ее взгляд был полон недоумения и скорби.

Я не помню, кто из нас первый зашмыгал носом - я или Эдик, но дальше мы действовали, как дубли, вернее - как сомнамбулы. Вдвоем мы подняли Леголаса с истоптанного, залитого кровью песка, и уложили его на дно ладьи - очень осторожно, словно боясь его потревожить. Эдик протянул руку, чтобы помочь леди Галадриэль перешагнуть через высокий борт, но она молча покачала головой...

Мы хотели столкнуть ладью в воду, но в тот самый миг, когда Галадриэль оказалась на борту, неизвестно откуда взявшаяся высокая волна сняла легкое суденышко с берега и понесла его в открытое море, все дальше и дальше...

Мы шлепнулись на песок, прямо у кромки прибоя, и тупо смотрели, как серебристо-белое пятнышко исчезает вдали, сливаясь с блеском лунной дорожки...

Глава 5. Выбор магистра Корнеева

Мы так и остались сидеть на песке. Он был серый, влажный и холодный. И его лизали крошечные волны, а впереди, на западе, в темно-серое море переливалось небо - зеленовато-синее, с редкими, уже побледневшими звездами. Было очень тихо - как всегда перед рассветом, и очень спокойно. И на влажном сером песке в нескольких шагах от нас лежали пять уродливых темных тел.

- Вот и все, Саша, - сказал вдруг Эдик, тихо и жалобно. - Вот и весь контакт. Никто не пройдет по Прямому пути туда и обратно. Не приплывут друзья к берегам Последнего моря, и Леголаса мы больше никогда не увидим.

И тут мне захотелось заплакать. Да нет, вранье это все - не заплакать мне захотелось, завыть в голос, по-волчьи, забиться в истерике, катаясь по песку и молотя кулаками - все, что угодно, лишь бы не было этой тяжести, этого мерзкого ощущения, что все кончено и впереди - лишь череда пустых, бессмыссленных дней... Но на истерику нужны силы, много сил, а у меня их уже не осталось... Осталось только одно - сидеть на холодном песке и тупо смотреть на море. Вот так мы и сидели, бок о бок, разделенные общим горем...

Потом мы услышали крики. Это были очень знакомые голоса, но я никак не мог понять, где же я их слышал. И прошло, кажется, не меньше эпохи, прежде чем я сообразил, что можно обернуться и посмотреть, кто кричит. И почему.

Мы увидели, что по берегу к нам бегут Киврин, Роман, Хунта и Витька - видимо, они трансгрессировались прямо на пляж. Они что-то кричали - я еще не мог разобрать слов - и махали руками. Потом я разглядел, что все они были вооружены - Киврин размахивал бердышом, у Хунты и Романа в руках были длинные рапиры, а у Витьки - просто тяжелая палка, но это почему-то не показалось мне странным. Это уже не имело значения, потому что не могло ничего изменить. И ничему не могло помочь.

Они подбежали к нам, увязая в песке. Витька бросил свою палку и поднял меня, сильно встряхнув. Раньше мне это помогало, но сейчас было бесполезно. Эдик встал сам, не замечая, что Роман протянул ему руку.

- К счастью, вы живы, - произнес Хунта. - Мы опоздали, и, кажется, достаточно сильно, но...

- Мы живы, Кристобаль Хозевич, - перебил его Эдик тусклым, монотонным голосом. - Не беспокойтесь.

Хунта вздрогнул и переменился в лице. Он взглянул на нас, на темные тела на сером песке - и, видимо, все понял. Федор Симеонович резко произнес заклинание дематериализации, щелкнул пальцами - трупы орков исчезли, как будто их и не было.

- Нам надо поговорить, - сказал Хунта ровно.

- К-кристо, - укоризненно проговорил Федор Симеонович, - ч-что за инквизиторство, к-как ты не понимаешь - сейчас н-не время, и здесь - не место...

- В первую очередь это нужно им, Теодор, - ответил Хунта негромко. - Но я согласен - здесь действительно не место. Полагаю, беседа в моем кабинете тебя устроит?

- К-как зн-наешь, - Киврин с сомнением покачал головой.

Мы трансгрессировались обратно в институт, сразу на шестой этаж. Прошли по коридору, Хунта отпер дверь и отступил на шаг, пропуская нас в свой кабинет.

В любой другой день одна мысль о том, что я вступаю, возможно, в самое таинственное помещение института привела бы меня в состояние научно-популярного экстаза, но сейчас мне было все равно. Даже стоящее в углу кабинета чучело штандартенфюрера в полной парадной форме не вызвало никаких эмоций.

Впрочем, к появлению штандартенфюрера, хоть он и щекотал нервы, я уже был готов. А вот еще одна фигура, вполне живая, непринужденно расположившаяся за столом была полной неожиданностью. Такой полной, что от удивления я вышел из шока и начал тереть глаза - неужели Хунта пустил в свой кабинет Мерлина?

Но это, разумеется, не был Мерлин. Собственно говоря, кроме просторной черной мантии и окладистой белой бороды этот старик вообще не имел ничего общего с Мерлином. При нашем появлении он встал, и я увидел, что хотя он был, безусловно, очень стар, ни малейших признаков дряхлости в нем не было. Он был высоким, на полголовы выше Хунты, и заметно горбился, но сутулость эта, скорее всего, была просто привычкой скрывать высокий рост и широкие плечи. Движения у него тоже были совсем не старческие - быстрые и резкие.

- Добрый вечер, дон Кристобаль, - сказал он. - Вернее, доброе утро. Я позволил себе вольность воспользоваться вашим любезным разрешением и подождать в вашем кабинете, но, кажется, я появился не вовремя...

- Не стану скрывать, Мастер Гэндальф, - Хунта устало качнул головой, - вы обычно появляетесь в тяжелые минуты, но всегда вовремя. Добро пожаловать и позвольте вам представить...

- Благодарю, - старик улыбнулся и оглядел нас. У него были черные, очень яркие и очень проницательные глаза. - Мне кажется, что в этом изысканном обществе я уже знаком со всеми, кроме двух молодых людей, которых я имею удовольствие знать по рассказам нашего общего друга. - Он пристально взглянул на нас с Эдиком. - Саша Привалов и Эдик Амперян, не так ли?

Мы молча кивнули. Наверное, это было не очень вежливо.

- Очень рад возможности наконец встретить вас, - Гэндальф протянул нам сухую пергаментную руку, каждому по очереди. Рукопожатие было коротким и твердым. - Мне очень приятно познакомиться с ближайшими друзьями Леголаса. Кстати, я ожидал встретить его с вами - время не терпит. Где он сам?

Это был один из тех простых вопросов, на которые почему-то невозможно дать ответ. Я отвернулся и сглотнул, не решаясь заговорить, потому что слезы были подозрительно близко. Эдик тоже молчал - думаю, по той же причине.

На несколько секунд в кабинете Хунты повисла тяжелая тишина. Гэндальф снова взглянул на нас, и выражение его лица неуловимо изменилось.

- Что-то произошло, - сказал он негромко. - Не хочу накликать беду, каркать, как у вас говорят, но это "что-то" мне не нравится. Рассказывайте.

- Минуту, Мастер Гэндальф, прошу вас, - вмешался Хунта. - Прежде всего, может быть, мы сядем?

Только тут мы заметили, что действительно стоим, столпившись, у входной двери.

Все расселись вокруг овального стола красного дерева, очень большого, очень массивного и отполированного до зеркального блеска. Пока мы рассаживались, Хунта подошел к серванту в углу (тоже красного дерева), отпер его и достал погребец и высокие бокалы радужного стекла, похожие на мыльные пузыри.

Пока Роман их раздавал, Хунта поставил погребец на стол, откинул тяжелую серебря-ную крышку, и на свет появилась высокая пыльная бутыль. Пыль эту она явно собирала не одну сотню лет...

Хунта прошел вокруг стола и с завидным умением наполнил бокал каждого. Судя по всему, это и было знаменитое амонтильядо из толедских еще запасов. Вино было бархатистое, золотисто-коричневое и в электрическом свете в каждом бокале загорелись янтарные огни. Запах тоже был необыкновенный - виноградных гроздьев и еще чего-то - острый и пряный.

Хунта сел, наконец, и поднял свой бокал, склонив голову, и все мы молча повторили его жест.

Я не помню вкуса вина. Наверное, он тоже был необыкновенный, но тут горе снова без предупреждения обрушилось на меня, и я просто глотал терпкую жидкость, вино было крепким, я закашлялся, на глаза навернулись слезы, но в голове прояснилось.

- Спасибо, Кристобаль Хозевич, - сказал Эдик неожиданно ясным голосом. Он поставил свой бокал на стол и посмотрел на нас. Глаза у него подозрительно блестели, но он коротко, ясно и очень четко передал все, что произошло на берегу.

В кабинете снова повисло молчание, еще более тяжелое, чем в первый раз. Я смотрел в стол и состредоточился на том, чтобы дышать равномерно и глубоко, потому что где-то читал, что это помогает от истерики.

- Ну что ж, - Гэндальф прервал, наконец, молчание. - Не скрою, я давно этого боялся. Все шестьсот лет, что Леголас провел среди людей. Все-таки это была авантюра... и так обидно, что все рухнуло именно сейчас, когда у нас действительно появилась надежда. У всех нас, на обоих берегах Последнего моря! - Он вдруг стукнул кулаком по столу. Мы вздрогнули. - А вы потеряли друга, молодые люди, - он взглянул на нас с Эдиком. - Не стану утешать, это горе вам придется пережить - как сможете.

Он глубоко вздохнул и на мгновение вдруг стал совсем старым.

- Постойте-ка, - вдруг перебил он сам себя, - так вы говорите, что Леголас представил вас леди Галадриэль?

- Да, мастер Гэндальф, - ответил Эдик.

- Невероятно! - Старик вдруг страшно взволновался, а мы ничего не могли понять. - Неужели дело зашло так далеко? Каким образом ей удалось добиться позволения явиться сюда? Впрочем, ведь это все та же неукротимая бунтарка... Но где же она, в таком случае?

- Она отплыла, - сказал Эдик очень тихо.

- Понятно, - плечи Гэндальфа вдруг поникли, глаза потухли. - В таком случае, вы получили ответ, ясный и недвусмысленный - контакт невозможен. Эльфы отказываются от него.

...Судья вынес приговор и обеими руками пригладил букли пудреного парика; и король поставил запятую во фразе "Казнить нельзя помиловать". Поставил совсем не так, как надеялся приговоренный. Но надежда умирает последней, и Федор Симеонович не сдавался.

- П-простите, м-мастер Гэндальф, - сказал он. - Я п-понимаю, эт-то действительно трагедия, для всех нас, а д-для ребят - в особ-бенности. В-выбегалло - мерзавец редкостный... и п-подлец первостатейный, но он свое п-получил... Сп-полна.

- Что с ним сделали? - спросил Эдик, безразлично глядя в окно.

- Стерли память, - негромко ответил Роман. - Как мы и предлагали Леголасу. Об эльфийской истории Выбегалло теперь и думать забыл, но это - единственное. Прочее мы не тронули.

- Он даже дублей по-прежнему может делать, - пробурчал Витька. - Кадавров своих. Если захочет.

- Подождите минуту, - Гэндальф снова оживился, но оживлением недобрым. - Я не понимаю вас. Вы предлагали Леголасу стереть память Выбегалло?

- Мы хотели его уберечь, - сказал Роман. - Выбегалло нельзя доверять, мы все это знаем...

- Это не имеет никакого значения, - Гэндальф прервал Романа, резко и жестко. - Что ответил вам Леголас?

- Отказался наотрез и запретил нам даже думать об этом, - отозвался Эдик. Он опустил голову на руки, и голос его звучал глухо, как из-под подушки. - Мы чуть не поссорились. Мне кажется, он не понимал, что речь идет о его жизни; я никогда себе не прощу, что не сумел его убедить.

- Нет, это вы ничего не понимаете, - ответил Гэндальф устало. - Речь шла о его чести. Честный поединок - или подлое нападение из-за угла... Интеллектуальное насилие... Неужели вы не видите разницу?

- Мне очень трудно согласиться с вами в оценке нашего поступка, - сказал Хунта, как мне показалось, гораздо резче, чем требовалось . (Не в первый раз, - проворчал Гэндальф себе под нос, тихо, но отчетливо). - Если хотите знать, это я стер память Выбегалло. Отвратительная, грязная работа, но я сделал это без всякого сожаления. Вернее, я сожалею только об одном - что не сделал этого раньше.

- Сейчас это уже ничего не изменит, - Гэндальф глядел поверх наших голов, куда-то в будущее. А может, в прошлое. - Мне пора прощаться. Рад был встретить вас, несмотря ни на что. Ну что ж, будьте счастливы - если сможете.

- И в-все-таки я н-ничего не п-понимаю, - Федор Симеонович в досаде хлопнул по столу обеими ладонями. - З-зачем вам уезжать? П-почему вы н-не можете остаться с н-нами? Я уверен - д-дело еще пойдет на лад, в-все еще можно п-поправить...

- Поправить уже ничего нельзя, - Гэндальф по-прежнему не смотрел на нас. - Поправлять некому. Я тоже нарушил запрет, причем строжайший - вмешиваться в ход событий в вашем мире. И вообще принимать телесный облик... Нет, нет, среди Айнур никто об этом не знает, - раздраженно сказал он, увидев, что Федор Симеонович открыл рот. - Но я дал слово. И я нарушил его - слишком сильно манила меня Арда Возрожденная. Вот так все и начинается - когда кажется, что ради прекрасной и высокой цели, ради общего блага можно себе позволить чуть-чуть отодвинуть границу... Я должен немедленно вернуться в Валинор и никогда не покидать его - мне уже нельзя доверять...

- "Ради счастья указать детям Эру дорогу к встрече я готов всю жизнь провести в Чертогах Ожидания" - пробормотал вдруг Эдик. Он поднял голову, глаза у него были красные, воспаленные, нос тоже красный, а аккуратный черный чуб растрепался и свисал на лоб. - Идиот, какой же я идиот, почему я ничего не понял... Мастер Гэндальф, неужели вы допустите, чтобы Леголас погиб напрасно?

Эдик всхлипнул. Роман, глядя в сторону, протянул ему платок. Эдик взял его, высмор-кался и вытер глаза рукавом.

Гэндальф вздохнул и посмотрел на Эдика - с жалостью и состраданием. Потом почему-то перевел взгляд на меня и снова вздохнул.

- Леголас не погиб напрасно, мой друг, - сказал он очень мягко. - Гибель была для него чрезвычайно неприятным, но вполне вероятным исходом событий - следствием его миссии. Поверьте мне, он полностью отдавал себе отчет в том, что делает, и в том, какие последствия его действия могут вызвать - для него самого и для окружающих. Это безнадежное предприятие для него было не первым... И он, разумеется, понимал, что покинув Аман, нарушив запрет, он поступил очень дурно... Жизнь, безусловно, была для него дорога - как и для любого эльфа; тем не менее, он готов был пожертвовать очень многим, и жизнью в том числе, ради успеха своей миссии, ради счастья своего народа и счастья человечества... Очень многим - но далеко не всем.

- Он предпочел пожертвовать жизнью, но сохранить честь, - негромко проговорил Хунта. - Почему я понял это только сейчас? Ведь Аулэ предупреждал совершенно недвусмысленно - моральные нормы эльфов могут оказаться недостижимо высоки для людей... Я отнесся к его словам с презрением и негодованием - для меня была невыносима самая мысль о том, что он может оказаться прав...

- Как видите, он не слишком заблуждался, - Гэндальф подвел итог, спокойно и холодно. - Сожалею, друзья, но Эльдар песен и сказаний суждено навсегда остаться за пределами вашего мира...

Он встал. И в этот момент с легким шорохом открылась входная дверь.

... Вздрогнуло, метнулось пламя свечей в чеканных серебряных канделябрах, и дон Кристобаль, вскочив, бросился к двери. Бархатным крылом взлетел за его плечами шитый золотом плащ, голова опустилась на грудь, и подбородок утонул в пенно-кружевных брыжах. Правая рука, описав полукруг, прижалась к сердцу, а левая упала на эфес золоченой рапиры. Благородный идальго склонился к ногам прекрасной дамы.

... Федор, сын Симеонов, степенно встал с дубовой скамьи под алым полавочником и, ломая кунью шапку, земно поклонился. "Здрава будь, государыня!"

... Хунта вскочил и бросился к двери, чуть не опрокинув свое кресло. Федор Симеонович встал не так поспешно, но оказался у двери одновременно с ним.

Вдвоем они подвели ее к председательскому месту. Она грациозно опустилась в кресло, и они сели рядом, по правую и левую руку от нее. Блестящие ученые, великие маги, лучшие представители человечества. И золотоволосая королева эльфов.

Сказать, что мы удивились - значит, ничего не сказать. Мы приросли к месту с открытыми ртами, но больше всех был удивлен Гэндальф - он завертел головой, как будто хотел ее открутить и, кажется, начал жевать бороду.

Единственный, кто полностью владел собой, была леди Галадриэль. Она обвела взглядом всех нас, сидящих за столом, и улыбнулась - приветливо и грустно.

- Добрый день, друзья, - сказала она. - Обстоятельства нашей встречи печальны, но я рада знакомству с вами.

Я очень удивился. Сначала тому, что у нее был такой низкий голос - почему-то я этого не ожидал. Потом я чуть поразмыслил и пришел к выводу, что голос - голосом, но вот каким чудом она так хорошо знает русский?..

- Не удивляйтесь, - продолжала леди Галадриэль (судя по всему, она прочла мои мысли... и видимо, не только мои). - То, что вы слышите, не мои слова, но лишь отголоски моих мыслей - так, как они понятны вам. И я прошу вас - пусть ваши сердца будут открыты, когда вы отвечаете мне. Тогда мы сможем беседовать.

- Но если мы все-таки зайдем в тупик, - хмуро сказал Гэндальф, - я готов переводить. Обычным способом.

- Н-невероятно, - сказал Федор Симеонович. - П-простите старика (Гэндальф и Галадриэль переглянулись, скрывая улыбку), но т-такие сп-пособности - это уму непостижимо...

- Позвольте мне убедить вас, - сказала леди Галадриэль. - Я прошу каждого повторить мое приветствие - именно так, как вы его услышали. - Она посмотрела на меня и кивнула. Я понял, что должен начать.

- Добрый день, друзья, - сказал я.

- Привет вам, друзья, - сказал Эдик

- Здравствуйте, друзья, - откликнулся Витька.

- Здравствуйте, друзья, - повторил Роман.

- Здравы будьте, други, - проговорил Федор Симеонович.

- Buenos dias, segnores, - медленно и четко произнес Хунта.

Да, это было убедительно...

- Я вернулась, - продолжала леди Галадриэль, - хотя, не скрою, происшедшее внушило мне страх и недоверие. Но принять решение теперь предстоит мне, и прежде чем я это сделаю, я должна узнать причину того, что случилось.

- Бесспорно, - сказал Хунта. - Это ваше право.

- И наше, - сказал Эдик твердо.

- Да, конечно, - Хунта вздохнул.

- Рас-сказывай, К-кристо, - сказал Федор Симеонович. - Б-будет нужно - я д-дополню.

Как оказалось, все было очень просто. Просто и отвратительно. Расправиться с Леголасом, как выяснили Хунта и Киврин, Выбегалло решил сразу же, едва выйдя из вивария. Впрочем, жалобы медичке не были попыткой отомстить - когда Леголас ему пригрозил, Выбегалло действительно перетрусил до такой степени, что его чуть не хватил удар, и в медпункт он явился за лекарством.

Разделаться с эльфом он решил привычным способом - и на другой же день помчался жаловаться Хунте. Прием его ждал чрезвычайно холодный - Хунта вообще не жаловал Выбегаллу, а когда тот явился с жалобой на его заместителя...

- Я едва сдержался, чтобы не выгнать его сразу же, - рассказывал Хунта, морщась, словно у него болели зубы, и глядя в сторону. - Я знал, что он давно недолюбливает Леголаса; и, конечно, я ему совершенно не верил - решил, что он просто сводит счеты...

Выбегалло, оскорбленный в лучших чувствах, отправился к директору - с жалобой теперь уже и на Хунту. Янус выслушал его сумбурные косноязычные обвинения, обещал разобраться и вызвал к себе и Хунту, и Леголаса.

К удивлению Януса, эльф, никогда не унижавшийся до лжи, полностью подтвердил обвинения Выбегалло. Впрочем, рассказ Леголаса представил дело в совершенно ином свете, ясно очертив всю бездну Выбегалловой гнусности. Надеждам Выбегалло не суждено было сбыться - обидчика никто и не думал наказывать; более того, Янус вызвал Выбегалло к себе и объяснил, что подобное нарушение научной и человеческой этики плюс явная дискредитация идеи контакта (к тому времени ставшей одной из основных тематик института) является вполне достаточным основанием для увольнения.

И вот тогда Выбегалло озверел окончательно, вернее, ненависть пересилила трусость. Он жаждал мести - проклятому эльфу пришла пора расплатиться за все...

Что конкретно следует делать Выбегалло знал. Технология производства дублей была уже отработана, а сделанная Стеллочкой компиляция представляла собой отличную инструкцию по эксплуатации этих тварей. Самым сложным было другое - вывести достаточно много орков и сделать это тайно.

... Не было бы счастья, да несчастье помогло - помогло всем нам, я имею в виду, потому что Модест Матвеевич и не думал пополнять истощивщиеся запасы перед отпусками. Автоклавов на складе нашлось всего пять.

С секретностью Выбегалле повезло больше - а еще ему повезло, что с начала июня стояла прекрасная погода. Повезло ему и в том, что Леголас был так занят - и ослабил бдительность.

Неизвестно, знал ли Выбегалло о назначении кинжала-индикатора. Вполне возможно, что знал - в литературе по Первым Эпохам это свойство эльфийского оружия описывается достаточно подробно. Во всяком случае, его решение выводить дублей на дальнем полигоне (и здесь погода была ему на руку) оказалось роковым.

Никто не обратил внимание, когда Выбегалло приказал вывезти автоклавы за город - почти все сотрудники его отдела уже были в отпуске. Зарядить автоклавы он сумел и в одиночку - имея минимальный навык, сделать это совсем не трудно. Справиться с орками он тоже сумел - с помощью электрошоковой дубинки и нескольких нехитрых заклинаний. Таким образом, достаточно скоро в распоряжении Выбегалло оказались пятеро нерассуждающих, абсолютно безжалостных головорезов, с врожденной ненавистью к эльфам.

Выбегалло планировал запустить своих орков в институт с приказом расправиться с Леголасом. После этого их можно было дематериализовать - а в случае необходимости вывести новых.

Когда Леголас внезапно исчез из института, Выбегалло запаниковал - рушился его великолепный план мести. Где искать эльфа он понятия не имел и с отчаяния отправился к Киврину за сведениями, на всякий случай прикрывшись легендой о том, что осознал, раскаялся и хочет просить прощения.

Федор Симеонович пришел в замешательство. О не знал ни о новых забавах борца за создание идеального человека, ни о стычке в виварии, ни о разносе, который Янус устроил Выбегалло. Утром того дня у Киврина состоялся очень странный разговор с Леголасом; за делами он и думать о нем забыл, но визит Выбегалло ему об этом разговоре напомнил.

- И я, б-болван, все ему рассказал, - Федор Симеонович хмурился. - Что Л-леголас прощался со мной п-перед отплытием... Выбегалло ст-трашно всп-полошился, хотел непременно его найти и извиниться... И я ему п-поверил.

Тем не менее, от встречи с Выбегалло у Киврина остался какой-то странный осадок. Что-то было не так, но что - он не мог понять. И позвонил Хунте.

- Ч-что у т-тебя в отделе п-происходит, К-кристо? - Федор Симеонович начал шутя. - От т-тебя уже вовсю с-сотрудники бегут...

- Если ты о Леголасе, - Хунта не принял шутки, - то поверь, Теодор, мне сейчас совсем не до веселья.

- П-понимаю, Кристо, п-понимаю... Ж-жаль, конечно, он отличный п-парень, хоть и ч-чудной... И сп-пециалист редкостный - п-просто невероятный талант; нам б-без него п-плохо будет...

- Боюсь, что да, - Хунта вздохнул. - И не только нам с тобой.

- Т-точно, - подтвердил Федор Симеонович. - У него и поклонниц, и п-поклонников хватало. См-мотри, как бы Саша с Эдиком не захирели - они с Л-леголасом большие д-друзья...

- Не думаю, что у них будет для этого время, - отозвался Хунта несколько недовольным тоном. - Подготовку к Контакту никто не отменял, Теодор. Ностальгия - это роскошь не для нас.

- Эт-то правильно, Кристо, надо р-работать. Т-такую возможность упускать нельзя ни за что... Но все-т-таки о Леголасовых п-поклонниках... Можешь себе п-представить, с-сам Выбегал-ло осознал и п-перестроился... Т-ты не в курсе, ч-что у них там п-произошло? Ведь с Л-леголасом поругаться - надо уметь; это же в-воплощенная учтивость... Так В-выбегалло его ищет - хочет п-прощения просить...

Хунта застыл с телефонной трубкой в руках, а очнувшись, в нескольких словах объяснил Федору Симеоновичу суть конфликта. В то, что Выбегалло действительно хочет просить прощения, ни один из них, разумеется, не верил. Оставалось только узнать, что у него было на уме.

Если они пытались застать Выбегалло врасплох, явившись к нему в кабинет без предупреждения, то из этого ничего не вышло - волшебник из Соловца стоял насмерть. Беседа с Янусом Полуэктовичем открыла ему, значить, глаза на истинную значимость происходящего в институте. Он осознал, что идея контакта занимает центральное место в развитии НИИЧАВО; он осознал также, насколько его стычка с Леголасом затрудняет работу всего коллектива, вносит разлад в стройные ряды и, страшно сказать, может даже представить человечество в крайне невыгодном свете... Именно поэтому он и спешит принять меры и извиниться - пока еще не поздно...

Киврин и Хунта дрогнули. Их с головой заливали потоки непробиваемой, дремучей демагогии. Они по-прежнему не верили ни единому слову Выбегаллы, но и придраться было не к чему. Они уже готовы были отступить, как вдруг раздался быстрый стук в дверь, и в кабинет Выбегалло, не дожидаясь разрешения, просунул голову один из его лаборантов, не отпущенный профессором в отпуск, а потому злой и к политесу не склонный.

- Я вас искал, Амвросий Амбруазович, - сказал он мрачно. - Хотел отчитаться. Я ваших существ трансгрессировал к Лукоморью, как вы велели.

Это и было то самое недостающее звено. Остальное стало делом техники. Навыки получения информации сохранились у Хунты еще с инквизиторского прошлого; Выбегалло упирался недолго.

Впрочем, время они все-таки потеряли. Во-первых, стирая память Выбегалло - на этом настоял Хунта, но с ним никто особенно не спорил - ни Федор Симеонович, ни спешно вызванные Роман и Витька. Нас с Эдиком они не нашли и сделали вывод, что мы, скорее всего, уже были на берегу. Бодрости им это умозаключение, естественно, не добавило.

- Потом нам пришлось искать оружие, - рассказ снова повел Хунта. - Оказалось, что умклайдеты в этой ситуации совершенно бесполезны - их полностью блокирует инвертное М-поле орков.

- С этим еще надо как следует разобраться, - проговорил Роман вполголоса. - Может быть, придется экспериментировать.

- Так ч-что пришлось бы в рукопашную, к-как в старые времена, - сказал Киврин. - Х-хорошо еще, я свой б-бердыш в лаборатории на стенку повесил, на видном м-месте - все-т-таки память... Да у К-кристо д-две рапиры нашлись... Роман, оказывается, ф-фехтовать умеет.

- Все это не имеет теперь никакого значения, - сказал Хунта. - Мы опоздали, примерно на полчаса. Теперь вы знаете, почему... - Он помолчал. - Безусловно, я никогда не прощу себе того, что случилось... Но вопрос все-таки в другом - Контакт необходимо продолжать. Человечество нам не простит, если мы упустим эту возможность.

- Не берусь рассуждать о человечестве, вам видней, - негромко сказал Гэндальф. - Но в контакте участвуют две стороны, дон Кристобаль. Мне кажется, что вы об этом забыли.

Мы действительно об этом забыли. И всем нам стало неприятно и стыдно, когда он нам об этом напомнил. И еще хуже нам стало, когда мы взглянули на леди Галадриэль. Она сидела, чуть склонив голову к плечу, глядя на нас спокойными ясными глазами, такая прекрасная, гордая и бесконечно одинокая, что у меня защемило сердце.

Хунта открыл рот, собираясь ответить, но в этот момент Витька поднял руку.

- Простите, Кристобаль Хозевич, - сказал он, так вежливо, как от него никто и никогда не ожидал. - Так уж получилось, что Контакт, по сути, начался уже давно - практически, с того дня, как Леголас появился в нашем мире. Хотим мы или не хотим, мы сейчас представляем человечество. И от того, до чего мы договоримся, в конечном итоге зависит судьба не только нашей расы.

Но еще я хочу сказать вот что, - продолжал Витька, и мы сидели, как завороженные - настолько неожиданно было не только то, что он говорил, но и то, как он это говорил. Разумеется, язык у него всегда был подвешен хорошо, и аргументировать он умел, но в первый раз на моей памяти Витька - Витька! - говорил так просто, убедительно и красиво. - Разумеется, Контакт - это в конечном итоге благо для обеих рас. Но только в конечном итоге. После того, что случилось, здесь, в НИИЧАВО, где все озабочены счастьем человечества... - он остановился и набрал полную грудь воздуха, словно собирался броситься с обрыва в очень холодную воду, - вот именно, человечества... А ведь в Контакте участвуют две стороны. Мастер Гэндальф прав - мы, люди, не имеем права думать только о себе. От нашего эгоизма у Эльдар нет защиты... После того, что произошло, и после нашей сегодняшней дискуссии я понял страшную вещь - мы не можем гарантировать их безопасность. Поэтому, - Витька снова сделал паузу и снова вздохнул, еще глубже, - мы не вправе настаивать на Контакте. По-настоящему, мы должны были бы отказаться от Контакта, но у меня, честное слово, никогда не хватит духу на этом настаивать. Я не в силах отказаться от этой возможности, но я прекрасно понимаю, какой страшной стороной может обернуться Контакт. Я могу обещать только одно - в память о моем друге я сделаю все, чтобы уберечь его народ. Я сделаю все, чтобы люди никогда не нашли Прямой путь в Благословенные Земли. Но я хочу, чтобы вы знали, - Витька поднял голову и продолжал, глядя прямо в глаза леди Галадриэль, - окончательное решение принадлежит вам. Что бы вы ни решили - я приму это с пониманием. Но я все-таки скажу: если вы захотите, если вы сможете вернуться - мы будем ждать вас на берегу Последнего моря. И пока я жив, я буду надеяться, что когда-нибудь эта встреча состоится. Когда - неважно... Доживу я или нет - тоже, в общем-то, неважно, хотя, конечно, не дожить будет очень обидно...

Витька вдруг умолк, очень резко, запнулся на полуслове. Я знал, почему. И я знал, почему люди, сидящие у стола, прячут глаза. Витька был прав, даже не на сто, а на двести процентов. Мы расставались с мечтой, отнимали у самих себя право на чудо, потому что тем, чья жизнь была этим чудом, кто творил его каждый день, наш мир нес смертельную угрозу.

Это было очень больно, и мне очень хотелось плакать. Да нет, не плакать мне хотелось, а завыть в голос, забиться в истерике - как давеча, на берегу... Все, что угодно, лишь бы не было этой ужасной пустоты, этого беспощадного понимания, что сказка кончилась навсегда, и впереди - лишь монотонная вереница нескончаемых серых дней...

Я судорожно сжал кулаки. Кажется, по щекам у меня ползли слезы, но мне было все равно... и всем остальным тоже...

Звук, нарушивший вязкую тишину, повисшую в кабинете Хунты, был настолько неожидан, что сначала я решил, что у меня от горя начались галлюцинации. Ничего подобного - этот смех был реальностью, да еще какой - звонкой, громкой и такой заразительной, что отчаяние вдруг начало таять. Словно луч солнца пробил тягучую пелену осеннего дождя...

Это смеялся Гэндальф. И все мы, глядя на него, начали осторожно улыбаться - жизнь почему-то уже не казалась такой беспросветной. Отсмеявшись, старик извлек откуда-то из глубин своей мантии внушительных размеров трубку и небольшой, изрядно потертый кисет, набил свою трубку, неторопливо, со вкусом, так же неторопливо ее разжег (мне показалось, что он воспользовался огнивом), смачно затянулся и выпустил два кольца дыма - одно синее, другое зеленое. Они тут же взлетели под потолок и принялись там играть в догонялки.

Он выпустил еще одно кольцо, на этот раз малиновое (оно начало выделывать пируэты у него над головой), глубоко затянулся и вынул трубку изо рта.

- Очень много лет назад, - сказал Гэндальф, ни к кому не обращаясь, но не сводя глаз с Витьки, который, единственный из нас, по-прежнему сидел, не поднимая головы, - еще в Средиземье меня иногда называли Серым дураком. Время от времени меня еще называли старым дураком, хотя тогда я был на несколько тысяч лет моложе. Должен признаться, - продолжал он с напускной мрачностью, - что оба эти прозвища я заслужил. - Он снова рассмеялся, не так громко, но так же весело, как в первый раз. - И я воображал, что знаю людей! Вы были правы, мой друг, - он повернулся к Галадриэль и поклонился ей, так учтиво и с такой грацией, какой я от него просто не ожидал, - вы были абсолютно правы, сто, тысячу раз правы! И вы, и Финрод, и Леголас... Какое счастье, что вы не поддались на мои уговоры! Люди не просто непредсказуемы - они непредсказуемы в лучшую сторону!

- Мы давно это знали, - ответила она, улыбнулась и посмотрела на меня. И мне стало хорошо - просто хорошо, как бывает, когда в первые весенние дни подставишь лицо солнечному лучу.

- Не корите себя, мой друг, - продолжала она. - Люди, к сожалению, способны и на самые ужасные поступки. Именно поэтому необходим наблюдатель. - Она еле слышно вздохнула.

- Вот именно, - Гэндальф сразу посерьезнел. - Предлагаю нам всем подумать именно об этом. Подготовку к контакту пора начинать всерьез - обеим сторонам, но Леголас погиб, и заменить его некем. Вы не можете остаться, это исключено, я - тоже...

- К моему большому горю, это правда, - леди Галадриэль стала вдруг такой же, как Гэндальф - серьезной и строгой. - Но все-таки этой беде можно помочь. Наблюдате-лем может стать Друг эльфов.

- Который из двух?

- Тот, кого назвал Леголас, разумеется, - она снова взглянула на меня, - Саша Привалов.

- Не имею права сомневаться в словах Леголаса, но не уверен, что он выдержит, - Гэндальф почесал кончик носа с видом самым скептическим.

- Разве у нас есть выбор?

- У нас - нет, у него - есть...

- Значит, пришла пора его сделать, - теперь она не отрывала от меня взгляд, и глаза ее были бездонными - спокойные серые озера мудрости.

Я ничего не понимал, хотя речь шла обо мне, и разговор, кажется, принял оборот достаточно острый.

- Он ничего не понимает, - проворчал Гэндальф. - Настоящие младенцы, все надо объяснять...

Хунта и Киврин поморщились - обращение "младенцы" они явно приняли и на свой счет. Гэндальф с довольным видом пыхнул дымом из трубки (на сей раз обычным, серым).

- Не тревожьтесь, мой друг, - сказала леди Галадриэль. - Я объясню, а вы дополните мои слова, если они будут непонятны. Друг эльфов, Саша - это титул. Он означает, что его носитель ближе всего к нам по своему душевному строю, его мысли, чувства и желания созвучны нашим. Другом эльфов может стать представитель любой расы, но чаще всего ими оказывались люди.

- По причинам вполне естественным, - вполголоса добавил Гэндальф.

- Прощаясь со мной, - продолжала леди Галадриэль негромко и печально, - Леголас назвал вас Другом эльфов и своим преемником и просил передать вам, если я сочту возможным...

Она медленно раскрыла ладонь. Огромный сапфир полыхнул, словно синяя звезда.

- Не отдавайте ему кольца, пока он вас не выслушает, - проворчал Гэндальф. - Ох уж эти ученые, искатели приключений, хоббиты навыворот... Сейчас он начнет вас благодарить за оказанную честь и доверие, а потом схватит кольцо, совершенно не понимая, чем это ему грозит.

- П-простите, Мастер Гэндальф, - вмешался Федор Симеонович. - Но я т-тоже не понимаю, что именно может грозить Саше. Если эт-то кольцо Леголаса...

- Это не кольцо Леголаса, - перебил Гэндальф, - это Вилья, самое могущественное из Трех. Леголас был его хранителем и получил его, чтобы держать связь со своими друзьями, оставшимися в Амане, потому что все три кольца общаются друг с другом. ... Прах меня побери, - заявил он вдруг, ожесточенно затягиваясь и вертя головой, - вы же по-прежнему ничего не понимаете... Простите меня, - леди Галадриэль кивнула с мягкой улыбкой, - вы отлично объясняете, а я своим вмешательством только все запутываю... Прошу вас, продолжайте.

- Благодарю, мой друг, - улыбка леди Галадриэль, по-прежнему мягкая, стала чуть-чуть лукавой. - История эльфийских колец чрезвычайно интересна, трагична и поучительна, но, к моему глубокому сожалению, я не могу сейчас говорить об этом во всех подробностях. Я расскажу лишь о трех главных: Ненье (она вытянула руку; из алмазного перстня на ее пальце ударила радуга), Нарье (Гэндальф продемонстрировал кольцо с рубином) и Вилье (она положила сапфировый перстень на стол) - как сказал Мастер Гэндальф, оно самое могущественное из трех. Некогда эти кольца были созданы, чтобы замедлить течение времени и тем самым предотвратить распад и разрушение всего прекрасного, что было нами создано. Это свойство наши кольца утратили безвозвратно и очень давно. Более того - мы полагали, что кольца потеряли всю свою силу...

Она сделала небольшую паузу. Мне показалось, что никто из людей в кабинете Хунты, включая самого хозяина, не решался дышать.

- Мы ошибались, - продолжала Галадриэль. - Наши кольца сохранили очень многие свои свойства, в том числе - свою способность говорить друг с другом; это означает, что мысли и сердца тех, кто их хранит, всегда открыты друг другу. К сожалению, понять это мы смогли только после того, как Леголас покинул Аман. И хотя задержать время ни одно из наших колец уже не сможет, все они, а Вилья - в особенности, по-прежнему в состоянии многократно усиливать природные способности своих владельцев.

- Что же в этом опасного? - недоуменно спросил Хунта.

- Опасность в том, - вмешался Гэндальф (он все-таки не мог удержаться), - что эльфийские кольца усиливают все способности - в том числе и те, о которых сам владелец не имеет ни малейшего понятия и которые, возможно, ни ему, ни другим не на пользу.

Я вдруг представил себе, что превращаюсь в нечто вроде второго издания Выбегаллы, и мне стало нехорошо.

- Так-то, Сашка, - прокомментировал Витька, вполне опомнившийся, - теперь будешь следить за собой. И чтоб никаких кислых мыслей, понял? Дело серьезное - шерстью на ушах уже не отделаешься.

- Саше действительно придется следить за собой, - сказала леди Галадриэль, - но не потому, что Вилья может усилить его недостойные стороны. Леголас никогда бы не передал ему кольцо, если бы не был уверен, что у Саши хватит душевной силы и благородства, чтобы владеть им. Он был совершенно прав - теперь и я в этом убеждена. Опасность в другом - в прошлом, когда эльфийские кольца попадали в руки смертных, они дарили бессмертие...

- Т-так что же, все-таки, в этом п-плохого? - спросил Федор Симеонович с видом самым недоуменным.

- Это не то бессмертие, которого вы добились в институте, - проворчал Гэндальф. - Не знаю, как вам удалось так изменить свою природу... ну да ладно, это не мое дело... Те, кто получил эти кольца, превратились в призраков, живых мертвецов, обращенных ко злу... Правда, кольца им дали с одной целью - полностью подчинить их, поработить их волю... Трех главных эльфийских колец рука смертного еще никогда не касалась... Тем не менее, опасность есть, и она весьма и весьма реальна.

- Ну, хорошо, - сказал Хунта. - Если хранить это кольцо действительно так опасно, то какой смысл вообще его брать?

- Чтобы поддерживать связь, - ответила леди Галадриэль. - Это - наша единственная возможность наблюдать за Сашей, а через него - за путями людей. Для нас и это очень нелегко, но я надеюсь, что мы сможем общаться с ним. Разумеется, поскольку мы сознаем опасность, мы сделаем все, чтобы предупредить его, если заметим неладное, но я не знаю, сможет ли он уловить и понять наше предупреждение...

- Я думаю, все зависит от того, каким способом предупреждать, - сказал Роман, чуть улыбаясь.

- Способ обычный, - заметил Гэндальф раздраженно, - сны, видения. А чего вы ожидали? Телефонов в Амане нет, радио - тоже... На общение мыслями вы не слишком способны, а у нас нет возможности вас учить... или ждать, пока вы сами научитесь.

- Теперь вам известно главное, - леди Галадриэль обвела нас взглядом, словно подводя итог. - Решение за вами, Саша. Я могу добавить лишь одно: вы - единственный человек в этом мире, который имеет право хранить кольцо Вилья. Или вы - или никто.

Она снова взглянула на меня. И все остальные тоже смотрели на меня, не отрываясь. Мне стало неловко под этими взволнованными, напряженными взглядами - ведь все, в сущности, было очень просто...

Несколько часов назад у меня на глазах погиб мой лучший друг. Погиб, выполняя дело, которое мы начали вместе, и которое - так уж получилось - мог продолжить только я.

С другой стороны все тоже было просто - мне, сотруднику НИИЧАВО, была предложена тема. Мне предстоял эксперимент - с непредсказуемыми последствиями, возможно, опасный. Отказаться от него означало, что тема будет закрыта. Навсегда.

- Подумайте как следует, Алехандро, - сказал Хунта, не выдержав молчания. - И, прошу вас, не надо истерического героизма...

- Я подумал, Кристобаль Хозевич, - сказал я. - Надо работать дальше.

Леди Галадриэль протянула руку. И я подставил свою. Сапфировый перстень лег в мою ладонь.

Оставалось только надеть его на палец. На секунду мне в голову вдруг пришла дурацкая мысль, что перстень просто не налезет - пальцы у Леголаса были куда тоньше моих - и что я тогда буду делать?

Но это были последние конвульсии моего трусливого подсознания. Я чуть растопырил пальцы и надел перстень - так, как носил его Леголас: на средний палец правой руки.

Он был довольно тяжелым, но это была приятная тяжесть огромного, изумительно красивого кристалла. И он охватил мой палец мягко и плотно, словно был сделан специально для меня. Я взглянул на руку - сапфир мягко пульсировал, и золотая оправа сияла ровным теплым светом.

- Если вы не хотите, чтобы ваш перстень видели, - сказала леди Галадриэль, - вы можете его скрыть. Вам надо просто посмотреть на руку, и представить себе, что на пальце у вас ничего нет.

Я сосредоточился и попробовал. Ничего не вышло.

- Это как заклинание материализации, Саша, - подсказал Эдик. - Только наоброт.

Я снова сосредоточился.

- Не пугайтесь, мой друг, - сказала леди Галадриэль негромко. - Ни повредить Вилью, ни, тем более, уничтожить этот перстень вы не в состоянии. Просто вспомните, как выглядит ваша правая рука.

Я попробовал в третий раз, и на этот раз все получилось. Перстень исчез из глаз, но я знал, что он по-прежнему остался у меня на руке - я ни на секунду не переставал ощущать его теплое, упругое присутствие.

- Еще одно, - сказал Гэндальф. - Вы не должны его снимать и, разумеется, совершенно недопустимо передавать его - даже на секунду, кому бы то ни было.

- Да, конечно, - ответил я. - Я понимаю.

Гэндальф взглянул на меня, как мне показалось, с ничуть не убавившимся сомнением, качнул головой, но ничего не сказал. Он потянулся к трубке, которая уже потухла, вздохнул, но разжигать трубку не стал.

- Прощайте, друзья, - сказала леди Галадриэль, поднимаясь, - нам пора. Да не угаснут звезды, что воссияли в час нашей встречи.

Мы проводили их до Лукоморья, там, где на мелководье у берега лежала эльфийская ладья. Они поднялись на борт, и Гэндальф распустил парус. Высокая волна подхватила легкое суденышко и понесла его прочь от берега.

Мы остались стоять на песке у самой кромки прибоя. Солнце уже с час как взошло, заливая потоками червонного золота бледно-голубое небо и серое море, и в золотом этом сиянии серебристое пятнышко растаяло быстро и без следа...

...Вилью, как я и обещал, я носил не снимая, и никому не показывал - незачем было. Идея контакта не ушла в песок (первое время я этого страшно боялся), но годы шли, и контакт все меньше казался трагическим и прекрасным подарком человечеству и все больше превращался в обычную тему работы крупного научно-исследовательского института.

Леголаса я забыть не мог; даже через много лет он практически каждый день приходил мне на память, но с ребятами мы о нем никогда не говорили - это было слишком больно. Единственный, с кем я мог вспоминать его без горечи, лишь с чувством глубокой и светлой печали была Стеллочка. Честно говоря, воспоминания о моем друге почти всегда были важной темой наших семейных разговоров - и сказок, которые мы оба рассказывали Стелле Александровне (на другое обращение наша дочь категорически не отзывалась).

Как я уже отметил, шли годы. И вот, однажды ночью, незадолго до дня летнего солнцестояния, мне приснился сон. И, как оказалось, не мне одному...

Но это - уже совсем другая история...

1 Слушайте меня (кв.)

2 "Дорога в небо", Машина времени

3 Вы понимаете? (фр.)

4 Это скандал! (фр.)

5 Человеку свойственно ошибаться (лат.)

6 ПГТ - поселок городского типа

Текст размещен с разрешения автора.