Главная Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы
Главная Новости Продолжения Апокрифы Стеб Поэзия Разное Публицистика Библиотека Гарета Таверна "У Гарета" Служебный вход Гостиная


Стихи Jackal

Оссирианд
Маглор
Куйвиниэн
Лэйтиан
Наугламир
Эльфы
О Финроде Фелагунде
Я
Заземелье
Цикл "ИКОНЫ"
1
2
3
4
5
7.
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
22
Бег в Лабиринте...
Спящий да встанет...
Как в бреду, мне на нервах играла капель...
Когда огонь загонит в угли ветер...
Вот всё, что было у меня...
Не прошло и ста лет...
Сколько мы ни пили...
Слово - пущенная стрела...
Если пишу я сонеты...
Шепот прибоя и шелест полей...
Я родился в краю заповедных лесов...
ЛОЭНГРИН
"... ИЗ ВНУТРЕННЕГО"
Шакал в кольце камней
Дракон
Погребальный костёр
Чайки кричали...
Всё летят, летят куда-то стаи...
Я вернулся к тебе...
Мы загнали коней...
Я вхожу в Круг Камней...
В полётах птиц в высоком небе...
Где берег последний...
Шакал стоит у конца времён...
Зализав свои раны...
ПОХМЕЛЬНЫЕ ТРОЛЛИ
Гори, мой флаг...
Я слышал, как бьют в камень невские воды...
Будет день...
Все линии судеб...
Охота.
В цветы укутаны могилы...
Я мир благодарю...
Белокурый искатель заброшенных храмов...
Опускаешь глаза...
Холод
Музыка! свечи! и кружатся пары...
В урочный час на поле брани...
Он, подобный лучине...
Когда походка лёгкая смиряла...
Голые скалы, северный край...
Белая птица...
Родиться в долине...
Временем всё разрушено...
Лирика Белых Медведей
День настанет - и все возвратится...
На свободу от дома...
Море вздрогнуло и отступило...
В стылых полях, где засохший репей...
Октябрь - виток бесконечной спирали...
Ты, наверно, звезда...
Снова осень...
Торквемада
По вселенной скитаясь...
Бьётся пламя свечи...
Королевские псы...
Путь скитальца помнят эти стены...
Грань
Ещё погаснут и твои огни...
Листья падают ...
Всё было, кажется, давно...
Когда павший ангел...
Покоритель вселенных на крылатом коне...
Брат
Противостояние
Это было: промозглый ветер...
Они прощались в ноябре...
Я встал у ветра на пути...
Не били в колокол по нём...
Дикая Охота
Песни Острова Клевера...
Точка невозвращения
Давит песок зыбучий, метит Хронос стремнину...
В дуги выгнуты полями две строки...
Мигает лампа, каплею свисая...
Святогор
Блюз дырявых небес и голодных собак...
В моей Гиперборее – холода...
Не к добру рукотворный лик...
Завершает мерно жернов...
Поднимаюсь закатным небом...
Полгода во мраке, полгода в тенях...
Я храню поцелуй волны...
Гуляй, ветер, по-над степью...
Долгая дорога, белые снега...
Где ты, Родина...
Все то, что нам не удалось...
Укрывает сажей черная зима...
В последний путь на зарево заката...
Сонет на прощание
Холодным железом тебя окрестили...
Дважды ступить за грань, дважды изведать тьму...
Только волны смыкались полыни степной...
Не посвященным этой тайне странной...
Алексею Свиридову
Серая муть - ни зари, ни звезды...
Два лица. Уходят в тени...
Безымянного стремянного...
Календарь облетел. Дней потерянных счет...
Бесстрастно принимая зов пустой...
Словно и не было - снова жива...
I am the banisher, the ill will that snuffs the final candle...
Вера моя слепа...
С годами память - только груз и боль...
Разметала ветром, вымыла дождями...
Вбито, рыже-ржаво, в степь зари копье...
Ночь пред боем. Тихо и тепло...
Темноводьем катит волны...
Наполняет кубки нам пеплом...
Холоднолуние. Лица бессмертные...
Собраться для последнего прыжка...
На закате ком света скатан...

Оссирианд

куда текут все эти реки, сплетаясь на своем пути, - замерзнуть в вечном льду и снеге ? в пустыне смерть свою найти ? неодолимое теченье от сотворения времен вдоль берегов, где льется пенье и смеха тихий перезвон, где к заводям склонились ивы, где с ветром шепчется тростник, где стаи птиц плывут пугливых по глади, чистой, как родник. о Семиречие Оссира ! под сумрак утра голубой они текут сквозь юность мира туда, где бьет морской прибой, туда, где носятся виденья других времен, судьбы другой, стон боли... но бессильны тени пред этой чистою страной.

Маглор

величавою песней о нескорой весне спой, скиталец чудесный, в долгих сумерках мне. я, глаза подымая, вижу: своды тверды. в этом мраке без края ни единой звезды. только тучи из дыма из-за северных скал все проносятся мимо, щерят горы оскал. но без страха познали мы беззвездную тьму, лязг морготовой стали, колдовскую зиму. пой, певец, о рассвете, неизбежной заре, пой о солнечном лете, о Луны серебре. расскажи, как прольется ночью песнь соловья, спой о том, как вернется в море эта земля. о потерянном рае, о небесном огне в этом сумрачном крае спой, певец, это мне.

Куйвиниэн

в туманах звездного рассвета роса дрожала на песке. так бытие рождалось это и Песни звук застыл в мазке картины миры, что создали для Вседержителя детей владыки дивных Арды далей для их свершений и страстей, для величавой гордой доли, что покорит себе весь свет, для их бессмертия неволи, кровавых смут, пустых побед. и солнцем вспыхнут неба своды, начнутся жизни смертных дни, но эльфы вспомнят эти воды, и Песню Первую они. они ни в чем не виноваты, чисты, как первая роса. но в Край Рожденья нет возврата, путь лишь одни - за небеса.

Лэйтиан

не тьмой написаны века, мрак не царит, не зло на троне, не покорится, не преклонит своих знамен любовь врагам. еще развязка далека, дым кузниц зла на небосклоне и в черной Свет горит короне, но к ней протянута рука, что обовьет девичий стан в чащобах заповедных стран - никто так прежде не любил. и, как предвестье новых дней, все яростней и все сильней на ней пылает Сильмарилл.

Наугламир

когда прибой и пламень горна соединятся воедино и жемчуга в металле горном украсят царские седины и свет, сиявший раньше солнца, вернется в сумеречный мир, то это чудо назовется - Наугламир. не вещи в мир принося горе, но сотрясаются твердыни, когда из брега выйдет море желаний алчных и гордыни. и, припадая к смерти груди, пройдя сквозь сумеречный мир, в крови трех рас крещеным будет Наугламир.

Эльфы

горизонт горит зарницей, нарождается гроза. собираются как птицы и плывут за небеса, покидают смертный берег и уходят на закат по морям, где нет Америк и дороги нет назад. те ладьи как ветер скоры, словно лебеди легки. и светлы у кормчих взоры, только светлы от тоски. не проси их возвратиться, не проси их взять с собой. звездный свет горит в их лицах, их зовет назад прибой. и сияет детям света их вечерняя звезда. кто уйдет дорогой этой - не вернется никогда.

О Финроде Фелагунде

без знамен, без гербов, без кольчуги и лат, от больших городов без дороги назад в незапятнанный юг, неба синего даль, Финрод ехал без слуг, сам себе государь. под конем мялся дрок, вился дикий овес. тек ошую Нарог мимо Края Берез. нетревожною высью по степной тишине Финрод ехал небыстро по ничейной стране. цепью волн, дуя справа, как прибой между скал, безмятежные травы на восток ветер гнал. над цветами на склоне пахнул воздух, как мед. и смотрел острым он взглядом эльфа вперед. но безлюден предел в бездорожье пустом. только ворон сидел над засохшим кустом. словно демон ночи, он облезел и стар. "что, бедняга, молчишь - потерял речи дар ?" - усмехнулся король, придержавши коня. "черный глаз свой открой, посмотри на меня !" с хриплым стоном раскрыл ворон глаз и сказал: "я тебя не забыл, хоть ни раз не видал. ворон знает судьбу, помнит то, что грядет - кто проснется в гробу, кто в сраженьи падет. Финрод, доблестный средь гордых принцев эльдар, не ищи себе смерть - послерожденным дар. Фелагунд, Друг Людей, если все ж суждена, то из сотни смертей неизбежна одна. в свете Солнца, увы, потускнеет Звезда. и покинешь живых ты, король, навсегда". в смехе дрогнула прядь золотистых волос. "что ж, совету я рад, что услышать пришлось. но пройден нами лед, нет обратно пути. тьма свое заберет - от нее не уйти. души эльфов горят от тоски и потерь. это тело терять нам не страшно, поверь". и, на Север коня повернув, ускакал, где вставали, маня, громовых пики скал. шел навстречу судьбе, и, смеясь ей в лицо, он слагал о себе песню с грустным концом.

Я

я - тот, что был, я не забыл всего, что сквозь меня прошло. я - навсегда, я - как вода, как лодка-лебедь и весло. пусть плоть и кровь, рождаясь вновь, продолжат свой круговорот. мой мир - во мне, в той тишине, что не прийдет и не пройдет. я далеко, средь облаков на перевалах Белых гор. я - домовой, я - часовой, хранитель хоббитовских нор. я - звон цепей, сон королей, я - мысль без тела и лица, крик лебедей и Песнь Людей, что станет явью без конца.

Заземелье

в этих долгих полях в белом свете Луны под рукой косаря травы низко легли. звонче нет тишины, только шепчут моря о вине без вины, об ушедших вдали. ветер был тростником, он по рекам скользил, он летел далеко, он таился в кустах. песней, полною сил, соловей ни о ком пел; и что-то просил с тенью я на устах. звездопад, вечер, сон и тумана фата. каждый жив и прощен криком мудрой совы. и по капле вода, и по колосу лен в никуда, в никуда, в край высокой травы. я закрою глаза на вечерней заре и омоет роса почерневшую плоть. на древестной коре винных ягод лоза; след терялся в норе и скользит мимо плот.

Цикл "ИКОНЫ"

Ане Ивановой, гиду по Посрединью

1

Память! Нет муки страшнее В час возвращенья. Чем память. Иллет, над землею, над ветром, над звездным жнивьем, над вселенной, над вечностью - так высоко, бестелесным, холодным и чистым огнем я иду наугад Лабиринтом Икон. образа проявляются в танце теней, лики вплавлены в омуты льда пустоты. мой единственный свет, прикасаясь к стене, обнажает икон бесконечных ряды. я почти узнаю содержание форм. в родовой схватке скрученный памяти нерв выжимает прошедшее кровью из пор, и оклады мерцают, меняя размер, поглощая пространство, сжимаясь в ничто, словно омуты, тянут в свою глубину. на вершине сознания мира исток мерным гулом взрывает вселенной струну... ложь себя изживет, зло себя истребит, прожигая сердца, страсть истлеет в груди, тьма себя погребет, свет себя ослепит; в лабиринте с собой я один на один. словно пыль всех пройденных по теням путей, под ногами искрится бесцветный туман. в беспощадно правдивой седой высоте можно только прозреть - и лишиться ума. никого за спиной. это жалят иглой только взгляды икон и безумия жар. в ледяной высоте, над вселенной пустой в Лабиринте Икон ищет выход душа...

2

Я ушел за истиной, папа, А истина страшно проста Ю.Наумов мы вернемся обратно - так было предпето в былинах, из чистилища тьмы, лед посмертия жизнью поправ. вы же ждете нас - вестников с тайной, иной Половины, что лежит по ту сторону вашего зла и добра. вы так верите в это, вы жаждете верных ответов, не дает вам покоя наследственный ваш приговор. вы нам дали страну за границею серверных ветров, в вечных лагах сокрытые склоны полуночных гор. так податлива в пальцах Создателя теплая глина, как хрупка она станет, изведав крещенье огнем... вы родили нас ложью - так чисто, светло и наивно; мы, конечно, вернемся, и ложь вам сторицей вернем. у спасительной лжи удивительно крепкие корни. страшным хмелем наполнены лозы в небесном саду. мы расскажем о рае, о Граде сияющем горнем, о бессчетных мирах, о бессмертии истинном душ. мы откроем вам слово - заветное, первое слово, что, срываясь, незримым огнем покидает уста. к отвергающим мир ради призрака мира иного, мы вернемся к вам с вестью, что там - не одна Пустота...

3

and now the dark bays and unknown waves I know The Song of Eriol ни единой звезды... серым саваном муть, огоньки ртутным светом на реях горят. куда плыть мне? куда мне мой руль повернуть? на далекий закат не пускают моря. как Летучий Голландец по вечным штормам я скитаюсь. все гавани в прах сожжены. трюмы полны водою и вязкая тьма скрыла западный берег погибшей страны. но не нам выбирать времена и судьбу, нас никто не учил забывать и простить. и я видел - ты слышишь! - тот чертовый путь, но я слишком тяжел для Прямого Пути. я хотел - сам Создатель свидетель тому - умереть под сиянием горних высей, но придет сука-смерть, и в холодную тьму я вернусь тем путем, что проходим мы все... да, мне горько, что я не родился застать дикой юности мира, не знавшего тлен. просыпается память. так больно терять сладкий морок незнанья в предутренней мгле. боль все та же. рождайся хоть тысячу раз - притаилась под сердцем холодной иглой. выбираем не мы. это выбрали нас, оторвав с раны крови засохнувший слой, чтобы вновь, свято веря своей правоте, инстинктивно учиться пути выбирать - между Вздыбленным Льдом и огнем на воде, между прахом заката и пеплом утра, между службой без платы и силой слепой, между непостижимым и мудростью змей, меж открытой могилой и вечной тоской, между царствием ночи и царством теней, меж братвою и братством, меж "быть" и "не быть", между плевел ища чистой правды зерно, по слогам постигая тот принцип судьбы, что нельзя выбирать из двух зол ни одно. а мечта не сбывается - сколько не жди, потому что она - не погоды прогноз. запах соли, изъевший меня до кости, запах Запада, тот, что мне ветер принес, стань дыханьем - и я не исчезну в тенях, стань мне плотью - и я полечу по весне, стань мне верой - и небо подхватит меня, если снова Прямой Путь пригрезится мне... ты вернулась? наверно, я спал у руля. мне явился конец этих серых путей, мне казалось, что там, за волнами, земля в грозовой темноте, в ледяной пустоте... может, это и правда, и вехи светил отразятся дорогой за гранью воды? что мне делать? я больше не знаю пути. я от мира устал. выбирай теперь ты.

4

мертво время. не желтеют стоги. как ручные птицы, чьи-то сны на плечо слетают. грезят боги о путях надмирных ледяных. мы плывем. и времени теченье нас уносит. в призрачных лучах белый саван лунного свеченья так бесплотно нежен на плечах... между строк написано так много - кто прочтет? на книге пыль веков. повторяет очертанья слога тихий танец водяных жуков. мы плывем. тумана льются волны над ночною черною рекой. кто ты, спутник, что меня безмолвно обнимаешь тонкою рукой? от лугов струится запах сена. уцелевший колос средь жнивья. мы плывем. такая ночь нетленна. с чьей же тенью скрещена моя?

5

Мысли - ледяной ожог виску: Бросить на неструганные доски Вырванную из души строку... - Гул затих. Я вышел на подмостки... Ниэнн Ахэ я знаю, что болен, и знаю, чем точно - растоптанным полем да ветром восточным, пустыми ролями, подтеками грима, балансов нулями и запахом дыма под сводами света, где времени реки в доспехах обета находят прорехи. я лгал понемногу, но ложь - спутник тщетный. сегодня, ей богу, я трезвый и честный. грехи не прощают за стенами ада - пусть братья узнают предательство брата... живот пресмыкает змея в новой коже. эпоха другая? да полно, я - тот же. Цадэ полумрака, свет лунный сочится, и воет собака, и воет волчица, Арканом Дороги все ставки побиты и до крови ноги идущего сбиты - не о кремень долга Срединного Круга - в бутыльных осколках путь странствия Духа к восходу светила в грядущем Аркане бессильно и стыло в немытом стакане с раствором рассвета, с осадком заката, привкусом ответа да пеной загадок о смыслах и сутях, о вере и страхе, о богах да судьях, о на фиг и на хер... а дальше - суд Реши: кто верил - не верил очнется, воскресший, у огненной двери, да в спину мне дышит, углем сизым тая, Звезда из-за Крыши полынно-седая... законы раздачи менять мы не вправе? брехня для незрячих... играем без правил, да ставим порою весь банк без остатка. я болен - игрою с забытою ставкой, крапленой колодой и тузом в кармане и лживой свободой на липком обмане. где вы, кто мне верил? - давно и далече... замшелые двери, оплывшие свечи, дорога петляет, вся в красной коросте, и волк подвывает, и пес грызет кости под тусклой и близкой холодной Луною. как ложью сибирской, я болен собою.

7.

Река Фучуньцзян (китайская народная баллада о погибели верного А Хун-эня от рук коварного Ли Вонь-яна) По зеленым полям, по лесистым холмам Мимо хижин Чжэцзяна бамбуковых крыш А Хун-энь подгоняет нагайкой коня - К югу, к югу, где вьется реки бахрома, Где в закатной дали бьются искры огня, Где горят у дороги костры, От воды поднимается серый туман У заставы Яньдунгуан. А Хун-энь, что спешишь ты, маньчжурец седой, Почему ты не сядешь в тени под линчжи, Не развяжешь рукой своей винный бурдюк, Не отведаешь мед шавермы с бастурмой, Обнимая за талии юных подруг? Отчего ты спешишь, А Хун-энь, расскажи, Что тебя привело из полуночных стран До заставы Яньдунгуан? "Государь Шихуан ныне ждет новостей где цветет мэйхуа над яшмовой ладьей, среди вешних садов на озерах Цзяньдэ, между желтых нарциссов и нежных ветвей, где склоняется персик к нефритной воде. Он не знает, что в Дунь-у холодной змеей Его предал злой Ли Вонь-ян. Я затем скачу в Яньдунгуан". На реке Фучуньцзян стынет гибло заря, Над рекою кровавый играет закат, Как дыхание смерти в холодных устах, Над рекой облака грозовые парят. У заставы, в жасминных колючих кустах Тускло свет отражен от стального клинка. Там в засаде ждет Ли Вонь-ян У холодной реки Фучуньцзян. На реке Фучуньцзян все темны паруса; Перевозчик таится в полях камыша, Звон заслышав железа на том берегу. А под небом ветра, в скалы бьется гроза, Беспощадной стрелой конь сражен на скаку... Лишь на алом песке волны тихо шуршат, Да свершен лиходейский обман У реки роковой Фучуньцзян. Мирно спят облака на гряде Цилулун, Хунвейбины несут дадзыбао к холму Дяюйтай, где усоп непокорный герой. Старый даос поет А Хун-эню хвалу И миндаль расцветает весенней порой, И идут в Юаньсяо фэньлюи к нему, И цветы возлагают они, Где А Хун-энь пал в давние дни, На траву малахитных полян У широкой реки Фучуньцзян.

8

колода перекраивала жизнь... Борхес возвращение на истоки, пробужденье во тьме косматой - из посмертья длинны дороги, зарубцуются все стигматы. кость срастется, лишь память тупо будет ночью ныть в непогоду. под лучиной, светящей скупо бог тасует свою колоду. весь Тарот засален до блеска, снова выпал марьяж в пентаклях. мы выходим, куклы на лесках, на подмостки его спектакля. сефироты вдоль рампы тлеют, с каждым ходом колода тает. на актеров глядят все злее тени темной крылатой стаи. кон закончен, и ход - по кругу, козырями ложиться рано. все. наш выход. идем, подруга восемнадцатого аркана! в Граль, наполненный мутной брагой, чья-то звонко слеза упала. чья? не видно. в тумане мрака звезды тускло горят втретьнакала. грубых пальцев прикосновенье к карте словно ожог на коже. будет отдых - и воскресенье. сколько можно, всесильный Боже! воск стекает на дно вселенной, наполняя чертям стаканы. ставка - вечность, и ход с разменной, и выходят на смерть арканы.

9

осенним холодным дождливым закатом за липкою стойкой в трактире убогом, где стены в прорехах и крыша в заплатах, на дальней дороге мы встретимся с богом. он хмуро расскажет, что легче не будет, подкинет работы, добавит оклада. его не узнавшие грязные люди затянут в углу свои песни без лада. он высечет пальцами пламя для трубки, затянется едким густым самосадом. так странно похожие грубые руки - его и мои - успокоятся рядом. мы встретимся с богом, мы двинем по пиву, мы выйдем наружу - и дождь перестанет на дальних дорогах, где бог молчаливо моею походкой уходит в тумане.

10

- а чем крыть "Любовь Земную"? - "Любовью Небесной", конечно. Е. Хаецкая просыпайся, привратник - трясется засов, сколько можно торчать в этой стылой грязи? из похода вернулся наш полк мертвецов, нам бы угол, да спирту, да боже спаси... а замок проржавел, бьется Петр с ключом, только тот ну никак не вопьется в гнездо. я помог бы и выбил ворота плечом, да потом на губу лет засадят на сто... наконец... серафим начал опись свою возвращенных трофеев срединных земель. погоди, подпишу, только дай я допью, я отдам тебе Граль, как закончится эль. мужики! ангелицам на стирку белье оставляйте быстрей - и к Престолу на плац. воронье... нас встречает всегда воронье, на полях Елисейских навоз и зола. да надрайте латунки нательных крестов, чтоб архангел на нас козодоем не ныл... по святым небесам мимо райских садов кони вязнут в грязи этой вечной весны - почему здесь всегда серый тающий март и от факелов пахнет бубонной чумой? Беркли, вынь из чехла наш парадный штандарт - полк живых мертвецов возвратился домой!

11

while clouds like cotton snowwhite sheep still calm beside their shepherd sleep Johan Edlund наступает зима тихим шагом пугливого вора, иней выткал гирлянды в засохшей могильной траве. остывающим алым, последним огнем светофора опускается солнце и тени растут на дворе. сквозь туманы несутся крылатые синие кони, под копытами радуги льдистая тает дуга. рассыпая хрусталь в колокольцев невидимых звоне восемь северных ветров врываются в сон пастуха. и богиня охоты склонилась к воде родниковой, на серебряных рельсах составы в алмазной пыли. книга жизни раскрыта - там выгнулся тонкой подковой знак последний. в зенит всходит уголь Лилит. пятна желтой листвы реки мерно относят к закату, в хвое спрятаны вехи на тайных тропах к алтарю. отражаясь от неба, звук гаснет и вторит раскату заводского гудка, возвестившего ревом зарю. через сон пастуха муравьиные тянутся тропы словно строки на ветхих пергаментах библиотек. грозный бык, опьяненный своим похищеньем Европы, роет землю копытом. драконы парят в высоте. через сон пастуха проводов телеграфные струны стук несут кастеньетов кастильской горячей ночи. плач ундины над морем ласкает соленые дюны и с подбитым крылом, вторя ей, тонко чайка кричит. наполняют ладони весенней росы малахиты, рассыпаются прахом узоры старинной брони. это сон пастуха. звезды намертво к небу прибиты, растворяясь в глазах, тонут синие в бездне огни...

12

А рыцарь Хуго давно забыл как пахнет свежая кровь Он почернел от дождей, оглох для труб и суетных снов Он стал травой у копыт священных гангских коров Эжен д'Альби сводит с ума колея пути, возница мертв, а кони слепы. рвутся из ребер клетки груди сердца ангела роз шипы. я - не выродок! просто в плоть въелся маски кривой оскал, я же верил в добро и зло, я же тоже любви искал, я за нее четвертован был, трижды был за нее распят, только кони мои слепы и смертелен пустой их взгляд. я не в ответе! не я творил эту мертвую цепь миров. тлеет факел углем зари, в голых костях - комок ветров. и скачу я - всадник-чума, избавитель с больших дорог, с тех, что сводят всегда с ума. сердца ангела горький сок...

13

И кличем радостным из семи Словам его вторили шесть. Рана между нами - проклятье, мой брошенный брат, ненаписанной книгой разорвана грудь. на весах слишком много побед и утрат, чтобы суд оценил наш оборванный труд. по колено в дерьме и по локоть в крови мы срывали оковы, впивались в уста - все во имя одной - но вселенской! - любви; - так сердца обнимают разящую сталь, так из праха встают души огненных птиц, так полынной звезды приближается час. между нами Ничто. если можешь - прости. в ненаписанный лист оплывает свеча. только море спокойно, как вечный приют, что примет и отпустит любые грехи. слышишь - птицы морские в тумане поют, оборвавшихся строк продолжая стихи. мы вернемся - потом... пусть уляжется гнев, давший клятву не должен стоять за ценой! мы вернемся в дожде, в звездном свете, во сне, мой измученный брат, мы вернемся домой! ведь когда-то прозреет холодный закон там, в бессмертной земле, за морями разлук... слишком ярок спасенный из мрака огонь для иссохшихся глаз и обугленных рук. брат, наш путь позади. я вступаю в прибой, нас забудут в веках, что идут по следам, но от этого песня не станет другой, и совсем не светлей, если в пальцах звезда...

14

не оставляя могил, как немого упрека тем, кто придет и поселится здесь после нас, не дожидаясь надрыва последнего срока, чистой дорогой из тонкого звездного льна, разом покончив с проклятий клубком переспелым, все, что осталось, одним осушивши глотком... в стаи с востока слетаются дикие стрелы, кружат и кружат в закате над Пенным Цветком. грубо ли, складно ль, но, кажется, сыграны роли, алою нитью игры проступает финал. нашим наследникам хватит и счастья, и боли - только своих. наши выбраны, право, до дна. горькая правда... а правда бывает ли сладкой? - проще уйти, не найдя подходящий ответ. что их томить даже нам непонятной загадкой? сумерки мира, а может быть, просто рассвет...

15

кубок треснул, порезав руку - это время течет к истоку, это чаша пошла по кругу Сента брат, подымайся с истертых в молитве коленей - небо молчит, до него еще так далеко. что моя боль - перед болью трехсот поколений? что твоя скорбь - перед скорбью бессчетных веков? реки огня, ледяные тюремные стены, скомканный свист отыскавшей добычу стрелы... что моя боль? Это капля для чаши Ниенны - горько-бездонного черного омута мглы. долго ли выдержат тонкие белые пальцы, адскую ношу свою не посмея пролить? и неприметный, в заплатанном платье скитальца, бог исправляет пути искаженной земли. что покаяние... крови не смоешь словами, тьма на душе не рассеется в свете лампад. отблеск восхода на запад уносит волнами, брат, оглянись - тропы мира устлал листопад. не возвратиться к истоку дорогой иною, необратимо вселенной скрипит колесо... что моя боль перед болью, посеянной мною? что твоя скорбь на оборванной чаше весов?

16

никогда, поверь, не искал за пределом себя - но сегодня мне надо, чтоб рядом был кто-то другой. С.Калугин это - твой взгляд, от которого плавятся льдины, льдины жемчужные лат на холодной груди... мы - андрогин, что разорван на две половины, вечные странники в вечном начале пути. двое безумцев в бесплодном стремленье забвенья, двое фанатиков неразделимой любви... треснул, разбился венец неземного творенья, хрипло замолкли в небесных садах соловьи. кто мы теперь? двое загнанных и обреченных, напополам разорвавшийся дикий магнит, два никогда не сойдущихся вновь обрученных, двое калек, потерявшихся в вечной тени. только твой взгляд, что не даст рубцеваться стигматам, только мой голос - укус заполярных ветров, - все что осталось. изношена неба заплата, туже и туже клубок перевитых миров. лязгали двери и новые стены вставали, новые боги клялись нас найти и спасти... стрелки часов продолжают свой бег по спирали, тщетно в погоне пытаясь друг друга настичь. временем горьким сочится под сердцем прореха, капает время, чтоб кровью на камнях алеть. только мой голос, как вечно гонимое эхо, только твой взгляд, что не даст никогда умереть...

17

an der ewigen Suchen nach verlorenem Namen, gierieg drinkend des Mondes kaltes fliessendes Eis, Klausner wilder Oede, heimlich der Nacht entstammen, mein vergessenes Schatten heult im steineren Kreis. по алтарю стекает кровь из пустой глазницы, горькая, как победа, жгучая, словно месть. небо молчит. сквозь тучи бьются грозы зарницы, только губам звериным имя не произнесть. riechen nach spaerlichem Wermut beissende Tropfe des Regens, neigt sich das Himmel des Friedhofs gegen heidischem Kreis. ohne Stolze und Hoffnung, Seine Vergebung wegen, schreiend das bloede Luder seine Stimmbaender reisst. и, раздвигая тучи штевнем перед собою, путь продолжает бледный барк на серой волне. стая теней оленей пятится к водопою, зверь, потерявший имя, воет в кольце камней.

18

двери распахнуты, кони оседланы, с ночи навьючены в наши скитания. да в небесах что-то кружатся вороны - черные слуги богов расставания. руки дубы протянули нам старые в жесте прощания или прощения... с неба спускаются звезды, усталые от вековечного бремени бдения. мы покидаем становища летние, тенью таясь от возлюбленных брошенных. золото времени, осень столетия мы оставляем в поэмах не сложенных. больно терять! но бессмертие странное (даром? проклятьем? привычкой старинною?) ноет под сердцем открывшейся раною. пахнет дорога размякшею глиною. тихо! се мы, избавленье отвергшие, неразделенного кубка испившие, мира усталого звезды померкшие, цену узнавшие - и заплатившие.

19

над сломанным строем прощальною песней вернется предсмертное эхом проклятье, за гранью, в пустой неприкаянной бездне летящая следом раскроет объятья. смертельно холодные страстные губы - так вот, белокрылый, какая награда... безжалостный свет и ревущие трубы над вечными льдами небесного града, слепящей лавиной нисходят с хорала раскаты под неф литургии победной; но кто ототрет маску страха с забрала, в которой - весь ужас паденья над бездной? в которой - всей жизни надрывная нота, в которой - на подвиг разменяна совесть, в которой два тракта да два поворота до райских ворот на дубовом засове? тебе бы обратно, да все бы с начала, да с новой страницы, нетронутой, белой... Ан поздно, родимый. Девица зачала И скоро родит тебе новое тело.

20

бледный конь в лучах заката, в ведьмин круг свита пшеница, стук копыт и гул набата, перевернута страница. строки взорваны копытом, искры букв летят под стремя. дальше, дальше! все забыто, истекает наше время. в клочьях мира на исходе конь летит в беззвучном крике, но корабль мой отходит, он - последний в этой книге. и в скрижалях оглавленья подведен итог негласно. сколько, Мастер? два мгновенья, не успеем. все напрасно.

21

И, наконец, он мне задал вопрос: Скажи теперь, зачем Ты создал Мир? Чтоб наблюдать за нами в час досуга? Чтоб мучить нас, несчастных, беззащитных? Иль Ты Себе другую ставил цель? Линойя когда весь мир идет войной, и ложь берет тебя в тиски, и обрывается струной мираж протянутой руки, и, в подступившей темноте, когда лампад дрожит огонь, Его ты молишь о суде - Он не ответит ничего. Он не подставит под удар холодной мгле щит крепкий свой. Он не поможет - никогда, и ты ведешь один свой бой. когда тропа ведет в тупик, дымит чумной костер в лицо, когда тебе не отступить с пути, что выбрало Кольцо, второго шанса Он не даст пройти над Бездной через нить. Он не ответит никогда, Он не учил тебя молить. но в час, когда зайдет звезда, и ты повиснешь на клинках - кто душу пронесет тогда над адом в бережных руках? кто, отстранив твои уста, последний боли пьет глоток - и чаша горькая пуста ... ты - паладин, и Он - твой Бог.

22

сорок веков, как ключ пересох в тенях распятых рук. мои перекладины выстлал мох, дожди исщербили мой круг. сорок веков заброшенный тракт, старый немой сосед, так же идет и идет на закат, к огненной полосе. грудью я с моря бриз седой сорок веков ловлю. птицы свили на мне гнездо, чистят о руны клюв. снятся мне братья мои у дорог, снятся руки богов. сорок веков - для камня не срок, сорок долгих веков... 12.1998

22

яркое солнце в холодной дали, как я люблю эти дни сентября ! в странную даль вы меня завели - я оглянусь, и не вспомню, где я. я оглянусь - и на ветвях берёз птицы о чём-то мне пропоют. где это видано, чтобы мороз птиц не прогнал прочь по небу на юг ? вот тишина - ни души, чтоб спросить, только цветы - до полнеба цветы. яркое солнце в холодное выси, славный подарок мне сделало ты. но подожди - не забуду тепла, лишь запоздалая боль отойдёт. я подарю тебе песню орла, я подарю тебе ветра полёт. эй, убегай в свои тени, тоска ! это - моё и "прощай", и "прости" ... славная осень, багровый закат, жаркое солнце в холодной груди. я перья теряю - ещё одна ночь и мне не подняться в полёт со скалы. меня не отпустит ревнивое дно в бездонное море синеющей мглы. а сны каждый раз всё светлей и больней, в них ветры холодные, рвущие грудь и перья кружат в ледяной вышине на дышащем ранней зарёю ветру.

Бег в Лабиринте...

бег в Лабиринте - это страх, холодный пот и предвкушенье клинка, удавки и костра. нет время изменять решенья, нет время выбора из двух путей на перекрёстке каждом. в кулак сжимает воля дух; ты стал жестоким и отважным, ты научился обходить ловушки, западни, соблазны, тебя уже не победить; а Лабиринт трясётся в спазмах. он был силён и всемогущ, он был простёрт в миры иные, но ты пронёсся, словно луч в доспехи загнанный стальные. порою слышал ты прибой, другой раз мчался в полном мраке. порой казался он Москвой, порой во тьме горели знаки и незнакомые слова перед тобой слагались в фразы ... прочесть - потом, успеть сперва, пока Луна меняет фазы. тонки мосты, лазы узки, ты тормозишь на поворотах. гирлянд огней горят мазки, на лбу искрятся капли пота. и слышен смех хозяйских слуг, творцов гиганской этой сети : "глупец, глупец, ведь это -круг, уйти - оставь надежды эти". не думать. прочь от этих слов, к развязке, может быть, жестокой. вся жизнь - лишь бег из сети снов, из волн смертельного потока.

Спящий да встанет...

спящий да встанет, слепой да прозреет и внемлет, да обратит пламень духа в молитве к Тебе: "Боже, в какую же тьму погрузились бы земли, если бы звёзды с твоих не срывались небес !" что же холод сковал бы навек мирозданье, что же за лёд разорвал изнутри бы тела, если бы мы о Твоём позабыли сияньи, если бы души у нас не горели дотла ? мир только начался, боже оборванных линий, слышишь наш гимн, Повелитель Скрещённых Дорог ? мы - твои звёзды, огни над мирами дакини, мы - только искры грядущих великих костров.

Как в бреду, мне на нервах играла капель...

как в бреду, мне на нервах играла капель тех неубранных звёзд, что нападали днём. кто-то там, чертыхаясь, копал мне постель и старик паровоз залился соловьём. я сейчас только понял, что это была не попойка, а свадьба с царицей цариц, что не пьяные гости орали в углах, а крылатые тени ткли нити зари. в опустевшем бараке - весенний прилив, распускается хмель - это к долгой зиме. капли звёздной капели лежат на мели, и блестят янтари, как осколки комет.

Когда огонь загонит в угли ветер...

когда огонь загонит в угли ветер, когда весь мир, устав, уйдёт на дно, когда последней осенью на свете уйдёшь и ты, где ждут тебя давно, как лист последний падает на душу, так в одночасье рухнут небеса. тропою горней ты уйдёшь наружу, где в тьме извечной бесится гроза а на земле священник службу справит и небу бросит скорбное "аминь", и серый камень над землёю встанет, и прорастёт вокруг него полынь.

Вот всё, что было у меня...

вот всё, что было у меня - одна любовь и шанс один, немного света и огня и путь по царству вечных льдин. одна светила мне звезда; и с нитью через Лабиринт я покидаю навсегда жестокий остров, древний Крит. я долго шёл по темноте и стража я сразил рукой. бежит корабль по воде, я уплываю в край другой. дворцы там будут ждать меня и полумрак густых аллей, там я узнаю силу дня и время потечёт скорей. но не забыть, не зачеркнуть ни голый камень чёрных скал, ни Лабиринта узкий путь, где в детстве я своём играл, и друга кровь, и слёзы в пыль в конце игры я здесь пролил. под рёв трубы и плач толпы прощались с Критом короли, героев клали на костры и забивали их рабов... я ухожу тайком, как вор с твоих высоких берегов. презрев свой дом, свой царский род, я полюбил пути бродяг. отведал я запретный плод - его сорвал я, уходя. пропахший рыбой грязный порт, скрип финикийских кораблей - и ночью я ступил на борт, уплыл к полуночной земле, и бился парус на ветру, а берег поутру пропал. прощай мой Крит, жестокий друг ... ты потерял царя-раба.

Не прошло и ста лет...

не прошло и ста лет с тех октябрьских дней, когда в вихре листвы на осеннем ветру мой небесный корабль исчез в вышине, заскользив над землёю навстречу утру. день настал - я вернулся с своих берегов, лёгким светом летя из бессмертных земель. направлял я корабль вниз своею рукой, где вода как вино и ветра словно хмель. я вступил - а вокруг расстилалась лишь пыль, ни души на просторах забытой страны. поднимался туман от болотец слепых через голые ветви деревьев больных. я ходил по поросшим бурьяном полям, я искал среди мёртвых камней городов. но навеки моя опустела земля, и я бросился прочь из могильных садов, я корабль поднял к серебру облаков, я бежал в пустоту между звёздных лучей. я летел высоко, я летел далеко, где сверкал Млечный Путь миллионом свечей. и в Ворота Зари, за предвечный предел внёс меня на спине Моря Верхнего конь. возвращаются те, кто не смог, не успел, но находят лишь прах там, где умер огонь.

Сколько мы ни пили...

сколько мы ни пили - дна не видели, сколько не гуляли - не туда. но прости, коль чем тебя обидели, боже мой - седа борода . не прозвонят ли нам в колокол на звоннице, не прийдут встречать мал-мала ? небо голубо - да в оконце, ноги резвы, только вот в кандалах. а порву кольцо я их золочённое - так от рока не убегу. и два ворона летят на плечо моё, а два волка-то меня стерегут. так прости, что ржали много не по поводу над дружиной мёртвой твоей. я не знал, зачем ходить на Млечный Путь по воду, пока реки все не сжёг суховей и в колодцах то ли яд, то ли ром налит... а когда я в ночь хочу со двора, ворон Знающий поёт : "а не стрёмно ли ?", ворон Помнящий мне шепчет : "пора !". ох, под небом чистым предначальным встарь разорвали в клочья меня. но мы встали - кто с крестом, а кто без креста, а кто с искрою отцова огня; и пошли по свету белому в пляс да гуляли от великой тоски. волк Голодный воет "где друзья у нас ?" отвечает Жадный "только враги".

Слово - пущенная стрела...

слово - пущенная стрела, солнце, жгущее мир дотла, тьма, что голоднее огня, слово - весть Великого Дня, слово - взбесившаяся гроза, сила, неведомая небесам, слово рвётся из губ - рабов, только брызги летят зубов, только кости хрустят миров. хер с ним, господи, что мне кровь !? это слово меня сильней, это слово спирта пьяней, слово вырвется - прах всему, мне его не сдержать одному. бесы, рвите меня до крови, или оно не оставит любви, жги, безумие, силой огня - или слово убьёт меня. поздно. если оно рождено, слово достанет меня всё равно.

Если пишу я сонеты...

если пишу я сонеты, водит моею рукой ангел имени света - и я пленён тоской. а перейду на прозу - он лишь сменит лицо. а увеличу дозу - пот выйдет красной росой. сжечь всё - он выйдет из праха, серым крылом ведя; сменит тоску он страхом, сменит лицо вождя. спейся - он спиртом станет, вздёрнись - шприцем врача. ляжешь на дно - достанет жгучим жалом бича. я открываю двери, он заходит ко мне; тени, как будто звери, кинутся по стене. дрогнет огонь - и снова голос скажет, скрипя : - я пытал Гумилёва, в Блейка вселялся я, вёл под петлю Вийона... если хватало сил, из-под Неба закона многих я уводил; хватит певцов у бога - но нехватка в аду; тёмной твоей дорогой я тебя поведу - а за звонкие строки платит, как может, дно, все вы - мои пророки, дар мой - хлеб да вино. и догорает факел жаждущего пера. есть у меня мой ангел - всё остальное прах.

Шепот прибоя и шелест полей...

шепот прибоя и шелест полей, берег надежды и реки забвения - мир, нарисованный на стекле, я оживил своим прикосновением. здраствуйте, птицы малиновых зорь, дали манящие, воды жемчужные ! лето - последнее, помни, Клингзор ! там, за стеной междомирие вьюжное. есть те пределы, куда нет дорог, есть те дороги, чья цель - запредельное. все твои спутники - только морок, знание истины - знанье смертельное. гибель миров - это брызги стекла. боже, зачем все миры так кончаются : строки-Големы, да в груди их мгла ... или иначе и не получается ?

Я родился в краю заповедных лесов...

я родился в краю заповедных лесов, что не знали песнь рога и лай гончих псов, где в колодцах озёр отражалась Звезда, а на хуторах пели жар-птицы в садах да в корчмах от столов пахло брагой хмельной в заповедной стране, осиянной Луной. я подрос - и ушёл из туманных дубрав до порогов на юг, на закат до застав и туда, где лишь снег да небес серебро да холодные камни развилок дорог. и меня понесло, как родился я вновь - из полыни постель да из моха вино, позабытый погост да заброшенный тракт, аромат русых кос да пронзительный взгляд, и пустынная даль да бездонная высь, половецкая сталь да булгарский кумыс, шёпот колоколов в деревянных церквах да степною кобылой примята трава ... птица Сирин мне пела, что мы здесь одни, но я вышел к реке - а за нею огни, "не найти нас" - шептали её две сестры, а я вышел к Днепру - а за ним всё костры... то Великая Степь - ни конца, ни начал, свист ордынской стрелы, лязг варяга меча, а куда не ступи - кость хрустит под ногой, да под каждым кустом череп с ржавой серьгой, то кресты, то курган - то ли тать, то ли брат, да, как сказка, далёко на юге Царьград ... мне бы крылья - взлететь, стать бы сталью - разить, лечь зерном - прорасти, вырвать сердце - забыть, да обмыться живою и мёртвой водой или зелья испить у колдуньи седой. аметисты небес, с чем сравнить свет ваш мне, нету глаз ярче звёзд, чище звёзд нет камней, как войдёшь в старый скит - слева образ Христа, да молись не молись - а в окне пустота. а судьба как судьба - ни куца, ни долга, да сошлись в схватке змей Ёрмунганд да Вольга, Одноглазый мне место в дружине припас, да архангел трубил и манил меня Спас. но куда не сверни - всё равно не вернусь; огради же меня, бесконечная Русь.

ЛОЭНГРИН

над Германией северный ветер, над Германией будет гроза. пенясь, Рейн рвёт рыбацкие сети и трещат у ладей паруса. в сизых тучах меняются зори и, ревя адской бездне хвалу, на Гельголанд накинулось море и дробит кулаками скалу. сквозняки воют в щелях волками, в очаге отсырели дрова, растянулись минуты веками и кричит в полумраке сова. в окна узкие в замке холодном на безжизненно серую пыль Лоэнгрин смотрит духом бесплотным, тонкой тенью того, кто любил, только тенью того, кто когда-то (время умерло - не сосчитать) в ярком золоте света заката научился ребёнком летать и, с друзьями из стаи лебяжьей над стеной Монсальвата кружа, он смотрел на высокие кряжи, где глубокие тени лежат, где сверкает на льдистых вершинах в божьем пламени солнечный луч... он лежал в облаках, как в перинах; он срывался, подобный орлу, из надзвёздной пугающей дали к распахнувшей объятья земле. только ветви дубов трепетали и гнул голову вереск к скале. билась в Грале кровь звёздного бога, ясень рос, протыкая миры. Лоэнгрин исходил все дороги - их хватало ему до поры. а когда на восходе зарницы на двадцатой горели весне, Лоэнгрина две белые птицы понесли за моря в вышине. море, льды, берег в белом прибое, Гринланд, Эйре, Уэльс, Корнуолл... птицы ринулись в сердце земное и на землю их спутник сошёл. это было в Вестфалии летом, это было в июне хмельном. в Рейне, ярко цветами одетом, струи звонкие пахли вином, и в некошенных травах звенели колокольцы неведомых троп ... Лоэнгрин брёл по лету без цели, Лоэнгрин шёл к судьбе без дорог. и, согласно надмирным законам, его лебеди вверх поднялись, с тихим криком, а может быть, стоном, полетели в закатную высь. а потом ... как секунды, бежали в страсти пламени ночи и дни. губы Эльзы о чём-то шептали (Бог мой, что же шептали они ?!), гомон пира и звуки охоты, гон в зелёном везерском лесу; и вопрос затаившийся "кто ты?", королевский безжалостный суд, звон клинков - и противник повержен; гости ждут, ничего не поняв, ветер с моря, то грозен, то нежен, всё быстрее меняется явь - свадьба, пьянка, широкое ложе, в спешке порваный белый корсет, что ты шепчешь? Помилуй, о Боже ! на кой ляд тебе этот ответ ?! но всё поздно, и время застыло, свет, невидимый смертным, зовёт. как всё быстро ему опостыло ... птицы, птицы, продолжим полёт ! кто стучится ? проклятые слуги ! Тельрамунд выбил дверь сапогом и, смеясь над изменой супруги, Лоэнгрин убивает его. скоро утро. он замер, как камень - лишь у камня мертвы так глаза, и трещат кирпичи под руками. над Германией будет гроза! возвращаются лебеди с моря, но теперь, словно уголь, черны. он поднимется с ними, не споря, или бросится в бездну волны. Божья Радость, ты станешь заменой, утешай свою Эльзу, Готтфрид. запятнавшую душу изменой Лоэнгрин никогда нет простит. можешь брата иль мужа лелеять, ты свободна до судного дня. так лети же, мой чёрный брат лебедь, уноси, куда хочешь, меня. 06/96

"... ИЗ ВНУТРЕННЕГО"

ПЕРЕПИСКА С МАЛЛИГАНОМ перестук возвращается эхом из сна, бьют копыта по камням ушедшей ночи и свидетелем тайны заходит Луна в ту безликую тьму, где тускнеют лучи, где бессилен светила небесный огонь, только чувств угасающих тлеют угли. по каким сновиденьям носил тебя конь, что за тропы тебя этой ночью вели? чью дрожащую тень ты в объятьях держал, что тебе на прощанье шептала она? ...только вздох за границами мира дрожал и свидетелем тайн заходила Луна. ночь отступает, подpанком pыча, ночь отступает в глубокую тень. чеpного солнца все яpче свеча жжет из-за гоp нависающих стен. вpемя охоты... из нижних миpов снова идут тваpи смеpти за мной, чтобы пpолить свою темную кpовь на мой клинок, закаленной Луной. pвутся pучьи из одежд ледяных, тянется к жадному солнцу тpава... я пpобиpаюсь вдоль теней ночных мягкой походкой голодного льва, тихим движеньем скользящей змеи и смеpтоносным паденьем оpла. меpкнет звезда, что по тpопам моим ночь напpолет вдаль шакала вела. день - вечный вpаг для степных коpолей, день - только бой со всем воинством Дна, солнцем ведомым. но там, на заpе, вечеpом снова веpнется Луна, что холоднее, чем меpтвая сталь, что беспpиютнее бpатьев-волков... и улыбнется шакалу звезда синим огнем высоко-высоко... там, где ничто в мир течет через трещены, звезд ярче вспыхнут сердца наши знойные. смертью мы все от рожденью отмечены - значит, соперницы нету достойнее! кто в ожидании бога воскресшего травится дымом прогорклого ладана? спляшем на пеплище мира сгоревшего, танго над тайной, что нами разгадана, выбьем чечетку на костях искрошенных, в неба упавшего шалях искрящихся. эй! в круг костра зазывайте непрошенных - дети Теней не боятся таящихся и все быстрей без надежд на спасение в танце игры ищут с смертью слияния. смерть - перекур перед ре-возрождением, жизнь - только шаг перед новым сиянием! звонко бьется в стекло луч холодный рассвета, золотя ветви ив над текущей рекой. чья-то песнь в обнаженном лесу недопета, чей-то крик еще полон ночною тоской. но, бледнея, луна тает воском во взгляде, тьма становится тенью в сплетеньи корней. солнце в неба осеннего синем окладе, как икона иных сил, пылает над ней. это яростной жизни заздравная чаша, это время для смертных - гореть до конца. облака плуги ветра с рассвета распашут, и над миром прольется сиянье венца. и, пока не почит солнце в западных водах, шире танец, друзья - танец смеха и ран, танец страсти и боли во имя Восхода ! ...только каждый второй не дошел до утра. под аспидной иглой вознесенной под небо твердыни мы в объятиях ветра с холодных заоблачных льдов. дети западных стран... дети солнца, что скоро остынет и сойдет в Белегаэр... за нами не видно следов. эхо бродит в камнях - позабытое летнее эхо и в изломанных рунах слова об ушедшей весне... все ушло в никуда. лес дрожит от звериного смеха и закат кровенеет на красной гранитной стене. ах, еще бы чуть-чуть... но историю не перепишешь, мир уже никогда вновь не станет так яростно юн. менестрели поют - но за морем ты их не услышишь и не будет весны новой в этом осеннем краю. я верил огню звезды на челе и шел, не зная границ. в сиянии небо склонялось к земле, тянулся к небу гранит. и каждый цветок пел в ночи о своем, и я понимал его, а Малый Народец вел над ковылем танец лунных снегов. дорога во внешние горы вела по-над неземной красотой. я чайки увидел стремленье крыла и берег, вечно пустой. и корабль грянул из черных вод, из адской купели дна. сошли моряки, и до звездных ворот их песня была слышна. и я распростерся в жемчужном песке от взора горящего их, пока звон кольчуг серебра вдалеке звонким эхом не стих. и слизала волна следы... а еще я видел Долину Утра. но звезда горела так горячо, и я понял, что мне пора. я оставил ее в Волшебной стране, свернул на пути земли. и больше я не пел по весне о том, что узнал вдали. но то, что предпето - не изменить, и песне не замолчать. между мирами протянута нить ясной звезды луча. северный ветер - возлюбленный бури в серых слезах уходящего снега стылый ноябрь горьким дымом окурит, дымом дотла догоревшего века. вдаль по свинцовым волнам из Митлонда снова плывут белокрылые струги к серым туманам черты горизонта, к скорби оставшихся ждать в смертном круге. время заката. дороги раскрыты. спутники гасят костер под скалою. северным ветром на землю пролиты чашы тоски над остывшей золою. что нам терять? мы, как ветер, бездомны, ветер, холодный и вечно осенний. в небе ночи леденящем, бездонном нет нам дороги из проклятой Тени... когда руки болят от железа, разъевшего кожу, и уже не забыть бесконечности лет за спиной, мы разводим костры над волнами укутанным ложем и поем свои песни под льдисто горящей Луной. а наутро в выси пролетят ветрокрылые стерхи над распадком туманным. и волков напоит роса. то ли эхо зари, то ли небо, дрожащее в смехе... и опять, как слеза, пустота наполняет глаза. до небес далеко... у молитвы подрезаны крылья, и, целуя распятья холодных железных клинков, братья стонут от боли - от дьявольской боли бессилья, неспособности вырваться прочь из бессмертья оков. но обеты хранятся незримой рукой провиденья, и в душе прорастает великий огонь пустоты. журавлиные клинья летят через тусклые тени, им не сесть - под крылами одни бесконечные льды. чадят лампады смолистым дымом, все ветры мира в часовне гости. текут потоки созвездий мимо, угрюмых кряжей лаская кости. из тьмы, что справа, из пламя слева выходят в танец два силуэта. Царица ночи и Света дева идут по залу в плач менуэта. и между ними, на тени грани, круги земные с осей срывая, я подымаюсь, бездомный странник, четыре розы в груди свивая. на сердце алых бутонов метки, распятье птицы... пусть будь что будет. четыре розы в терновой клетке хранят от шага к одной из судеб. и море боли, и рая кущи выводят в песне своей виолы. я подымаюсь, заклятья рвущий; горя в лампадах, дымятся смолы. но шаг - паденье. луны седины безбожно ветры сплетают в косы и укрывают мой лик звериный четыре розы, четыре розы... я не ведал о той, что царила в ночи, что был в Мире Теней свет последней свечи. только смерти искал, только прах находил, ничего не желал, никого не любил. я остался б в пыли, но однажды в бою я услышал вдали сердцем песню твою. разве кто из людей разгорится звездой ? я пропал в пустоте за последней чертой, я, ища твою синь, шел все дальше во тьму, в запредельной выси видя Бездну саму. и безумный полет выжег в сердце раба... черный трескался лед, обрывалась тропа. но узнал я за то, Голубая звезда, свет твоих городов, миражей твоих даль, обещанье утра и великого дня ... и над Тенью ветра поднимали меня по дороге меж звёзд в золотой высоте, к той, что верит и ждёт, к моей синей звезде. раскрывая объятья до хруста широко, я бросаюсь в холодные неба моря, я безумен. все выше уводит дорога к инеистым прекрасным цветам Декабря. все долины внизу устилает туманом, впереди - только вечно горящие льды и над Белой горою, увенчанной храмом, на цветы Декабря льется пламя звезды... сколько ни пей - не увидишь ты дна, хоть залюбись - все пойдет пустотой. веpной останется только одна, та, что пpидет под конец за тобой и поцелует... все звезды небес заледенеют в объятиях тех. нити пpоклятья, сплетаясь в судьбе, двеpи души pаспахнут пустоте. что ни пиши - все слова, как вода, песня глотком застpевает во pту... словно от боли, я взвою тогда, гpудью встpечая свою пустоту. боги, зачем?! посулите мне ад! но на иконах - все те же чеpты... лики безумно глядят сквозь оклад и наступает чеpед Пустоты. 12/96

Шакал в кольце камней

мне приснилось, что я возвратился домой через створы миры разделяющих врат из краёв, что охвачены вечной зимой, что уже не вернусь в её тьму я назад. подо мною храпел в белых яблоках конь, узнавая в тумане предутреннем путь. в серых кольцах стальных притаился огонь и эльфийским металлом украшена грудь. на пути моём тропы терялись в лесах и над птичьими гнёздами плавали сны. слабый ветер с Востока в моих волосах разливал серебро заходящей Луны. eщё помнят меня межевые столбы, кирт истёршийся чьи-то хранит имена... и как знак, что меняются вехи судьбы, догорала углём ледяная Луна. это сон... и за ним из невидимых стран лёгкой лютни доносится плачущий звук. я не помню путей, что ведут по мирам и ключи все мои отобрал Бог Разлук. мы с молодою травой подросли, мы из весеннего снега восстали. Солнце рождалось в восточной дали и расплавляло закатные стали. вот они, друг, все земные пути - жёлтый кирпич и пахучие травы. мы собирались до неба дойти, разве же в чём-то мы были неправы ?

Дракон

спит на чистых хрустальных скалах вековым своим сном дракон. грудь могучая дышит устало, свои страшные сны видит он. вспоминает свои он полёты в небесах, поседевших от туч, где ветров разбиваются ноты, долетая в его высоту. и - паденье быстрей блеска молний на штормящие волны морей ... крик, тяжёлою болею полный, крик, всех бурь и порывов страшней. эти кровоточащие раны - светом солнца пронизана кровь, разорвавшие душу обманы в сне приходят к нему вновь и вновь. разве он не владыка подлунный ? почему не кончается сон ? очарованный песнею рунной спит в хрустальной пещере дракон.

Погребальный костёр

в ночи разожгли погребальный костёр, дрожали его языки. сверкали алмазы полуночных гор, они были так далеки. и трое оставшихся знали: теперь осталось их только три. вокруг круга света, рыча, ходил зверь до бледной улыбки зари.

Чайки кричали...

чайки кричали, прощайте, моря, старые раны снова болят. в небе свечой догорает заря, падают росы ночи на поля. в путь! пусть скрипит незакрытая дверь. там, за туманами, прячутся сны. сколько осталось из стаи теперь ? кто же дожил до великой весны ?

Всё летят, летят куда-то стаи...

всё летят, летят куда-то стаи, не понять, что их по небу гонит. машут крылья из калёной стали ... может, вы летите от погони ? или вы узнали, что рассветов краски станут ярче на закате ? не несите прочь хмельное лето, может, вы узнаете когда-то, что и нас гнало по этим странам, как горела в сердце юность мира, как река терялась за туманом над семью потоками Оссира ... птицы, птицы, это старость просто, всё тускнеет... господи, помилуй ! где ступени радуги-Бифроста ? вот и всё. tenn ambar-metta, ilu .

Я вернулся к тебе...

Я вернулся к тебе меж уснувших крестов на заросший полынью осенний погост. в палых листьях исчезнули тени следов за широкой спиной возжигателя звёзд. только камень ещё твоё имя хранит, ты ушёл в эти узкие двери... куда ? из-под неба сорвавшись, на Запад летит в неприкаянном блеске шальная звезда. волки воют от зависти жёлтой Луне и созвездие всходит над лесом Судьи. если слышит Всеслышаший, пусть он даст мне разделить все пути и надежды твои. тишина. пахнет миром осенняя ночь и меня ждут ветра на Чумацком Шляху. по траве скользит тень повелителя снов и срывается в бездну звезда наверху.

Мы загнали коней...

мы загнали коней, не дойдя до воды, мы дышали песком нескончаемый день, на свои натыкались в потёмках следы и молились под солнцем о божьем суде. раскалялись клинки, обжигая бедро, миражи растворялись, как дым табака. кожа трескалась серой дубовой корой, но горел на закате огонь маяка и ревел за чертой горизонта прибой, набухала солёною влагой листва... и на Запад плелось двое беглых рабов по путям, по которым идут божества.

Я вхожу в Круг Камней...

я вхожу в Круг Камней через серый туман в сердце дышащей ветром ночной стороны. всё, что было - забыто. свет солнца - обман. над степями летит лик холодной Луны. словно стражи, два волка крадутся за мной и на посохе холодно блещет звезда. я вернулся один. у меня за спиной тает в мраке ночном долгий путь в никуда. я весь свет обошёл: я скитался в горах, я смотрел, как о скалы дробятся моря. силы мира сегодня держу я в руках, вверх срываются искры с камней алтаря. тёмный бог, я вернулся. я помню твой смех и изгнание прочь в этот сумрачный круг. эта сила, что ныне струится во мне, нам поможет продолжить на равных игру. это - мой Лабиринт. я его начертил на камнях своей кровью - и вспомнил ответ. здесь, в степи, этой ночью скрестились пути и на небе горят семь зловещих планет. я прошёл все дороги в постылых Тенях, пусть останется им неприкаянный зверь ! я всхожу на костёр колдовского огня - и со стоном миров открывается дверь.

В полётах птиц в высоком небе...

в полётах птиц в высоком небе, в листве опавшей тополей, в горящих звёздах на закате над засыпающей рекой я видел тени, что скользили по плитам призрачных аллей и пели мне на синдарине баллады с тихою тоской. мир умирал. и на прощанье в лесу осеннем таял свет, в горах людей крылатой расы, искрясь, срывались вниз снега. и Песня Первая кончалась, и боги слышали ответ. конец был близок. оставались века, какие-то века.

Где берег последний...

где берег последний, ты помнишь, шакал ? куда уводили цепочки следов ? ты помнишь, ты долго чего-то искал, ты долго бродил - но не вышел из льдов. солёную воду лакал на песке, дрожал под ветрами полуночных стран. во снах ты спускался по звёздной реке и чудилось пламя большого костра. но каждое утро ты осень опять встречал, просыпаясь в полярной глуши. не веря в богов, никого не любя, ты шёл; и вставали вдали миражи. они издевались, но ты наплевал на эти безмозглые шутки небес. зачем не вернулся на юг ты, шакал ? чего не хватало на юге тебе - сияния в небе холодной ночи, заснеженной тундры, дюймовых берез ? зачем же тоскливо во сне ты кричишь, откуда такой в твоём сердце мороз ? упала звезда - и её не найти, и с Севера этого нету на юг, забытый шакалом, отныне пути, а ты половину всё ищешь свою ... где берег последний ? там сможет шакал найти, что найти он всю вечность не мог, а может - дойти до седого песка и лечь навсегда в этот мёрзлый песок.

Шакал стоит у конца времён...

шакал стоит у конца времён, впадающих в океан. на камнях гниёт шёлк упавших знамён, ревёт штормовой Аркан. куда податься, мой тёмный бог ? и слышит шакал ответ: "остались Север, Юг и Восток, но Запада больше нет. смешалась с гнилью чистая кровь, забыты клятвы слова. где твой народ - стая воров ? спроси у него сперва". а даль далека и так чиста ... и душу гложет прибой. и только ветер несёт два листа - белый и золотой.

Зализав свои раны...

зализав свои раны в вонючей дыре, подождав, пока солнце пробьёт облака, заискрится ледник на высокой горе, вновь продолжил свой путь одинокий шакал. он хромал по холодным осенним камням и саднили следы от орочьих клинков. угасали в глазах два холодных огня; настоящую боль прятал он глубоко. прочь по лесу, где с клёнов летит звездопад, продираясь в кустах мимо заячьих троп. "путь прорублен клинком ... нет дороги назад ..." он устал. он прошёл слишком много миров. он бежит от себя, умирая, и вновь просыпаясь наутро уставшим и злым. путь его отмечает застывшая кровь, над следами его поднимается дым. не уйти от погони, сидящей в груди ... поднимается первый октябрьский снег, ветер хлещет шакала, сгоняя с пути мимо вытертых рун старых каменных вех. он мечтает проснуться сошедшим с ума, он мечтает замкнуть стрелу времени в круг. ему в спину смеётся беззвёздная тьма и натянуты нервы, как тисовый лук. и пока не остыл в его сердце огонь, и пока его дух не истлел до костей, продолжается бег безнадёжный его. помоги ему, Боже Скрещённных Путей. 1994-1995

ПОХМЕЛЬНЫЕ ТРОЛЛИ

я расту и летаю во сне, я старею и падаю вниз. что-то горько поёт в вышине, чей-то лик в поднебесье повис и стекают рекой по щекам изумрудные капли её и, положено как всем рекам, вниз срываются радугой слёз. ни понять, ни проснуться. и мне остаётся лететь и лететь. в этом небе не встретиться с ней, а внизу - там уже не успеть. так падает пепел в раскрытые руки, бесшумно и нежно лаская ладони. скользят с неба пеплом сожжёные звуки, казнённые ноты великих симфоний. и слышно, как мечется кто-то всевышний, от скорби и ярости словно бы ставший безумным создателем, странным и лишним, всевидящим, злым и безмерно уставшим.

Гори, мой флаг...

гори, мой флаг, в огне закатном над опустевшим полем ратным, где трупы скрыли лик земли, а ныне травы проросли из праха, бывшего булатом. брат по оружью, стань мне братом у врат в пустых пространств дали. над миром, тонущем в пыли, гори, мой флаг. в строю веков теряясь ладном, нам не найти пути обратно. гори ж, куда бы мы не шли, превыше гор, над сном долин, гори, мой флаг.

Я слышал, как бьют в камень невские воды...

я слышал, как бьют в камень невские воды, я видел в заре новых красок игранье, я знаю, как спор превращается в войны, святых и богов покупал я посланья. я помню в Митлонде корабль последний - там небо стонало от чаячьих криков... я видел, к престолу идущий наследник, убранства дворцов и костры еретиков. из гиблых болот города поднимались, земля исполинскою грудью дышала. в закат уходили нездешние дали, а здесь в пестротравье росинки лежали. я видел народы, за расою раса - этруски, сарматы, гаэлы и галлы. в шафрановой рясе я странствовал в Лхассу, слагал сотней рук рубаи, мадригалы... я начал песчинкой, я истину знаю: любовь вместе с телом умрёт и остынет. я шёл по Востоку к Эдемскому раю, но лишь углублялся в Харада пустыню.

Будет день...

будет день - и исчезнет бесследно всё, чем жил ты, к чему ты привык. исчезает надежда последней, без неё ты - слепец и старик. по привычке хватаешь оружье, пальцы ищут чего-то во мгле, но порывом невиданной стужи искру жизни задует в золе. и - свобода, какой ты не ведал, ни творца, ни судьи - ничего. тропы прячутся в мраке бесследно под ногами и над головой. это - всё ?! что же слышал ты в храме ? пред тобою вся вечность лежит... ах, какими дурными словами проклянёшь ты бессмертье души...

Все линии судеб...

все линии судеб и звёздные знаки записаны в неба мерцающих свитках. под ними бредём, одиноки и наги, свободнее ветра, бездомней улитки. а мимо мелькают закрытые двери, за ними таятся другие дороги. открой - и найдёшь новый мир, полный веры, иль смерть, что скосит тебя возле порога. а может, откроешь - и вновь коридоры тебя понесут к неизвестным финалам сквозь сутки запоев, вокзалов и "скорых", сквозь радость, и ревность, и строки анналов. и это - не путь, а бесцельная пляска. мы, выход ища, не стоим за ценою, но, как горизонт, ускользает развязка, и хлопают двери у нас за спиною.

Охота.

трещит в подлеске дробь шагов и рог трубит жестокий гон. псы ловчих рвутся из оков: решайся - пуля иль поклон. по следу, пущенному мной - кровавый след ведёт по мхам - облава катится волной волкам на радость и врагам. и в ожидании конца, тая своей улыбки лёд, прицелы ищут беглеца, и беглый раб ползёт вперёд.

В цветы укутаны могилы...

в цветы укутаны могилы и над погостом тишина. та, что меня недолюбила, ко мне склоняется одна. и ветра тихие движенья ласкают нежно плоть мою, здесь звонких птиц не слышно пенья, в траве цикады не поют. на бесконечном небосводе над нами вдаль издалека с мечтой о жизни и свободе бегут чредою облака. и, зная то, что не минует, что нам отмерен срок земной, с слезой в глазах она целует цветок, проросший надо мной.

Я мир благодарю...

я мир благодарю за разноцветье, за радугу, за полевой цветок, за буйство красок неба на рассвете, за радость, что я выразить не смог. в свои одежды серые одетый, в стальном колете, в чёрных башмаках с тоской в груди бреду я вдаль сквозь лето, как дыма клок на пёстрых облаках.

Белокурый искатель заброшенных храмов...

белокурый искатель заброшенных храмов, без устали рубивший мачете лианы, провожаемый боем победных тамтамов, твёрдо знал, что на свете не считаны страны. так в какие края канул ты без ответа, что за небо сейчас над твоей головою ? может, ты отыскал страну вечного лета ? проводи и меня тогда этой тропою. но у сына изгнанников шансов немного, сном хранитель проклятья забудется редко, и ты знаешь - коварно обманет дорога, проведя стороной мимо родины предков.

Опускаешь глаза...

опускаешь глаза и садишься без сил, и сползает с лица маска, что ты носил, но по знаку руки продолжается бред. лопнут в страхе очки, посмотрев тебе вслед. а в отсветах костров на дороге лежит - этой бездне нет слов, нету даже у лжи. но, вздыхая опять, ты встаёшь и идёшь. а дороги горят, режут ноги, как нож. и ничто не найти - лишь потёмки и тьма на далёком пути беглеца от ума.

Холод

холод, неведомый холод прячется за спиной. тонет в закате город, срок наступает земной. старости осень людская мудрость, придя, раздаёт. тени Земли удлиняя, Солнце заходит моё и за далёкие горы падает в море огня. утра заря встанет скоро, только уже без меня. свечи мерцаний звездных, шорохи в темной тиши - эту короткую бездну мне уже не пережить. чёрт с ним. нездешние склоны, зарево вечной зари, Тот, пред которым в поклонах спины гнут даже цари ... недолюбил, недоверил, недописал своих книг - эти грехи в полной мере богу оплатит старик.

Музыка! свечи! и кружатся пары...

музыка! свечи! и кружатся пары, бальные платья с глубоким разрезом, здесь - кавалеры, там - коммисары, чары навеяны мёртвым железом. тенями носятся в окнах фигуры, бледные руки - иссякшие вены. в бурой крови и шпалеры, и шкуры, стук сапогов ударяется в стены, город был проклят, а мы танцевали дикие пляски безумного Витта. то ли не так просто звёзды вставали, то ли планета срывалась с орбиты, Бог в эту ночь окосел от вопросов, что, матерясь, дирижер ставил басом. и от потёртых кожанок матросов стойко несло человеческим мясом.

В урочный час на поле брани...

в урочный час на поле брани, где в звоне стали бился крик, средь низких туч косматой рвани я видел девы юной лик. и щит упал мой воронёный, я меч безвольно опустил и всё смотрел, заворожёный, на в латах стан и пару крыл. на резких скулах утро тлело, от кос шёл запах янтаря. и сердце сжалось и болело, и позабыл о битве я. смотря на лик её далёкий и жаждя встречи и любви, стоял я средь степи широкой над кашей стали и крови. я и не вспомнил о сраженьи, я был в местах совсем иных: в тумане брёл я наслажденья, ловил я вкус тех губ хмельных; плыл в реках звуков я чудестных, что били в берега волной... валькирия мне пела песню и обещала быть со мной. шептали тонкие мне губы, что нет дороги уж назад, эйнхериев гремели трубы, небесный видел я Асгард ... когда пробила латы слева и в сердце впилась мне стрела, с небес ко мне спустилась дева и за собою увела.

Он, подобный лучине...

он, подобный лучине на дороге ветров, был на крае пучины и на крае земли. а корабль был готов и не знал о причине, только ждал он тех слов, чтобы прочь увели. буря шла по просторам, шквалы мяли леса, звери прятались в норы, но смывал их поток. бесновалась гроза, били молнии в горы, но смотрели глаза на жестокий Восток. Амрот ждал на причале, ветер волосы вил. чайки в страхе кричали и вокруг была мгла. выбиваясь из сил и поникнув плечами, он кричал и молил; Нимродель не пришла. потерявши надежду, Амрот бросился прочь, обречённый и грешный; боль кипела в крови, силясь рок превозмочь. вниз тянули одежды и спускалась в мир ночь, ночь погибшей любви.

Когда походка лёгкая смиряла...

когда походка лёгкая смиряла в застывшем гневе вздыбленные льды, кто знал, что рок начать им всё с начала, отплыть домой на новой свет звезды ? но не напрасно, это видят боги, во тьме прочерчен огненный их путь. я не нашёл и следа той дороги, но как хотел я их назад вернуть !

Голые скалы, северный край...

голые скалы, северный край, плач в поднебесьи чаячьих стай. что же мы ищем в этом аду, в сахарном снеге и водочном льду ? что нас за тайны манили сюда ? кто-то шептал: "никогда, никогда" и говорил: "ни за что, ни за что" и на вопрос отвечал: "я - Никто". слепнут глаза и скользят сапоги. мы стоим в сердце великой пурги. мечутся красные кони вокруг. в чём же разгадка, таинственный друг ? в старых рассказах слепых моряков, в солнечных гаванях, так далеко, что не вернуться уже никому через свирепую эту зиму ? северный полюс, снежный магнит, души он чем-то манит и манит, сопротивляться нет сил, и тогда стужа, как войско, ползёт в города. прикосновение чёрной руки, долгий глоток из забвенья реки, вот и финал. чей-то слышится смех. Боги Закона, спасите нас всех.

Белая птица...

белая птица и крылья длиною в полнеба, вестница чьих-то побед и загадочных чар, гость из страны, где из смертных никто ещё не был, что принесёшь ты отважному рыцарю в дар ? он молодой. он, надеюсь, не стал ещё взрослым, не растерял тех прекрасных мальчишеских чувств. он выезжает на битву с ужастным колоссом и за него кто-то в церкви поставил свечу. он отправляется. конь одет в новую сбрую. скрипнет седло - и поскачет он прямо в рассвет, только никто не одарит его поцелуем, ведь своей дамы у рыцаря этого нет. что-то случится - неведомо, но непременно. он принесёт свою клятву на чьей-то крови. падают листья - а завтра обрушатся стены, всё из-за той, неудачной, но первой любви. трудно клинок вырывать из новёхоньких ножен, сколько смертельных опастностей встретит здесь он ... лишь после смерти поймёт он, что путь его ложен, ложен, как каждый великий и вечный закон

Родиться в долине...

родиться в долине и видеть снега хребтов исполинских косматых вершин, проткнувших насквозь головой облака в убранстве, горящем узорами льдин, подняться по склону над сетью полей, раскат ураганного ветра услышать, по лестницам нерукотворных аллей идти без оглядки всё выше и выше ...

Временем всё разрушено...

временем всё разрушено, подвиги стали сказкою и средь вселенской пустоши кончилось всё развязкою. где мои замки гордые - камни руин заросшие ? лес мой растоптан ордами, солнце в песок раскрошено. но ещё осень - вы видели, листья кружат кленовые ? хватит нам петь о гибели - будет рожденье новое ! 1993-1994

Лирика Белых Медведей

я тебя не застал - только след, как письмо, что написано ветром в листве под ногами. где ты - знают лишь осень и вечер немой, только им не ответить об этом словами. лес укажет ветвями, куда ты ушла, путь кленовые красные листья расцветят... но вдали ждет меня та же серая мгла, тот же бог, что, увы, ни за что не в ответе. но дороги когда-то замкнутся кольцом, я вернусь через голые сизые пашни и в осеннем лесу подниму я лицо... там твой след, как письмо среди листьев опавших.

День настанет - и все возвратится...

день настанет - и все возвратится, как было, и с небес наши души вернутся назад, и умерших на землю отпустят могилы в алым светом зари окровавленый сад. эти розы нежны, эти розы с шипами, по которым течет то ль роса, то ли кровь, то ли это вино, недопитое нами на прощанье в одном из прожитых миров. наши пальцы коснутся, встречая друг друга, наугад в мягких складках тумана фаты. мы вернемся - ведь время стремится по кругу. ...или это совсем и не я, и не ты ...

На свободу от дома...

на свободу от дома, от стен его черных сожженых мы бросаем тела для последней атаки на юг, предавая любимых, целуя Иуд прокаженных, изменяя в пятнадцатый раз географию рук. нарушая все клятвы, мы в поезд наполненый рвемся, он экспрессом пройдет в богом брошенный город в горах. мы пьем слезы чужих и смеемся... мы пьяно смеемся, и из горла кровавыми клочьями сыплется страх. мы куда-то приедем и сменем имена и лица, растворим свою память в вине и соленой волне и на новую кожу загар ляжет цветом корицы новых яростных солнц, что по новой плывут вышине. и под светом созвездий, еще непривычных для глаза, новых девочек славных мы будем до смерти любить, понемногу, по капле в их вены вливая заразу нашей крови жестокой, с которой так весело жить. боги злятся, и матери шлют нам проклятья со стоном, но из шмалью пропахшей страны недоумков и сук, издеваясь над Дном и смеясь над небесным законом, мы бросаемся прочь для последней атаки на юг.

Море вздрогнуло и отступило...

море вздрогнуло и отступило, начинался вечерний отлив. угасающий багрец светила лег на скалы последней земли. я бросал в море серую гальку, я горячим ветрам подпевал, я кормил солью позднюю чайку, я в пахучей траве ночевал. я не думал, что бросил, что встретил, что простил я и кем был прощен. искрой в мгле, черной тенью на свете я бежал прочь от лиц и имен. только бурые листья кружатся, и, неся их мне, ветер грустит... скоро осень. пора возвращаться. ты, наверное, тоже в пути ?

В стылых полях, где засохший репей...

в стылых полях, где засохший репей кони искали под снегом и льдом, красные волки холодных степей выли под флагом с кровавым крестом. Дикой Охоты седой капитан ждал, пока воины сядут в седло. их междомирья ждала пустота, солнце, незримое смертным, вело. и догорал леденящий закат тем, кому рано отправиться с Ним. завтра укроют убитых снега, пусть отдохнут под снегами они. долго ещё до последней зари, чаша крови не испита до дна. время придёт - одноглазый старик властно и их пробудит ото сна. и позовет встать опять на тропу, выткана что по-над морем Луной. будет отлив... и откроется путь, скрытый от глаз маслянистой волной. спи, человек. все еще впереди, постук копыт не утихнет вовек. к пламени жизни, к металлу в груди ты возвращаешься. спи, человек...

Октябрь - виток бесконечной спирали...

октябрь - виток бесконечной спирали. холодными бурями север дымится. в крупе ледяной этой ночью мелькали как тень, безымянно-знакомые лица. и серыми мутными волнами смыло те замки, которые строили летом... и чайки кричали, протяжно и стыло, смеясь или плача над всем недопетым. пора, капитан - или мы не успеем, с окрепшими штормами нам не тягаться. скажи, пусть отпустят полотна на рее, пора ставить парус и с якоря сняться. пора... искушая богов непогоды, мы станем добычею черной пучины. октябрь... как кровь, загустевшие воды едва отражают свет солнца лучины и наши драконы полета заждались, и синее небо так яростно близко. октябрь замыкает витки на спирали холодною плотью могил обелисков.

Ты, наверно, звезда...

ты, наверно, звезда... ты срываешься с неба ночного, ослепляя волков, что идут на охоту, таясь по уснувшей степи. словно день начинается снова, над поверившим в тьму беззаботно-победно смеясь. освети мне мой путь - слишком долго бродил я во мраке, слишком долго топтал я дороги в бессмысленном сне. ты слетаешь с небес - и созвездий меняются знаки. я ладони тяну к той звезде, что стремится ко мне.

Снова осень...

снова осень. вся степь, словно львиная шкура; высоко-высоко в небе кружат орлы. на курганах менгиры согнулись понуро, как в прибое полыни осколки скалы. небу синему щерятся белые кости, опустевших глазниц взгляд скользит в мир иной. я встречаю закат на вселенском погосте и звезду, что, искрясь, ищет встречи со мной. пусть стемнеет... меня маяком путеводным ты опять поведешь по ступеням холмов. я в ночи ухожу на охоту сегодня по туманным межам опустившихся снов. я не выл на Луну. я, звезду свою встретя, молча трогался в путь, заплетая следы, серебрясь в только мне предназначенном свете восходящей волшебной шакальей звезды. срок прийдет - я усну вечным сном на кургане, и другие в охоту уйдут на луга. но звезда в пустоте никогда не устанет миллионы веков мои кости ласкать. 10/1996

Торквемада

Что за игра, если сложно в неё проиграть? что же за радость без горького привкуса горя? путь - в Мир Теней, где чуть тлеют туманные зори, в сумрачный мир, что вовек не дождётся утра. да, я покинул высокий божественный свет - там, наверху, в райских кущах так пусто и больно - по моему Лабиринту дорогой окольной; псы Торквемады за мною крадутся вослед чёрной свечи пламя зябко дрожит на стене, справа и слева - решёток зелёная бронза. я опускаюсь. я - с утром встающее Солнце, я - смерть звезды, что срывается с неба Теней.

По вселенной скитаясь...

по вселенной скитаясь, я вечность искал меж погаснувших звёзд и сгоревших планет твой изогнутый в крике звериный оскал, мой единственный друг на бессолнечном дне. я же помню, как когти впивались твои в плоть алмазных ступеней Дворца Трёх Ветров, как без страха и гнева ты вёл нас в бои и исчез в новолуние в тени миров. и с тех пор я ищу в бесконечной ночи слабый отблеск твоих ослепительных чар, но, как спички, ломаются в пальцах ключи, и я падаю в бездну, бессильно крича.

Бьётся пламя свечи...

бьётся пламя свечи на холодном ветру, этой ночью так гулко грохочут шаги. за стеною солдаты играют в игру. за стеной нет своих. за стеною враги. тихо капли сочатся из каменных стен и звенят, разбиваясь в полёте о пол. ты попал в безвременье, в магический плен; согласись, это лучше, чем пламя иль кол. ты живой. это значит немало, поверь. впрочем, правда страшнее кошмарнейших снов. ты не знаешь, что прячет закрытая дверь и скрывает за сеткой решётки окно. ты идёшь прочь по царству разбитых зеркал, ты истёр две ноги о напильник камней. долгий путь в темноте. ты ещё не устал ? нет, малыш. ждут загадки ещё пострашней.

Королевские псы...

королевские псы, вы красавцы охот, в вас стремленье атаки на новые дни. поднимайтесь в последний крестовый поход, выходите на свет их глубокой тени. королевские псы, поднимается Зверь - безымянный и злой отпрыск адовых ям, пожиратель свобод, стран, народов и вер. рвите в клочья его и отправьте к чертям ! королевские псы, бой последний грядёт, вот и ловчих всё ближе слышны голоса ... перед чем адов Зверь на колени падёт, как не злобой слепой королевского пса ?

Путь скитальца помнят эти стены...

путь скитальца помнят эти стены - он благословил их, уходя. этот год ему казался пленом, в снах являлось бледное дитя и смеялись нищие суфиты, подметая пыльные пути... все, кому поверил он, убиты, и от новой жертвы не уйти. но осенний ветер паутинки уносил на Север, и в тоске шёл он к морю, сняв свои ботинки, и топил слезу тоски в песке.

Грань

твои глаза закрыты, и теперь перед тобою новые пути. раскрыты двери скорбные потерь и через них церковный звон летит. тот узкий мир теперь уже не твой; срок наступил - и некуда бежать. что в новый путь ты хочешь взять с собой? решай скорей - заждались сторожа. твои молитвы слушать недосуг тем игрокам, что двигают миры. поймёшь ли ты в их плавных жестах рук хоть долю смысла вечной той игры? какому богу душу ты продал, теперь уже нет дела никому. ты мёртв уже. твой звёздный час настал, час звёзд, тебе горящих одному.

Ещё погаснут и твои огни...

ещё погаснут и твои огни; ещё пройдут, исчезнувши в золе, в тумане лет твои мечты, и дни прийдут твои к итогу на Земле. пока огонь в глазах твоих горит, пока ты не сыграла всех ролей, пускай тебя твой светлый Бог хранит от горьких знаний о добре и зле. мир - лишь мгновенье. не поймаешь - смерть. жизнь - только осень, только дверь к зиме, ночь разгорится бледною зарёй. летит листва и остывает кровь, мир умирает и родится вновь и вновь умрёт.

Листья падают ...

листья падают с гулким ударом с отгоревшего красного клёна на иссохшуюся землю королевства Стальных ветров. что с тобою, усталый мечник? ты же был молодым и влюблённым, танцевал ты Весенний Танец и не ведал про скорбь миров. ты сжимаешь упавшие листья, дым вдыхаешь осеннего леса, слёзы, словно прозрачные камни - в них заката дрожит костёр... пелена нерождённого утра - за глазами тумана завеса одевает тебя в серый саван, и сова созывает сестёр. кто открыл для тебя эти двери, что прокляли и люди, и боги? что тебе обещал старый ключник, искуситель невинных детей? неужели тебя обманули миражи на замшелом пороге, за которым - не божие царство, а начало запретных путей? что теперь сожалеть? пусть сгорает что дотла ещё не сгорело, пусть скорее замёрзнет навеки что ещё не застыло во льду. извини, я тебя не утешу: вырви сердце, чтоб меньше болело, ты узнал цену мира, и дальше все дороги - сквозь тьму в пустоту.

Всё было, кажется, давно...

Всё было, кажется, давно, давно и страшно далеко. мы рассекали, словно нож, одежду спящих облаков, не догоняли нас ветра, бессильно гром вослед ревел и в свете нашего костра тускнели искры молний стрел. смеялись кони под седлом над теми, кто смотрел вослед, над светом, тьмой, добром и злом, над всем, что брошено в золе. вот это путь... орал туман, пробитый нами в решето. сводила дробь копыт с ума голодных крыс и старых вдов. на Запад ! цель не далека - лишь дотянуться до неё ... но всё кровавее закат там разгорался с каждым днём. наш бог убит. его враги нас загоняли в высоту и всё настойчивей клинки просили в жертву чьих-то душ. нас не держало ничего, нас было двадцать - как один и мрачной гордости огонь стонал от тесноты груди. азарт погони и смертей по жилам гнал кровавый пар. погоня - бегство от теней, а смерть ленива и глупа, и время, путь для нас стеля, уже не знало, кто сильней. обетованная земля манила загнанных коней. но тот, кто гнался по пятам, был тоже пьян своей игрой. смерть разливалась по болтам и настигала нас порой. трещали кольца у кольчуг от смертоносного дождя и молча в пыль валился друг, коня уздою осадя. от гончих псов, из тени в тень мы за собой вели следы, но догорал Великий День в объятьях цепких темноты, есть то, что не перебороть... но кони с пеною у рта копытом били в мира плоть, зияла в дырах пустота. на Север, прочь в долину льдин, в страну живого хрусталя я, повернув, ушёл один, в её полночные поля. я завершил свой бой вничью, я от погони ускакал. припавши к горному ручью, губами камни я ласкал и кровь мою, с водой смешав, в Широкий Мир поток вернул. ночною пустотой дыша, до новых дел мой конь уснул. и я поклялся на Восток нести огонь и в души лёд, как клялся мой погибший бог вернуться с местью в свой черёд.

Когда павший ангел...

когда павший ангел достигнет дна, коснётся мёртвой земли, в сердце умрёт навсегда весна, он её похоронит в пыли и тысячи лет не выпадет дождь в пустыне его души. есть высшая правда и высшая ложь и путь, что между лежит. и звон Рождества, и плач похорон всё тот же колокол бьёт, но на каждого лебедя - семь ворон, семь ворон, а в глазах их - лёд. и улыбка Бога - волчий оскал, а cмех у него как плеть, но в любой волчьей стае есть свой шакал, есть шакал, а в глазах его - смерть.

Покоритель вселенных на крылатом коне...

покоритель вселенных на крылатом коне скачет, в плащь завернувшись из кожи звезды и, смеясь, поёт песню о вечной войне. почему его голос не слушаешь ты ? неужели милее тебе не огонь, а дрожащие руки зелёных полей, не свирепый и гордый летающий конь, а поющие птицы на старой Земле ? я боюсь, ты отстала от наших времён. ныне мир - только прах, и по камням руин, подгоняя коня уговором стремён, скачет в новые битвы седой властелин. ... или это летящего сокола след ... ... словно веер, мелькает кровавая сталь ... ... над уснувшим во ржи комариный балет ... ... что-то страстные ищут наощупь уста ... ... это бабочки вьются над розой в саду ... ... это дробь выбивают копыта в ночи ... помоги ! я боюсь просыпаться в аду, где проткнут моё тело суккубов мечи. что-то сон, но нет знаю, который из двух. космос лопнул от воплей летящих комет. забери мой уставший от выбора дух ! ... покоритель вселенных смеётся в ответ.

Брат

одну делили мы постель, бежали в ночь, дрались в метель, друг другу прикрывая спину... простились на распутьи мы; мой брат не дожил до зимы, в канун Самайна мир покинув. мир замолчал. он опустел, он растворился в темноте и только памяти нарывы рвались ноябрьским дождём, а капли падали озём и оглушали, словно взрывы. кончалась ночь, стих крик ворон, Луна горела серебром, в белёсой тлело утро дали... роса алела на камнях, а утром бились два огня на полосе холодной стали, и те, кто жив, и те, кто нет, и те, кто ждал его во тьме, смотрели, как мои ладони сжимали тёплый серый прах и от могильного костра струился запах благовоний. падали звёзды и снова вставали, сотни веков протекали сквозь сито. встратились сновь - и уже не узнали. что-то ушло, а иное - забыто. я износил сапоги-скороходы и умывался росою и кровью. кровь отмывали небесные воды, капли росы наполняли грудь болью. если и есть где-то рядом услада, ключ от неё канул в Лету безвестья. я возвращаюсь. я твой, Торквемада. я не нашёл мира в круге возмездья. 10/95

Противостояние

много мы видели в нашем скитании: города Мидии, дебри Британии, берега чёрные, вереск Улада и золочёные крыши Багдада. лица со шрамами, волосы с проседью, что же так рано мы якори бросили? или устали мы и обессилели? в путь же за далями Севера синими ! бросим сомнение, страхи последние, там - не бессмертие, там - избавление.

Это было: промозглый ветер...

это было: промозглый ветер мокрым снегом мир заносил. я молил о тепле и свете, я любви у богов просил. я не ждал на молитву ответа, но из тех, к кому звал, один, подарил мне росток огнецвета, посадил у меня в груди. я берег этот дивный подарок и смотрел на него, не дыша. но цветок был губительно ярок - и дотла сгорела душа. а цветок вырастал из неволи, взор всё ярче, все крепче рука... не осталось ни чувства, ни боли, лишь тоска. лишь одна тоска ни любви, ни страха, ни гнева, и несет на семи ветрах отблеск пламя огнистого древа и сожженной души моей прах.

Они прощались в ноябре...

они прощались в ноябре, в канун морозных зимних дней на серой сумрачной заре в стране крадущихся теней. они прощались в ноябре, и облетевшая листва шуршала в льдистом серебре и повторяла их слова. они прощались; и тайком туман стелился по полям. за морем, страшно далеко, на западе горел маяк. они прощались навсегда, их разошлись навек пути. на кромке тоненького льда корабль ждал и ветер стих. рассвет не стал их торопить, он знал, что нет беды страшней. так время рвет за нитью нить, и с каждым годом все больней.

Я встал у ветра на пути...

я встал у ветра на пути, но удержать его не смог. он лишь прошелестел: "прости, не выбираю я дорог. хозяин скажет мне, куда, и я по знаку устремлюсь. и я разрушу города, иль сам о скалы разобьюсь". и он продолжил дикий бег, рассыпав запахи ночей, мешая лепестки и снег, срывая пламя у свечей. и нам путей не выбирать, и воля рока не ясна, и нету страха умирать, и нет желанья пить до дна. кружатся листья на ветру и оседают на полу. и я когда-нибудь умру, разбившись грудью о скалу.

Не били в колокол по нём...

не били в колокол по нём, и, от погоста вдалеке, зарыли в мерзлый чернозем, где холм склонялся над рекой. и в путь пустились дальше свой и затерялись вдалеке кто с непокрытой головой, другой - в помятом шишаке. еще царил в степях февраль - белесо небо, ветер стыл. вели следы куда-то вдаль, куда - и я про то забыл. и я ушел, чтоб тоже лечь в постель из мерзлого песка на покосившейся Земле средь чахлых веток орляка. а спутники продолжат путь прочь через этот снег и лед, и тоже лягут где-нибудь, когда наступит их черед.

Дикая Охота

скачет Дикая Охота по заснеженным полям. в рог трубит вожатый Вотан, гнутся лица к лошадям. без заминки и преграды над межою через ночь вдаль проносятся отряды за своим вожатым прочь. смертный думает, что вьюга над замерзнувшей страной, что метель метет над лугом под ущербную Луной. но далеко до рассвета, а до смерти только шаг. разве так смеется ветер в отмороженных ушах? ни тревоги, ни заботы, и ведет вдаль командир. скачет Дикая Охота через весь Срединный мир.

песни Острова Клевера...

песни Острова Клевера и позабытая даль, холод замерзшего Севера, слава погибшего Запада ль - сердце они тревожили, и прозревал я заново. карты тускнели ложные, небо горело заревом, дали являлись зовущие, солнце в рассвете купалось... неповторимо минувшее - что от того осталось - песни Острова Клевера и позабытая даль? Холод замерзшего Севера? Слава погибшего Запада ль? Стихи 1997-2000 гг.

ТОЧКА НЕВОЗВРАЩЕНИЯ

и день настал, и грянул бой, и рог трубил, в руке дрожа, и твердь точил огня прибой, и кровь алела на ножах, и, с гулом, громче во сто крат, чем схватка шторма и скалы, сталь пробивал насквозь булат, и братья падали в полынь. конь, потерявший седока, железа блеском ослеплен, метался. к низким облакам лохмотья ветер рвал знамен, и угасал победный клич, и превращался в волчий вой, в объятья мягкие земли валился мертвый вестовой. на пядь земли межа времен легла; и, как стило, древко, вписало в летопись имен реестр сгинувших полков, и, разбивая мир, набат, бил сквозь алеющий туман. в объятьях смерти враг и брат навек легли в один курган… чтобы, столетия спустя, студент раскопок вел дневник на свежевырытых костях: «междоусобной век резни в земле оставил разный хлам, обогативший наш музей свидетельством кровавых драм за трон урюпинских князей»…

* * *

давит песок зыбучий, метит Хронос стремнину в тонкие кости мира, сон растерев о явь; чаю иные выси через тину и глину, и молодое солнце, плавя небес края, в небе янтарно-синем даже горит по-другому, в золоте брызг росинок – эхом невидимый смех… глубже и глубже в мутный тянет столетий омут, словно свинцом налившись, ладанка на тесьме. мимо: бинтов обрывки, ветошь в ружейной смазке, скомканные прощанья из-под веков пыли, серые чьи-то лица, как застывшие маски, под которыми вовсе и не осталось лиц… глубже! а есть ли донце под временами смуты? кто схоронил эту правду так глубоко в корнях? но глубина срывает с кожею вместе путы страха. в паденьи этом им ли сдержать меня? есть! зеркала кривые бьются, дав место звездам, руки тяну к истоку смыть с себя ложь и тлен. колокол бьет вечерю, хлеб преломлен и роздан, берестяные латы всадника всиней мгле…

* * *

в дуги выгнуты полями две строки. календарь - седьмая полночь, бой часов… в небе отблеск – наступают ледники с дальних гор, и мир берут в свое кольцо. а костры у нас затоптаны в грязи, мокрый снег да грязно-талая вода. и опять какой-то тварью на сноси Правда Русская от княжьего суда. отморожен, да повернут на восток, перекошен старый липовый перун. как мне вырваться из этих тесных строк, как огня сберечь последнюю искру? заступает третья стража на дозор, мишура кольчуг надраенных звенит. катит по небу со скрипом колесо – воспаленная луна идет в зенит. или в землю лечь – воскреснуть по весне, или сдаться ветру сорванным листом, тонкой тенью раствориться меж теней – но не быть на этом празднике шутом! в бегстве к свету нет позора и стыда, дайте только позабыть дурные сны, вечный сумрак в ожерелье мертвом льда, пустоту в глазах, не помнящих весны! и тропа скользит, и бьется через край тяга к солнцу, заходящему в волну. проводник сказал короткое «пора!» и веслом проклятый берег оттолкнул…

* * *

мигает лампа, каплею свисая на голом проводе. скребущее перо, помятый лист. ползет строка косая и мысли - те, что вечно между строк. «прошу…» чуть вздрогнул черенок в ладони. «ошибку инкарнации души…» за рамою оконной глухо стонет московский ветер голосом баньши. «чтоб не прервать преемственности связи…» на миг зависли чаши у весов, соразмеряя море русской грязи с ушедшим эхом золотых лесов, с холмами Эйре, вереском, омелой – шесть соток с огурцами под Москвой. сквозит октябрь – украдкою, несмело. чернеют дыры туч над головой, и льется дождь – с Белтайна до Самхейна, серее и серее Третий Рим маковками блестит церквей елейно, да золотится ржавчиной вериг. «надеюсь, что изложенные просьбы…» в круг времени прицелом смотрит крест… ... наискосок размашистая роспись и дата - красным: «Ite, misseest».

Святогор

я проснулся, когда на исходе ночи ворон каркнул над ухом, влетевши в окно. затрещали суставы поленом в печи; боже правый, какая же длинная ночь! по избе - паутины и пыль до колен, крыша низко просела - не встать в полный рост. а за грязным оконцем от скошенных стен к горизонту уходит рядами погост... что же, сокол ты ясный, уснул на лету, не стряхнул сон дурной серебристым крылом? над Медвежьей рекой византийский петух вырос жалкой насмешкой над римским орлом, братья-волки зачахли, пожив на цепи, перунов провожали круги на воде... возвращаясь домой, сын Великой Степи распахал целину - брозда к борозде. по наследству здесь носят все то же клеймо; не прошедшие суд госприемки судьбы - эка вас придавило ордынца ярмо, пять веков, а родятся, как прежде, рабы. полной грудью вздохнуть - гарь обложит гортань, горстью Дона черпнуть - на ладонях мазут. а навстречу ползет несусветная рвань, святославичи пьяно навстречу ползут... вошь изъела знамена до серой трухи да за драной подкладкой звенят два гроша. Царь Небесный! спиши моим братьям грехи - на Руси позабыли, как жить, не греша.

* * *

блюз дырявых небес и голодных собак, тризны ветхих вождей над остывшим костром… то ли это креза, то ли дело труба, то ли это врожденный похмельный синдром. если каждая мысль, как голодная тварь, норовит в голове окопаться червем – этот мир обречен. сумасшедший звонарь обрывает язык под горячим дождем. и немеет набат; оскопленная медь рассыпается с треском пустых черепов. из-под грима икон близорукая смерть молча смотрит в упор из дешевых очков. то ли Ветхий Завет, то ли книга И Цзын – вся залита вином, ни хрена не прочесть. обломись - разлепил, присмотрелся вблизи, там – дурацкий роман про любовь и про честь. кто-то рвал себе грудь, кто-то прыгал в окно, кто-то просто забил, не трезвея сто лет. а мой друг просветлел, он постиг: все одно; он растит коноплю на ничейной земле. лотерейный билет, индульгенция крыс, в воспаленную грудь крест заржавленный врос... все, бычкуем, на сцену. свист из-за кулис. блюз дырявых небес, блюз помоешных роз...

* * *

в моей Гиперборее – холода, голодных ветров дикая орда. за майскими снегами скрыт мой дом, где круг земной, распаханный крестом, где поросли дороги сон-травой, где бьют из скал ручьи водой живой, где все проходит – строками с листа. в моей Гиперборее – холода. там книги все завещаны костру, там до крови истерлись строки рун, там, как волна мелеющей реки, распевны и текучи языки, там тьма и свет слились в единый слог, вся сталь сгнила в курганах вдоль дорог, там отгорели страсти без следа… в моей Гиперборее холода! здесь вечно пять на солнечных часах, как будто заблудился в небесах средь лабиринта белых облаков олень, несущий Солнце меж рогов, и все дробит раскат его копыт… в моей Гиперборее две тропы: одна в тенях, другая через свет; одну увил могильный бересклет, одел другую мертвый панцирь льда – в моей Гиперборее холода… а майский дождь и лечит, и пьянит, а майский пепел жжется и саднит, а там – мой дом, и там же мой погост. в моей Гиперборее – вечный пост, и жмется на менгирах воронье, но тьму Самхейна размыкает Йоль, и пустят корни скорбные венки. в Гиперборее вёсны коротки, и листопад сменяет ледоход в туманах мира, в грезах талых вод, в росы застывшей вечном «никогда». в Гиперборее в мае холода…

* * *

не к добру рукотворный лик ставишь в красный угол в избе. эта песня сойдет на крик - я и сам ее раньше пел. эта песня совсем не о том, и затянута, и темна. перебита припева цепом, изогнется ее спина. козырь - даром, что трижды бит, на пустую руку - улов. если словом можно убить, может, будем совсем без слов? языком наших губ и рук не вспугнуть ночной тишины но алеет ущербный круг, странно мечется свет Луны - то ли тучи гонят ветра, то ли точит скалу прибой, то ли просто теней игра, то ли это Охоты вой... то ли это копыта бьют в барабаны пустых дорог, то ли это клинки куют, запасая оружье впрок... что останется от лучин - только горечь и теплый дым. не к добру ты поешь в ночи поминальную по живым.

* * *

завершает мерно жернов поворот. рано ль, поздно ль, только верно ночь пройдет. возвратится солнце ясно и весна. а напрасно не напрасно, кто бы знал, столько лет ютился вором, без огня. ты лети-ка, черный ворон, от меня. от тоски ли, с перепою, голос сел, хрипло пели мы с тобою в смраде тел, и на кой ляд песню эту я завел? триста лет кидал монету - все орел. нет бы выйди, поле плугом причесать - мы ломали с черным другом голоса. нет тропу бы из урочищ проторить - трутнем ждали в тесной ночи час зари. глаз мозолила заплаткой муть окна. а она прошла украдкой мимо нас.

* * *

поднимаюсь закатным небом, на крылах моих из бересты, помянувши Бориса с Глебом да угодников всех святых, через точку невозвращенья, алча на ощупь слабый свет, в наступающий век затменья выхожу на парад планет. и дорогою неземною я на встречу иду с Пустотой. тянет руки крестов за спиною куполов деревянных строй. раздвигая тригонов вехи, оппозиции растолкав, рву льняные о твердь доспехи, продираюсь сквозь облака. мироздание страшно тонко, не удержит оно меня. это сердце так бьется звонко или стрелы о грудь звенят? что-то тянет к времен расколу - видишь, бьется в руках душа? я несу к Твоему престолу то, что издавна задолжал.

* * *

полгода во мраке, полгода в тенях ты куда, дорога, все ведешь меня? чередой, серея, указуют вверх верстовые пальцы каменные вех, колея петляет, как моя строка, глубока, как омут, словно нить, тонка, да вокруг туманов белых береста, все репей-бурьяны, не свернуть, не встать... не звенят подковы по пыли густой. только кружит ворон, старый и седой, четверть века молча меряет круги. кто мы, верный спутник - братья иль враги? али видишь сверху, что там, впереди? не ответит ворон, знай себе летит то вперед, на запад, то назад, в восток... износилось платье, побелел висок. полгода во мраке, полгода впотьмах, голые деревья на крутых холмах, то потянет гарью дикого костра, то дохнут солено с запада ветра. что же ты готовишь мне в конце пути, если доведется до конца дойти, если я не сложу я кости в буерак, что ты припасла мне - холод, тлен и мрак или свет Заката, рвущий ночи швы? все молчит дорога,поднимаясь ввысь...

* * *

я храню поцелуй волны, алые облака. пламя выжгло мечты и сны, тянет меня в закат. в Запад сомкнуты все пути - нет иных у меня. Запад бьется в моей груди, кровь на запад гоня. не пускал я своих корней в эту вязкую тьму! пламя Запада снится мне, я восток не приму. у меня нет родной земли - не могу. не хочу. как последний осенний лист, я на Запад лечу. пусть уплыли ладьи в туман, пусть ушли поезда - не удержишь. свела с ума Западная звезда. ледоколом асфальт кроя, зарываясь в росу, пальцы стерши о дня края, я на Запад ползу. где кунает в волну Бретань свой исщербленый клюв, «подожди!» - надорвав гортань солнцу я прохриплю. свет оставит соленый вкус, смесь крови и песка. «Запад, Запад» - стучит мой пульс колоколом в висках.

* * *

гуляй, ветер, по-над степью, сухотравьем, голокостьем. горькоцветья тени цепью размыкая Беловодьем под студеною зарницей размешавши быль и небыль в мира чашу серой птицей канет капля крови неба. вейся, ветер... все курганы, ни подымка, ни кострища. суховеи да бураны на руинах городища. тонкопыльны, снег да пепел - стебель убран в тусклый саван... вейся, ветер, в мертвой степи - тени слева, тени справа; да последнюю дорогу затянуло ковылями - то ли выйдем мы к порогу, то ли ляжем мы костями. руки тянутся к закату, да завяз мой конь в рассвете. то ли Бог взимает плату, то ли это просто ветер...

* * *

долгая дорога, белые снега. ты все ищешь Бога, брошенный слуга? все, что ты отыщешь в прахе и пыли – дым над пепелищем брошенной земли. ты всегда в разлуке, ветхий паладин. опускаешь руки, нимб несешь седин, а вокруг распятья, вдоль дорог кресты - на лицо все братья, как один все ты… ветер гнет сурово ветви до земли, посреди сугробов прячутся угли, да поют шаманы в грязных кабаках, братские курганы, белые снега… перед райским садом – ток по проводам, да над стольным градом алая звезда, мертвый царь на троне опускает взор, на его короне ткет паук узор, воры строют храмы, пьянствуют попы, шмаль да фимиамы, образа слепы. долгая дорога, вечная зима… ты все ищешь Бога? Он сошел с ума.

* * *

где ты, Родина, русых кос венок, материнское молоко, колокольный звон, в борозде зерно, сосны старые над Окой? где ты, Родина? ветер вздохами разговляется в тишине. труп твой высмеян скоморохами, имя продано сатане. тьму могильную не смогла заря солнцем выкрестить на куски. кто убил тебя, ясноглазая, да не дал отпеть по-людски? онемевшие кривы звонницы, нелюдь празднует – пир горой… нету Родины. мертвы вольницы, братья почили в дерн сырой. или с выселок тянет копотью, иль чумные костры горят? да стремниною далеко ладью за моря несет,за моря…

* * *

все то, что нам не удалось, оборвалось на половине, что не успелось, не сбылось, скользнуло – кистью по картине; какое тонкое стекло… был в каждой боли свой урок, урок порою в жизнь длиною, и взвесь – невинность и порок - жаровней плавится земною в лаборатории дорог, в укромной келье встреч случайных в руках алхимиков слепых. укрыты рукотворством тайны святые мощи и гробы, все – в уравнении судьбы. а мы – смешать их не смогли, уходим теми, кто мы были. мы оставляем вам угли огня, которым мы любили на ложе праха и пыли в шелках разостланных могил во всю страну в сени надгробий. мы оставляем вам долги, они омыты в честной крови. долги и горькие стихи…

* * *

укрывает сажей черная зима вавилонский кремль на семи холмах, лед сковал протоки времени реки, через щели гроба воют сквозняки, смотрят псы тоскливо в небо без луны, будит не отпетых криком куреным, догорают звезды в стылой вышине… ранние морозы в нашей стороне! иней на брусчатке, тьма над головой, дремлет у заставы старый часовой. - что-то мне тревожно, братец, на душе, на расстани снега – целая сажень, не коптят лучины оконца впотьмах, холодно и пусто в брошенных корчмах, да по насту скачут толпы воронья… что-то приключилось с городом, Илья! - свет ли, друже, вымер, али мы не те – кто тебе расскажет в мерзлой немоте? далеко бродили за Стеной Утра, теми ли вернулись, что ушли вчера? конь прядет ушами, валит пар из рта. затекли пороги синевою льда. ан, глядишь, сманует у покляпых стен в кацавейке драной человек аль тень без тропы-дороги, хоронясь в углах, из глазниц струится серая зола. эй, постой-ка, куме, пригласи нас в дом, русским хлебосолом под святым крестом, золотым кануном красного угла угости скитальцев – скажем исполать! что не отвечаешь – али ты оглох? … наметает снегом из сеней в хайло. - свят-свят-свят, Илюша, что же морок? я не от мороза до костей продрог – я ль чего боялся в яростном бою, глядя в очи смерти? – а теперь боюсь. мне бы в чисто поле, вынуть кладенец, прорубить дорогу в татях, как в стерне – но ведьмачьей навью город захворал, не дождаться, братец, ясного утра. - как роса поутру алая густа; немцев да ливонцев, крымчаков, татар под высоким небом на стальном ветру били мы без счета… тех ли били, друг? что теперь заставы у степных границ – некому немертвых дома хоронить. тот ли ворог хуже, что грозит войной, иль что студит души слепью ледяной? не спасти булатом добрым кладенца испитые души. пустота в сердцах, давит горло тесный тонкой лжи узор, мы проспали битву, братец Святогор… скачут, слепо ищут поволок зари за небесной данью братья-мытари, в стороны ластиньей ископыть летит, то погост, то рели на пустом пути, резко свищет ветер, подгоняя дичь… впереди так многомертвых городищ.

* * *

в последний путь на зарево заката, оставив на могилах имена, домой ли, в путь… награда ли, расплата - о чем гадать? ты слышишь – бьет волна; легко лететь бесплотным птичьим клином на звук прибоя – неба, не морей. распад времен. податливая глина все вытерпит… но сорван банк в игре, и время, не прощаясь, дверью хлопать, и время жечь мосты и корабли. а дым отечества все красит небо в копоть, чтоб Бог не видел мерзостей земли. и в черных тучах птицы снежно-белой несет и крутит легкое перо. последний путь – без имени и тела на запах звезд и синий свет ветров…

Сонет на прощание

по райским кущам - в рубище аскета, с тоскою русской - броситься в закат… я не оставлю следа в жажде света на бархате жемчужного песка. ты звал меня, не веря, что ответа звук донесет забвения река? но нет границ для братского обета, и я отвечу – из глубин зеркал. все решено – а нами, или свыше что толку знать? изгрызли карты мыши, и компас солнца прячется в волне. в кромешной тьме не пророню ни слова, раскаянного, горького, живого, найдя дорогу и идя по ней…

* * *

холодным железом тебя окрестили, да волки вокруг ледяной колыбели свои хороводы водили и выли; и звезды, не грея, из бездны горели. холодным железом тебя воспитали, ремнем сыромятным да коркою хлеба. холодным железом, стреножив, взнуздали, под ребра тычком опрокинули в небо, холодным ожогом на темени метку, как пропуск в Вальгаллу, оставили куце, да цепи железные больно и цепко не дали взлететь - и не дали согнуться. а небо молчало, как после и прежде, и, стылым рассветом вставая до неба, холодным железом навстречу надежде серела заря перед Битвою Гнева. все в прошлом, товарищ. забыли, простили, воспели, оплакали - нас не прощали. холодным железом тебя окрестили, холодным железом тебя причащали...

* * *

дважды ступить за грань, дважды изведать тьму, дважды испить до дна чашу, в которой яд... дваждырожденья боль память сплела в тесьму, дважды пришедший в мир, выбери свой наряд! кто говорил: "нельзя в реку дважды войти", кто препарировал сны скальпелем тонких слов? память еще жива... память всегда в пути, память течет рекой, взрезав добро и зло. кто сказал "не ищи правду среди теней"? память сильнее слов, память острей клинка. дважды пускаюсь в путь, дважды плыву по ней, эта река во мне, это - моя река...

* * *

только волны смыкались полыни степной, конский череп все щерил застывший оскал. только ветер ночной видел нас под луной и бесплотной рукою нам холки трепал. от горячих песков до заснеженных гор, пригибаясь к метелкам сухим ковыля, мы степями бежали в кильватере орд, урожай собирая на бранных полях, неостывшую кровь пили в чашах щитов, неостывшую плоть выедали из лат. добивали подранков - своих и врагов, на углях городищ в шерсть въедалась зола. на восход, на закат, до морей, до тайги, расползаясь проказой в плоть материка, там, где кровью друзей возвращают долги, там, где кровью врагов наполняют рога, где луна поднималась над шкурами юрт, заливая пути нам холодным огнем, там за вашей спиною шакалы поют о своем... о таком не людском о своем! ваше царство прошло. кровью пишется быль. бег узора времен изменить не дано. только ветер ночной да примятый ковыль на шакальем пути под степною луной...

* * *

не посвященным этой тайне странной не различить вязь знаков на песке. Луною старой, тускло-оловянной путь освещен. он, как всегда - к реке, к тех черных вод молчащему зерцалу, что отражает звезд нездешних свет. тропа замкнулась, и ведет к началу... чего ты ждал? ты знал всегда ответ. и жребий, выпав, указал в дорогу, но в чьи глубины - яви или сна? одних до устья, а других - к истоку несет покорно черная волна.

Алексею Свиридову

так сбываются - по слову, понемногу, все пророчества. послушно высшей воле расстелили небеса ему в дорогу черный пепел серым ветром в белом поле. и ушел он - как героям и пристало, без оглядки под далекие раскаты; солнца медного холодного оскала отражений на груди неся стигматы, сам не зная, что чему-то станет вехой, что обрубит затянувшиеся нити... но избранников кто спрашивал от века? стук, повестка - так мол надо, извините, собирайтесь, и туда, где время гложет кости мира, как голодная собака. будет бойня, будет траурное ложе, или... или просто будет небо плакать над пустой дорогой, серой, безысходной скоротечными июньскими дождями. он ушел - и мир простился неохотно, как прощаются с незваными гостями. ночь застыла, хоть бестучна, но беззвездна. рвется с губ единственное слово: возвращайся!... почему всегда так поздно эти крики вторят лязганью засова?

* * *

серая муть - ни зари, ни звезды, скрип сухостоя и ворона стон; вязкий туман укрывает следы, третья эпоха, подветренный склон. дымно валежником мокрым чадя, бьется костер между черных камней. сизые птицы на север летят с юга, где тени длинней и темней. над лабиринтом бесцветных трясин с низких холмов в облетевшей листве тянутся к небу из стылой грязи голые руки осенних ветвей. третья эпоха... весь тракт развезло, и на восход не идет ни души. пой, песнопевец... неужто и слов искры туманы смогли затушить, или промокли от красной росы струны на арфе походной за ночь? пей, песнопевец. на мира весы слово ль, молчанье падут все равно. песни не спетой навстречу заре тянутся два перебитых крыла. тысячи лет в проливном октябре, третья эпоха, рассветная мгла...

* * *

два лица. уходят в тени имена. на колени, на колени к алтарю! плачет небо за стеною - там весна. рвутся цепи. долг за мною, говорю! ты, пришедший ночью этой, мне знаком. за границей круга света хоровод. время кровью истекает и песком. Ertuile. наступает Новый год.

* * *

безымянного стремянного уложили в бедняцкий гроб. уронили прощанья слова почерневшее серебро. подымили свечкою сальной в закопченном красном углу да молитвою поминальной отпустили его во мглу. и ушли от пустого ложа в сером свете дольней зари. во дворе лошадей растреножа, поднималась по седлам гридь. как разрубленная кольчуга, расползался в клочья туман. через иней пожухлого луга возвращалась назад зима. заскрипели оси подводы безголосицей пустельги и трубили Дикой Охоты над полями хрипло рожки.

* * *

календарь облетел. дней потерянных счет закружил над землей листопад жухлых лет. мой корабль отплыл. сколько будет еще? или этот - последний? просрочен билет. так печально и медленно он отплывал, подставляя ветрам парусов серебро. оставляя мне берег, где сохнет трава, оставляя дубравы с замшелой корой, оставляя намек, что я выбрал не то, не поднявшись по сходням протянутых рук, не приняв покаянье в часовне портов, не приняв верный путь... путь за Море Разлук. что-то пели, но так незнакомы слова и аккорды. что мне в этой песне чужой? там небесных морей ждут меня острова, там слетаются сны над межмирной межой, там не гаснет рассвет, там росы жемчуга, там в покое и счастье мне жить - не тужить... а корабль все плыл на осенний закат, растворяясь под ветром, как все миражи.

* * *

бесстрастно принимая зов пустой, по памяти с закрытыми глазами мостами слез над ртутною водой, на ощупь - меж стенами и мирами, ведомый нитью. может быть, не той. а в поворотах, кажется мельком, следят из тени лица Трибунала... я тоже не по книгам был знаком с чеканной вязью мертвого портала, обвитого трудягой-пауком в полуденном безмолвии олив, что одичали в брошенном именье, с чьих веток мягко льется до земли неосязаемая нега безвременья; скрижали похороны в пыли. с устами, что навек затворены с глазами, незаметными средь грима, в страницах - не бумажных, а иных, чья плоть от бытия неотличима, я - книга книг. я опускаюсь в сны и просыпаюсь снова за чертой, там, в лабиринте ложных отражений, под вытертой могильною плитой, под датами побед и поражений, бесстрастно принимая зов пустой

* * *

словно и не было - снова жива, налита соком и солнце согрета, камни руин захлестнула трава по обе стороны черного лета. это не хрип - на плите у креста я прочитал свое имя, и снова мертвый язык расцарапал гортань к флексиям чуждым склонением слова. круг перечеркнутый стертых эпох выколот звездами по-над ареной. чьи это дети, воскреснувший бог, те, что играют в обломках вселенной, жилы, таящие новую кровь, уши, глухие для истинной речи... чьи это дети, спаситель миров? нет, не твои. ты не смог уберечь их.

* * *

I am the banisher, the ill will that snuffs the final candle. I am the purifier, the light that clears all shadows. I am the feeder, the morsel that revives the starving. I am the romancer, the passion that consumes the flesh. I am the unraveler, the loosened thread that will not hold. я - гонитель, полночный вор, свет крадущий последних свеч. я - расплата за грех, костер, разгоняющий тени меч. я - надежда, я - сочный плод, силу дарящий цепи рвать. я - романтик, берущий плоть платой за неземную страсть. я - та нить, неверна и тонка, по которой рвут мира ткань. я - короткий предсмертный вздох, поцелуй леденящий сна. я - приют для сирот и вдов, торжествующая весна. я - искра, что, упав в толпу, мир в безумье сожжет дотла. я - законник, что знает путь из тенет клеветы и зла. я - паук, что плетет миражи по ту сторону правды и лжи. я - надежная веры сталь, не сломать меня, не прогнуть. я - то слово, что жжет уста, жажда крови, что сушит грудь. я - скрипач на пиру чумном, двери склепа тоскливый скрип. я - налитая гроздь вином, провожатый до врат зари. я - скрывающий тропы туман, тайна тайн, что сводит с ума. я - река, что взрывает лед, корень, крошащий камни в пыль. я - смертельной стрелы полет, неба рухнувшие столпы. я - расплата избравшим мрак, беспощадный судьбы палач. я - холодный и липкий страх и беспомощной жертвы плач. я - обманщик, игрок в слова, я - та ложь, что всегда права.

* * *

вера моя слепа, крест мой изъела ржа. вера - моя раба и моя госпожа. вера моя глуха и не знает дорог. вот ей моя рука - трех колец серебро. я ее протащу бранных полей огнем, я калеку случу с первым весенним днем. я помогу ей встать твердо на две ноги; вера - моя мечта, вера - мои долги. смерти в ледяной кулак сердце мое сожмет. вера поднимет стяг, дальше меня пойдет и соберет в решето рукописи в огне. вера допишет то, что не успелось мне, ткань разрывая сна, явь разрывая дней... вера моя сильна, веры нету сильней...

* * *

с годами память - только груз и боль. стереть до кости, вытравить до дна и - в путь. но прежде, я прошу, позволь, мне нанизать, как бисер, имена. пусть, нить созвездий мерой растянув, они повиснут в вечной тишине. на миг к безмолвью праведно прильну - о чем тогда они расскажут мне? на краткий миг... но оглянись - сочит клепсидры рана черною водой и встало время поперек ночи; так дай спасти мне имена, постой, твой долгий путь и так не избежать, из всех потерь нет легкой ни одной... что имена? разбитая скрижаль. я их оставлю в бездне ледяной.

* * *

разметала ветром, вымыла дождями, под сердце загнала тонкую иглу... раздавала осень золото горстями в диком хороводе желтых волчьих лун. в колыбели веток лист упавший, дремля, чуть дрожит. мелькают тени по траве - по росы осколкам трое стремя в стремя скачут через полночь прямо на рассвет. не звенит уздечка, не скрипит подпруга, серебром украшен черный турий рог. бьют туман копыта, не касаясь луга, скачут трое молча между двух миров. растворяла осень двери тем и этим, накрывала к свадьбе багрецом леса. скачет княжья свита в тихом лунном свете, забирая души вверх на небеса.

* * *

вбито, рыже-ржаво, в степь зари копье. поздний лед шершавый конь копытом бьет. серой вьюги танец разметал следы; из промерзших стариц не испить воды. позабыты тропы, что ведут назад, намело сугробы, высохли глаза. жмется стужи пленник, тесен света круг. видны только тени... тени на ветру. стынет под зарницей голое зерно. иней на реснице, серое сукно, не оставят след на льду мазком подков черный, белый, бледный кони седоков; призраки, не боле, не примнут травы. скачет Диким Полем трое верховых на ветру усталом, а за ними - мгла, под глухим забралом не увидеть глаз. предрассветь тупая зябка и смурна; молча в круг вступают Голод, Мор, Война. к черному пологу - ртутной капли брошь... я - не тот, ей-богу, даром что похож! сер - не мылся долго, исхудал в пути, лился от истока росами в сети, рассыпался роем, не жалел огня... ...мне подводят Трое серого коня...

* * *

ночь пред боем. тихо и тепло, дождь перестал, и согнут небесами стозвезднострелый лук. в руку легло древко рассвета; темными лозами увиты камни с вытертой резьбой, раскрошены в росе Луны осколки, и мир молчит, как будто за тобой следит, как вечно, прячась в недомолвки, в намеков ворох и пророчеств пыль укутав жребий скорого рассвета: одним - ковыль, да избранным - костыль, а мне... молчи, я не просил ответа.

* * *

темноводьем катит волны к северным морям. ртутной тяжью русла полны, не горит маяк, отражают все едино - ночью или днем неподвижных звезд глубины ледяным огнем. и молчит сосна кривая, гнет хребет ствола. в небо море проливая, горбится скала. серый мох. На пляже руны - чаячьи следы. отражают призрак лунный капли слез слюды. белый лед да черный камень у конца времен. проступает под руками перечень имен.

* * *

наполняет кубки нам пеплом ветер черный из небес черных, отходную пел закат, море пело, кость глодая стаю волн непокорных, кровь смывая стаей волн диких с побелевшего виска соком пряным... в кубках тонут и молитвы, и крики; им остаться навсегда безымянным. миллионы на весах легче пуха, миллиарды на кону - круг рулетки. в дверь, в которую заходят без стука, устремились, сбив с петель, мертвых реки. дай не славу и не месть им - забвенья, слишком больно этот день вышел боком. цепь не выдержала мир, сдали звенья, подведя баланс к нулю смертью бога.

* * *

холоднолуние. лица бессмертные в мраморе белом. заезженно синие римские ночи. дыханию мерные сердца рулады на нотные линии. что-то рождается, что-то оборвано, старое, новое, вереск седин его, ртутные перья кромешного ворона в медленном ритме сознанья единого; в пену истории, бездну забвения, горстью, устами к хмельному, багряному... холоднолунность преклоноколения, жертва великому и безымянному.

* * *

Баррин собраться для последнего прыжка, метнуться оголенным острием, пробить звездою падшей облака и день назвать - последним, судным днем; смахнуть с доски ферзей, ладей, коней, сравнять все шансы, оборвав весов одну из чаш. И в праведном огне оставить мир добычей мертвецов; не жертвой искупительной, о нет! стать воплощением ярости слепой, уйти в последний, алый, вязкий свет, и дальше - в тьму; там отдохнет любой. найти ту грань, где все теряет вес, на погребальный варварский костер мир возложить, и слушать плачь небес, вдыхая пепла скомканный укор. патины смерти милостива лесть - оскал предсмертный прячет мишура... ... я говорил, что губит душу месть? так было - не сегодня, а вчера; легко лечить, не испытавши боль, легко учить теориям сухим... ... но встать в огонь - и стать самим собой, взглянуть на смерть - и стать собой самим!

* * *

на закате ком света скатан, путь до неба дугою скручен, лихорадит багрец заката туго налитое сотучье, то ли яростный, то ли страстный, презирая Домов пределы, горизонт воспаленно-красный упирается в месяц белый и шипит, как костер потушен; а по ветров широким спинам то ли птицы, а то ли души собираются в небе клином, что над старой землею кружит, кражей ледня еще парные эти ало-соленые лужи, эти кости, ржаво-стальные, эти губы, что звать не смеют нас по имени из-за грани. тени тянутся и темнеют. отвернувшись, уходит странник.

Текст размещен с разрешения автора.