Главная Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы
Главная Новости Продолжения Апокрифы Стеб Поэзия Разное Публицистика Библиотека Гарета Таверна "У Гарета" Служебный вход Гостиная


Стихи Морвен
Он спешит, коня торопит...
Королевские
Все объясняется страной...
Все было в нашем доме полно сил...
Ведь черное море смыкалось под самой ногой ...
Возможность счастья ниоткуда ...
Тем глазам ...
Ауирнелос
Я иду по горячим следам ...
Эрисарну
И прежде, чем навеки умереть ...
Значит, кто-то меня надоумил ...

 

Он спешит, коня торопит...


Он спешит, коня торопит,
погоняет - веселей...
Он свою тревогу топит
в долгой памяти своей.

Где ты, гордая корона
нуменорских королей?
Побивали Саурона,
привозили, как трофей.

Поперек седла, покорного,
для последнего суда.
Что же, дальше - как всегда.
Арагорну - арагорнова
судьба.

А его тревога гложет,
он прогнать ее не может,
едет, голову склоня,
плетью трогает коня.
 

        Королевские

            1

Когда глаза, которых ты не видел,
в сырой земле закрытыми лежат,
и твой живой и утомленный идол
не ищет ни надежды, ни ножа.
Как долго все! Как полно ожиданье,
как все в тебе блаженно-тяжело!
И прежний дух, и сладкое страданье -
очнулось, встрепенулось, ожило.
Ознобом бьет, ожогом лихорадит.
Все знают трое. Между этими тремя -
вода реки и осажденный город.
И вот тебя нечаянно осадят
на всем скаку, и, голову сломя,
ты кинешься в спасительную воду
и эту реку переходишь вброд.
"Ура, победа!" - и к его приходу
уже никто спасения не ждет.

            2

Отрубившись от мерного шума
осажденной души, вопреки
всем веленьям ума и костюма
и желающей власти руки,
оставаясь вернейшим, нежнейшим,
сим, - и преданнейшим из друзей,
вне рядов обольстительных женщин
на больших галереях путей,
принимая любые расклады,
как то: пыток безбольный сарказм,
и обидный удар из засады,
и чуму - если кто-то из нас,
присягая на вечную верность
и на верную вечность - рукой,
обещаю безмерность, чрезмерность,
королю - от подруги другой.

            3

Одна для Короля рождалась Королева,
и для нее мы заплели в венки
зеленый лист с ветвей сухого древа,
белей ее руки.

            4

Здравствуй, гость желаний, песнопений,
государь, целитель, Арагорн!
Не к лицу пришелся ты Морвене,
полон рот земли, страшон и черн.
А когда минет ее зараза,
в полуденных стеклах мотыльки,
принесет в подоле оба глаза,
в рунах испещренные зрачки.

К огоньку подсядь, поешь, посетуй
на дела, на раны лей бальзам.
Чтоб тоске по радости и свету
прикипеть тесней к пустым глазам.
Притолкаться, притерпеться к бреду,
задыхаться, горлом холодеть...
поведем неспешную беседу
о беде. Не над убитым ведь!

Той беды и на понюшку мало:
что не к сроку вышел разговор,
царственная дева все молчала,
не затем она пришла сначала,
не о том мечтала до сих пор.
Гордые мечты - а землю ела,
гордые - а на земле спала.
В быстром беге ей на ушко пела
тонкая, звенящая стрела.
- Ах, спаси и сохрани!
Город мой! Бесповоротно-бело
тело закопченное стены.
Все натужней завывают стрелы,
все смертельней для моей страны:
- Ах, спаси и сохрани!

Здравствуй, гость желаний, песнопений,
государь, целитель, Арагорн!
Не к лицу пришелся ты Морвене -
полон рот земли - страшон и черн.
И она вынашивает в венах
крови полумертвую змею.
Кто теперь попросит на коленах
жизнь солнцеподобную твою?
 

Все объясняется страной...


Все объясняется страной,
зимой, надеждами, друзьями...
Все объясняется земной
любовью к жизни за плечами,
и к раздуваемой ветрами
судьбе, носящейся за мной.
Немудрено избыть миры
на остриях желез двуострых,
немудрено до той поры
пробегать зиму в куртках пестрых,
и видеть камни в первых сестрах,
и видеть реки - во вторых.
Дышавшим воздухом ночным,
неотвратимым, необъятным...
Припавшим к гривам вороным
коней, и менее понятным
забытым символам...
 

Все было в нашем доме полно сил...


Все было в нашем доме полно сил,
И тяжести упругой, виноградной.
И красоту торжественной, парадной,
Напыщенной - никто не находил.

Все было в тайной правильности черт,
В румяной, райской яблочности глаза.
И каждый был по-своему повязан
С другим, дремавшим на его плече.

И нам проснуться не было дано
Нигде, как здесь. А здесь такие пляски,
Что не поспеть. А здесь такая ночь,
Что сам Хозяин закрывал нам глазки

И полночи спокойной пожелал.
И мерно закачались колыбели...
Душа темна, печальна, тяжела.
И спать не спят, и дышат еле-еле...
 

Ведь черное море смыкалось под самой ногой ...


Ведь черное море смыкалось под самой ногой!
Ведь белое небо текло и грозило удушьем!
И что же нам делать, ужаленным соком грядущим,
в таком колесе, круговерти и смерти такой?
О, что же нам делать, остывшим от древних твердынь,
нам, кровосмесительным детям, впитавшим запреты,
как свет лучезарный, как самую звонкую синь,
как птиц пролетающих пенье, тем пеньем отпетым...

Сколь солнце светило, мы руки любили ломать
вдоль крестных знамений, и щедро рука не скудела,
и медные стрелы лила, и велела бросать
на головы павших, и не было лучшего дела.
И рдели на горлах цвета благородных кровей!
И Нежная встала над нами, и руку простерла.
И все озарилось, и вырвалась песня из горла.
И реяла смута в разлете прекрасных бровей.
 

Возможность счастья ниоткуда ...

Возможность счастья ниоткуда
мерцает в родственной душе:
осколки древнего сосуда,
неповторимого уже.
Возможность счастья ниоткуда,
с оттенком слова "никогда",
с припадком длительного зуда
неукротимого стыда.



- Ты не поймешь меня. Откуда
в твои невинные года
тоски жестокая простуда,
любви крещенская вода?

- Ты нужен мне, хоть и не веришь,
и сквозь меня проходишь вслед.
Зачем меня по мерке меришь
и тень отбрасываешь в свет?

- Да, я поклонник светотени;
о светлой строгости в раю,
об утлой радости, Морвене,
о счастье песенку пою.

- Но лучше воздуха, и звука,
и смысла в песенке твоей -
струна натянутого лука,
просвет оставленных дверей...
 

Тем глазам ...

Тем глазам голубым, голубым,
На просторах реки голубой -
Не суди наплывающий дым
Над зеленой лесов полосой.

Тем зеленым, зеленым глазам,
На приволье лугов золотых -
Не суди наступающий срам
За простых, безмятежных, благих.

Те большие глаза говорят
Неповторным твоим языком -
Не суди нарастающий яд
Жаркой крови - в вине золотом.

И распуталась нитка, и слов
Не собрать, и простая сестра
Обнимает другую. И соль
В уголках ее глаз - не остра.
 

        Ауирнелос

Зачем она меж нами ходит,
не опуская серых глаз?
Зачем она знакомство водит
с любыми лучшими из нас?
.......................
.......................
...И вдруг улыбка голубая,
и тела легкий оборот.

Точеных пальцев узловых
переливаются химеры,
и тень ошибок роковых
на красном бархате карьеры.
Как жить хотелось, в самом деле!
Как будто некая рука
уже касалась еле-еле...
А жизнь прельщала, чем могла:
позором, бедами, чумой
и даже гибелью самой!
Кто дал ей право ведать тем,
в чем права нет и путь неведом?
И в наступившей темноте -
и слов сквозняк, и мука следом.
И если все за одного,
не отказать ей в этом праве:
она придумала его.
И просит вымысла у яви.
Кричит, и, как птенец в окно,
колотится неосторожно...
И не поверить - невозможно.
 

Я иду по горячим следам ...


Я иду по горячим следам,
по огромным и злым городам,
по прекрасной, пустынной дороге.
И уже никому не отдам
эти строгие строки о Боге.

Хорошо ведь, что все-таки есть
задыханья безмолвного честь
и прощальная просьба о малом.
Мы не Бог весть какие, невесть
что хотим, и уходим по шпалам...

Но в упорном и сказочном "Мы"
затаенная сила гуляет.
Свищет ветер, и валит столбы,
и в сутулую спину толкает.

И никто ничему не учен,
но не ищет другого расклада.
И на целую песню еще
задыхаться и мучаться надо.
 

                  Эрисарну

Как радостен острый костер!
Но лишь те, у кого в глубине
Души - ослепительных дыр неземное свеченье,
Кто продал себя за бесценок,
По сходной цене,
По сходной цене, по такому товару -
Его неземного отведает жару.
А нам оставаться с пригоршней друзей дорогих,
Что лица вот-вот расплывутся в кромешной метели
Имен и событий богатой смертями земли,
И вечно жалеть, что свое проглядели,
На праздном пиру, где чужого урвать не могли.
А как наши руки теплы!
И подумай, скажи:
Как нашим стихам оставаться за этим порогом?
Терпеть равнодушье от сотканных нами на жизнь?
Терпеть равнодушье от выбранных нами в дорогу?
И как им теперь отвечать, уличенным во лжи?..
 

И прежде, чем навеки умереть ...


...И прежде, чем навеки умереть,
Они придумать песню захотели.
Чтобы ее тугая медь
Сквозила в их тщедушном теле.
И крови кровь предав, и рот
Перекроив для нежных нот,
Глазами желтыми глядели...
 

Значит, кто-то меня надоумил ...

Значит, кто-то меня надоумил
вместо вымысла крикнуть: "Пока!"
Значит, кто-то сладил и изюмил
сдобной булки крутые бока,
и выкармливал птиц с полуслова,
и выклевывал сердце друзьям,
и сырой полухлеб уготовил
обращенным на Запад глазам.

Человек, человек, одиночка.
Промышлял сахарином беды.
Истончилась его оболочка -
так по самому краю ходил.
Грудь раздавлена, сослан, подавлен,
Отдален голубой херувим,
все давно... А в недавнем... В недавнем...
"Не ходите к нему," - говорим.
"Не ходите к нему, - говорите, -
не пытайте лихую беду.
У него перепутались нити,
те, что к замыслу жизни ведут."
"Те, кто ходят к нему, - говорите, -
и доныне бессонно поют.
У него перепутались нити -
он и ныне на самом краю."
Значит, кто-то меня надоумил
не бояться, и крикнул: "Пока!"
И ходил, и без просыпу думал,
и в чернильницу перья макал.