Феанор поднимается на Террасы Фонтанов и сидит в глубокой задумчивости, слушая песни льющейся воды

Феанор (подходит к водопаду, поставляет пальца под струю, играет водой, размышляя). Что, если Келегорм прав? Если смерть моей матери - это не случайность? (Встает.) Нет! Я лгу самому себе! Я всегда знал, что она - не случайна! Но причина... (горько усмехается) причина - во мне. "Славнейший и искуснейший" - так все говорят, и они правы. Только Мириэли пришлось отдать все свои силы жизни, чтобы я стал славнейшим и искуснейшим. А мне - жить за двоих. За себя и за нее. И творить - за двоих... А если нет? А если Мелькор знает обо мне нечто, из-за чего он хотел убить меня до рождения?! Или... ее? И Мелькору непочем стены Мандоса?! Я должен, должен разгадать это!..

За фонтаном стоит девушка в бело-серебряных одеждах. На плече у нее сидит птица. Если бы Феанор посмотрел на нее, то понял бы, что это та самая птица, которую привез в Тирион Маглор. Девушка смотрит на Феанора. Она ждет. Она знает, что он хочет с ней проговорить.
Легкий порыв ветра внезапно проносится над фонтаном.

Феанор (ветерок касается лица Феанора, он поднимает глаза и узнает майэ Айвиэ. Далее - безмолвно). Дева вольного неба, ты читаешь в сердце моем, раз ты здесь. Я не смею спросить Владыку Манвэ, но ведь и тебе ведомо многое, что открыто ему. Скажи мне, ЧТО было причиной смерти моей матери. Или хотя бы ответь, был ли в этой смерти прямо или косвенно виновен Мелькор. (Окончив говорить, склоняется перед майэ).

Айвиэ (подходит к Феанору, говоря безмолвно). Ты хочешь знать, было ли причиной смерти твоей матери Искажение? Смерть - это боль. Горе. Страдание. Этого не должно было быть в Арде Неискаженной. Смерть - это всегда Искажение. Ты это хотел узнать?

Феанор (безмолвно, глаза горят и мысленная речь становится страстной). Майэ, я знаю, что мы живем в Арде Искаженной! Но это - слова. В чем суть Искажения - если оно было причиной смерти моей матери? И почему Искажение поразило лишь ее? Ответь, если можешь, ибо тепрь не знать мне покоя, пока я не найду ответа!

Айвиэ (безмолвно, но мысленная речь тихая и спокойная). В чем суть Искажения?.. Скажи, Феанор, а как ты сам понимаешь Искажение? Я попытаюсь тебе объяснить. Но ведь я слышала ЭТО, поэтому не знаю, как сказать. Это... (После паузы.) Но почему ты думаешь, что Искажение поразило лишь твою мать? Потому что только она умерла?

Феанор (садится, сцепляет руки на колене и начинает говорить медленно, вслух - тут надо быть очень осторожным в словах, а мысли удерживать трудно). Я должен выяснить причину смерти матери. Мне многие говорили, что я так талантлив потому, что она отдала мне свои жизненные силы и силы творчества. Я считал себя тогда обязанным жить за двоих. Потом я услышал об Искажении, о нарушении изначальных замыслов Илуватара, о том, что смерть, вошедшая в Аман, есть следствие Искажения. Но тогда эта смерть - лишь часть бед, принесенных Мелькором в Арду. Я могу это понять, но не нахожу ответа на вопрос, почему умерла лишь Мириэль. Единственной!

И есть третье объяснение. В него я не верю, но... Сын мой Келегорм уверен, что Мириэль поразила именно нацеленная на нее воля Мелькора, который ненавидит моего отца - за то, что тот некогда с луком в руках был грозою чудищ Эндорэ. Или даже Мелькор провидит во мне своего врага (я сам этого не скажу о себе) и потому хотел просто воспрепятствовать моему рождению, - и тогда моя мать смогла спасти мою жизнь, но у нее не осталось сил на собственную. Где истина, Айвиэ?

Айвиэ (говорит вслух, тихо и задумчиво, как будто мысли ее далеко отсюда). Келегорм говорит... Нацеленная воля Мелькора... Нет, Феанор. Мелькору не под силу преодолеть чертоги Мандоса. Хотя это не спасает от него. Знаешь, почему? Каждый из Айнур является частью Арды. Мы - стихии. Мелькор хотел повелевать Ардой, ее веществом, для этого он как бы растворил часть себя, своих сил в ней. В каждой частичке Арды есть Искажение. И все, что от Арды, неизменно несет в себе эту Тень Мелькора. Понимаешь? Поэтому и ваши тела... Они затронуты Искажением. Мириэль отказалась вернуться, потому что считала, что в Арде для нее нет исцеления. Может быть, это действительно так. Она умерла, потому что ее тело устало, в нем не было жизненных сил. Почему так произошло? Неизвестно. Может быть, действительно, дело в Искажении, которое пронизывает всю Арду...

Феанор (глядя майэ в глаза, очень тихо и напряженно). Больше ты ничего не можешь мне сказать о причине смерти моей матери?

Айвиэ (печально глядя на Феанора). Феанор, я не знаю, ЧТО именно погубило Мириэль. Если кто и знает, так это Намо. Или Манвэ. Она ушла, отказавшись вернуться... (Внимательно смотрит на Феанора.) Тебе так хочется найти виновника, что ты готов обвинять даже себя...

Феанор (садится, сцепляет руки на колене и говорит обреченно ). Я хочу найти виновника, если он есть. Я понимаю, что ее погубило Искажение. Но - искажена вся Арда, а умерла только Мириэль. (На крике - но почти беззвучно). Что, что она знала такое, из-за чего отказалась от жизни?! И о ком? Обо мне? Об Арде? Об отце?

Майэ качает головой, не зная ответа.

* * *

Отрешившись от мучительного для него разговора с Айвиэ, Феанор, весь во власти дум о матери, идет к себе в кузню. Он стремительным шагом уходит с Террас Фонтанов и направляется вниз, к подножию Кора. Фонтаны журчат, как бы провожая его - одни бьющие струей вверх, другие - низливаясь водопадами; каждый из Фонтанов имет свой неповторимый облик, и кажется, что это природные камни, настолько незаметно искусство нолдорских мастеров, сотворивших их.

Феанор не замечает из красоты, не слышит звона из струй - он сейчас видит мир как бесчисленное множество огненных искр, и каждая искра - душа или след души, оставленный в Эа. Он видит мир именно как искры - и в его сознании складывается новый, не ведомый прежде образ.

Феанор спускается по западному склону Кора, где в саму скалу врезана его кузница и мастерская. Снаружи это полукруглая арка, украшенная каменной резьбой в виде языков пламени. В отличие от кузницы Финвэ, вход в эту закрыт кованными узорчатыми дверями - Феанор не любит, когда за его работой кто-то наблюдает, и потому двери заперты.
Подойдя к своей мастерской, Феанор шлекает пальцами правой руки так, что раздается сложное сочетание четырех звуков - и двери мастерской медленно сами открываются наружу. Мастер стремительно входит, кивнув дверям - дескать, закройтесь (ему не хочется пользоваться заклинанием, он просто посылает волну Силы). Двери с громом закрываются, оставляя Феанора в кромешной тьме.

Мастер подходит к горну, кладет ладонь на кусочки сланца, дежащие там - и пламя вспыхивает. Феанор, задумавшись, несколько мгновений играет пальцами с языками огня, потом покидает кузню и идет вглубь скалы, в мастерскую, расположенную в следующем покое. Огонь в горне он оставляет гореть - Феанор не любит, когда в кузне темно, даже если он сам и не работает там.

Феанор входит в мастерскую (она же - кабинет), и становится ясно, почему принц нолдоров устроил себе кузню высеченной в скале. Его мастерская - пещера, природная пустота в недрах Кора, и резец мастера почти не коснулся ее шершавых стен в натеках известняка, словно они задрапированы тяжелыми тканями. Сейчас мастерская освещена неровными мятущимися багровыми отблесками пламени, проникающими из кузни.

Войдя, Феанор подходит к огромному столу, на котором разложены свитки, таблички и еще неизвестно что - света не хватает, чтобы это разглядеть. Мастер сдвигает часть свитков на край, не заботясь о том, что их порядок нарушится; садится в высокое резное кресло и зажигает два маленьких светильника, стоящих у него на столе. Он зажигает их своей Силой - это эльфийский огонь, близкий по своей сути Свету Тельпериона; все эльдар могут зажигать его. Но если у всех этот огонь светит голубовато-серебристым светом, то у Феанора он всегда горит золотым.
Однако сегодня, поглощенный мыслями о матери, Феанор нуждается именно в серебристом пламени. И он своей волей удерживает высокое ровное пламя этих светильников серебристо-голубым.

Феанор сидит, задумавшись, и не замечает, что в его мастерской сейчас как бы живут два света - мятущийся багровый, проникающий из кузни, и ровный серебристый, зажженный здесь.

Тишина, только эхо двух огромных покоев подхватывает, отражает усиливает звук горящего сланца. Феанор сосредоточен, он уходит в себя, иногда встает, ходит по кабинету, легко прикасаясь к каменным натекам, иногда садится и непроизвольно играет пальцами с пламенем светильников. Он не видит окружающего. Он всё глубже погружается в свою душу, в свою память - не ту, что появилась в жизни, а ту, что была прежде рождения. Он видит мать.

Руки мастера и его сознание сейчас живут помимо друг друга - он привычно подготавливает всё необходимое, чтобы растить кристалл, будучи помыслами рядом с Мириэлью. Ее образ становится для него менее четким, это уже не черты лица, а мерцание серебристого света, и рядом с этим светом оказываются другие вспышки - отец, нолдоры, лучащееся золотое сияние Оромэ. Перед глазами Феанора сейчас не только души предстают как Пламя, но и мысли рассыпаются мелкими брызгами искр, и судьба матери обретает зримый образ, подобный драгоценному ожерелью, где большие прекрасные камни обрамлены множеством мелких.
И безотчетно рождается песня:
Синим звоном -
Капель...
Тихим стоном -
Свирель...
Соловьиная
Трель...
Достижимая
Цель...
Вести горькой
Не верь.
Сыну горе
Доверь.
Будь сильнее
Потерь,
В мыслях с нею
Теперь.
Лишь скажи...
Горло Феанора перехватывает. Он в последний миг пугается - пугается призвать мать, пугается искренне выразить свое горе, свою тоску по ней, свою надежду увидеться с ней - хотя бы вот так, через камень. Он застывает, зажмурившись.

...и вновь видит ее - хрупкой девушкой, стоящей на холме. Серебряные волосы вьются по ветру, и Мириэль кажется призраком, который вот-вот исчезнет. Валакирка в небе над ее головой кажется венцом, лежащим на ее волосах.
"Аммэ!" - "Матушка!" - Феанор тянется к ней, и последней каплей в наполненную чашу падает ее имя в песнь:
- Мириэль!
Синий камень, который Феанор держит в своих руках, вспыхивает множеством искр.

Мастер по-прежнему сидит с закрытыми глазами. Соприкоснувшись с сознанием матери, он понимает то, что не может объяснить ему никто из Валар: она предчувствовала, она ясно сознавала неизбежность своего ухода. И пусть сейчас Феанор всё равно не может сказать, ЧТО было причиной ухода, он понимает, что бессмысленно обвинять кого-то - хоть Врага, хоть себя, хоть судьбу - в ее уходе, что он был предсказан самой Мириэлью и принят ею спокойно. А значит - ему, принцу нолдоров, надо принять это так, как приняла она. И жить за двоих, как он привык.

Феанор открывает глаза, улыбается, встает. Его тоска, его смятение, его боль ушли - они перелиты мастером в камень, лежащий у него на столе - синий овальный кристалл размером в треть ладони. Судьба этого камня почти не заботит мастера - он создал его потому, что не мог иначе, а не ради какой-то цели. И Феанору почти безразлично, что свойства этого камня поистине чудесны, что подобного не творил никто из нолдор никогда ранее.

Мастер ощущает почти позабытое им чувство - радость. Это торжество творца после удачи свершения, и это счастье освобождения от долго терзавшей сердце боли. Феанор улыбается - и, отвечая его улыбке, вспыхивают несколько светильников, расставленных по кабинету, так что всё пространство наполняется искрами серебристого света - почти так же, как только что мастер видел души Мириэли и перворожденных.

Освобожденный от тяжкого груза - боли утраты и мучительных поисков виновного в ней, Феанор хочет поделиться с близкими ему своей радостью. Это желание гораздо сильнее естественного желания мастера показать новую работу. Феанор почти безотчетно снимает заклятие, запиравшее двери, - но сам он из мастерской пока не торопится: он слишком горд, чтобы обратиться первым к кому бы то ни было. Даже к самым дорогим для него.

Мастер подходит к большому изображению Тэльпериона, выложенному из серебрина прямо на стене кабинета, ласково трогает цветы один за другим, так что они начинают светиться. Кабинет Феанора оказывается освещен более чем ярко - горят голубоватым светом лампадки, светят цветы серебринового Тэльпериона. Даже в кузню проникает серебристо-голубоватый свет, становясь ярче багровых отсветов догорающего сланца в горне.

* * *

Карантир, поднимаясь через Террасы Фонтанов к вершине Кора, идет, оглядываясь по сторонам и как бы здороваясь с Тирионом, со всеми его дорожками, домами и фонтанами. Проходя мимо одного из фонтанов, он вдруг прислушивается к голосу его струй. Лицо Карантира меняется, становится отрешенным. Тому, кто знает его достаточно хорошо, было бы ясно, что это не печаль и не размышления. Это – работа. Причина такой задумчивости становится ясна, как только мастер переводит взгляд со сверкающих потоков воды на камень в своей руке.

Молочная мерцающая белизна камня на смуглой ладони. Небольшой кусочек породы еще не отшлифован, и его форма далека от совершенства. Подобно маленькому зверьку, камешек вжимается в ладонь мастера. Длинные пальцы поглаживают его, как бы успокаивая и оберегая от чего-то. Карантир задумчив. Иногда он смотрит на камень в руке, и может показаться, что между мастером и камнем происходит разговор. Наконец лицо Карантира светлеет. Он понял, чего хочет камень, что ему нужно. Но через мгновение торжество осознания вновь сменяется задумчивостью.

Пройдя по Террасе Фонтанов наверх, Карантир оказывается в самом сердце города. Вершина Кора. После Террасы Фонтанов, эти улицы - прекраснейшее место во всем Тирионе. Но Карантир уже не видит их красоты, поглощенный камнем на ладони. Не видя окружающего, не думая о дороге, он идет по городу. Наконец, он, по-прежнему задумавшись, опускается на камень возле кузни Феанора.

По кованному узору дверей кузни Феанора словно пробегает луч света - это означает, что заклятие, которым эти двери были заперты изнутри, снято. Потом металл узора остается чуть светиться бело-голубым.

Карантир, весь во власти своих дум, даже не замечает этого.

Узор кованных дверей разгорается всё ярче - в кузне явно происходит что-то необычное. От дверей уже идет не просто свет - от них идет волна силы, которую невозможно не почувствовать.

Карантир наконец он приходит в себя...

...и с некоторым удивлением обнаруживает, где находится. Поняв, что двери кузни открыты, осторожно заходит и почтительно застывает у двери.

Почувствовав присутствие сына, слегка приподнимает бровь, несколько удивленный его появлением в своей мастерской. Однако в душе Феанор даже рад тому, что Карантир переступил через законы почтительности и СЕЙЧАС пришел к нему сам. Феанор кивает ему.

Карантир (почтительно). Не помешаю, батюшка?

Феанор (приветливо). Нет, напротив. Я рад тебя видеть. Заходи.

Карантир (подходя ближе к отцу и кланяясь). Приветствую тебя, отец. Двери были открыты, и я счел возможным нарушить твое уединение.

Феанор (обнимает Карантира за плечи. Тот, пожалуй, впервые видит отца в настолько благожелательном настроении). Всё правильно, сын мой. (Видит камень в его руках.) Что, новая работа?

Карантир (сначала удивленно-обрадованно, потом увлеченно). Скорее новый друг, батюшка. Я привез его с собой из Чертогов Ауле. Не мог понять, чего он хочет, и решил, что поездка поможет. И вот, идя по Террасам Фонтанов, я услышал переливы струй, и понял, что для работы с ним мне понадобится песня. Попрошу Маглора. Но кроме песни, мне нужен металл. Такой, что станет продолжением этого камня и воплощением песни. И здесь мне можешь помочь только ты, отец. (Умолкает, почтительно, но нетерпеливо ожидая ответа Феанора)

Феанор, закусив губу, внимательно смотрит на камень в руке сына. Едва закончив свою работу, он пока не может (или не хочет) браться за что-то новое, и сейчас думает не столько о металле для этого камня, сколько о том, как сказать Карантиру о том, чтобы тот подождал, - сказать так, чтобы это не прозвучало намеком на отказ. И находит, кажется, единственный выход...

Феанор (с улыбкой). Сначала надо услышать песню, а уж потом настраивать на нее металл. А где сейчас Маглор, я не знаю. (После паузы.) Пойдем, я тебе тоже камень покажу. Хотел, чтобы первым его увидел Король, но, похоже, судьба... (подводит Карантира к своему столу).

Карантир благодарно склоняя голову, подходит к столу. Смотрит на камень. Потом заглядывает в сердце камня, завороженный синей глубиной, забывший на эти мгновения о стоящем рядом отце. Спустя еще миг он, бледнея, отступает на шаг, изумленно глядя на отца. В глазах – смятение, смешанное с восхищением и вопросом. Карантир молчит, переводя взгляд с лица Феанора на камень на столе и обратно.

Феанор (спокойно, сложив руки на груди). Увидел? Кого? Молодого Короля? Оромэ, впервые говорящего с эльдарами? Куйвиэнен и Перворожденных? Или ты видел ЕЕ саму?

Карантир (медленно приходя в себя, потом задумчиво).- Я видел озеро. Первые камни, найденные нолдорами, первые их творения. Но это еще не все, отец. Я видел ЕЕ.

Феанор (несколько раз кивает, потом говорит тихо). Вот так и обманываешь судьбу... По крайней мере, УВИДЕТЬ свою мать я смог.

Карантир (мрачнеет и отводит взгляд, что-то тихо прошептав себе под нос, потом понимает голову). Я рад за тебя, отец.

Феанор (сурово, смотрит ему в глаза). В чем дело?

Карантир (опуская взгляд). Матушку вспомнил...

Феанор (кладя руку ему на плечо). Перестань. Она тоже мастер - и немногие из женщин народа нолдор могут с ней сравниться. Да, она живет своей жизнью - как мы с тобой живем своей. И это ее право. А нам надлежит помнить о том, что не только мы с тобой нуждаемся в одиночестве для творчества, но и она - тоже.

Карантир (по-прежнему опустив глаза). Да, отец. Я понял, отец.

Феанор (вздыхает, садится в кресло). Перестань, прошу. Поверь мне, твоя доля далеко не так плоха, как кажется. Тебе не приходится биться в закрытую дверь. У тебя мать ЕСТЬ.

Карантир (спокойно). И дверь тоже. В ее покои. Закрытая.

Феанор (вскакивает, кресло падает). Перестань!

Карантир (спокойно, потом спохватившись). Хорошо, отец. Прости, отец. (Помолчав.) И все же, батюшка, если не ты, то кто подскажет мне, как помочь ему?.. (раскрывает ладонь с камнем).

Феанор не глядя на сына, ходит по кабинету, кусая губы. Очень старается успокоиться. Получается плохо.

Карантир, стоя на месте, все еще держит камень на раскрытой ладони. Он старается казаться спокойным, пережидая бурю. Потом случайно смотрит в камень Феанора и застывает, не в силах оторвать от него взгляд.

Феанор садится в другое кресло, стоящее в дальнем углу. В глазах - гнев. Губы сжаты, закушены. Ему было быть проще сейчас крикнуть Карантиру "Вон!", но... то ли от мыслей о Мириэли, то ли от серебристого света, по-прежнему разлитого в кабинете, ему не хочется это делать. Увидев, что сын склонился над камнем, Феанор постепенно смягчается.

Карантир пристально вглядывается в камень. Не отрывая взгляда от его синевы, он вдруг начинает оседать на каменный пол мастерской.

Феанор качает головой. Если бы то, что случилось с Карантиром, было наигранным, оно было бы наилучшим выходом из ситуации. Феанор чувствует, что его сыну действительно плохо, встает, подходит к нему, берет левой рукой за плечи, правой поднимает кресло и опускает Карантира туда. После этого посылает волну силы - и Карантир открывает глаза.

Карантир (бледен, с трудом открывает глаза, тихим голосом). Что это? Отец... Ты... тоже видел?..

Феанор (напряженно). Нет. В чем дело?

Карантир (с усилием). Это было... как если бы я вдруг стал бояться гор, как если бы все привычное и любимое, весь твой мир стал вдруг страшен тебе. И некуда от этого бежать... И не знаешь, откуда придет опасность... Это лишает сил, отец. Что это было?..

Феанор (берет камень в руки, спокойно начинает смотреть в него, уходя всё глубже, говорит тихо, скорее самому себе). Вот оно что... (Лицо напряжено, но страха нет; скорее, он продолжает мысленный спор).-А если Келегорм прав? Если - вот так... Ведь этот ужас коснулся и ее...

Феанор снова всматривается в камень и воочию видит, как Мириэль, совсем еще юной девушкой, трепещет, узнав о неведомой черной силе, похищающей эльдар на границе их земель, как Мириэль ощущает эту силу, которая протягивает свои незримые щупальца к каждому из них, как Мириэль ищет защиту, и дрожа, но не смея плакать, прижимается к груди еще совсем молодого Короля, и он, едва сказав ей два слова утешения, идет отдавать приказы, чтобы хотя бы уберечь тех, кому пока беда не грозит.

Карантир приподнимает голову, внимательно глядя на отца. Если бы Феанор в этот миг взглянул на сына, то увидел бы, что того вновь затягивают картины прошлого, увиденные им в камне. Он смотрит на Феанора, не видя его.

Феанор чувствует состояние сына, оборачивается, и сжимая синий камень в левой руке, правой наотмашь бьет Карантира по лицу. В этом ударе нет эмоций - просто это самый надежный и быстрый способ вернуть сына к реальности.
Сжимая камень, Феанор гасит его силу, заставляя страшные видения прошлого отпустить их обоих.

Карантир, не успев прикрыться, тем не менее поднимает руку. Для ответного удара, но спохватывается. Уронив руку на подлокотник, выжидательно смотрит на Феанора. Нельзя сказать, что он полностью пришел в себя.

Феанор (негромко и напряженно). Зачем? Зачем ты позволил ЭТОМУ завладеть тобой? Этот страх ПРОШЕЛ. Враг побежден и заточен, ты это знаешь. Так зачем тебе возвращаться в ужас прошлого?

Карантир (пристально глядя в глаза Феанору). Это не был страх, отец. Точнее, это не был мой страх. То что было - это безысходность. ИХ безысходность. Тех, кто был там. А я лишь смотрел. Смотрел - и ничем не мог помочь. Ты говоришь, этот ужас в прошлом. Но ведь в прошлом он только для нас. Не для них.

Феанор (начинает негромко, к концу речи говорит убежденно и страстно). Ты прав, но... Валар затем и призвали нас сюда, в Аман, чтобы избавить от этого страха. Да! Я говорю "нас", хотя меня еще и на свете тогда не было. Валар сделали это для всех нас - для народа эльдар, для живых и нерожденных, они увели нас от этой безысходности. Да, те, кто хоть раз испытал этот страх, его не забудут - но здесь, в Благом Краю этот страх уходит на самое дно памяти, и незачем, слышишь, НЕЗАЧЕМ его поднимать оттуда!

Карантир (внимательно слушает Феанора, потом вскидывает голову, поймав его взгляд). Но ведь ушли не все! И не все из эльдар живут в Валиноре. Так как быть с оставшимися?! Не думать об их боли?!

Феанор (глухо, этот разговор начинает его тяготить, но просто обрывать его не хочется). Ты можешь думать о чем тебе угодно. Но зачем выпускать чужую боль сюда? И потом: я не знаю, что происходит с оставшимися в Эндорэ, но ТАКОГО страха там уже нет. Враг - здесь. Враг - заточен.

Карантир (еще глуше). Я понял, отец. (Обессиленно откидывается на спинку кресла и закрывает глаза; совсем тихо). Я все понял.

Феанор (спокойно, делая вид, что всё в порядке). Вот и хорошо. Знаешь что, пойдем пройдемся. Я хотел показать этот камень Королю; идти со мной. Если повезет - встретим Маглора, поговорим и о твоем друге.

Отец и сын выходят из мастерской, свет лампад и изображения Древа гаснет за их спинами, потом гаснет и догорающий сланец. Выйдя, Феанор небрежно кивает дверям, кованый узор на них на мгновение вспыхивает золотом, потом сияние исчезает.

Феанор и Карантир идут к лестнице, каждый держит камень в руке, каждый думает о своем.

Феанор (безмолвно). Глупо! Глупо! Почему я не могу поговорить с ним нормально?! Почему я обречен слышать от него это отстраненное "Да, отец"? Почему я не могу быть искренним с ним; почему это получилось с Маглором, у которого своя жизнь, свой мир, а не с ним, похожим на меня больше, чем мое отражение в зеркале?! Почему, во имя сияния Таниквэтиль?! (кусая губы)

И зачем я накричал на него, когда он заговорил о матери? Да, мне хуже, чем ему, но ведь ему-то от этого не легче! А впрочем... может быть, я ошибаюсь - и быть лишенным материнской любви страшнее, чем быть лишенным матери...

Карантир (следует за отцом, отставая на полшага; сначала что-то шепчет про себя, потом осторожно задает вопрос). Батюшка, откуда это?

Феанор (оборачивается, скрывает следы душевной борьбы). Что?

Карантир (задумчиво). Там, в камне. Как мы видим это?

Феанор (останавливаясь). Это так просто не объяснить... Я попробую, но не знаю, поймешь ли. Спрашивай, если не поймешь.

Видишь ли, я вижу каждую феа как огонь. Не тот, который горит в горне, а иной. Он видим не глазом, а духом - когда мы говорим о светлых помыслах, мы говорим о нем. Мать назвала меня Пламенным Духом, но я думаю, что каждая феа - это такое же пламя. Менее яркое, менее яростное, но - такое же. И это пламя оставляет след. Вечный след. Каждый наш поступок, каждая наша мысль - свое это ПЛАМЯ. И если нащупать эту незримую нить, если потянуть за нее - размотается весь клубок. Если почувствовать пламя души того, кто тебе дорог, то ты сможешь провидеть всё о нем: каждый шаг, каждую мысль.

А заключить это в камень - дело несложное. По крайней мере для меня. Просто тот состав, который кристаллизуется под твоими пальцами, должен быть чутким, чтобы воплотить твое ощущение чужой судьбы как нити пламени, которую ты распутываешь. (Улыбается) Ну что? Понятно или еще запутаннее, чем раньше?

Карантир (глядя с восхищением, но задумчиво). Кажется, начал понимать... Отец, ты сказал, что в камень можно заключить отпечаток души того, кто тебе близок. Нужно лишь почувствовать его. А еще ты сказал, что для этого нужен чуткий материал. Возможно ли металлу оправы передать частицу души камня?

Феанор (пылко). Да, конечно!

Карантир (увлеченно, с надеждой) Да, но какой металл будет достаточно чуток?

Феанор (размышляя). Как тебе сказать... Это надо серьезно пообщаться с камнем. С некоторыми чутче всего серебро, с некоторыми - золото, с некоторыми - железо. А иногда мне приходилось просто в растерянности идти к Ауле и просить его о металле, которому я не знал имени. Кстати, в последнее время меня серьезно заинтересовал серебрин... (обрывая сам себя). Сыне, это не решают на дороге! Ты вправе сейчас убежать или к себе, или к Валатаро Ауле, я пойму тебя и не обижусь, но я бы тебе советовал сделать иначе: не торопись воплощать идею. Дай ей отстояться.

Карантир (внимательно глядя на отца). Серебрин? Расскажешь? А для работы время и впрямь еще не настало.

Феанор (смеясь, но по-доброму). Рассказывать?! Нет, сыне, я тебя просто возьму с собой в шахту. Вот тебе и весь рассказ.

Карантир (благодарно кланяясь). В Форменос? Буду счастлив, отец.