Главная Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы
Миры Перекресток миров Книга серебряных рун


Джен

Автобиография

Я - звездный эльф.

В контексте существующей культуры подобное заявление выглядит дикостью. В смысле, дикарь - это тот, кто не может понять себя адекватным культуре образом. Впрочем, есть люди, которые, наоборот, увидят в этом очередной светлый луч, на мгновение рассекающий темное царство. И тут же светопоглощающая повседневность плотно смыкает края царапины, и вновь заполняет собою все. Это естественно. Но, тем не менее, я - звездный эльф.

Я не сумасшедшая, и это могут подтвердить сотни людей, читающих мои статьи и книги. Да, я занимаюсь наукой. Так это выглядит. Но я каждую ночь вспоминаю о Светлом мире, и вижу, как все есть на самом деле. Намного сложнее, чем кажется.

Там, в Светлом мире, я заканчивала Школу, и знала, что мне предстоит. Здесь это называется разведкой, в лучшем случае. Моя судьба, в силу моего возраста, представлялась мне необыкновенной, тревожной и восхитительной одновременно. У меня были все данные. Я умела быстро совершать выбор в неопределенных ситуациях, отгораживаться от ненужных событий вплоть до одиночества и пустоты, которые я неплохо переносила; кроме того, я обладала способностями к гипнозу, устойчивостью к экстремальным ситуациям и красивым глубоким голосом. Весь этот винегрет должен был помочь мне реализовать мое предназначение.

Жизнь эльфа среди эльфов наполнена красотой, легкостью и энергией. Мы можем быть незнакомы, но понимаем друг друга с первого взгляда, даже случайно, на улице, и это дает нам радость, и над городом поднимаются радуги. Если мы плачем, то слезы наши светлы и прозрачны. Если мы ненавидим, то, вместе с тем, любим наших врагов и тянемся к ним. Мы не способны причинить вреда ни себе, ни друг другу, ни миру, потому что мы очень часто и очень отчетливо ощущаем себя одним существом. Но мы сохраняем свою индивидуальность так же, как берегут свою неповторимость краски спектра, разложенные на миллионы отдельных цветов и оттенков. Наши города непостоянны как небо, и, то и дело, меняют свои очертания и расположение частей. Это отражается на нашем характере, и наши эмоции переменчивы, но мы знаем, что любая из них преходяща, и в любой момент мы готовы легко рассмеяться и все забыть. Мы любим маскарады, но, стоит кому-нибудь взять нас за руку, и мы искренне отдаемся ему всей душой. Прекрасные маски и чистая обнаженность сердца - это мы, звездные эльфы.

Людские сказки о нас улавливают только малую часть наших смыслов. У нас нет крыльев, но мы можем летать, благодаря особенностям нашей атмосферы и составу нашей плоти. Наши тела не имеют определенных размеров, хотя мы и соразмерны друг другу; при встрече же с существом иного, чем мы, происхождения, мы проявляем себя скорее как сила, чем как совокупность биохимических элементов. Мы живем не в лесу, а, как уже ясно из вышесказанного, в городах, в домах, в которых можно проходить сквозь стены и беседовать с собственными отражениями в зеркалах. Наши цветы вовсе не то, что цветы на земле: они не пахнут постоянно, но когда их запах просыпается, то можно умереть. Впрочем, эльфы и вправду бессмертны, но, когда придет срок, они теряют свое тело и становятся звездами, неспособными говорить. Как и у людей, у нас есть мужчины и женщины, и притом мы не знаем, что такое грудной ребенок: наши дети не рождаются, а появляются на свет особым образом. В дополнение ко всему мы незнакомы с болезнями и болью тела: все, что касается отклонений от нашего существа, происходит с нашей душой, и оказывается временным как наводнение.

И вот я рассталась со Светлым миром, чтобы спуститься на Землю. "Спуститься" - не точное слово, но оно соответствует человеческому пониманию упорядоченности бытия. "Чейни", - назвала я громко свое имя, и Ксана проснулась. Ей показалось, что во сне она вспомнила, кто она есть, но я появилась только сейчас. В ее душе начался процесс осознавания собственного раздвоения. "Меня зовут Чейни", - подумала Ксана. Я улыбнулась, если, конечно, мое состояние можно назвать улыбкой. Вид Ксаны в зеркале меня разочаровал. Невзрачная, полноватая, с мышиным цветом волос. Правда, чистая кожа и большие глаза, в которых я заметила признаки незаурядного интеллекта. Или сквозь эти глаза уже смотрела я? В любом случае, я все видела именно ими. В квартире были высокие потолки с лепными украшениями и едва ощутимый аромат магии. Мне здесь нравилось.

Ксана готовилась к поступлению в университет. Она собиралась стать журналистом, а я еще ничего не могла сделать. Мы пока существовали слишком раздельно, и она часто обо мне забывала. Она влюблялась то в одного, то в другого, глупо верила в идеальность избранника, но ненавидела себя за любой уделенный ею ему знак внимания, потому что тогда, как ей казалось, она за ним бегает. Она считала себя то гордой, то закомплексованной, не любила смотреть на свое отражение; и только ночью, когда она расслаблялась и не могла следить за достоверностью собственных мыслей, я ею овладевала. В ней появлялась сила, и ей казалось, что эта сила живет в ней с детства. Еще бы, она была избранной. Она была Чейни. На самом деле, она только ждала меня все шестнадцать лет, с момента ее рождения, но ее готовили к моему появлению. Она узнала много слез и одиночества, не успев вырасти, но при этом ее сновидения были яркими и волшебными, - и это расшатало ее душу. К моменту моего спуска в ее душе находились, образно выражаясь, отверстия, через которые я смогла попасть внутрь. На земле есть насекомые, использующие чужие тела для жизни и роста своих личинок, и людям это кажется отвратительным. Однако, в природе такое в порядке вещей, так же как смешение энергий разумных существ ради того, чтобы все продолжалось.

Я сразу стала главным для Ксаны, ее бережно хранимым сокровищем. Она чувствовала, когда является мной, а когда - всего лишь собой. Будучи мной, она обретала необычайную привлекательность и способность производить впечатление на людей. Сама по себе, она ощущала себя очень плохо, и, конечно, не очень хорошо выглядела. Разумеется, она никому не могла рассказывать обо мне. Иногда она пыталась считать меня своей выдумкой, но ее доказательства не выдерживали никакой критики. Стоило только задать вопрос: а откуда берутся выдумки? Ну, допустим, из книг. Но ведь авторы этих книг нашли эту тему в собственном опыте, а значит, такое возможно - появление одной души внутри другой. Впрочем, клубок собственных комплексов Ксаны вряд ли стоило называть душой. Так, зыбкая индивидуальность. Что до реальности существования на земле нас, звездных эльфов, то, конечно, мы появлялись здесь неоднократно. Я не имею права сказать, в какие моменты именно, да и не знаю всего целиком. Судьба многих эльфов-разведчиков очень трагична. Я больше всего на свете хотела найти своих в этом городе, я чувствовала их присутствие, но встреча случилась не скоро. Наша звездная сила - наша беда: она оставляет следы во всех встречных, и многие смертные люди начинают восприниматься, как вечные эльфы. Больше того, они сами считают, что ими являются. Мы небезупречны, мы совершаем много ошибок. Предназначение - чрезвычайно неопределенная вещь, оно переживается достаточно отчетливо, но ни одна карта не сможет вывести тебя на твой настоящий путь, и не существует раз и навсегда заданных слов или действий, которые помогли бы тебе его обрести. Мне, или Ксане часто снились сны о замкнутом пространстве. Мы всегда выбирались оттуда, преодолевали все границы и оставляли за спиной врагов, но как только оказывались в том месте, где широко и свободно открываются горизонты, а краски пейзажа нереально ярки и насыщены, мы просыпались. Вокруг нас по-прежнему находился привычный, спокойный и постоянный мир, и мы на какое-то время теряли веру в то, что за его пределами может быть что-то еще, стоящее внимания и любви.

Так прошло полтора года. Ксана легко поступила в университет, но среди одногруппников ощущала себя весьма неуютно. Ей никак не удавалось найти подругу, тем более - друга. Бывали дни, когда она отсиживала шесть часов лекций, так ни с кем и не поболтав. Перерывы в занятиях напрягали ее, потому что она не знала, что ей в это время делать. Окружающие ее юноши и девушки, разумеется, тоже серьезно задумывались над жизнью, но в Ксане не было их тепла, способности поддержать друг друга. А дело состояло в том, что она смотрела на людей моим взглядом. Боьшинство казалось ей некрасивыми, и - слишком простыми, обыкновенными. В них действительно не заключалось внутреннего огня, который несла в себе Ксана. Те же редкие люди, которые привлекали ее, совершенно не знали, как с ней обращаться, и потому старались ее избегать. Она не умела поддерживать разговор, точнее - не могла без разбору нести всякую чушь, поскольку очень контролировала себя. И она знала, что в случае искреннего разговора, ее слова обо мне показались бы слабыми и смешными. Наши дни тогда еще не пришли: я осваивалась со здешней жизнью, слушала, что говорят о себе Ксане люди - с журналистикой у нее получалось, а иногда во мне просыпалась тоска по своим, которых я так хотела найти. Часто я даже хотела вернуться - настолько мне было здесь тяжело: ведь люди, как правило, только делают вид, что понимают друг друга - по взаимной безмолвной договоренности. Но стоит кому-то из них шагнуть за пределы принятых тем, скажем, самореализации и личной жизни, как в отношениях появляются холод и отчуждение. И при этом - абсурд - чуть ли не каждый второй испытывает все то, о чем я сейчас говорю. Испытывает в одиночестве. Но я… Во-первых, у меня была Ксана, которая переживала все это вперемежку со мной, и мне следовало ее удерживать от неадекватных поступков. А во-вторых, я все же помнила о том, что земля для меня - это место работы, а не страданий.

Наконец настал день, когда со мною связались из Светлого мира. По тонкому и невидимому обычным глазом лучу я ускользнула наверх. Ксана осталась одна. Что было со мной - рассказать невозможно. Нет слов. Я светилась сквозь кожу, и стоило только ко мне прикоснуться хотя бы ветру - я улыбалась. Ксана в мое отсутствие пробовала приучить себя к мысли, что так жить нельзя, что ей необходимо зарабатывать деньги, устроить личную жизнь, начать нормально учиться, - она опять не сдала вовремя сессию. Я вернулась. Картины, мною увиденные, все мои чувства, вся моя жизнь там преобразовались в химические элементы и вошли Ксане в кровь. Она решила, что умерла. Это была странная игра одинокой и не очень счастливой девушки. Теперь она одевалась исключительно в черное, а лицо ее сохраняло бледность даже при ярком солнце. Как только она закрывала глаза, перед ней появлялись то степь, то море, то синие города с высокими остроконечными башнями, маяки на скале, восходы солнца в горах, и навстречу ей выходили люди, которые понимали ее без слов. Они были такие же, как она. Ксана бросила университет. С работой у нее проблем не было, но та являлась только бледной тенью ее настоящей жизни. И мы отправились на поиски. Стояла ранняя весна, мы жгли костры в заснеженных парках, и случайно оказавшиеся рядом с нами люди в сумерках и отблесках огня выглядели словно эльфы.

Через какое-то время собрался круг, не больше семи-восьми человек. Все мы читали книги, где сообщалось о запредельных земному стабильному миру вещах, и все говорили о том, что хотят отсюда уйти. Некоторые заявляли, что путешествуют по другим измерениям, но я не очень им верила. Видеть Другое - это легко и доступно едва ли не каждому, жить там - почти никому из людей невозможно. Наша компания встречалась с себе подобными, мы уезжали за город и, переодеваясь в странную и зачастую жалкую своею бедностью и домодельностью одежду, пытались изображать из себя королей и волшебников, воинов и драконов. Ксана чувствовала себя неуютно в палатке, а я переполнялась неприязнью к убогости происходящего. Но на небе появлялись звезды, и вместе с ними приходила надежда. Лес вокруг стоял таинственный и тихий, почти как в Светлом мире, а мой голос под бряцанье гитары уносился далеко вверх, и я верила, что эльфы его слышат. А утром я готовила для всех завтрак из тушенки и риса - не потому, что мне это нравилось, а оттого, что приготовленное другими есть было практически невозможно.

Потом мы возвращались в наши квартиры. В городе мы встречались, в основном, по ночам. Мы зависели друг от друга, - ведь ни с кем больше мы не могли разговаривать о том, что нам дорого. Но мир вокруг изменялся. И среди нас начали появляться по-настоящему красивые люди. Они снисходительно наблюдали за нашими играми, задавали вопросы, но при этом отказывались переодеваться в плащи, сшитые из занавесок, и рубиться на деревянных мечах. Ксана, или же я почувствовала, что продолжать так дальше не может. Ей было больно терять друзей, но в глубине души - моей душой - она понимала, что они вовсе ей не друзья. Я являлась совсем другой, и мой путь звал меня. Так, чтобы никто не заметил, я рассматривала лица красивых людей - людей, у которых все в жизни было благополучно, - и искала в этих правильных, благородных чертах что-то знакомое мне. Они не реагировали. Но однажды из моей памяти выплыло имя, и я назвала его вслух.

Эридан.

Здесь это созвездие Южного полушария, а с эльфийского переводится как Рыцарь Бога. В нашей компании было принято называться необычными именами, и с моим Чейни согласились сразу. Человек же, которого я назвала Эриданом, немного смутился, но улыбнулся и сказал, что готов участвовать в этой игре. Он был старше Ксаны на три года, учился на философа и обладал невероятным обаянием. Не знаю, верил ли он в это сам, но он был настоящим магом. Он угадывал мысли, а своими взглядом и голосом легко погружал собеседника в транс. И, естественно, он стал для Ксаны учителем. Он давал ей книги, и объяснял, что надо сделать, чтобы чего-то достичь. И он подарил ей ясные сны. Она, или я две недели подряд пыталась увидеть во сне свои руки. И вот на исходе свежей мартовской ночи, я - да, скорее всего, я - шла из одной комнаты в другую, проходила одну за другой, и в конце череды помещений встретила Эридана. Он улыбнулся мне уголками губ, а я вспомнила, и посмотрела на собственные ладони. Я была счастлива. Я думала о нем и разговаривала с ним, надеясь что он меня слышит. И мне было тепло от его невидимого присутствия.

Ксана тем временем знакомилась с философией, психологией и основами оккультизма под его руководством. Он приходил к ней не слишком часто - опять же, скорее всего, потому, что не знал, как с ней обращаться. Она ждала его и доверяла ему. Я ждала его тоже, и все верила в то, что он наконец признается мне в своем истинном, сходном с моим происхождении. Ксана нравилась ему, но он не хотел за нее отвечать; а ко мне от тянулся, и боялся при этом. Он говорил мне, что я - сильная женщина, и мы с Ксаной не знали, как это воспринимать, потому что ни я, ни она не были женщинами. Мы не знали, как это - быть женщиной, и рассчитывали, что Эридан нам в этом поможет. Но он уехал. Ксана писала ему письма синим фломастером и звонила по междугороднему, а я искала его в сновидениях. Но его образ ускользал от меня, и иногда мне казалось, что никаких эльфов не существует, а я - просто часть сознания Ксаны, диковинная, и не самая лучшая.

Тем временем Ксане исполнился двадцать один год, а она так, практически, и не знала страстно-ласковых прикосновений мужских ладоней. Ее считали язвительной и холодной, а она не могла понять, как ей разобраться с собственной недоступностью. Дело в том, что любовь у эльфов вовсе не то, что у людей. У нас мужчина и женщина, достигшие половой зрелости нередко испытывают сильное и чистое, идущее из самой глубины желание-зов, и тогда любой встречный противоположного пола может стать их партнером. Двое уходят в уединенное место, садятся друг против друга, и все их внимание концентрируется между ними до тех пор, пока их энергии не сольются в одно. Неземного блаженства достигают, конечно, не все, но, тем не менее, такая встреча всегда является серьезным и значимым переживанием. Что до детей, то все знают, что они появляются в звездопад на пустынных дорогах, и каждый, кто хочет ребенка, отправляется в путешествие. Через несколько дней он может найти себе мальчика или девочку, по земным меркам, лет четырех-пяти, с недетской мудростью в ясных глазах. Таким образом, наши дети оказываются почти независимы от родителей, но об их воспитании и развитии заботятся все, без исключения, звездные эльфы. Несколько лет назад Ксана сама неожиданно вспомнила, как ее нашли на дороге, а кем она являлась раньше, ей было страшно вообразить. И теперь, до края переполненная мной, она никак не могла позволить какому-нибудь мужчине грубо и откровенно войти в нее. Она считала себя неправильной, неполноценной, злилась, мучалась и плохо спала. Те, кто в нее был влюблен, казались ей жалкими и недостаточно сильными, а сама она никого не любила.

Людям свойственно идентифицировать происходящее с устойчивыми и довольно отчетливо определенными житейской культурой понятиями. Они легко и на каждом углу употребляют такие выражения, как комплекс неполноценности, уход от реальности, вытеснение и фригидность. Эти слова, предназначенные для обозначения сложностей человека, балансирующего на лезвии бритвы, соответственно, формируют комплекс неполноценности, заставляют уходить от реальности, вытеснять свои чувства и становиться фригидным. Тогда все проясняется, лезвие перестает ощущаться, и можно начать последовательно разбираться с собственными проблемами. Так люди взрослеют. Но, прежде, чем это случилось, в жизни Ксаны и в моей жизни произошла еще одна важная встреча.

У него были желтые глаза при смуглой коже, и вспоминалась африканская сказка про льва, который, превращаясь в мужчину, женился на местных девушках, а потом съедал их. Необыкновенность мужчины из сказки заключалась еще и в том, что у него была безупречно гладкая кожа. У этого лицо покрывали множество мелких язвочек. Что-то с гормонами, или с обменом веществ, я не знаю. И он считал себя чуть ли не отвратительным. На самом деле, если не обращать внимания на известную многим в юношеском возрасте болезнь, он походил на корсара-испанца. Он обладал невероятным интеллектом, а его научные идеи, развейся они и оформись, могли бы перевернуть весь мир. Как полагалось в местах, куда ходила Ксана, у него было прозвище: Дон. Такой одиночный и гулкий звон колокола на всю провинцию. А он называл меня Чейни. Он знал, он не мог не знать, кто я есть.

Но он не мог позволить Ксане полюбить себя. Из гордости, и, наверное, из страха перед близостью. Любой.

Мы пили кофе, чашку за чашкой, заедая маленькими бутербродами с сыром, и разговаривали, и то, что мы могли и хотели друг другу сказать, все никак не кончалось. Потом пришла ночь. Ему было далеко ехать, да и автобусы не ходили уже, а на такси ему не хватило бы денег. С удивлением и беспокойством он понял, что ему придется остаться здесь до утра. В распоряжении Ксаны была одна небольшая комната, причем в соседней спала ее бабушка, женщина, которая с приходом старости не рассталась со своей привычкой контролировать окружающих. Дыхание Ксаны замерло, когда и она осознала тревожащую пограничность ситуации.

- Мы ведь совсем другие, - произнес Дон.

Меня захлестнула волна жаркой радости. Я нашла его, настоящего, своего. Я хотела быть с ним долго-долго, все время. Мы продолжали пить кофе и говорить. Потом слова кончились, и я поняла, что ничто сейчас меня не поднимет идти вновь на кухню, чтобы поставить в очередной раз чайник. Мы сидели, и между нами находилась пустота, и мы перетекали в эту пустоту и вчувствывались друг в друга. Мы сплетались друг с другом как две огненные змеи, оранжевая и синяя, и оставались при том неподвижными. Нас окружал невидимый, теплый, мягко пульсирующий шар. Время где-то пропало. Каким-то образом наши руки соединились. Мы снова замерли, но под кожей не прекращалось движение, и оно переходило из ладони в ладонь, и по кольцу обратно. Мы перестали различать наши тела. Мы были как один китайский терем, соединенный двумя длинными переходами, по которым из одной части в другую перелетают сны, становясь одним общим и бесконечным огромным сном. Потом стало прохладно, хотя по-прежнему хорошо, и я убрала свои руки. Дон улыбнулся. Я улыбнулась тоже. Мы не были ничего друг другу должны.

Он ушел в шесть утра. На пороге он взял мою руку и приложил ее к своей очень горячей - горящей - щеке. "Так-то", - сказал он на прощанье. Мы больше не виделись.

Ксане требовалась свобода. Как я уже говорила, она жила с бабушкой, которая не любила, если гости у ее внучки задерживались на целую ночь. Она говорила, что очень волнуется, и устраивала Ксане допросы. Допросы совсем не совпадали с тем, что в действительности переживала Ксана, они были точно льдисто блестящая плоскость, с размаху рассекающая ее хрупкое пространство, и Ксана кричала на бабушку, а потом закрывала двери и плакала. Я плохо переносила ксанины слезы, и мне становилось мучительно жаль ее, так несправедливо обиженную. И тогда я начала формировать черный молот. Это было страшное дело, возможно, мне непосильное, но я продолжала работать над ним. Понятно, что молот - тонкая форма, но он представлял собой вполне реальную угрозу. Я могла ослепнуть, оглохнуть, заработать сердечный приступ. Ничего подобного не случилось. Вероятно, звездные эльфы, наблюдающие за мной, мне помогли. Они считали, что я права. У эльфов своеобразная этика, не совпадающая с человеческой: да, они не причиняют вреда, - но, вместе с тем, понятие зла у нас весьма и весьма относительное.

Бабушка заболела внезапно. Будучи преподавателем института, она писала статьи, умудрялась участвовать в политических митингах, собирала за чаем своих престарелых подруг, чтобы помочь им разобраться с их горестями, и вот, во время очередного визита к врачу, ей сказали, что нужно ложиться в больницу. У нее оказался рак. Через месяц ее вернули домой, и она почти не могла ходить. Еще через месяц она могла только лежать. Мне было печально смотреть, как умирает этот человек, очень сильный, несмотря на телесную слабость. Все кончилось в начале августа. Квартира осталась Ксане.

Нет смысла рассказывать здесь о том, кто был первым ее любовником, кто - вторым, а кто - десятым. Она училась быть женщиной, а вместе с нею училась быть человеком и я. Ксана даже умудрилась выйти замуж, года на три, идя на поводу у своих совершенно искренних чувств, хотя никто из ее хороших знакомых не верил, что ей подходит семейная жизнь. Я в ней была уже слишком сильна, чтобы меня было нельзя не заметить мало-мальски проницательному человеку. Ее муж, вероятно, тоже догадывался, но обижался на то, что она недоступна ему до конца. Я вспоминаю это время как сплошное вечернее одиночество со свечой вместо лампы и стопкой листов, исписанных неразборчивым почерком. Да, я очень много писала тогда, ведь Ксана снова училась в университете, и в ее рефератах и курсовых мои мысли звучали очень отчетливо. Преподаватели восхищались. Потом я внушила Ксане, что недавно открывшийся психологический факультет - это земной аналог эльфийской Школы. В те годы все там действительно работали с энтузиазмом, и рассказывали студентам о медитации, пробовали давать научное обоснование астрологии и постоянно твердили о том, что человек должен стремиться отыскать свое настоящее Я. В результате Ксана развелась с мужем, и обнаружилось, что она просто красавица. Теперь мне часто трудно оторваться от нашего отражения в зеркале, а люди говорят, что от нас идет какой-то солнечный свет. Мы совсем перепутались: Ксана, я, Чейни, Ксана. И если б сейчас передо мною открылась дверь в Светлый мир, я бы туда не пошла. Но она не откроется. Все не так просто.

Я пишу книги, читаю лекции, выступаю на конференциях. Живу я одна, но у меня всегда есть близкие люди, и я, расставаясь с одними, встречаю других. Я по-прежнему ищу звездных эльфов. Люди, оставаясь в сумерках со мной наедине, ощущают себя заколдованными, и мне бывает больно оттого, что я могу никогда в здешней жизни не встретить равной мне силы. Но я собираюсь прожить на земле еще лет пятьдесят. Мне смешно, когда меня называют Ксения Львовна, и слезы наворачиваются мне на глаза, когда кто-то из старых знакомых по телефону зовет меня Чейни.

Сейчас мне кажется, будто я знаю, в чем мое предназначение. Пройдет еще с десяток поколений, и люди станут звездными эльфами, и точно так же, как и мы, будут ощущать свои связи друг с другом, без прикосновений и слов, просто случайно заглядывая в глаза встречному. А эльфы, в свою очередь, станут звездами, которые говорить не умеют, но будут влиять на судьбы других людей. И это произойдет не без моего участия. Но не исключено, что завтра окажется, что я совсем ничего не знаю и не могу предсказать.

А пока я в своих ясных снах хожу по воде и летаю, и это помогает мне жить.

Опубликовано на prosa.ru.