Главная Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы


Лариса Бочарова

Нужен ли Мелькору адвокат?

Когда древний грек Лукиан выставил богов-олимпийцев дураками и обжорами, - вся Эллада аплодировала и хохотала до слез. Наверное, это было даже хорошо - смеяться над основами мира на развалинах собственной культуры. А вот когда тамплиеры стали поклоняться Бафомету в образе козла, а манихеи объявили мир сей творением Сатаны - и на кострах еретичества сгорела треть Европы - было уже хуже. Когда же развеялся пеплом последний апокриф, аббат Гиббур дослужил последнюю черную мессу и новая заря революции встала над Европой - стало совсем плохо: в мир пришел революционный романтизм, а вместе с ним - взгляд на Тьму как на понятие эстетическое.

Больше других здесь напортил Байрон, создав очередной перевертыш: восхищенная «Каином» общественность еще долго пила собственный бунт, как вино, а после Лермонтова слово «демонический» вообще стало синонимом привлектельности. В какие только одежды не рядили этот антитезис (где тезис - Бог) романтики: творчество, гений, красота, страсть, свобода, страдание... Какие только претензии не предъявляли они Господу Богу: равнодушие, мстительность, отсутствие!.. Истина же одна.

Существуют понятия. И существуют имена понятий. Имена можно менять, как анод и катод - ток все равно пойдет в одну сторону. В этом суть перевертыша.

Это было вступление.

А речь пойдет о том, чтобы определить культорологическую нишу такому литературному ответвлению на стволе толкиенизма, как «Черный Сильмариллион».

Прежде всего - это типичный перевертыш, со всей его банальностью.

Перевертыш можно сделать из чего угодно, очевидно это наиболее простой способ реакции на какое-либо явление (пример: пьяница-Буратино, Мальвина-распутница (ха-ха), царь-батюшка - дурак (старо), царь-батюшка-дурак - святой мученик!) Перевертыш играет только названиями, «отбеливает» или «очерняет»; метод перевертыша как способ познания истинной сути вещей - миф.

В эпике Толкиена (как и во всяком эпосе) добро и зло персонифицированы. Добро - это свет, и имя ему Валар, зло - это тьма, и имя ему сначала Мелькор, потом - Саурон. Проявления света и тьмы опредмечены и конкретны: светящийся фиал Галадриэли и давящая Тьма с Востока - свинцовые тучи, дни без рассвета, материализовавшийся мрак.

Между тьмой и светом находится прослойка столь же материальных воплощений хаоса до-сотворения, того, что возникло само на стыке мысли и деяния - так сказать, проявления сопромата. Это Том Бомбадил, Фангорн, Унголианта, всякого рода лихо, оборотни и т.д. Но этот третий «сумрачный» слой не сохраняет свою нейтральность: его элементы неизбежно оказываются поляризованными, служа либо Свету, либо Тьме. В подобной дилемме не бывает «срединного пути».

Гений Толкиена и не пытается дифференцировать понятия или увеличивать их количество. Все гениальное просто.

«Черный Сильмариллион» идет по другому пути. Свет и Тьма дробятся на собственные оттенки, порождая мир абсурдный и угнетающий. Сумрачный слой «не-Света» невероятно разрастается, охватывая все творение. Тьма становится Добром и олицетворяется по-прежнему сначала Мелькором, потом Сауроном - но только Добрая Тьма. То, что во Тьме относилось к Злу, отходит к «сумраку не-Света»: гордыня Феанора, действия Унголианты, агрессия орков, вся история с сильмариллами и многое-многое другое... Бывший Свет, разумеется, становится Злом, и все его проявления также оказываются уже не-Светом. Собственно Света - как и собственно Добра - нет нигде, все тонет в императиве относительности и натужных попытках выяснить, что есть «тьма света» и «свет тьмы».

И если мир Толкиена оказывается столь жизнеспособен, что не только удерживается в равновесии сам - но и порождает проекции в мир реальный (не считая мощнейшего творческого импульса), то «Черный Сильмариллион» умирает и мумифицируется уже в собственной середине. Когда подлежащие трансформации эпизоды первоисточника кончаются (остальные, соответственно, оказываются за бортом), система начинает колебаться, фактов не хватает - они выдумываются, но даже это не спасает положение, ибо логика событий говорит о другом. Сквозь призму «Черного Сильмариллиона» события последующего «Властелина Колец» начисто теряют свой смысл, ибо исчезает конфликт между гордыней и бескорыстием, между Тьмой и Светом. Все слишком горды, серое бьется с серым, уничтожая само себя. «Мудрости» проигравших Мелькора и Саурона, вопреки заверениям текста, явно не хватает на то, чтобы понять: если мир не раз уже отступился от тебя и твоего знания истины - надо отойти в сторону, не навязывать эту истину силой; насильное благодеяние пахнет советским коммунизмом.

Склока по вопросу «Кто был прав?» продолжается в «Черном Сильмариллионе» много тысяч текстовых лет, и когда творческая импотентность изначальной посылки («Валары и эльфы очень гадкие, а Мелькор хороший» становится очевидной - положение оказывается критическим, мир «Черного Сильмариллиона» накреняется - и в него приходит Человек. Он приходит в него поступью венца творенья, со всеми ляпсусами своего существования - кровью, пытками, войнами, любовными драмами, еретичеством и самодовольным непониманием другой формы бытия. Загадка мира Толкиена - в его полифонии и «инаковости», ибо профессор создал модель действительно качественно иного бытия, где сплавлены воедино три основных культуры: эльфийская, гномийская и человеческая. При этом люди Толкиена - столь же эпические (или фантастические) персонажи, как и предыдущие. Этим трем основным расам сопутствуют еще более з агадочные, но менее значимые: энты, оборотни, орки и хоббиты (эти последние как раз и несут все атрибуты человека в нашем понимании).

«Черный Сильмариллион» же абсолютно линеен. Человек является в нем тем стержнем, вокруг которого вращается повествование, причем человек очень «наш». Эльфы, которых клеймят «рабами», отбрасываются как правомерные персонажи - и правильно: раз они человеку непонятны, он, как царь природы, выкидывает их из своего мира. Кроме того, эльфы бессмертные, красивые и радостные - а потому враги, лакеи, зажрались. Просоветские отголоски. Гномы мелькают на периферии только один раз. Бал правит изломанная эстетика человеческой рефлексии. Поэтому и обдираются так нещадно события средневековой истории Европы, костры ведьм и преследования за в еру, потому так узнаваемы события и ситуации «Черного» текста - и так скучны они. Все это было с нами - в нашу эпоху - и нет снов о чем-то большем, а сказки тем более не получилось.

Эпос умер. Мелькор стоит перед судом Кайафы-Манвэ, окруженный фарисеями-валарами, его руки скованы и обожжены, а на голове терновый венец - железная шипастая корона. «Что делаешь, делай скорее!» - мыслит он строками из Евангелия от Иоанна, и много раз сравнивается его мантия то с крестом, то с распятием. Остается в Мире после гибели Мелькора только любимый Ученик - Саурон, чтобы нести людям Учение и Свет Истины, и Благую весть вплоть до воскрешения Учителя. И Учение это есть Учение Тьмы...

Кривое и печальное зеркало...

(c) 1995
Лариса Бочарова.

Текст скопирован из Arda Laiqua' Pages Family