|
|
Эстера
Начнем, как водится, с contra...
Не всякий фундаменталист - христианин, равно как и не всякий христианин - фундаменталист, хотя порой очень хочется. Потому что видно, по каким законам живет общество и государство. Самообман - дело неблагодарное, так что воленс-ноленс придется констатировать факт: государство современного типа, хоть сто раз демократическое - это бесчеловечная и бездушная машина, живущая по принципу насилия и холодного расчета (будете спорить? а пиар? а разведка/контрразведка?); политика и экономика - дело грязное, а князь мiра сего есть дьявол (ну, это если в него веришь, конечно). Где, где православный царь-спаситель, который вместо законов Дарвина, Фрейда и Маркса провозгласил бы Закон Божий (не путать с соответствующей школьной дисциплиной XIX века), разорвал бы стальные узы всеобщего детерминизма и единым размашистым мановением всемогущей и всесветлейшей руцы своея, аки крыла орлинаго, направил бы восторженные толпы по широкой и прямой дороге в раззявленную пасть... ой, прошу прощения, широко и любовно раскрытые, подобно отцовским объятиям, ворота Царствия Небесного2. Но, по грехам нашим, даже если бы (по щучьему веленью, по моему хотенью) и свалилось к нам с небеси, аки Голубиная книга, самое совершенное, самое богоугодное и человеколюбивое народоустройство, мы бы общими усилиями разметали его по камешку за неделю или превратили в нечто настолько неуподобное, что мама дорогая. Поэтому демократия, общество равных возможностей, светское государство, контролируемая деятельность государственных служб, свобода слова и прочие сентиментальные и теплохладные розовые слюни, потакающие грешной и сластолюбивой природе человеческой - это все ж таки наименьшее зло из возможных. Православный Царь-батюшка, жезлом железным погоняющий счастливые толпы в Царство Небесное - это ночной кошмар отнюдь не только либерала-позитивиста.
Даже в массовой культуре цензура практически ничего не решает. Очень трудно найти средство и безопасное, и эффективное: эффективное обычно небезопасно, безопасное неэффективно, а цензура умудряется быть и небезопасной, и неэффективной. Конечно, пропаганда неонацизма или расчлененка крупным планом - гадость безусловная. Но если изъять кровь и сперму из всей массовой культуры - какая будет альтернатива? А никакой. То, что теперь смотрят в открытую, будут смотреть тайком, вот и вся разница. Не получится отнять у ребенка игрушку: всеми правдами-неправдами он достанет то, что ему нужно. Нельзя запретить делать что-то, не предложив ничего взамен. А взамен?
Правильное решение - предложить ребенку старого доброго Чебурашку вместо покемонов и телепузиков, но... докажите ему еще, что в это тоже играют! А доказывать в масштабах всей страны, хором-строем-с песней... Пардоннэ-муа, еще можно стерпеть, если власти указывают мне, чего я НЕ должна читать/смотреть, но если они высочайше поучают, что я ДОЛЖНА смотреть и читать... Нет, господа, вот уж на что моя циничная сущность равнодушна к высоким идеалам демократии, но и я понимаю, что строительство бараков (см. статью Манула) начинается именно с подобных "высочайших поучений", а не с запретов.
Это что касается массовой культуры. Насчет культуры "высокой" - еще интереснее. Если внимательное слежение за массовой культурой еще как-то понятно - уж больно инструмент воздействия на психику мощный, посему, во-первых, при бесконтрольном применении может дать самые реальные и нежелательные последствия для общества (спивающуюся на пиве молодежь мы уже имеем), а, во-вторых, государству грех не воспользоваться (и без всякой цензуры, на одном пиаре, люди все равно не разберутся), то пользы от слежения за литературой серьезной обществу и вовсе нет: кому ты нужен, Неуловимый Джо? Разве что, как при коммунистах, вообще попробовать отменить массовую литературу и объявить все, что пишется, литературой высокой (получилось, кстати, наоборот) и самозабвенно улучшать ее качество. Но и тут облом. Великая русская литература XIX - начала ХХ века была великой русской литературой отнюдь не оттого, что ее теснила цензура. Более того, она развивалась как раз-таки в противодействии официальному - казенному и убогому - псевдоправославному морализаторству. Тогда писатель чувствовал себя вестником, говорившим о Боге, высших ценностях или социальной справедливости на языке искусства. Даже явления, бывшие на западе чисто эстетическими, внеэтичными и внерелигиозными, будучи переработаны в России, приобретали у нас явно религиозный оттенок, как тот же символизм второй волны (Соловьев, Мережковский, Белый, Блок...)
Это было потому, что религиозное чувство, ощущение Вертикали, духовной иерархии, пусть и не всегда окультуренное и дисциплинированное, было тогда свойственно русскому человеку. Народная полуязыческая религиозность, тонкое и трепетное ощущение близости с Природой, Божьим творением - это явление того же ряда, что и утонченные споры о теократии, Антихристе, Третьем Завете в среде декадентствующей элиты или почти религиозный накал в желании служить народу - у интеллигенции революционно-атеистической3. Именно поэтому всякая чепуха, порнография, упадничество, хотя и были, но болтались пеной где-то на периферии, не трогая глубины. Если бы не было реального чувства, то не помогла бы никакая цензура.
Да она и не особо помогала: "Гаврилиаду" в рукописном виде читали все, однако ценили-то Пушкина - не за нее! И в самой "Гаврилиаде" привлекательным был своеобразный аромат запретности, высочайшей осуждаемости. И только. А вот Вольтер въехал в память народную на "Орлеанской девственнице", потому что морализм других его произведений, был невыразимо скучен и искусственен. В "Орлеанской девственнице" был хоть какой-то огонек.
Поэтому вся проблема нынешней культуры не во вседозволенности общественной, а во вседозволенности метафизической. "Нет Бога - все дозволено", потому что все бессмысленно и, по сути, скучно, а значит, все средства хороши, чтобы развеселиться. И каждый веселится в меру своей испорченности: человек утонченный - играя смыслами и штампами, превращая символы в симулякры, опрокидывая на бок с одинаковой легкостью лестницу Иакова и Вавилонскую башню, стилизуя свой слог под мировую словесность от Гомера до Фаррера; человек попроще - любуясь расчлененкой, крупным планом поданной на телеэкране. Никакие ограничения извне не помогут человеку не скатываться вниз, если он сам не хочет стремиться вверх. Но, пардоннэ-муа еще раз, это дело не политическое, а чисто личное. Не Священный Синод, повторюсь еще раз, создал нашу классическую литературу.
А теперь уж можно и pro...
Господа, ну почему-то никто с экрана центрального телевидения не рекламирует героин, не призывает бить жидов и спасать Россию, не транслирует крупным планом половой акт с участием Будды, Христа, Магомета, Б.Ельцина, Нерона, Калигулы, Билла Гейтса и матери Терезы одновременно! Существуют же механизмы, этого не допускающие? Называть это цензурой? Плохо то, что у нас пока нормального механизма нет, а есть постоянные закосы то туда, то сюда. Но справляются же в Европе? Даже, слышала, на "Властелина колец" детей не пускают без родителей. Если Брандир говорит о "цензуре" такого типа, то я не понимаю, почему сыр-бор разгорелся. Если же речь идет о кондовой - царского или, упаси Боже, советского образца, претендующей на оздоровление народной нравственности и повышение художественной ценности искусства... насчет этого - см. выше
1 Я что, я человек неоригинальный... Cлово придумала не я, а архим.Серапион Машкин... в высшей степени мифическая личность - не то приятель, не то виртуал о.П.Флоренского. У него тоже были примерно такие же "перелетные мысли": и по обоснованности (нулевая), и по стилю - ужасный... и это - виртуал тонкого стилиста Флоренского?
2 Найди неправильный, противоречащий христианской традиции символ.
3 Конечно, граница проведена очень условно: кто даже из самых религиозных и мистических в ту пору не переболел смолоду революцией? (См. "Чертову куклу" З.Гиппиус)
Размещено: 12.12.03