|
|
Melisse
Как творится текст и что есть художественный текст? Какая неодолимая душевная потребность рождает его? Какая жажда всецело правит его творцом? Олди - необычное явление в современной литературе. Позвольте мне отнести этот дуэт к литературе вообще. Только тогда станет возможным честный разговор о писательском труде и его законах, когда будут приравнены в правах Бунин и Маяковский, Мандельштам и, например, Ладыженский. Последнее может показаться нелепым. Но почему, собственно? В этом общем котле претерпевают муки все, кто однажды согласился понять, что, по слову Бориса Пастернака, строчки с кровью убивают, нахлынут горлом и убьют! Олди подписали договор со Словом - так же, как и бесчисленное множество их предшественников. Цена подписи всегда была одинакова. Слово должно быть оплачено судьбой писателя. Дрожанием рук, сумасшествием под старость, потерей любимых и обреченностью на непонимание или понимание, что порой еще страшнее. Так было. Так еще изредка есть. Но какова эта цена теперь?
Строчки с кровью не убивают.
Но предлагают нечто взамен.
Современный мир предлагает писателю искушение.
Был крепок стих, как рафинад,
Свистал хоккейным бомбардиром.
Я разучился рифмовать.
Не получается.
Дорого оплачены эти строки Андреем Вознесенским.
Не получается, господа! Из отворенных жил ничего не каплет на жертвенный алтарь. Расплата нынче другая: а ты все равно пиши. На потребу эстетствующей самовлюбленной публике, которая оценит стихи, оформленные в виде какого-нибудь домика или полового органа. Продолжать писать и радоваться, когда жизнь случайно посетит две-три твоих строки.
Предать Слово можно по-разному. Стара как мир проблема коммерческого использования таланта. Еще гоголевский Чертков за это очень поплатился. Другое дело, что при изначальном отсутствии таланта и спросу никакого. Но если человек был одаренным?
К тому же далеко не всегда популярность соседствует с корыстью. Сами Олди дают такой комментарий на эту тему:
А что касается денег... И у меня, и у моего соавтора потребности небольшие. Мы, конечно, не аскеты, но автомобили нам не нужны, лишний ковер не нужен. То есть, денег должно быть ровно столько, чтобы позволять себе удобно жить и спокойно работать.
Пожалуй, что более актуален разговор о другом. Слово по определению Божий инструмент для создания новой реальности. И вряд ли Богу были нужны чьи-либо одобрения, когда Он творил. Ибо когда талант используется в полную силу, главное в сотворении - чистота помыслов. Так было. Есть ли так сейчас?
Современная литература воспитывает ужасающую разновидность читателя - читателя неприхотливого. Одновременно причиной и следствием этого является неприхотливый писатель. Тот, который идет на компромисс с низкими литературными вкусами; тот, которому чрезвычайно лестно губительное на самом деле внимание окололитературной богемы. И больнее всего, если этот писатель - талантлив.
Кто из пишущих не испытывал смеси гадливости с удовольствием, когда слышал лестные отзывы о своей вещи от какого-нибудь убогого графомана? Мол, красиво, да и рифмы, в общем, хорошие. Почти как у такого-то. Разве это хотели вы услышать о строчках, что полны вашей живой кровью? Но почему, черт возьми, снова и снова так хочется услышать заранее известные пошлые слова!
Писатель, который популярен, неизбежно попадает в ситуацию, когда он постоянно сталкивается с мнением огромного количества читателей - любителей, ценителей и вовсе фанатов. Что же выходит, когда автор получает массу одобрительных отзывов как раз о той вещи, которой он сам был не вполне доволен? Не начинает ли он прощать себе те незначительные изъяны, исправление которых лишь дело собственной чести. Все равно никто не заметит.
И ведь дело не только в трудовой дисциплине. В тот момент, когда писатель в первый раз прощает себе неидеальную, с его точки зрения, фразу - он совершает первое предательство по отношению к слову. Когда масса таких невинных предательств превышает критическую, слово начинает мстить. "Я разучился рифмовать...". Но это еще очень нескоро. И даже если ты действительно разучишься рифмовать - этого почти никто не заметит.
Варки. Предавшие саму жизнь.
Боюсь, что Олди предсказали свою судьбу.
Бездна голодных глаз - это прорыв в запретную зону. Ибо по-настоящему писать о силе Слова можно или перед смертью, или всей колокольной силой своей крови и не думать, чем это отзовется в твоей судьбе.
Как уже без точек, без запятых писал кровью Маяковский:
я знаю силу слов я знаю слов набат
они не те которым рукоплещут ложи
от слов таких срываются гроба
шагать четверкою своих дубовых ножек
Бездна это начало пути, но, уже что-то предчувствуя, Олди пишут роман о том, как время идет горлом. Как оно нахлынет и убьет. И далеко не случайно появление на страницах этого странного, мозаичного произведения Витражей патриархов и Ожидающего на перекрестках.
Создается впечатление, что Громов и Ладыженский творили этот роман, спеша, боясь не успеть за ним, обжигая руки новорожденными словами, что сами слагаются в чудовищный витраж. Когда не хватает своих слов, пользуясь чужими, но только чтобы успеть, пока еще силен и ровен голос то за левым, то за правым плечом. Нигде больше у Олдей нет такой цитатной плотности. Это и собственные стихи Ладыженского, и многочисленные эпиграфы и реминисценции, в частности, из Гумилева. Следует также сказать, что Гумилев как часто цитируемый автор явление также крайне интересное и заслуживающее отдельного разговора. Бездна - самый, может быть, честный роман Олдей и дороже других оплаченный. Но, тем не менее, и один из самых небезупречных.
Олди сотворили множество миров и постигли множество законов, которым подчиняются мировые стихии, будь то Слово, Время или История. Они глубокие и смелые экспериментаторы, они налагают законы нашего бытия на ненаши, чудовищные миры и умудряются пронаблюдать за картиной ядерной катастрофы с заранее заготовленных безопасных позиций, опалив порою лишь брови и ресницы.
Достоевский бы сгорел, будь он на их месте.
Вот отрывок из интервью с Олдями, где они весьма спокойно комментируют суть одного из таких экспериментов:
Сейчас на западе популярен кибер-панк. Они как раз этим и занимаются: виртуальная реальность, растворение человека в компьютерных технологиях, модули под ушами... Мы тоже отдали некоторую дань этому направлению в романе "Мессия очищает диск" - это Китай, пятнадцатый век, аналогии между кармическими законами и процессами в компьютере. Иными словами, что происходит, когда в колесо кармы попадает вирус и начинает пожирать важную информацию.
С удивительной простотой авторы делятся информацией о том, как был сделан роман. Но самое невообразимое в том, что они знают, как он был сделан. Подлинный текст неисчерпаем, ибо жив. В его жилах и мускулах кровь его автора. Большинство современных текстов страдают малокровием. И никто не докажет автору этой статьи, что оно возмещается великолепной техникой, напряженностью сюжета или лихой завернутостью идеи.
Но роман (точнее, цикл романов), о котором я хочу говорить, - это нечто совсем иное. Срываясь в свою Бездну , Олди - по неопытности, может быть - хватаются голыми руками за обнаженные электрические провода. Это когда голос деревянной флейты и трепетное человечье дыхание обуздывают взбесившуюся электронику - в тот момент, когда людское сознание уже почти поглощено ее нелюдским ритмом (Дорога - Смех Диониса ). Это когда нет больше грани между человеком и тигром, глядящими друг другу в глаза, ибо враг есть зеркало своего врага (Дорога - Тигр ).
Думаю, Олди крепко обожглись этими страницами, иначе они не перестали бы так писать. Но в любом случае они заплатили именно ту цену, которую спросило с них Слово. Оказывается, нельзя писать так, чтобы не очень больно. Если не очень больно - значит, на какой-нибудь шестьдесят пятой странице ты написал хуже, чем мог. Даже если на двести двадцать первой я прочитаю, чтобы никогда уже не забыть:
- Расскажи сказку, Сарт, - наконец прошептал он. - Расскажи сказку о вечном мальчике, которого выучили убивать, а вот как жить - не выучили. Да и зачем жить? Расскажи сказку, Сарт, ведь ты умеешь, или выколи мне глаза.
Даже если я прочитаю на двести двадцать первой странице:
- Ты знаешь, Сарт, - хрипло сказал Грольн Льняной Голос, - я сегодня умер. Научи меня, как жить дальше вот таким, мертвым.
И если книгу за книгой ты пишешь хуже, чем мог бы - ты заплатил сполна. Мы высоко оценим ваше мастерство. И мы не посмеем винить вас в том, что, пробежавшись пальцами по последнему браслету на запястье, вы не сделали шаг вперед.
Melisse,
4 apr. 2002
Размещено: 10.05.02