Альвдис Н. Рутиэн и Тэсса Найри
Это странная книга. Странная, чтобы не сказать - самовольная.
Ее сюжет вломился ко мне, как Гэндальф к Бильбо, не спрашивая, нравится ли гость хозяину.
Эта книга - о невозможном. Но каждый из нас хоть раз в жизни видел, как самое невозможное вдруг становится реальностью. Дружба вместо смертельной вражды - из числа такого невозможного.
Сторонники "вражды до победного конца" отвернутся от этой книги в гневе. А заодно - и от авторов. Впрочем, кое-кто из моих друзей - бывших друзей - уже сделал это.
Эта книга - о невозможном. И тем, кто с первых страниц начнет кричать "Не верю!", я хочу ответить словами досточтимого (досточтимых) Г.Л. Олди: "Враждебность - это "полный стакан, в который не наливают" (с) дзенская история. Читатель полон до краев собственными представлениями на тему, которая кажется ему своей, выстраданной, и книга льется в переполненную емкость, частично выплескиваясь наружу, частично вытесняя стереотипы читателя. Брызги - это и есть враждебность, летящая в адрес "бедного" автора. Но позднее "стакан" уже полон новой смесью, где книга заняла определенную долю, и восприятие меняется. Крайне полезно частенько опустошать собственный "стакан", выбрасывая стереотипы. Это зачастую трудно понять для себя. Мы вот довольно долго понимали... Сейчас же считаем книгу удавшейся, если мнения о ней полярно разделяются. И гневных должно быть много. Особенно сразу по выходу".
Так они ответили мне, когда я пожаловалась, что на одном из форумов кто-то совсем-совсем анонимный заявил: ""Эанарион" дальше от Толкиена, чем "Черная книга Арды"". Итак, о Толкиене, "Эанарионе", "Черной книге Арды" и этом романе.
Толкиен создал (или "описал", как вам угодно) живой мир. А живое имеет неприятную особенность жить своей жизнью. Загнать живую Арду в без малого двадцать толстенных томов? - кому как, а мне тесно. Не люблю заборов. Даже освященных великим именем.
"Это не мир Толкиена", скажут мне. Уточню: это не мировосприятие Толкиена. А вот насчет мира... давайте откроем "Сильмариллион".
История войн нолдор с Ангбандом при внимательном рассмотрении вызывает шок. Каков был смысл осаждать Ангбанд с юга, не перекрыв (да и не имея возможности перекрыть!) связи с востоком и севером? Почему Моргот, изображенный в "Атрабет Финрод ах Андрет" запредельно могущественным, терпит нолдор?!
Почему Враг, выиграв Дагор ну-ин Гилиат и имея все мыслимые военные преимущества, затевает переговоры? Зачем Маэдрос подвешен снаружи Тангородрима? - чтобы Фингону было удобнее его снять?!
Куда делась Унголианта? (Только не говорите мне про Берена, мимоходом убившего тварь, которая пожрала Древа и едва ни закусила сильнейшим из Валар. Я понимаю, что Профессор считал себя Береном и свойственно своего героя воспринимать самым могучим, но... но... но...)
И - во имя всех известных миру богов! - каким образом полумайэ и человек сумели одолеть Валу, пусть и растратившего свою силу? А ведь в Ангбанде он был не один.
Вдохновителем войны с Мортогом были Феанор и его сыновья. Однако ж ни один из сыновей Феанора не погиб в бою с Врагом! Вопросы, вопросы...
Как говорил сам Профессор, "в этом еще надо разобраться".
Мы (в данном случае я говорю от лица нас обеих) полагаем, что написали не апокриф, а то, что принято называть криптоисторией. Глядя на Средиземье с позиций, противоположных мировоззрению Толкиена, мы пытаемся восстановить пропущенные звенья цепи исторических событий.
Впрочем, для нас "После Пламени" - нечто большее, чем опыт криптоистории. Криптоистория стоит на самом последнем месте. Для нас это - книга о разных путях, которые лежат перед Мастерами. И каждый Мастер выбирает свой Путь. Поговорим об этом, когда выйдут в свет все три части романа...
Теперь - о "Черной книге Арды". Не успели мы дописать первую главу, как нас стали сравнивать с этим известным фолиантом.
Что тут сказать? Мы можем лишь дать честное слово, что нашей целью и близко не было написать подражание-опровержение, свою "сказку о добром Мелькоре" или еще что-то в этом духе. "После Пламени" родился и существует сам по себе; писать роман ради литературной полемики - просто глупо.
Мы взяли за основу философскую концепцию "Эанариона". Для тех, кто не читал его, изложим в двух словах (Как говорится, "многие читали "Хоббита", многие, да не все"). Феанор есть воплощение Эанара, Неугасимого Пламени, Сердца Мира. Он - прямая инкарнация безличной силы, которая дает Музыке Айнур бытие. Поэтому все деяния Феанора (благие и ужасные) далеко выходят за пределы возможного для эльдар.
Несколько слов напоследок. Те читатели, кто познакомились с романом еще в рукописи, почему-то единодушно решили, что устами персонажей мы выражаем свое собственное мнение. Это категорически не так! Наши герои говорят то, что думают они. А что думаем мы... Лучше решите, наш дорогой читатель, что думаете Вы по поводу всех тех споров, где герои никак не придут к единому мнению.
Мы не стали заниматься лингвистическими изысками в именах нолдор. Тому есть две причины. Первая: "Шибболет Феанора", где приведены квэнийские имена нолдор, известен сравнительно небольшому числу поклонников Толкиена, а для остальных привычнее имена из "Сильмариллиона". Вторая: те формы имен, что впоследствие обозначены самим Профессором как синдарские, проходят через все его тексты - начиная от "Утраченных сказаний". Иными словами, именно это звучание имен для Толкиена было основным, и мы не стали это нарушать.
В романе использованы некоторые сюжетные ходы из свитков "Вебквэнты". Я громко-громко говорю, что никто из участников "Вебквэнты" не несет идеологической, текстоаналитической, юридической, магической и кармической ответственности за роман "После Пламени".
Столь же громко я говорю, что "После Пламени" и "Сага о Звездном Сильмариле" - это два принципиально разных описания мира, и найти между ними что-то общее (кроме имен героев) невозможно в принципе.
А тем, кто прочтя первую книгу "После Пламени", уж очень захочет немедленно узнать, что будет с главными героями дальше, я шепотом посоветую разыскать в недрах Интернета мой рассказ "Ворон".
В заключение - благодарности.
Тэссе - за то, что согласилась участвовать в этой работе, и за сверхъестественное мужество, с которым она терпит мой характер.
Прототипу образа Маэдроса - за стойкость и бескомпромиссность.
Всем нолдорам, кто отвернулся от меня еще после "Ворона", - за неоценимую помощь при работе над романом.
Рамарану и Мори - за предоставление личных квэнт в мое распоряжение. Попутно извиняюсь перед Мори за то, что самовольно "женила" его на Бадах.
Ноле - за неоценимую личную помощь и поддержку.
Альвдис Н.Н. Рутиэн
Июнь 2003
Мир - неделим. Причудливо сплетаясь,
Добро и зло друг друга вычитают
Из вечности, что гонит время вспять.
И кто включить возьмется сепаратор,
Что отделяет сливки от обрата,
Любимых не рискуя потерять?!
Алькор. Марс
Если бы мне кто-нибудь год назад сказал, что я буду одним из авторов романа о жизни Феанора в Ангбанде, я бы оч-чень удивилась. Нет, сама возможность дружбы гениального нолдора с Темным Валой у меня как раз сомнений не вызывала. Очень уж похожи эти две личности. Да и ситуации, когда дружба оборачивается смертельной враждой, не столь уж редки. Но предположить, что Феанор уцелел! Да еще и остался жить в Ангбанде.
В общем, когда Альвдис прислала мне свой первый, тогда еще юмористический, рассказ на эту тему, озаглавленный "Секретнее некуда" и снабженный интригующим грифом "Перед прочтением - сжечь", я от души посмеялась и слегка пожалела, что описанный там поворот событий невозможен. А между тем, это была первая ласточка. И довольно скоро за ней последовал уже куда более серьезный "Черный ворон". Которого мы и принялись живо обсуждать.
В сущности, именно тогда начала рождаться книга. Из торопливого обмена мыслями, из стойкого ощущения, что "Ворон" - лишь крошечная щель в двери, кончик нити, тянущийся от клубка. Задуманный, как стеб, рассказ был слишком тесен для того, что просилось в мир.
О чем наш роман? О дружбе и одиночестве? Об упорстве и гибкости? О любви и ненависти? О взаимопонимании и отчуждении? О судьбе мастера? Однозначно тут, пожалуй, и не ответишь. Видимо, каждый найдет что-то свое. А кто-то, быть может, сумеет вычитать и такое, чего мы в текст и вовсе не вкладывали. По крайней мере, не вкладывали сознательно.
Для меня одна из главных идей книги - отсутствие однозначных оценок. Я не люблю черно-белых схем и четкого разделения героев на положительных и отрицательных. Мир "После Пламени" многоцветен и многогранен. Выбор в нем делается не единожды, и нет изначально правых и виноватых. Как нет ни подсказок, ни снисхождения. Каждый отвечает за себя сам. Полностью. То, что зло для одного, может обернуться добром для другого. И наоборот.
Мелькор и Феанор - из тех личностей, оценки которых зачастую полярны. Именно поэтому мне интересно было посмотреть на Темного Валу с разных сторон и в различных ситуациях. Попытаться разглядеть за набором сложившихся образов, неважно, положительных или отрицательных, - живое лицо. Существо, способное на доброту и на жестокость, на искренность и на хитрость, на любовь и на ненависть. Того, кто может порой ошибаться, но умеет и находить выход из самых отчаянных положений. Творца. Правителя. Мастера.
Наконец, о мире, показанном в романе. Мы писали об Арде. О мире, где нолдор создали эпос "Сильмариллион". О мире, на карте которого, тщательно вычерченной профессором Дж.Р.Р. Толкиеном, к северу от Ард-Гален - лишь нетронутая белизна бумаги. О мире, который едва ли возможно описать объективно. Каждый взгляд зацепит что-то свое, близкое и понятное, а что-то упустит. И лишь сопоставляя разные точки зрения, складывая их, словно кусочки мозаики, можно хотя бы попытаться приблизиться к истине.
Ну, и конечно, несколько слов благодарности.
Альвдис - за идею "После Пламени", отвагу и неутомимость, а еще за огромное удовольствие, которое доставляет мне совместная работа.
Моему мужу - за неизменную поддержку даже в самых авантюрных начинаниях.
Ноле - за интерес к роману и участие в обсуждениях, а также за первый апокриф к "После Пламени".
Тинвэ и Ломэллин - за интересные и умные вопросы.
Лемуру - за изумительно красиво написанный отзыв.
В романе были использованы отдельные разработки, созданные в рамках творческого проекта "Север и Запад". В частности, система счета времени в Ангбанде, предложенная Панчей.
Тэсса Найри
Июнь 2003
- Теперь мне осталось спросить тебя об одном: зачем тебе понадобился я? Ведь не зря же ты уделил мне столько внимания? Я нужен тебе. Зачем?
- Да, ты мне нужен, - просто ответил Зверь. - Ты умен. Ты довольно много знаешь. Ты - оттуда. И у тебя есть Дар. Кроме того, ты не боишься спорить со мной. Вернее, боишься, но всё равно споришь. Мне нужен такой человек. Мы с тобой нужны друг другу.
- Короче...
- Короче, мне нужен... человек, сила которого будет в чем-то соизмерима с моей - уравнять не обещаю, это невозможно - и который будет постоянно подвергать мои действия сомнению.
Зверь склонил к плечу свою уродливую голову чисто человеческим жестом, пристально всматриваясь в меня.
- Тебе не нравится этот мир? Попытайся, и он сможет стать лучше. Попробуй хотя бы... Сыграем мир в четыре руки? Я не прошу тебя выполнять мои приказы - многие пойдут на это с радостью, и будут целовать мне хвост - я прошу тебя обсуждать и осуждать мои действия. Согласен?!
Мир лежал передо мной чистой, еще не написанной страницей, мир... Мир ждал. Мир хотел прикосновения моих рук... пусть и не только моих...
Я хотел крикнуть.
Но вместо этого просто кивнул.
И пришла Тишина.
Передо мной медленно раскрылась первая страница Книги...
Г.Л. Олди. Восставшие из рая
1
Я отвернулся к стене. Не хотелось ни на что смотреть. Вот я и не смотрел.
Больно. Но даже сквозь боль понимаешь, что перевязан основательно, да и вообще, похоже, подлечен не только травами... Неужели он лечил меня - сам?!
Зачем?! Не понимаю.
Зачем ему понадобилось оставлять меня в живых? Ради былой дружбы? - не верится! Тогда - почему я здесь? Почему не в подвале?
Я отвлекся от созерцания стены и еще раз огляделся. Это был небольшой покой с довольно высоким потолком. Окно ничем не забрано, морозный ветер заносил редкие снежинки... я люблю холод, он знает это.
Что, он учитывает такие мелочи?! Ради чего?!
Я лежал на теплых и мягких шкурах, сверху на мне было такое же одеяло. Уютно... дома я себе такой роскоши не позволял.
Мне было плохо. Не от ран даже, а от сознания того, что тот, кого я звал другом, не решаясь повторить за ним слово "брат", тот, кто для меня навсегда остался в прошлом, тот... он именно так и всё и сделал бы, доведись ему выхаживать меня.
Но его - нету! Нету, нету, НЕ-Е-ЕТУ!!!
Хватит вспоминать о прошлом. Всё это сделал Враг! Враг, который неизвестно чего хочет от меня! Враг, словам которого о том, что я "не пленник", верить нельзя.
Кстати.
А вот и выясним, насколько я "не пленник".
Так, надо встать. До двери недалеко, по дороге не упаду.
Вот она. Сейчас... только голова перестанет кружиться. Теперь - распахнуть.
Странно. Действительно - не заперта.
Орки. Двое. Эк вытаращились... Что, не ожидали, что я способен встать?
"Передайте Мелькору, что я хочу его видеть".
Странно. Потопал по лестнице, даже слова не сказал.
Я врал. Я совершенно не хотел видеть Мелькора. Но мне надо было проверить, что будет, если я позову его.
Неужели - придет?!
Оставшийся орк теперь смотрел на меня совершенно равнодушно, и я решил проверить границы своей свободы. Я вышел из дверей, слегка прошелся по коридору, подошел к лестнице. Ужасно хотелось спуститься или подняться... но я понимал: нет сил. Что будет, если я упаду? Орк бросится меня поднимать?! Спа-асибо, ничего не скажешь. Или я так и останусь лежать, пока сам не доползу к двери или пока добрый Мелькор ни явится?!
Посмотрев на лестницу, как голодный на кусок хлеба, я медленно вернулся к себе. Меня не шатало, я не держался за стену - при орке-то! Нет, я не покажу ему моей слабости!
Уф... теперь никто меня не видит. Что ж, понятно, отчего дверь не заперта, - далеко мне не уйти.
Раны держат меня надежнее засова.
Я подошел к окну, рухнул грудью на подоконник. Окно было на север... ветер играл со снегом в звездном свете... почти как дома...
Мы тогда бродили по этим снегам, и говорили обо всем от Сотворения Мира, и у нас было то, чем я дорожил превыше всего - у нас была дружба. Дружба и взаимопонимание. Наши мысли сходились безо всякого осанвэ.
Хватит! Забудь! Он убил отца! Кем бы он ни был - теперь он Враг!
Враг, враг, враг, враг, враг, ВРА-А-А-АГ!!!
2
Я всё-таки спас его. Не хотел, не собирался, но - спас. Того, кто без малого пять десятков аманских лет был моим единственным другом. Того, кого я сам когда-то назвал - братом. Того, кто предал меня.
Тогда я был уверен в нем, как в самом себе. Мы понимали друг друга без слов, и очень быстро наловчились водить за нос тех, кто пытался следить за нами. Для нас это стало почти игрой, и мы смеялись над неуклюжестью соглядатаев Манвэ. Или - это я смеялся? А он - он, оказывается, так и не смог сделать выбор. Но мне тогда это даже в голову не приходило, слишком уж мы были похожи. Я безумно устал от одиночества, я изводился от бездействия, я был окружен врагами. И вдруг появился тот, кто не испытывал ко мне ненависти. Не боялся. Доверял. Друг. Брат. Не последователь, не ученик, не слуга. Равный. Это было ново. Это было слишком необходимо мне. И я - я! - словно ослеп.
Дорого же обошлась мне эта доверчивость! Всё висело на волоске, времени было в обрез, я знал, что меня вот-вот схватят. И я пришел к нему, ни на мгновение не усомнившись, что он готов отправиться со мной куда угодно, что я твердо могу рассчитывать на его помощь. Даже если оставить в стороне дружбу - разве я не кинулся спасать ему жизнь тогда, в Арамане? Рискуя не только собой - судьбой соратников. Теперь мне стыдно вспомнить об этом.
"Я не могу воевать против Валар, - сказал он мне.- Манвэ, Ауле и Оромэ учили меня, и я не враг им. А если я открыто выступлю на твоей стороне, новой войны Стихий точно не миновать".
Я подумал сперва, что слова Феанора были предназначены для чужих ушей - нас часто пытались подслушивать. Я не мог поверить, что это - всерьез. Но он повторил то же самое мысленно. Тогда я попросил дать мне хотя бы Камни - я не мог допустить, чтобы они попали в руки моих врагов. И они были мне необходимы в Эндорэ, Пламенный знал это. Но он отказался... и тогда я не стал больше говорить с ним. Я просто ушел. Один.
Он предал меня - у меня не было больше причин щадить его. Нет, не так. Я хотел причинить ему боль. Ударить как можно сильнее. Хотел, чтобы он почувствовал то же, что и я. Я мог оставить Финвэ в живых - что сделал бы мне этот дурачок? Но как раз в тот момент я - вспомнил. И не сдержал руку.
Это означало окончательный разрыв. Это - не Камни даже. Черта, из-за которой уже не вернуться. Пропасть.
Он предал меня.
Я в ответ убил его отца.
Всё.
Ничего не изменишь.
И простить невозможно.
Но всё же я спас его.
В последний момент.
Проклиная себя за слабость.
Проклиная его за безрассудство.
Спас.
Лечил.
И что теперь?
Я не могу ненавидеть его.
И не могу простить.
Враг, брат, предатель, друг мой, что же мне делать с тобою?!
3
- Властелин, этот раненый эльф сказал, что хочет видеть тебя.
- Хорошо, Гырт. Ступай.
Мелькор помедлил, прежде, чем отправиться в северную башню. Он не хотел видеть спасенного. Он не знал, о чем говорить с ним. И еще он боялся. Боялся увидеть ненависть в глазах того, кого когда-то сам назвал - братом. Боялся не совладать с собой, если снова нахлынут воспоминания о предательстве.
Но дело сделано. Раз уж он оставил Феанора в живых, придется что-то решать с ним.
Орки-охранники вытянулись в струнку при виде Властелина. Мелькор вошел в комнату, плотно закрыв за собой дверь.
Феанор стоял у окна, и холодный ветер трепал его черные волосы. Нет, не стоял - почти висел, навалившись грудью на подоконник.
Нолдору было очень больно - Темный Вала подивился, что продолжает чувствовать состояние того, кто теперь стал его врагом. Как будто ничего не изменилось. Как будто не разделила их кровь.
Мелькор остановился, подчеркнуто равнодушно глядя на Пламенного. Он пытался сейчас заслониться внешней холодностью, словно щитом. Проявить чувства значило - подставиться под удар. Убийственный. Беспощадный. Что удар последует, Мелькор не сомневался. Он знал Феанора. Он знал самого себя.
- Ты хотел видеть меня. Я здесь, - очень спокойно сказал Темный Вала.
Пламенный медленно повернулся, держась руками за косяк окна. Его тело отказывалось слушаться, боль сводила все мышцы, но эта боль позволяла отрешиться от сильнейшей - от той, что была в душе.
Феанор невольно усмехнулся: огнем и мечом он прошел сквозь Аман, Белегаэр и Белерианд, чтобы встать лицом к лицу с убийцей отца. Лицом к лицу и мечом к мечу.
Мечом к мечу - не получилось. А лицом к лицу - вот.
- Зачем? - хрипло спросил нолдо.
"Сейчас он свалится", - подумал Мелькор.
Шагнул к эльфу, бесцеремонно, но стараясь не слишком тревожить раны, обхватил того за плечи. Сцепил зубы от боли, моментально пронизавшей руки от кончиков пальцев до локтей, но хватку не ослабил - сопротивляться ему было бесполезно. Подвел Феанора к ложу, заставил лечь.
Отошел. Встал у окна, заложив руки за спину и в упор разглядывая нолдора. Молча.
- Тебе еще рано вставать, - сказал, наконец, сухо.
На вопрос отвечать не стал.
- Зачем я тебе понадобился? - напряженно повторил Феанор. - Я имею право это знать?
Мелькор осторожно пошевелил за спиной пальцами - боль постепенно отпускала, становясь терпимой.
- Ну, скажем, меня больше устраивает твое присутствие в Ангбанде, чем в Мандосе.
Феанор прикрыл глаза. Слова Мелькора он понял более, чем превратно. Нолдору вспомнился Лориэн: тот единственный случай, когда Ирмо по воле Манвэ проверял сознание Пламенного. Тогда у Феанора еще не было секретов от Владыки Мира... они появились позже. Но сейчас нолдо на миг представил себе, какой допрос мог бы ожидать его после смерти. Он рассказал бы Нуруфантуру всё - всё о Силе Мелькора, о том, как он сам помогал Темному Вале ее восстанавливать, он пересказал бы все разговоры, всё то, что десятилетиями ловко скрывал от Манвэ, - всё это вытянул бы из него Намо. Добром или принуждением... второе вернее.
- Ты предусмотрителен, ничего не скажешь,- скривился Феанор.- Теперь все твои тайны заперты со мною здесь. Н-да, теперь я твердо убежден, что моей жизни не угрожает ничего,- он рассмеялся, не разжимая губ.
Мелькор небрежно повел бровью.
- Какое это теперь имеет значение? Мы больше не в Амане. Я больше не пленник.
Внезапно взгляд Темного Валы смягчился.
- Впрочем, за свою жизнь ты действительно можешь не опасаться. Я не убиваю друзей. Даже бывших.
"Друзей"?! Это слово резануло по сознанию. Оно было оттуда, из прошлого. Его не могло быть сейчас! Но Мелькор произнес его. Неужели...
Неужели он действительно спас нолдору жизнь потому, что они были друзьями?! Спас сейчас, когда Феанор не пощадил бы его, сойдись они в поединке.
Неужели?! Как хочется в это верить...
"Он убил отца! - напомнил сам себе Пламенный. - Он - Враг!!". Вслух он сказал:
- Ты пощадил того, чьего отца убил? Пощадил просто так, от доброты? Ты полагаешь, я поверю в это?
- Не от доброты, - терпеливо пояснил Мелькор.- В память о прошлом, если угодно. Ты, разумеется, волен не верить мне. Ну, так предложи свое объяснение. Если хочешь.
Память о прошлом... Так он тоже - помнит? Тоже - тоскует?
Мысли Феанора мешались. Тело сводило судорогой боли, реальность и минувшее сливались в единый пульсирующий ком, война с Мелькором и те ссоры с отцом, безмолвные, становились двумя лезвиями одного ножа... Ножа в сердце.
Если бы отец и Мелькор не были врагами еще с Куйвиэнен...поздно...
И теперь, когда отца нет, когда своей смертью Финвэ достиг того, чего тщетно пытался добиться при жизни, теперь, когда Феанор должен ненавидеть друга, того, кто вот уже второй раз спасает ему жизнь... зачем?!
- Зачем ты не дал мне умереть? - тихо спросил Феанор, и в его голосе был лишь упрек.
- Зачем...- Мелькор отвел взгляд, полуобернувшись к окну, и некоторое время молчал.
- Разве смерть излечила бы твою душу? - тихо спросил Темный Вала.- Я слишком хорошо помню, что такое Мандос, Феанор. И слишком хорошо понимаю, каково было бы тебе оказаться там. Сохранить разум, память, волю, огонь в душе - и утратить способность действовать. Навсегда утратить, потому что Валар едва ли допустили бы твое возвращение в мир - теперь.
Он покачал головой.
- Что бы ни произошло между нами в прошлом, такой судьбы я для тебя не хочу.
Феанор откинулся на высокое изголовье, закрыл глаза. На его бледном лбу выступил пот.
- Я должен был стать твоим врагом, чтобы ты перестал считать меня предателем? - с горечью спросил он.
Мелькор внимательно посмотрел на нолдора.
- Не думаю, что нам следует продолжать этот разговор сейчас. Может быть, после. Когда окрепнешь. Я пришлю целителя.
И вышел. Феанор остался один.
4
Наверное, я бредил... Или нет? В это безумное время нет разницы между бредом и воспоминаниями.
Пламень... ничего другого тогда уже не было. Я сжигал всё на своем пути, я был Огнем - огнем гнева, ненависти, ярости. Я не мог сдерживать себя, мне незачем было сдерживать себя.
Я рвался вперед. Любой ценой. Я уже потерял самое дорогое, что было у меня. Мне больше нечего было терять.
Я кричал о Сильмарилах. Я проклинал убийцу отца. Я был готов уничтожить всякого, кто встанет на моем пути.
На пути моей мести.
Только мстил я не за отца и не за Древа. Я мстил за себя. За растоптанное доверие. За дружбу, которая на поверку оказалась ложью.
Я ставил его выше отца и сыновей. Он знал это. Он знал, что мне нелегко сносить молчаливое их осуждение. Я пренебрег ими ради него, а он... он нанес удар подло, исподтишка.
Я ненавидел его. Ненавидел теперь столь же сильно, как любил когда-то... совсем недавно. И любой, кто встанет на пути моей ненависти, был бы просто растоптан мною.
Эонвэ оказался умен. Он вовремя вспомнил, что я мог одолевать кое-кого из майар, еще не умея ничего. Наверное, Манвэ объяснил ему, какова моя сила.
А вот тэлери не поняли. Я не хотел их убивать. Мне просто нужны были корабли.
Я действительно не хотел убивать тэлери! Я хотел убить одного-единственного во всем Эа!
Намо сулил нам предательство, а я не понимал смысла его слов. О каком предательстве еще может идти речь, если самое страшное уже свершено?! Если друг оказался врагом?!
Потом... в Арамане... там было холодно... почти как дома... дома, которого у меня уже не было... там я словно впервые увидел его. Моего брата.
Как я ненавидел теперь само это слово!
Мой ненаглядный братец, который и послужил поводом к моему изгнанию и всему, что случилось потом. Я шел мстить за отца, я не смел поднять меч на сына Финвэ. И я не стал проливать его кровь. Я просто оставил его на Льду.
Потом было море. Море и Оссэ, решивший рассчитаться со мною за Альквалондэ. И вот тут все - и нолдор на кораблях, и все, кто остались в Амане, - воочию увидели, почему Валар не попытались остановить меня силой. Они увидели то, о чем по-настоящему знали только Трое Изначальных.
Они увидели мою Силу.
Море горело. Море горело, а корабли шли по нему вперед. На восток. Это совсем не сложно - оградить от пламени то, что хочешь сберечь. Я мог это еще совершенно необученным.
Море горело, и глупец Оссэ корчился в пламени, и зарево достигало обоих берегов Белегаэра.
В этом была моя ошибка: Мелькор понял, что я иду в Эндорэ. Иду к нему, хотя совсем не так, как он некогда звал.
5
Я всегда добивался своего. Всегда. Даже если не сразу. Даже если не тем путем, каким собирался, но я достигал цели.
Я сумел вернуться из Амана.
Я завладел Камнями.
Феанор явился в Эндорэ.
Не так, как я мечтал когда-то. Не со мной. За мной.
Он всегда был слишком горяч. Я тоже... но я старался сдерживать себя. Выжидать. Искать обходные пути. Он - нет.
Я понял, что он приближается, едва лишь мне донесли о зареве над Белегаэром. Он был не один, разумеется, но я не собирался убивать Детей, пришедших с ним. С эльфами можно было еще попробовать договориться. Они не были опасны ни для меня, ни для Эндорэ. Он - был.
Я послал против нолдор несколько сотен снаг - небольшая цена за возможность завлечь Феанора в ловушку. Дети положили почти всех, как я и рассчитывал, и, конечно, чувствовали себя героями. Пламенный, разумеется, на достигнутом не остановился, а помчался прямиком к Ангбанду. Один.
Я отправил к нему одного из майар. Далеко не самого слабого. Феанор не убил его... не добил, если быть точным. И следующего тоже... Я не хотел больше рисковать соратниками: этот противник был им явно не по зубам.
Выйти самому? Но я был не в состоянии удержать меч, мне пришлось бы сражаться чистой Силой... Сила против Силы. Пламя против Пламени - и что осталось бы от моих земель? Феанор ведь не Вала, он не пел этот мир и едва ли стал бы осторожничать. Особенно получив, наконец, возможность свести со мной счеты.
От раздумий меня отвлек Готмог - со времени моего возвращения он только что не искрился от усердия. Я вначале еле удержал всю эту бешеную компанию - они радостно рвались устроить "теплый" прием нолдорам. И устроили бы. Эльфы и не подозревали, от какой судьбы я их уберег. И теперь Готмог вновь предложил мне свои услуги. Что ж, подумал я, хуже не будет. Если кому-то очень хочется драться, лучше позволить ему выпустить пар. Всё равно ведь не успокоится. А я получу отсрочку.
При виде того, что произошло дальше, я почувствовал себя таким глупцом, что сам Тулкас мог бы позавидовать. Балроги слабее майар, и оттого я не слишком полагался на них. Но как я мог упустить из виду родство их природы с Силой Феанора?! Огонь не горит в огне! На сей раз нолдо оказался один против нескольких противников, неуязвимых для него. Ему пришлось биться клинком против их бичей. Пламень был бесполезен.
Я наблюдал за сражением - и невольно восхищался своим врагом. Феанор был изранен. Каждый пропущенный удар мог стать для него последним... и тут я сделал то, чего никак не ожидал от себя. Я приказал Готмогу взять Воплощенного живым. Сначала мне показалось - балрог слишком увлекся, не услышал моего осанвэ, и несколько страшных мгновений я боялся, что опоздал. Боялся - за того, кто явился в надежде меня уничтожить.
Но я успел. Балроги теперь лишь отражали удары Феанора, мало помалу отходя к воротам крепости. И тут я отправил навстречу орков. Только на сей раз - не снаг. Мой враг уже едва держался на ногах, так что обошлось без потерь. Его попросту оглушили и доставили ко мне.
Так - на руках моих гвардейцев - Феанор вступил в Ангбанд.
...Я всегда добивался своего.
6
Сначала я не понял, что произошло. Я был распален битвой, победами, которые давались мне легче, чем я думал, и были мне совершенно не нужны. Эти майар не были моими врагами, и тратить на них силу было неразумно. Хотя я мог черпать мощь из Пламени, но... я понимал, что мои возможности отнюдь не безграничны. Я явился сюда ради одного-единственного поединка и сберегал силы для него. Я просто давал понять майарам Врага, что могу уничтожить каждого из них.
Они понимали.
Я ждал, когда же Мелькор перестанет посылать против меня своих поединщиков. Он мне столько говорил о любви к соратникам, о том, что забота о них для него превыше всего... теперь я хохотал, глядя, как он не решается сам выйти на бой со мною, как он обрекает их быть заложниками моего... не милосердия, нет, - благоразумия.
А вот потом...
Первое чувство, которое я испытал при виде балрогов, - интерес. Интересно биться одному против десятка. Поединки уже надоели.
Я послал им навстречу волну пламени - и застыл в изумлении, как мальчишка: то, что заставляло майар корчиться, осталось просто незамеченным ими!
Земля - горит. Наверное, горит воздух. Сам видел, как горит вода.
Но огонь не может быть сожжен!!
Нехитрая истина.
Испугаться я не успел - балроги были уже близко. Я только успел осознать, что должен один биться против десятка и что каждый бич вдвое, если не втрое длиннее моего меча. Дерзкий смех иссяк, у меня было лишь несколько мгновений, чтобы собраться перед боем, который, скорее всего, станет последним.
Смерти я не боялся. Мне, потерявшему всё, чем я дорожил, она была уже не страшна. Я был готов к ней, собираясь вызывать Мелькора на бой.
Что ж, значит, я погибну в бою не с ним.
После первых же ударов выяснилось, что кое-что против балрогов я всё же могу. Их бичи меня не жгли, хотя кольчугу разрывали. Мне, окруженному, оставалось только одно - поднырнуть под бич того, кто меньше всех этого ждет. Поднырнуть и нанести удар.
Если бы я мог прорубиться к скале, чтобы закрыться хотя бы сзади!
Спина, кажется, уже стала сплошной раной. Не было никакой возможности дотянуться до Пламени, чтобы как-то восстановить силы, но это было уже и ненужно. Оказалось, что мощь можно черпать из гнева.
Гнев меня ослепил. Действительно ослепил - на меня накатила чернота. Такое со мной бывало редко, но когда случалось - потом говорили, что я совершал невозможное.
Раны я чувствовать перестал.
Руки и меч действовали помимо моего сознания.
7
Сыну Финвэ надо было учиться жить заново. Заново, потому что прежняя жизнь - оборвалась.
И не в тот час, когда он рухнул без сил, а чуть раньше - когда Мелькор приказал оставить его в живых.
Против друга воевать трудно. Против бывшего друга - легче легкого.
Против того, кто вторично спасает тебе жизнь, - невозможно.
Феанору надо было начинать всё заново.
А вот для других жизнь - продолжалась. Там, за стенами Ангбанда.
Там была война.
Война, кончившаяся для предводителей, но только начавшаяся для их войск.
Через несколько дней, едва придя в сознание, Феанор снова потребовал встречи с Мелькором.
Теперь он отлично знал, о чем им стоит говорить.
- Рассказывай. - Тон приказа был неуместен, но на другой Феанор был сейчас неспособен. - Рассказывай, что произошло за те дни, что я тут валялся.
Мелькор усмехнулся:
- О-о! Вижу, ты пошел на поправку.
Глаза его, впрочем, оставались серьезными.
- Я отправил Маэдросу твой "труп", - жестко сказал Мелькор.- А заодно распорядился передать ему, что больше смертей не желаю и готов обсудить условия мира. Посланные должны вернуться завтра.
- Зачем ты это сделал?! - Феанор вскочил, забыв о ранах. Ему едва начало казаться, что прошлое хоть отчасти вернулось, что Мелькор снова может стать ему братом, как вдруг... зачем?! - Я что, сам не мог поговорить со своим сыном?! Мальчишки... - Феанор зажмурился в ужасе, представив себе, что будет с Маэдросом и прочими, едва они узнают о смерти отца, и в гневе нолдо закричал: - О каком мире можно говорить, если они назовут тебя моим убийцей?!
- Ляг, - в голосе Темного Валы послышалось раздражение.- Не то я прикажу привязать тебя к ложу до тех пор, пока ты не выздоровеешь или не научишься хоть какому-то подобию выдержки.
Дождался, пока нолдо уляжется, и продолжил чуть мягче:
- Судя по тому, что ты учинил с Белегаэром, Валар едва ли благословили тебя на поход в Эндорэ. И навряд ли утратили к тебе интерес с тех пор, как ты покинул Аман. У моего братца достаточно возможностей, чтобы наблюдать за Средиземьем. Он наверняка уже знает, что ты у меня и жив. Если ты выйдешь из Ангбанда, произойдет именно то, чего ты так опасался в Валиноре. Напомнить?
Не дожидаясь ответа, Мелькор продолжил:
- Итак, в глазах Валар ты должен оставаться моим пленником. Им это выгодно - не нужно возиться с тобой самим. Рисковать, нападая на меня без крайней необходимости, они не решатся: Сильмарили достались мне, а не им.
Взгляд Темного Валы стал сочувственным:
- Если бы твои сыновья знали, что ты в плену, они не успокоились бы, пока не вызволили бы тебя, так ведь? А мне нужен мир. Твое "тело" доставили им со всеми почестями. Кроме того, ты "погиб" в бою - так какие ко мне претензии? Нолдор плохо знают Эндорэ. У них нет приличных укреплений. Они неплохие воины, но их главной ударной силой был ты. Если у Маэдроса есть хоть капля здравого смысла, он не станет теперь со мною ссориться.
Мелькор ждал от Феанора ответа, но тот молчал: хлесткий вопрос "Напомнить?" ожег его сильнее бича балрога.
Напоминать было не нужно. Феанор помнил слишком хорошо, чего он опасался на самом деле...
8
Я удивился, услышав приговор. Всего лишь ссылка. Домашний арест. Пустяк.
Хотя заточением в Мандос Валар меня начали стращать с тех самых пор, когда впервые сказали мне о моем сходстве с Мелькором. Как я и полагал, они просто пугали меня.
Когда меня судили, я молчал. Из гордости - отчасти. Но была и другая причина: я мог сказать слишком много. Манвэ понимал это. Может быть, потому он и назначил столь малую кару.
Но когда он отдал приказ: "Мелькора - схватить!", - я вздрогнул.
Потом был Форменос. Я не решался послать Мелькору осанвэ. Я не хотел знать, где он. Я боялся это знать - потому что меня мог допросить Ирмо. Мягким и нежным прикосновением к сознанию он бы вытянул из меня всё. Не знать было лучше.
Я был уверен: Мелькор успел скрыться. Если бы его схватили - я бы почувствовал это. Я всей душой желал одного: чтобы он сумел уйти от преследователей!!!
А потом я понял, кто его преследует.
Оромэ.
Тот, кто учил меня когда-то.
И мир раскололся надвое.
...Наверное, и даже наверняка, он раскололся уже давно. Просто я не хотел замечать этого. Я хотел быть другом Мелькору и продолжать привычно говорить о Манвэ "Король", подразумевая "Мой Король". Я до последнего не хотел думать о том, что новая война неизбежна, и что должен буду выбирать, с кем я.
Я не хотел думать об этом, хотя отлично знал, что Манвэ не верит в раскаянье своего брата. Как знал и то, что Манвэ сам признал его Раскаявшимся.
Теперь - я оказался меж молотом и наковальней.
Быть с Мелькором! С моим единственным другом! - кричало всё во мне.
А потом я представил себе, что должен буду выйти против Оромэ. Или против его майар.
Или... или... нет же, этого не может быть!.. или - против любимейшего ученика Оромэ.
Против Келегорма, сына Феанора.
Или против учеников Ауле - Карантира и Куруфина.
Или против ученика Ирмо - против Маглора.
И вот тогда я благословил Манвэ за эту ссылку. И тогда я сказал себе: война Мелькора - это не моя война.
Я ошибался, полагая, что у меня нет никого дороже друга.
Я не знаю, кем я дорожу сильнее - сыновьями или им.
И знать не хочу.
9
- Феанор, - тихо сказал Мелькор, и в голосе его не осталось и следа давешней жесткости, - у меня действительно нет другого выхода. Мне жаль...
Помолчал, отвернувшись к окну, потом снова взглянул на нолдора - тем, особенным, теплым взглядом, который доводилось видеть лишь его близким друзьям.
- Я заключу мир с твоими сыновьями, я отдам им южные земли и не стану вмешиваться в их дела, - для Мелькора, который привык "вмешиваться" всегда и во всё, это был истинный подвиг. - И я позабочусь о том, чтобы ты мог следить за их жизнью.
Феанор молчал, кусая губы, потом заговорил, и его негромкий голос дрожал от напряжения:
- Мелькор, я прекрасно понимаю, что мне теперь нет выхода из Ангбанда. Но надо объяснить мальчишкам, что я жив. Только им; они сохранят эту тайну. Иначе... ты убил моего отца... молчи, сейчас речь не об этом!.. теперь мальчишки уверены, что ты убил меня... Они не остановятся, пока ни отомстят. А отомстить они... - Феанор не договорил.
То, чего он так пытался избегнуть, свершалось.
- Надо сказать им, что я жив. - Он почти просил.
- Они уже видели тебя мертвым. Они не поверят. Но даже если бы это было не так... Феанор, узнай твои сыновья, что ты в плену, неужели ты считаешь, что они не попытались бы спасти тебя любой ценой? А если сказать им правду - примут ли они ее?
- Что ты сделал со мной... - в этих словах не осталось ни гнева, ни упрека, была лишь обреченность. - Зачем было сохранять мне жизнь, если ты отнял то, что ее составляло...
10
В темных глазах Ниэнны было почти обвинение.
- Брат, когда-то я спасла этому мальчику жизнь. Он дорог мне! Чего ты хочешь от Феанора, Мелькор?
Она боялась за своего воспитанника - боялась лишь потому, что я проявил к нему интерес. Она, та, что называла меня братом, не доверяла мне. Они все относились ко мне, как к волку, забравшемуся в овечий загон. Только, в отличие от волка, у меня не было выбора.
- Мелькор, ты желаешь ему блага. Но ты хоть на миг задумался, куда приведут его твои благие намерения?!
Ну, конечно! Что бы я ни делал, что бы ни говорил - от меня ждали зла. Ждали так жадно, так уверенно, что у меня то и дело появлялось желание дать им то, о чем они так мечтали - и Айнур, и Дети. Зачем же разочаровывать окружающих?
А Феанор... Феанор был первым - нет, единственным, который взглянул на меня без страха. С интересом. С симпатией.
Это было - как в той, прошлой жизни, в Эндорэ, когда я был окружен друзьями и сподвижниками, когда мы вместе обустраивали свои земли и понимали друг друга даже без осанвэ. Я уже почти забыл, как это - когда к тебе относятся без плохо замаскированной неприязни и подозрения.
- Феанор не будет скрывать вашей дружбы, Мелькор. И всё то, что несешь на себе ты, придется нести и ему.
Я знал это. И знал то, что мне нужен - необходим! - союзник. Манвэ пользовался любым удобным случаем, чтобы напомнить, что судьба моих соратников в Эндорэ висит на волоске. Порой мне казалось, что он нарочно меня провоцирует в надежде, что я совершу ошибку. За каждым моим словом, за каждым шагом следили. Я чувствовал, что меня загоняют в угол - неторопливо, вдумчиво, аккуратно. Я словно шел по лезвию ножа - и понимал, что вечно так продолжаться не может. Рано или поздно я сорвусь. Единственным выходом было - покинуть Аман прежде, чем это случится. Но я был слишком ослаблен заточением - вернись я тогда в Эндорэ, Валар легко уничтожили бы меня. А заодно и моих сторонников.
Феанор с его единственным в Арде даром был нежданной удачей, которая улыбнулась мне, когда я почти отчаялся.
- Да, я прошу от тебя жертвы, - суровый взгляд Ниэнны стал почти умоляющим.- Но не ради себя. Ради этого мальчика, которому, по твоим словам, ты желаешь добра. Откажись от дружбы с ним, Мелькор.
Скорбящая, похоже, не понимала, о чем на самом деле просит. Или делала вид, что не понимает. Я был один в Амане - но не в Арде. Меня ждали в Эндорэ. Ждали и верили в мое возвращение. Соратники. Те, что приняли мою Тему. Я не мог пожертвовать ими.
И еще - сам Феанор. Одинокий, как я. Чужой своему народу. Бесконечно несчастный. Как я мог оттолкнуть его - ведь я сам предложил ему помощь!
- Ты погубишь его. Остановись, брат!
- Нет.
11
Мелькор некоторое время молчал, склонив голову. Наконец снова посмотрел в глаза Феанору.
- Я убил твоего отца, - он сказал это спокойно и твердо, не отводя взгляда.- Мы с ним были врагами - ты знал это. Но я пощадил бы его ради тебя, если бы не счел тебя предателем.
В его голосе послышалась горечь:
- Я могу понять, что ты не желал сражаться против родичей и тех, кого считал учителями. Но, Феанор, почему ты отказался отдать мне Камни? Ты ведь знал, что я не мог оставить их в Амане, что они были необходимы мне, чтобы уравновесить силы. Достанься они Валарам, и у меня не было бы шансов.
Мелькор умолк, словно колеблясь, потом продолжил неожиданно жестко:
- Всё могло быть иначе, договорись мы тогда. Теперь же ты потерял семью, а я...
Он не договорил. Просто протянул вперед руки.
Расширенными, обезумевшими глазами Феанор смотрел на руки Мелькора. Кожа ладоней была чистой и ровной, но... это были сожженные руки. Боль пульсировала в них, скручивала, разрывала - Феанор на миг ощутил, как будто это творилось с ним.
- Мелькор, кто тебя так?! - непонимающе прошептал нолдо.
- Камни, - Темный Вала криво усмехнулся.- Сильмарили.
Вгляделся в побледневшее лицо нолдора, уронил руки вдоль тела и постарался, насколько мог, ослабить связь с Феанором: тому и так несладко, будет с него.
- Мне пришлось сразиться с той тварью, которая помогла мне убить Древа, - пояснил Мелькор.- Она оказалась слишком серьезным противником. Я не смог одновременно биться с ней и сдерживать Силу Камней.
Он отвернулся к окну.
- Можно я тебя спрошу? - Феанор проглотил комок в горле, слова давались ему с трудом. - Я понимаю, что есть темы, на которые нам лучше не говорить, но всё же... Скажи, если бы я отдал тебе Камни, ты пощадил бы Древа?
Мелькор долго не отвечал, глядя вдаль, туда, где за окном медленно кружились редкие снежинки. Наконец повернулся и прямо посмотрел в глаза Феанору.
- Раз уж ты задал этот вопрос... постарайся понять меня. Я не мог пощадить Древа, - он предупреждающе поднял руку.- Я погубил их не ради мести, Феанор. Я должен был вернуться в Эндорэ. Вернуться так, чтобы меня не преследовали. Убив Древа, я нанес удар в средоточие силы Валар, в самое сердце Амана. Если бы я этого не сделал, сейчас, скорее всего, был бы уже не здесь, а в Мандосе.
Он умолк, глядя на нолдора почти со страхом: поймет ли тот? Или отшатнется в ужасе?
Феанор ответил на удивление спокойно:
- Значит, я понимал всё правильно...
- Понимал? - взгляд Мелькора оставался напряженным.
Вместо ответа Феанор долго молчал, глядя в потолок, и потом заговорил словно о другом:
- Я должен ненавидеть тебя. Ты уничтожил всё, что я любил. Всё, что было мне дорого. В Амане и здесь. Ты не просто лишил меня семьи. Ты убивал моего отца - но ты убил Короля Нолдор. Ты сгубил самое святое, что было для меня, - Древа. Я должен тебя ненавидеть... - на слове "должен" он тяжело вздохнул.
Мелькор молчал. Феанор говорил, словно рассуждая сам с собой:
- А вот брата моего Финголфина я должен был любить. Должен. Надеюсь, у него хватило ума вернуться в Аман. Иначе его смерть будет очень тяжелой... если он еще жив...
- А что случилось с Финголфином? - Мелькор немедленно ухватился за возможность увести разговор от мучительной для обоих темы.
Что сделано, то сделано. Остается только идти вперед. Не оборачиваясь.
- Я оставил его подышать бодрящим морозным воздухом, - с усмешкой отвечал Феанор. - У самой границы Хэлкараксэ. Так что сейчас он либо вернулся к проклявшим нас Валарам, либо... если он действительно так решительно настроен мстить тебе, как кричал, то он должен был отправиться через Лед. Но к холодам он не привык. Отнюдь.
- Проклявшим?... - Мелькор в три шага пересек комнату и уселся в кресло у изголовья нолдора.- Расскажи мне, что там произошло, в Амане. После того, как я скрылся. Пожалуйста, Феанор.
"Пожалуйста". Давно ли эти двое полыхали ненавистью?
- Мало хорошего произошло... - Феанор снова принялся рассматривать потолок: воспоминания были не из приятных. - Если тебя интересует Проклятие... оно было за Альквалондэ. Тэлери не хотели давать корабли. Пришлось брать самим. Силой. - Нолдо скривился. - Вот Валар и пожелали нам "счастливого пути". Похоже, Намо был не так уж и неправ... бесплодность войны с тобой и предательство нас уже настигли.
Феанор опять надолго замолчал, перебирая в памяти недавние события.
- Кстати, ты напрасно волновался, что Сильмарили могут достаться Валарам. Они их у меня потребовали - когда еще не пришли вести из Форменоса. Сказали: возродить Древа. А я не понял, зачем им для этого нужны все три. Один - понимаю. Три - нет. Настолько не понял, что отказал. Ясно? - он повернул голову и посмотрел на Мелькора в упор.
- Феанор, - очень тихо проговорил Темный Вала, - как ты думаешь, сколько времени ты продержался бы против Стихий, если бы они твердо решили забрать Сильмарили? А ведь Камни были нужны им не меньше, чем мне.
- Ты ошибаешься, - Феанор снова стал смотреть в потолок. - Они не осмелились взять их силой. Ты, между прочим, тоже...- он сцепил тонкие, исхудавшие пальцы, несколько раз размял их, безуспешно скрывая мучительный поиск единственно возможных слов. - Уже поздно считаться прошлым, Мелькор, но одно я хочу сказать тебе: я не предавал нашей дружбы. Я твердо решил держаться в стороне от войны, и даже гибель Древ не смогла поколебать моих намерений. Я отказал Валарам в Сильмарилах, как отказал тебе. Только потом...
Сын Финвэ закрыл глаза, пряча под ресницами своевольные слезы. Его губы сжались, лицо напряглось, застыв каменной маской.
12
Я уткнулся тогда лицом в плечо мамы, потому что творящееся было страшнее страшного. Гибель Древ - может ли быть что кошмарнее?
Оказалось - может.
Он - холодный гордец, никогда не проявлявший и намека на чувства, - сейчас катался по земле, и выл, и рыдал, и кричал что-то бессвязное. Десятки глаз видели это. Сотни и тысячи смотрели, слившись в невольном осанвэ.
На него сейчас смотрел весь Аман.
Он этого не замечал.
Его не жалели. Никто. Быть может - единицы, и они надежно прятали свои мысли. На него смотрели едва ни с торжеством:
"Ты получил то, что заслужил, Феанор!".
"Тебя предупреждали, что Враг - всегда Враг!".
"Ты возомнил себя мудрее Валар - так вот цена твоей мудрости!".
- Как же так? - я шептал, ни к кому не обращаясь. - Ведь у него отец убит! Неужели он не стоит сострадания?!
- Преступно жалеть того, кто поставил дружбу с Врагом выше уз родства! - ответил мне кто-то. Я не помню, кто это был. И хорошо, что не помню.
Стояла тишина. Те, кто оплакивал гибель Древ, сейчас молчали. Отчаянье Феанора было для них жестокой отрадой.
Тишина. Только - звериный, безумный, разрывающий душу крик.
И жадные взгляды - глазами и осанвэ - вперенные в падшего нолдора.
Потом Феанор встал.
Его лицо было ужасно. В его взгляде была - смерть.
- Будь ты проклят, Черный Враг, Моргот, кому пристало лишь это имя!
Казалось, эхо разносит слова Феанора от Эккайи до Пелоров, от Арамана до Аватара.
- Будь проклята лживая твоя дружба, и обманные посулы, и подлое двуличие!
Мы стояли, оцепенев: сила Творения наполняла речь Пламенного.
- Будь прокляты руки, пролившие первую в Амане кровь!
Проклятие оборачивалось пророчеством: "первую". Не - последнюю.
- Будь прокляты цели и стремления твои! Да будет разрушен твой дом, как разрушил ты наш!
Это была война. Война, захватившая всех нас. Уже.
- Будь прокляты все, кто внимал или вонмет твоим коварным речам!
Ты проклинаешь сам себя, Феанор?!
Несчастный...
13
"Я не предавал нашей дружбы".
Я поверил ему.
Сразу.
Я видел, что он не лжет.
Но если он не предавал, выходит...
Да. Я понял это теперь с беспощадной ясностью.
Я ошибся. Страшно. Непоправимо.
Ниэнна была права. Я погубил того, кому предложил помощь и дружбу.
Пусть и не желая этого - какая разница.
И если в гибели почти всего моего народа были виновны враги, то на сей раз ответственность лежала на мне. Полностью.
Тот, кого я уже не осмелился бы назвать другом, лежал, закрыв глаза и с трудом сдерживая слезы, но мне нечего было сказать ему. И искупить свою вину - нечем.
В какое-то мгновение я пожалел, что балроги помешали Паучихе добить меня. Но приступ малодушия прошел почти сразу: я не один, есть те, за кого я в ответе, моя жизнь не принадлежит мне.
Знаешь ли ты, Феанор, что ты уже отомщен? Потому что мне теперь жить - с этим. Я не могу даже прощения у тебя попросить - то, что я сделал, нельзя ни простить, ни исправить.
Что же теперь остается? То, что и прежде. Взвалить на себя еще одну тяжесть и идти. Идти дальше. Не колеблясь. Не оборачиваясь.
Идти.
14
Мелькор молчал, невидяще глядя прямо перед собой. Слов не было, и тогда он просто открыл Пламенному свое сознание.
"Да, - отвечал Феанор, не очень понимая, говорит ли он вслух или мысленно. - И я больше никогда не вспомню о мести за отца - потому что даже в самом яростном гневе я не мог бы измыслить для тебя лиха большего, чем то, которое тебя постигло.
Мы хотели причинить друг другу самую сильную боль. Мы сполна сделали это. Мы были безумны в наших стремлениях, безумно жестоки и безумно удачливы. Мы с тобой наказаны самым страшным: осуществлением всех наших замыслов. Мы с тобой обрекли друг друга на то, что хуже смерти.
Мы оба сумели прозреть. В этом - кара нам обоим. Но в этом может быть спасение другим.
Мелькор, довольно о прошлом. Надо успеть исправить хоть что-то.
Надо остановить войну".
- Надо остановить войну, - эхом откликнулся Темный Вала, и взгляд его прояснился.- И мы остановим ее.
Он всё же помолчал еще немного, собираясь с мыслями: слишком силен был удар. Даже для него. Наконец, снова повернул голову к нолдору:
- Феанор, мне предстоят переговоры с Маэдросом. Я должен знать, что произошло там, в Амане. Во всех подробностях. Почему тэлери не хотели давать корабли - они ведь никогда не были мне друзьями? Что именно говорил Намо? Почему ты расстался с Финголфином? О каком предательстве говорил?
Феанор медленно провел руками по лицу, сжал виски:
- Мелькор, ты не знаешь Маэдроса... Ты полагаешь, что он самый спокойный и рассудительный из моих бешеных отпрысков. А я знаю, что он способен вытворить, если позволит чувствам взять верх над разумом. Ты полагаешь, что он всегда считал тебя Раскаявшимся. А я знаю, что он только повторял мои слова. Ты уверен, что переговоры состоятся. А я ищу и не могу найти способ убедить Маэдроса выйти на них!
- В одном ты прав безусловно, - продолжил нолдо после паузы, - я должен рассказать тебе как можно больше. Беда в том, что я плохо осознавал, что творится. Так что рассказ едва ли получится. Смотри, что ли...
Он отнял руки от лица и с грустной усмешкой повернулся к Мелькору. Оба понимали, что это осанвэ будет тяжким.
Едва их сознание соприкоснулось, как боль друг друга заново обрушилась на них. И уже невозможно было отличить, что - ожоги Мелькора, что - раны Феанора, что - гибель души, сжигаемой гневом.
Тирион. Площадь. Неистовый клич Феанора, на который откликнулся едва не весь народ нолдор: мстить за Короля! уничтожить Моргота! стать хозяевами своей судьбы! И мало кто подозревал, что Государь Форменоса отнюдь не намеревался призывать нолдор следовать за ним. Просто его горе исходило криком.
Клятва. В порыве, в ослеплении произнесенные слова. И семь голосов, безумно повторяющие неумолимый, неисполнимый обет - ибо способен ли эльда уничтожить Валу? Но призваны Изначальные имена, и Мрак Неспетого - участь тех, кто устремился к Сильмарилам.
Запрет Валар - и испуг Эонвэ, стоящего перед разъяренным Феанором. Посланец Манвэ вовремя понял, что лучше не спорить с тем, кто владеет Силой Пламени.
Альквалондэ. Наивные тэлери, надеющиеся словом удержать того, перед кем сейчас даже Валар предпочитают благоразумно отступить. Резня. Кровь, смерть - и гнев, находящий выход, находящий наслаждение в убийстве. "Уничтожить всякого, кто встанет на пути к Сильмарилам!".
Буря. Корабли, поворачивающие назад, к Валинору.
Намо. Приговор, исполненный не ненависти, но горечи. Не проклятие, но пророчество. Слова о гибельнейшим из путей, с которого еще можно свернуть. "И от предательства родича родичем, и от боязни предательства всё, созданное ими, рассыплется в прах. Изгнанниками станут они навек".
Араман. Тайное отплытие. Первое предательство в безнадежном пути.
Белегаэр. Оссэ, мстящий за убийство тэлери. Он не знал, что Феанор - давно уже не эльда...
Лосгар. Мастер, забывший о том, что корабли тэлери - столь же живые творения, как нолдорские камни. Как Сильмарили. Мастер, уничтожающий - живое. Лебединый плач кораблей, гибнущих в пламени. Маэдрос, на коленях умоляющий отца не делать этого.
- Ну а дальше ты знаешь... - Феанор откинулся на высокое изголовье; его лоб был покрыт крупными каплями пота.
Мелькор сидел, обессиленно уронив руки на колени и зажмурившись. Один-единственный разговор, всего-то несколько слов, понятых превратно, - и тронулась лавина, покатилась вниз, набирая скорость, сметая всё на своем пути, каждое мгновение захватывая новые жертвы, и не остановишь ее уже ничем. Поздно.
Не остановишь?
Темный Вала еще не вполне оправился после увиденного-почувствованного, а острый ум его уже работал, ища выход из безвыходного, казалось бы, положения.
Должен быть способ остановить.
Должен.
Гибельное движение лавины началось с малого камешка.
Вернее, с Камней.
С Сильмарилов.
И если...
- Если, - сказал Мелькор вслух, - я предложу Маэдросу один из Камней, как ты думаешь, согласится он принять его в качестве выкупа?
От изумления Феанор медленно сел, позабыв об угрозе оказаться привязанным к ложу.
- Ты действительно намерен это сделать? - его голос прерывался, словно ему не хватало воздуха.
- Я хочу прекратить войну, - твердо ответил Мелькор.
У Феанора мелькнула мысль, как он сам, связанный Клятвой, будет жить бок-о-бок с Мелькором? Государь нолдор прогнал эту мысль как самую несвоевременную из возможных.
- Если ты отдашь Маэдросу Сильмарил, - Феанор размышлял вслух, - это освободит его от Клятвы. Сочтет ли он Камень выкупом за мою "смерть" и за смерть Короля... не знаю, и скорее всего - нет. Но - получив Сильмарил и связав себя мирным договором - он будет вынужден остановиться. А вот тогда... тогда... - нолдо покусывал губы, что выдавало крайнее напряжение, - тогда с ним должен буду говорить я. Подожди, не перебивай! Я понимаю не хуже твоего, что ни поговорить лично, ни послать осанвэ я не могу... не смогу теперь: Маэдрос не поверит. Но ведь можно осторожно коснуться сознания... привидеться, так сказать. Явиться во сне. Отцовой тенью пройтись перед сыном. И - объяснить, что о мести надлежит забыть навсегда.
Феанор откинулся на ложе, поморщился - он в очередной раз не рассчитал свои силы, и ему стало заметно хуже. Да еще и боль Мелькора, которую он не может не чувствовать теперь...
- Только я одного боюсь... - выдохнул нолдо, - боюсь, что наши рассуждения не стоят ничего. Маэдрос не согласится на переговоры. Если бы он заранее знал, что ты предложишь ему Сильмарил как выкуп... тогда - может быть...
- Хм... Думаю, согласится. Тебя нет - бремя ответственности за судьбу нолдор легло на плечи Маэдроса внезапно. Ему выгодно потянуть время: вы прибыли недавно, ваши позиции уязвимы, всех моих возможностей он не знает. Так почему бы не поговорить со мной?
Мелькор встал и прошелся по комнате.
- Сильмарил он возьмет, я думаю. Вы, эльфы, не привыкли к крови. Для вас эта война первая. Полагаю, Альквалондэ и Лосгара Маэдросу должно было хватить с лихвой. Да еще и проклятие Валар. Нолдор, в сущности, загнаны в угол. Победить нереально, отступать некуда. И когда я предложу Маэдросу возможность освободиться от губительной Клятвы, мир, земли на юге...
Темный Вала усмехнулся:
- Согласится, куда он денется.
Он снова уселся в кресло.
- А когда я заключу с твоим сыном мир, ты действительно сможешь поговорить с ним. Только надо, чтобы Маэдрос был готов к этому разговору. Тогда он, возможно, сумеет понять тебя.
- "Загнаны в угол"... - Феанор недобро усмехнулся. - Ты уже насмотрелся, чем стал я, будучи загнан в угол. А Маэдрос сейчас чувствует себя на моем месте. То есть - много ярости и ни капли благоразумия. Или я не знаю собственного сына...
Мелькор уже открыл рот, чтобы возразить, но внезапно замер, словно прислушиваясь. Наконец, удовлетворенно кивнул и одарил Феанора торжествующим взглядом:
- Талло вернулся. Маэдрос согласен на переговоры.
1
Я не мог понять логику поступка Маэдроса. Благоразумие? - только не это! Я знал цену рассудительности и благоразумия своего первенца. Он лучше моего умел носить маску. Вежливый и сдержанный для всех, на самом деле он был решительнее Карантира с Келегормом, вместе взятых. Просто они не никогда не таили свой неукротимый нрав, а Маэдрос умел выглядеть благовоспитанным сыном.
Но именно он осмелился мне перечить - когда я сжигал корабли. Сомневаюсь, что его братья одобряли меня; тот же Карантир - возможно, но Маглор - явно нет. Всё же воспротивиться мне рискнул только Маэдрос.
И вот сейчас он выходит на переговоры? С тем, кто убил Короля? С тем, кого он считает убийцей отца?! Не верю!!
Не верил я - своим глазам. Мелькор держал со мной осанвэ, у меня на это не было сил.
Глазами Мелькора я смотрел на своего сына.
Две сотни эскорта с каждой стороны. Нолдор я знал каждого в лицо, а вот орков... Держа осанвэ с Мелькором, я не мог не слышать его мысли.
С ним была гвардия.
Скользящего взгляда Темного Валы мне хватило, чтобы понять, кого он взял с собой.
Это были мастера. Такие же мастера, как мы, нолдор. Только мы были мастерами созидания, а они - мастерами убийства. Достигшие почти такого же совершенства, как и мы...
Да-а-а... это были совсем не те орки, которых мы играючи порубили при высадке.
Мне стало страшно.
Я тут же успокоил себя: Маэдрос согласился на переговоры, воинское мастерство орков не грозит ему.
Но страх остался всё равно.
Еще с Мелькором было трое майар. Одним из них был тот самый Талло, который уже говорил с Маэдросом. О двух других я не знал ничего.
Мелькор вез с собой Сильмарил, намереваясь отдать его моему сыну.
Как и было оговорено, дружины остановились на расстоянии трех перелетов стрелы. Трех полетов нолдорской стрелы. Лучники из орков были скверные.
Странно, но соблюдать такое расстояние предложил тоже Маэдрос.
Как доказательство чистоты намерений? Или что?
Ряд нолдорских всадников расступился, выпуская предводителя вперед. Маэдрос легко спешился, чуть картинным жестом расстегнул перевязь меча, позволив ему упасть на траву, и развел руки в стороны: дескать, я безоружен.
Потом он неторопливо пошел навстречу Мелькору.
Темный Вала слез с лошади и так же не спеша двинулся к моему сыну. Я чувствовал, что он напряжен и словно бы вслушивается во что-то, находящееся за пределами моего восприятия, причем то, что он слышит, ему не нравится крайне. Взгляд Мелькора был неотрывно устремлен на Маэдроса.
Вала и мой сын встретились примерно на середине расстояния, разделяющего дружины. Первым заговорил Мелькор:
- Приветствую тебя, Маэдрос, Государь нолдор.
Когда Мелькор назвал Маэдроса моим титулом, я невольно вздрогнул. А мой мальчик - он был всё так же спокоен.
Слишком спокоен.
Я не знал, что именно не нравилось Мелькору, но мне тоже всё меньше нравилось происходящее. Я не мог объяснить, чем.
- Приветствую тебя, Вала Мелькор, - отвечал мой сын. - Ты хотел говорить со мной - я пришел.
Маэдрос сложил руки на груди, левая сверху, как обычно. Почему-то это показалось ему неудобным, он сложил их наоборот.
"Нервничает", - подумал я.
Нервничает и не может этого скрыть. Всё нормально. Так и должно быть.
Лица и позы Мелькора я видеть не мог, но чувствовал, что тот весь подобрался, как хищник, готовый прыгнуть. Между тем, когда Темный Вала заговорил, речь его звучала ровно и непринужденно, и это несоответствие с внутренним напряжением встревожило меня еще сильнее.
- Я скорблю о смерти твоего отца, - сказал Мелькор. - Он был великим мастером и сильным воином. Он погиб, как герой. Я не хочу больше крови, Маэдрос. Ни для моего народа, ни для твоего. Я предлагаю мир.
- М-мир? - голос моего сына чуть дрогнул, но только - чуть.
И он задал вопрос, в бесстрастности соперничая с Мелькором:
- На каких же условиях ты предлагаешь нам мир?
- Вы клянетесь оставить помыслы о мести и никогда - ни словом, ни делом - не пытаться причинить вред мне или кому-либо из моего народа. Я отдаю вам земли на юге Эндорэ и также приношу клятву не поднимать против вас оружия, доколе верны вы своему обету. И еще,- Темный Вала выдержал паузу,- я готов вернуть...
Я почти слышал еще не произнесенные слова: "один из Камней, дабы освободить вас от уз иной клятвы, данной весьма опрометчиво".
Но договорить Мелькор не успел.
Маэдрос был быстр.
Невероятно быстр.
Два его движения слились в одно, во вспышку серебристой молнии, вылетевшей из левого рукава.
Его кинжал почти коснулся горла Мелькора.
Почти.
Мелькор тоже был быстр.
Быстрее Маэдроса.
Осанвэ оборвалось.
Я с ужасом понял, что я - один. И не в прерванном осанвэ дело, а в том, что удар Маэдроса достиг цели. Только - не горла Мелькора.
Маэдрос своим кинжалом навсегда отрезал путь к примирению.
Конец.
Чернота.
2
Я был готов к неожиданностям. Даже если бы Феанор не выказал удивления, что Маэдрос согласился на переговоры, я всё равно подстраховался бы. Просто на всякий случай. Не годится правителю рисковать собой сверх необходимого.
В музыке Маэдроса то и дело проскакивали фальшивые ноты - их нельзя было не заметить. Если раньше я лишь остерегался подвоха, то теперь был уверен, что меня ждет неприятный сюрприз. Как если бы Маэдрос сам сказал мне об этом.
И всё же я надеялся. На благоразумие Феанариона. На свою способность убеждать. На удачу, в конце концов.
Я надеялся, что мне не придется сражаться с сыном моего друга.
Пришлось.
Я угадал движение Маэдроса за мгновение до того, как тот нанес удар, - по его глазам, по резкому изменению музыки.
Мои пальцы сомкнулись на предплечье нолдора, а кулак врезался в челюсть. Я двинул его от души - парень выронил кинжал и мешком свалился к моим ногам. Руки немедленно свело судорогой - от кончиков пальцев до плеч, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы кое-как справиться с болью.
Когда пелена перед глазами немного рассеялась, оказалось, что на меня во весь опор мчится нолдорская конница. С луками наготове. Две стрелы упали на землю, не долетев до меня несколько локтей - у кого-то не хватило терпения.
И тогда я запел... Упоительное чувство собственного могущества, безграничной власти над миром на время заглушило даже боль в руках. Земля Эндорэ помнила мой голос, мою волю и откликалась с готовностью и доверием. Я мог лепить из нее, что хотел, словно из мягкой глины. После Амана, где любая ерунда требовала огромного напряжения, это было особенно приятно. Я так и не восстановил силы с тех пор, как вернулся, но сейчас я не чувствовал этого. Если бы не нарастающая боль, всё было бы совсем, как когда-то. До Войны.
Я пел, и по земле впереди прошла дрожь - словно гигантский зверь решил отряхнуться. Кони испуганно заржали - кто-то встал на дыбы, кто-то попятился, отказываясь повиноваться всаднику. Следующий подземный толчок - и животные начали падать, придавливая седоков. Некоторые из нолдор все же успели вовремя спешиться и помчались ко мне, на бегу натягивая луки. Одна стрела свистнула возле уха, вторая на излете воткнулась у моих ног.
Я запел громче - толчки следовали теперь без перерывов, становясь всё сильнее. Кое-где земная кора лопнула, и выплеснулся жидкий огонь. Больше в меня не стреляли - эльфы и на ногах-то не могли удержаться. Раздались вопли тех, кого охватило пламя.
Словно в ответ на них сзади послышался боевой клич моих воинов. Уже совсем близко - гвардейцы почти поравнялись со мной.
Я замолчал, и землетрясение стихло почти сразу. Я свое дело сделал, теперь наступил черед орков.
- Властелин?
Это был Талло, мастер иллюзий, бывший ученик Ирмо. Майар топтались рядом уже некоторое время, не решаясь мне помешать. Я ответил не сразу: боялся, что голос сорвется. Казалось, из рук выдирают все кости, и я никак не мог унять боль.
Орки с топотом пронеслись мимо. Нолдор впереди, шатаясь, поднимались с земли, выхватывали мечи. Мне не было нужды задерживаться здесь дольше: исход схватки был ясен.
- Пленных не брать, - процедил я сквозь зубы. - Уйти не должен никто. Ирбин, ты едешь со мной. Забирай этого, - я кивком указал на бесчувственного Маэдроса.
На лошадь я забрался не без труда - руки решительно отказывались повиноваться. Майа на всякий случай связал пленника и перебросил через седло.
Мы возвращались в Ангбанд.
3
Как только боль в руках немного ослабла и красный туман перед глазами рассеялся, Властелин Эндорэ попытался дотянуться до Феанора. Не вышло. Похоже, тот был без сознания. И это встревожило Мелькора больше, чем если бы нолдо просто закрылся.
Темный Вала пришпорил коня. Всю дорогу до Ангбанда они с Ирбином гнали лошадей галопом, и всё же, когда Мелькор соскочил с седла во дворе крепости и бросил поводья орку-конюшему, ему казалось, что прошла целая вечность.
Феанор по-прежнему не отзывался, и Мелькор отправился к нему сам, быстрым шагом, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом. Орки шарахались и жались к стенам при виде стремительно идущего Властелина, за которым один из Повелителей полувел-полутащил связанного эльфа. В спешке Темный Вала забыл распорядиться насчет Маэдроса, и потому Ирбин, безошибочно определив по выражению лица Мелькора, что того лучше сейчас не отвлекать, молча следовал за ним вместе с пленником.
У дверей комнаты Феанора майа немного поколебался, но всё же решил войти.
Теперь Ирбин увидел то, о чем Мелькор догадался еще по дороге: Феанор не просто был без сознания. Дело обстояло неизмеримо хуже.
Все эти дни, начиная с первого мало-мальски осмысленного взгляда, Феанор стремился жить. Сначала жить ради того, чтобы не показать Мелькору свою слабость. Потом жить ради того, чтобы предотвратить войну. Жить.
Но возможно ли жить, зная, что твой друг обречен на войну с твоими сыновьями?
Феанор умирал - это было очевидно для Ирбина. Тело нолдора было изранено бичами балрогов, и эти раны опять воспалились, когда исчезла воля, что заставляла срастаться ткани. Бывший ученик Яванны подумал, что он, возможно, отпустил бы такого эльдара. Не стоит поддерживать жизнь в том, у кого нет желания жить.
Мелькор склонился над Феанором, не замечая ничего вокруг. Помощь требовалась немедленно, времени звать целителей не было, а сил после схватки с нолдорами оставалось не так уж много. Вдобавок, в последнее время способности Темного Валы к целительству заметно уменьшились.
Но выхода не было. Феанора надо было спасти. Сейчас.
Сначала Мелькор просто передавал нолдору часть своей силы - поддержать угасающую жизнь. Потом занялся ранами: останавливал кровь, сращивал порванные мышцы и сосуды. Материя слушалась Мелькора всегда. Ему полюбилось играть с ней, едва воля его впервые коснулась юного мира, меняя, формируя, даруя жизнь и движение. Тело эльфа было той же материей, и в прежние времена Темный Вала без особого труда поставил бы Феанора на ноги. Теперь же при попытке помочь сила его рассеивалась впустую, и лишь малую толику ее удавалось обратить на пользу делу. Мелькор тяжело дышал - казалось, он вязнет в трясине или пытается двигаться сквозь толщу воды. И с ужасом чувствовал: пожелай он разрушить, искалечить или убить - всё получилось бы легко и сразу, почти без усилий. Как получилось землетрясение. Словно проклятые Камни изменили саму его природу... или всё из-за Паучихи?
Неважно. Это - потом. Главное - Феанор.
Боль постепенно расползалась от рук дальше, ледяными иглами впивалась в виски, бежала струйками жидкого пламени вдоль позвоночника. Мешала думать, отнимала силы, которые и без того были уже на пределе.
Всё. Теперь придется отдохнуть. Потом можно будет закончить. Вроде, осталось уже немного.
Мелькор почти упал в кресло. Уронил руки на колени и закрыл глаза, со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы.
4
В сущности, бояться Врага я не умел. Наверное, напрасно.
Возможно, причина моего поражения была как раз в том, что я не боялся.
Но так уж вышло.
Я привык слушаться отца, а уж он-то Мелькора не боялся. Маглору при мне однажды сильно влетело за то, что он категорически не желал доверять Темному Вале. Я, правда, Мелькору тоже не доверял, но совершенно не собирался демонстрировать это перед отцом. "Раскаявшийся"? - запомнил. И повторил. Феанор доволен, а я душу перед Мелькором распахивать не намерен.
Даже если мой отец делает именно это.
Послушный (больше внешне, чем по сути), я устраивал отца в качестве немого свидетеля. Так что я изрядно насмотрелся на них вдвоем.
Оба всегда в черном, увлеченные беседой или работой, они в Амане были заметны за лигу. В Арамане, где всегда темно, - тоже, только замечать надо было не глазами. Они об этом знали, и я довольно быстро понял, что они стараются встречаться как можно меньше, почти постоянно общаясь по осанвэ. Слышать их разговоров я, конечно, не мог; но я же видел, насколько задумчив стал отец после знакомства с Мелькором. Он стал даже прерывать иногда работу (невероятно!): застыл, а в глазах бьется мысль, и никакого отношения к камню и металлу она не имеет.
Я молчал о том, что понял.
Но год от года Мелькор в моих глазах всё больше становился не Врагом и не Раскаявшимся, а просто товарищем отца. Частью нашей нолдорской жизни. Отнюдь не самой приятной, но - равноправной.
Я перестал видеть в нем Валу.
И даже когда случилось непоправимое, я не мог осознать, что наш Враг - Стихия. Я, опередив Карантира с его прославленным пылом и Келегорма с его прославленной быстротой, я! - первым повторил за отцом Клятву... и до сего дня не задумался о том, что мы, эльдар, не в силах ее выполнить, потому что мы клялись уничтожить Валу!
Сегодня Враг исцелил меня от моей забывчивости.
Он - невредим.
Уж не знаю, как он сумел уберечься от пары сотен прицельных стрел.
О том, что сталось с моей дружиной, я старался не думать.
Когда меня протащили через Тангородрим, я чуть не рухнул и удержался, как и положено нолдору, на одной гордости: эта сила расплющивала, и не так, как молот плющит металл, а так, как сапогом давят насекомое. Я стиснул зубы.
Потом стало еще хуже.
А потом была лестница. Вверх.
Она показалась мне бесконечной, и самым невероятным было то, что чем дольше я поднимался по ней, тем легче мне было идти. Словно те жернова, перемалывающие душу, остались внизу.
Мне почему-то вспомнился Форменос.
Меня куда-то втолкнули, я невольно привалился к стене и...
Передо мной был отец. Над ним стоял Мелькор.
Вот тут мне стало страшно.
Отец жив! Но он - в Ангбанде. В руках Врага. Под пытками.
Отец был бледен и, кажется, без сознания. Мне было страшно смотреть на его лицо. На мертвого Короля смотреть было легче.
Будь проклят ты, Моргот! Возьми меня, делай со мной что хочешь, но пощади отца!!
Не слышит.
Не слышит и, будь уверен, не услышит.
Что он сейчас выделывает с отцом?!
Вот, устал. Устал мучить его!
Я напряг руки, попробовал веревки на разрыв. Бесполезно. Глупо и пытаться.
Ладно. Есть другой способ.
Отец, нас - двое. И это немало. Я помогу тебе, отец. Пусть у меня связаны руки, но над моим духом не властен никто. У меня много сил; я даже не ранен. Я отдам тебе хоть все мои силы.
Отец...
Я осторожно коснулся его сознания. Он не слышал меня. Ниэнна Милостивая, как же ему больно!
Я начал медленно переливать свои силы в него.
Целителем я не был никогда, так что я не знал, правильно я действую или нет. Но я доверял своим чувствам.
Я бережно воскрешал в памяти те немногие дни, что отец провел в общении со мной. Те дни, когда он замечал меня, а не просто позволял быть рядом. Каждый теплый взгляд, каждое участливое слово, обращенное ко мне, я сейчас возвращал ему.
Ты был моей жизнью, отец. Теперь я стану твоей жизнью.
5
Мелькор почувствовал изменение Музыки Феанора и открыл глаза, с удивлением обнаружив, что, кроме него и раненого, в комнате находятся еще двое. Маэдрос неотрывно смотрел на лежащего. Явно узнал. Странно, похоже, нолдо даже не усомнился в том, что перед ним не морок, не наваждение, а живой Феанор. Между тем, "труп" был сработан на совесть - Мелькор проследил за этим лично. "Мертвое тело" должно было вспыхнуть и сгореть, не оставив даже пепла, по мысленному приказу Талло. Неужели нолдор не поверили в смерть Государя?
Пленник, между тем, пытался помочь отцу, и мелодия раненого, кажется, начала отзываться, зазвучала мягче и, как будто, немного окрепла. Что ж, раз по милости старшего сына Феанор оказался на пороге смерти, будет только справедливо, если Маэдрос сам и поможет ему. И мир, которого не удалось добиться переговорами двух правителей, будет достигнут, благодаря разговору отца с сыном.
- Развяжи его, Ирбин, - тихо сказал Мелькор.
Поднялся и отошел к окну, заложив, по недавно появившейся привычке, руки за спину и молча наблюдая за Маэдросом.
Едва веревки упали, Маэдрос рванулся к отцу, схватил его ладонь, сжал.
"Что они с тобой сделали!
Отец... вернись! Не умирай вторично! Нас теперь двое! Мы вырвемся отсюда - не знаю, как, но вырвемся! Только ты живи!"
Неподвижно застыв на коленях возле ложа Феанора, Маэдрос сейчас поднимал его. Но поднимал он не тело - дух. Он возвращал умирающего отца к жизни. Он отдавал свои силы ему, не сберегая ничего про запас.
Тот, кто только что был на пороге смерти, открыл глаза.
Его рука высвободилась из пальцев Маэдроса, он погладил сына по голове:
- Мальчик мой... Ты жив. Я и не надеялся...
Тот молчал, со слезами глядя на отца. Феанор прикрыл глаза, прошептал:
- Что ты натворил, Маэдрос...
- Да, - тот проглотил комок в горле, - я не смог отомстить.
- Что ты натворил... - еще тише выдохнул Феанор.
"Оставь нас сейчас", - безмолвно обратился Темный Вала к Ирбину.
Тот хотел было возразить, но, быстро взглянув на Властелина, молча кивнул и вышел. Совсем уйти, впрочем, не решился, остался ждать за дверью вместе с двумя орками-гвардейцами. Просто на всякий случай.
У Феанора не было сил шевелить губами, и он обратился к Маэдросу безмолвно:
"Тебе был предложен мир. А ты даже не выслушал Мелькора".
- Отец, о каком мире ты говоришь?! - от неожиданности Маэдрос ответил вслух. А потом наконец понял...
Не думал он, что еще раз Феанор назовет Моргота - Мелькором.
Нолдо вскочил, огляделся.
На застенок этот небольшой покой был похож менее всего. И отец... разве это пленник под пытками? - удобное ложе, мягкие шкуры...
Маэдрос перевел взгляд на собственные развязанные руки... пошевелил пальцами, словно сомневаясь, точно ли нет веревок... снова огляделся...
И встретился глазами с Врагом, внимательно смотрящим на него.
- Нет! - в ужасе прошептал Феанарион. - Нет, я не верю!
- Ты сделал глупость, Маэдрос, - жестко сказал Мелькор, глядя нолдору прямо в глаза. - Глупость, за которую любой другой заплатил бы жизнью. Но я пощадил тебя - ради твоего отца. Более того, я всё еще готов говорить с тобой. О мире. Я не хочу войны, Маэдрос.
- О мире?! О мире - с тобой? С убийцей Короля?! С похитителем Сильмарилов?!
- О мире, Маэдрос, - взгляд Мелькора стал тяжелым. - С Властелином Эндорэ. С одним из творцов Арды. Со Стихией, которой ничего не стоит смести вас с лица земли. Ибо вы, нолдор, до сих пор не отправились в Мандос лишь потому, что я этого не желаю. Пока не желаю.
Феанор застонал, но не раны были тому причиной.
Маэдрос метнулся к нему, ища помощи, поддержки, ища хоть какого-то выхода из того невозможного, что происходило сейчас.
- Государь, неужели ты, ты - тоже хочешь этого мира?!
- Сын мой. - Феанор сжал руки в кулаки, каждое слово давалось ему ценой всех сил. - Ваши смерти не вернут Короля к жизни.
- И это говоришь ты?! - Маэдрос, спокойный, невозмутимый Маэдрос сейчас полыхал яростью не меньшей, чем его отец некогда. - Ты позвал нас на месть. Ты провел нас через Альквалондэ. А теперь ты говоришь, что Таро не вернуть?!
Феанор сжал губы, на его скулах перекатывались желваки. Любому другому он не ответил бы. Но сейчас...
- Маэдрос, я совершил много такого, чего мне придется стыдиться до конца моих дней. Но хотя бы одну ошибку еще можно исправить.
Маэдрос сощурил глаза и спросил с вызовом:
- Может быть, ты и Клятву считаешь ошибкой?
- Мальчик, - вмешался Мелькор, - постарайся усвоить простую истину: вы ничего не можете мне сделать. Я могу сделать с вами все, что мне заблагорассудится. Прошлое не исправить, Маэдрос, а вот будущее может быть... разным. Будущее твоего народа, принц нолдор. Что до Клятвы - в моей власти освободить вас от нее.
Он вытянул вперед руку ладонью вверх и медленно разжал пальцы.
Маэдрос побледнел, пол закачался под его ногами: ВРАГ - САМ - ВОЗВРАЩАЕТ - СИЛЬМАРИЛ?!
Что всё это значит?!
Ради чего была смерть Финвэ и кровь Альквалондэ?!
Маэдрос уже не понимал, что происходит и что теперь делать ему.
Но тут заговорил Феанор:
- Спасибо, Мелькор, - прохрипел он. - Я не ожидал, что ты так поступишь. Спасибо...
- Р-ради тебя, - Темный Вала изо всех сил боролся с болью, отчего слова его прозвучали резко. - Только ради тебя. И ради нашей дружбы.
- Так ты предал нас... - выговорил Маэдрос, глядя на отца остановившимся взглядом. - Значит, весь поход был нужен тебе затем, чтобы ты мог броситься на шею своему ненаглядному Мелькору... И смерть Короля - ничто для тебя. Ваша дружба тебе важнее отца, нас... всех...
Феанор медленно прикрыл глаза, словно задремал вдруг. Но его губы были сжаты до белизны.
На клевету он не отвечал никогда.
Не умел.
- Да лучше бы я считал своего отца мертвым, чем узнать это! - крикнул Маэдрос.
Феанор вдруг распахнул глаза, резко приподнялся:
- Но я не мертв! Довольно мне тебя уговаривать. - Его тихий голос был полон подлинного гнева, и вспышка Маэдроса по сравнению с ним была всё равно что зубки котенка перед пастью хищника. - Я приказываю тебе: ты заключишь мир. Ты примешь условия Мелькора. Ты будешь выполнять их. И ты забудешь Клятву, как забыл ее я! Отдаст тебе Мелькор Сильмарил или нет - это его дело. Ты просто исполнишь мой приказ!
- Отец... - Маэдрос упал перед ним на колени, - отец, очнись! Ты одурманен Врагом! Твои слова - это слова Врага! Отец, неужели твоя воля уже не принадлежит тебе?!
Мелькор шагнул к нему, свободной рукой схватил за шиворот, рывком поднял на ноги и отшвырнул с такой силой, что нолдо ударился спиной о стену и едва не упал.
- Мальчишка! - глаза Темного Валы сузились. - Прекрати вести себя, как безмозглый щенок! Ты выполнишь приказ своего короля. Ты заключишь мир. Немедленно. И благодари судьбу, что ты сын моего друга.
- Моего короля? - задыхаясь, переспросил Маэдрос. - Мой Король - Финвэ, убитый тобою! И я буду верен делу Государя Форменоса, даже если он сам предал его!
- ТЫ - СЕЙЧАС - СВОИМ УПРЯМСТВОМ - ПРЕДАЕШЬ - СВОЙ - НАРОД, - отчеканил Мелькор. И вдруг замолчал, вглядевшись в глаза Феанариона.
- Так это твое последнее слово, Маэдрос? - спросил наконец устало-равнодушно, словно выполняя скучную обязанность. - Не передумаешь?
- Я не пойду на сделку ни с Врагом, ни с тем, кто стал рабом Врага.
Феанор, лежащий всё так же неподвижно, вздрогнул.
Повинуясь мысленному приказу Властелина, в комнату вошел Ирбин с двумя гвардейцами.
- Отведи его в верхний ярус, - Мелькор кивком показал на пленника. - Приставь двойную охрану. И проследи, чтобы он ни в чем не нуждался.
Маэдроса увели. Несколько мгновений Темный Вала задумчиво смотрел на дверь, потом повернулся к Феанору.
- Возьми, - он взял безвольную руку Феанора и вложил в нее Сильмарил. - Боюсь, для Маэдроса он оказался слишком тяжел.
Сел в кресло и принялся осторожно растирать левой рукой онемевшие пальцы правой. На лбу и висках его выступила испарина.
Феанор проглотил комок в горле. Надо было что-то сказать. Не молчать вот так.
Не молчать. Говорить. Говорить, чтобы не думать о том, что Маэдрос своим упрямством...
- Очень больно.
Феанор старался, чтобы эти слова звучали вопросом. Вышло - утверждением.
То ли о Мелькоре, то ли о себе.
Темный Вала вскинул голову и встревоженно посмотрел на Феанора. Нет, похоже, тот говорил не о Камне. И не о ранах даже. Мелькору было безумно жаль его - но что тут скажешь? Что Маэдрос упрямый глупец? Но ведь Феанор любит его. Что обвинения, брошенные в лицо Пламенному, пусты? Так это и без того очевидно.
- Я не убью его, - очень тихо сказал Мелькор. - Ты не бойся.
Он протянул левую руку и мягко накрыл ладонь Феанора.
- И я остановлю войну. Хитростью. Страхом. Жестокостью, если потребуется. Раз уж не вышло договориться добром.
Маэдрос был самым рассудительным из семерых братьев и в Амане относился к Мелькору лучше других - внешне, по крайней мере. На Маглора рассчитывать не приходилось.
Темный Вала чувствовал, что стержень, на котором держалась жизнь Феанора, сломан теперь окончательно, и отчаянно старался удержать того от последнего шага.
"Ты нужен мне, друг мой, - он перешел на мысленную речь, вкладывая в нее столько тепла и сочувствия, сколько мог, - И ты нужен миру - твой ум, твой гений, твое искусство. Феанор, что бы ты ни потерял, у тебя остается то, что дороже и родства, и дружбы - творчество. Ты - Мастер".
Мелькор перешел со слов на образы, в мельчайших подробностях воскрешая в памяти нолдора кузницу, и рудники, и все те замыслы, которые они с Феанором когда-то - в той, бесконечно далекой теперь жизни - увлеченно обсуждали, и все творения, что выходили из рук Пламенного.
- Ты - Мастер, - повторил он вслух.
Феанор закрыл глаза и ничего не ответил.
Что значит мастерство для того, чьи сыновья намерены до последнего вздоха биться с единственным другом отца?
6
Я заставил себя успокоиться.
Гнев, проклятия, мольбы и угрозы... хватит. Накричался. За всю свою жизнь я не кричал столько.
А теперь пришло время холодного разума.
Я пока жив. Я пока даже цел.
Вот только сил совсем нет. Всё отцу отдал.
Сил нет, но они могут мне понадобиться в любой миг. Похоже, Мелькор не отдаст меня палачам. Похоже, он мною займется сам.
Тьфу, не "Мелькор", конечно же! Моргот.
Отец накрепко выучил нас, как называть Врага. Аманские привычки держатся, не вырвешь.
Ладно, не о том речь. Надо собраться с силами.
Вот на столе - кувшин и какой-то хлеб. Поесть - это правильно.
Я подошел к столу, взял кувшин в руки - и замер. А что, если?..
Нет, я боялся не яда. Вернее, не смертельного яда.
Я нужен Врагу не мертвым. Я нужен Врагу сломленным.
Как отец.
И подмешать какое-нибудь зелье, парализующее волю, Моргот вполне может.
Вода в кувшине призывно булькнула, когда я поставил его на стол.
Н-нет. Не стану пить. Хотя хочется.
Я сел, стиснул виски пальцами.
Итак, что же случилось с отцом? И главное: когда это случилось?
Маэдрос, Маэдрос, в твоем вопросе - ответ.
В Амане. Конечно, еще в Амане. Давным-давно.
Тогда: зачем он Врагу?
Зачем? После сегодняшнего ты еще спрашиваешь: зачем?
Да. Конечно. Отец был единственным, кто мог бы ему противостоять. Был.
Как из разрозненных камушков возникает четкий рисунок мозаики, так я сейчас собирал события последнего века заново.
Я слышал, что отец как-то владеет Силой Пламени. Слышал - от Маглора. Сам Государь никогда не говорил со мной об этом. Да и с Маглором, похоже, только говорил.
Стоп. Неважно.
Важно другое: я сам видел, как отец может противостоять майарам. Стало быть, он и Валарам мог бы противостоять. Чуть не на равных.
Знал ли это Мелькор?
Разумеется!
Знал - и поспешил стать другом моего отца.
Так, этот камешек лег на место. Собираем мозаику дальше.
А вот и место для второго камешка: гибель Древ.
Что было бы, прими отец сторону Мелькора? Позволь он Пламени вырваться не в Белегаэре, а в Амане?!
Я содрогнулся.
Но этот камешек не лег в свое гнездо. Отец этого не сделал. Устоял перед ложью Врага.
А вот - третий камешек. Беспросветно-черный.
Смерть Короля.
Отец не оправдал ожиданий Врага, и тот - отомстил.
Камешек четвертый. Сильмарили.
Гм... здесь - не понимаю. Если они были так нужны Врагу - почему он предложил мне Алмаз сейчас?
Ладно, этот камешек поставим позже.
Собираем мозаику дальше.
Итак, отец смог стряхнуть наваждение Моргота и не стал орудием в его руках. Он прозрел - пусть ценой смерти Короля. Государь сделал то, чего Моргот боялся больше всего: вышел на бой с ним.
Мог ли Враг убить его?
Не знаю.
Его сегодняшние слова о своей силе - а правда ли это?
Что?! Маэдрос, ты хоть на миг полагаешь, что Отец Лжи скажет правду?!
Итак, Моргот захватил моего отца в плен. Захватил, похоже, тяжело раненым. Захватил и...
Правильно: лечил.
Друг выхаживал друга. Выхаживал, простив ему гнев и вражду.
Очень трогательно.
Сейчас слезу пущу.
Только одно в этой внезапной доброте меня интересует: что Моргот сделал с сознанием Феанора, пока лечил его тело?!
Вот он, последний камешек. Главный.
Как красиво всё должно было получиться! - отец отрекается от мести ("Наша смерть не воскресит Короля!"), я передаю его волю братьям ("Воля отца священна!"), мы заключаем мир, Мелькор, полный заботы о нас, отдает нам Сильмарил (Менестрели, сюда! Это надо воспеть!), и мы, сожалея о былом неразумии, начинаем...
Да-да-да, именно это.
Мы начинаем слушаться его. Исполнять его "просьбы".
Мы превращаемся в его рабов.
Благодарных и сытых рабов.
Рабов, искренне верящих в мудрость господина.
В то, во что превратился отец.
Красивый узор, ничего не скажешь.
Вражий.
Отец, прости меня. Ты уже ослеп, но я еще зряч. Ты назовешь меня предателем, но, Государь, клянусь тебе - я не предатель! Я верен тебе - настоящему. Не одурманенному Врагом.
И пусть лучше нолдор погибнут в голоде и мучениях, но - они не станут счастливыми слепцами в руках Моргота!
Я отказался сегодня взять Сильмарил - как подачку.
Я преступил Клятву. И Внемировой Мрак - мой удел.
Что ж...
Но я, Маэдрос, сын Феанора, говорю: я не стану тем, чем хочет видеть меня Враг. Что бы он ни делал со мной, как бы ни ломал мою волю, я останусь - собой!
7
Мелькор появился внезапно - один, без свиты. Неспешно осмотрел пленника, комнату. Уселся в единственное кресло, молча наблюдая за нолдором. Уголок красиво очерченного рта Темного Валы презрительно кривился, но в глазах было сожаление. Меж густых бровей залегла сосредоточенная складка - словно Мелькор искал решение трудной задачи. Искал и не находил.
Маэдрос стоял, положив руки на кованый пояс. Хотелось сложить их на груди, но сын Феанора понимал, что этот жест будет чересчур картинным.
Он смотрел на Темного Валу спокойно и отстраненно - как, бывало, смотрел в Амане. Только причина для этого спокойствия сейчас была иной: нолдо был предельно собран и готов в любой миг принять удар. От внутреннего напряжения его губы сами собой изгибались в улыбке: так часто бывало с ним, когда приходилось загонять все чувства внутрь.
Маэдрос до сих пор был в кольчуге. Совершенно бесполезной сейчас как доспех, но греющей душу, словно прикосновение дружеской руки.
Мелькор заметил улыбку эльфа, и взгляд его стал тяжелым. Не будь Маэдрос сыном Феанора, он поплатился бы за дерзость. Впрочем, он едва ли дожил бы до этого момента после всего, что натворил.
- На что ты рассчитываешь, а, Маэдрос? - поинтересовался Темный Вала.
Тот непроизвольно усмехнулся:
- Рассчитывать? В моем положении? Мне остается разве что надеяться. На легкую смерть.
- Умереть - дело нехитрое, - Мелькор пожал плечами. - Но ты ведь теперь король. Разве судьба твоего народа тебе безразлична?
- А ты стал радетелем о нашем народе с недавних пор.
На сей раз усмешка Маэдроса была вполне осознанной.
- Судьба моего народа. - Он заговорил в своей обычной манере - спокойной, уверенной, убеждающей. Словно и не с Врагом. - Ты мне напрасно показал, что ты сделал с отцом. Потому что иначе бы я сомневался, какую судьбу ты готовишь моему народу, а теперь - я видел это. Я искренне верю, что мой народ тебе нужен живым. Народ мастеров. Ты сам мастер, и я не думаю, что быть господином орков тебе... уж очень приятно. Тебе нужны мы. Тебе нужны мы - безоглядно верящие тебе. И поэтому тебе так нужен мир с нами. И поэтому ты еще раз хочешь договориться со мной.
Голос Маэдроса зазвучал жестче:
- И ты солгал мне, когда уверял, что можешь сделать с нами всё, что захочешь. Именно этого ты и не можешь сделать! Ты можешь убить нас - о да, тем способом, который изберешь. Верю. Ни на миг не сомневаюсь. Но хочешь-то сделать с нами совсем другое! То, что ты сделал с отцом. То, что ты не сделаешь со мной.
Глаза Маэдроса блестели, но голос оставался спокойным:
- И ты совершил ошибку, когда убедил нас в смерти Феанора. Ты называешь меня королем - титулом, на который я дважды не имею права, потому что Королем нашим остается Финвэ. Живой или мертвый. Я даже не Государь - при живом отце. Но ты никогда не сможешь использовать Феанора против нас: мои братья просто не поверят, вздумай ты отправить его к нам или велеть ему воззвать по осанвэ. Как бы он ни склонял их на твою сторону - они не послушают его.
- Да, - невозмутимо согласился Мелькор, - я действительно охотно принял бы ваш народ под свою руку, хотя ты напрасно столь пренебрежительно отзываешься об орках, о которых почти ничего не знаешь. Но ни один мастер не сотворит что-либо действительно стоящее, если его принуждать. Так что я готов выделить вам часть своих владений на юге. В обмен на заключение мира. Ибо я, в отличие от тебя, своих подданных предпочитаю видеть живыми, а не героически павшими в бессмысленной войне. Ты сейчас пытаешься обречь нолдор на гибель, а я, напротив, - спасти и дать им возможность жить и заниматься творчеством, а не убийствами. И кто же из нас двоих больше радеет о твоем народе, м?
- Конечно, ты. - Маэдрос рассмеялся, не разжимая губ (привычка, перенятая многими нолдорами у Оромэ в свое время). - Но ты сейчас проговариваешься и даже не замечаешь этого. Ты говоришь "подданные". Ты хочешь видеть нас под своей властью. А мы на это не пойдем никогда. Даже если бы между нами не стояли смерть Короля и безумие Государя.
Глаза Темного Валы жестко блеснули: засмеявшись, Маэдрос живо напомнил Мелькору давнего врага.
- Ты искажаешь смысл моих слов. Я не говорил о нолдорах как о своих подданных. Я готов предоставить вам независимость. Маэдрос, ты вообще способен воспринимать хоть что-то, кроме своих надуманных страхов? С кем я говорю сейчас: с государем, отвечающим за свой народ, или с мальчишкой-фантазером, у которого в голове ветер?
- "Надуманных страхов"? - снова усмехнулся Маэдрос. - Видно, смерть Короля придумана мною?! Видно, отец не говорил мне вещи, противоположные его собственным мыслям?!
- Что ж, - Мелькор поднялся, глядя теперь на Маэдроса с высоты своего внушительного роста. - Твой выбор ясен. Только не обольщайся, мальчик. Ты всё равно послужишь моим целям, хочешь ты того или нет. А убивать я тебя не намерен. К чему мне еще один нолдорский труп?
Сказал и вышел. Пленник остался один.
8
Никогда не говори: "Хуже некуда". Иначе судьба однажды объяснит: может быть и хуже.
Когда я узнал о смерти отца, о предательстве Мелькора - я думал: предел. Не может быть потерь сильнее.
Наивный.
Тогда мне было, куда стремиться. Тогда я ясно видел путь. Тогда я четко знал, что я хочу совершить и могу совершить. Тогда на беду я ответил действием.
А теперь...
Вот она - пытка бессилием.
Маэдрос не услышит меня. Прочие - даже не поверят, что это - я. И они пойдут на смерть - ради мести за меня. И я обречен это видеть.
Мелькор, зачем ты заставляешь меня жить? Это жестоко...
И это тело, проклятое тело, послушное рукам Врага, ставшего опять другом, это тело хочет жить, и раны предательски закрываются, не давая мне самого простого выхода, выхода прочь, прочь из тела, прочь из жизни, прочь из этой войны, где не будет победителей, где мой единственный друг будет убивать, убивать против воли, убивать моих детей, где ненависть захлестнет и ослепит всех, и слепая смерть смоет слабых и сильным солью на ранах раздерет разладом расколотые сердца, и я буду видеть, видеть их гибель, бессильный спасти...
ЗА ЧТО-О-О?!
9
- Феанор, - Мелькор с исключительным вниманием рассматривал светильник на стене, - я снова говорил с ним. Бесполезно. Он слышит только себя, - Темный Вала наконец заставил себя посмотреть в глаза другу. - Я сделал все, что мог. Прости.
Он опустил голову, но почти сразу овладел собой и твердо взглянул в лицо Феанору:
- Маэдрос не умрет. Во всяком случае, не умрет от моей руки или по моему приказу. Но это единственное, что я могу тебе обещать.
Феанор молчал. Он понимал, что надо ответить, что Мелькор совершил ради него почти невозможное - невозможное для Мелькора. Надо было ответить. Но - молчал.
- Маэдрос не умрет, - жестко повторил Темный Вала. - Но я намерен прекратить войну, и он поможет мне в этом. Даже против своей воли.
Острый взгляд Мелькора был теперь устремлен прямо в глаза нолдору. Почти требовательный взгляд.
Феанор медленно прикрыл веки.
- Чего ты хочешь от меня?
Это был именно вопрос.
- Понимания... друг. Только одного - понимания.
- Да.
Молчание.
- Спасибо, - тихо вымолвил Мелькор.
Поднялся, пошел было к двери, но остановился и вновь повернулся к нолдору:
- Ты даже не спросил, что именно я собираюсь с ним сделать.
"Я не пойду на сделку ни с Врагом, ни с тем, кто стал рабом Врага".
Феанор не умел прощать оскорблений.
Жестко, тоном Государя:
- Ты сохранишь ему жизнь. Я благодарен тебе за это - как отец. Что до его судьбы... - Феанор невольно сощурился и отчеканил:
- Это твой пленник.
1
Я был в бешенстве. С каким наслаждением я отдал бы этого бестолкового щенка волколакам! Впрочем, я сейчас почти радовался, что связал себя словом. Труп Маэдроса был для меня бесполезен. Живой Маэдрос - иное дело. А если бы не обещание, данное Феанору, я не сдержался бы. Тем более, что после сегодняшних событий руки продолжали отчаянно болеть, и это не добавляло терпения.
Я вышел на открытую галерею и подставил разгоряченное лицо холодному ветру, несущему мелкий, колючий снег. Стало легче. Я не хотел принимать решения, покуда не обуздаю гнев.
Сознание постепенно прояснялось, приступ ярости проходил, мысли обретали привычную четкость.
Итак. Старший сын Феанора и предводитель нолдор в моих руках. Насколько я знаю обычаи этого народа, у них принята безоговорочная преданность младших старшим. Стало быть, Маглор, по меньшей мере, задумается, прежде чем что-либо предпринять, если будет знать, что его действия могут стать причиной нестерпимых мук брата. Вот только... поверит ли он, что Маэдрос жив? Поверит. Если сможет общаться с тем по осанвэ. А еще лучше - если сможет видеть его. Как бы это устроить?
Я медленно шел по галерее, разглядывая заснеженные склоны Эред Энгрин. Осанвэ враждебно настроенного ко мне нолдора невозможно из Ангбанда - моя сила погасит его. Это всё равно, что пытаться разжечь огонь под водой. Значит, Маэдрос должен находиться где-то за пределами крепости. На виду. Но вне досягаемости Воплощенных.
И тут меня осенило. Решение было простым и изящным, как и все наиболее удачные мои замыслы. Приковать парня к горному склону. Ну, скажем, с внешней стороны Тангородрима. И пусть висит. В качестве напоминания о том, как не следует себя со мною вести.
Я немного ослабил ветер и остановился, любуясь танцем снежинок.
Да, идея была поистине удачной.
Осуществить ее я приказал Саурону. Маэдроса надлежало приковать за правую руку. Для ног я решил оставить небольшой выступ. Ничего, должно хватить. Будет мальчишка стоять смирно - удержится. А попытается дергаться - соскользнет, и придется ему висеть на руке, пока снова опору не нащупает.
Пока мой первый помощник занимался пленником, я отправил к Маглору посланца. На этот раз мое слово нес снага, достаточно смышленый, чтобы всё исполнить в точности, но не настолько ценный, чтобы жалеть, если он не вернется. Я сообщал второму сыну Феанора о плачевной участи первого и предупреждал, что любое его неосмотрительное действие эту участь еще ухудшит. Кроме того, я заверял Маглора, что умереть его брату я не позволю.
Следить за выполнением моего приказа в отношении пленника не было нужды: я знал, что Саурон всё сделает в лучшем виде. Впрочем, я не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться на физиономию Маэдроса, когда тот поймет, что ему предстоит. Только вот знать о моем внимании ему было ни к чему: много чести. Так что я с удобством устроился в Мраморном чертоге и отправил к месту действия одного из воронов.
2
Дверь распахнулась. Не открылась бесшумно, как в прошлый раз, когда заходил Мелькор, а именно распахнулась, пропуская высокого мужчину в тунике цвета запекшейся крови и черном плаще. Обликом вошедший напоминал эльфа, но был, по меньшей мере, на ладонь выше любого из эльдар, да и Музыка не позволила бы спутать. Майа. Еще один из слуг Врага. Следом за ним вошли четверо вооруженных орков.
Предводитель окинул пленника цепким взглядом холодных серых глаз, указал подбородком на дверь и вышел. Один из воинов последовал за ним, еще трое задержались, пропуская Маэдроса вперед.
"Т-так", - стукнуло сердце нолдора. Разговоры и впрямь кончились. Пришло время ответить за свои слова.
- Куда вы меня ведете? - требовательно спросил Маэдрос.
Молчание. Лица воинов Моргота - если, конечно, эти жуткие морды заслуживали такого названия - были совершенно непроницаемы. Казалось, орки не слышали.
"Сопротивляться?" - мелькнула шальная мысль. Маэдрос тут же оборвал себя: глупо. С чего он взял, что его ведут именно на пытки?
"А с их морд! - ответил он сам себе. - Ради разговоров с таким конвоем не приходят!".
Убедившись, что пленник не спешит подчиниться безмолвному приказу, двое орков, как по команде, шагнули к нему и крепко взяли под руки. Без малейшей грубости, уверенно и спокойно, словно занимаясь привычным делом, Маэдроса вывели из комнаты и вновь отпустили.
Сероглазый майа, который ждал снаружи, всё так же молча повернулся и зашагал по коридору. Чем-то он напоминал Мелькора, но у Темного Валы движения были по-кошачьи мягкими, словно бы даже с ленцой, или, наоборот, молниеносными, будто бросок хищника из засады. Этот же тип выглядел исключительно собранным и деловитым: ни ложной расслабленности, ни хоть одного лишнего жеста. Один из воинов снова последовал за предводителем, другой остановился позади Маэдроса, еще двое по-прежнему были по бокам, готовые вести пленника силой, если тот откажется идти сам.
Опять коридоры, лестницы. Всё вниз. Ужас Железного Замка наваливается снова, и ужас неизвестности, и сердце бьется так сильно, что едва не до горла допрыгивает.
"Куда меня ведут? Зачем? Если на пытки - то почему не связан? Если на очередной разговор - то почему этот конвой молчит? Что же это?".
Гулкие звуки шагов орков. "Железом, что ли, их сапоги подкованы? Тьфу, ну и мысль! Нашел, о чем думать. - А о чем?! О неизвестности, которая впереди?".
- Куда ты ведешь меня? - настойчивый вопрос Маэдроса был обращен к неизвестному майару.
Тот будто и не услышал.
Коридоры стали темнее и шире. Изящные светильники на стенах сменились факелами.
Поворот. Тяжелая железная решетка, словно бы сама собой, неожиданно втянулась в пол, пропуская идущих. Еще один короткий коридор, в который открывается множество проходов. Впереди на стенах пляшут багровые блики. Заметно теплеет. Нарастает мощь чуждой Музыки, давит; каждый шаг дается Маэдросу с трудом. Горячий воздух обжигает легкие. Кажется, что сердце вот-вот лопнет, не выдержав чудовищной нагрузки. Но конвоиры всё так же бодро идут вперед, будто не ощущают этой невыносимой тяжести.
И нет уже каменных стен и потолка, нет пола - вокруг, скованное, усмиренное высшей силой, ревет и бьется подземное пламя, отделенное лишь тончайшей невидимой перегородкой.
Маэдрос понял, что дрожит, как в ознобе. Пот лился ручьями, а он трясся, словно на холоде. Нолдо вцепился зубами в губу, до белизны стиснул руки на поясе, чтобы не позволить этой дрожи стать заметной. Мороз по коже. Ужас, ничего кроме ужаса! Зажмуриться, упасть на пол, скорчиться, спрятаться от этого...
Нельзя. Держись, сын Феанора. Не смей закрывать глаза. От тебя ждут проявлений страха. Не смей доставлять им радость. Не смей впускать это в себя!
Если враги и наблюдали за пленником, они умело скрывали это. Казалось, Маэдрос и его чувства были им безразличны.
Путь сквозь огонь длился, казалось, целую вечность. Маэдрос уже почти терял сознание, когда перед ним внезапно оказалась стена. Нет: створки исполинских ворот, совершенно гладкие, сделанные из какого-то неизвестного - камня? металла? сплава? - этот материал был незнаком нолдору.
Ворота разошлись беззвучно, втянулись в стены, освобождая путь. Пленнику никак не удавалось избавиться от ощущения, что крепость обладает собственным недобрым разумом, и лишь чья-то воля - легко догадаться, чья - не позволяет ей уничтожить чужака, проникшего внутрь.
В лицо ударил порыв ледяного ветра. Мелкие снежинки иглами впились в кожу.
Маэдрос на миг замер, жадно ловя ртом холодный воздух. Привычный к араманским стужам, он спокойно выносил и снег, и буран, хотя никогда особо не любил. Но сейчас... морозное дыхание беспредельной равнины показалось ему воздухом родины, ледяные порывы были слаще для нолдора, чем ароматы цветов в Амане, и колющий кожу ветер был желаннее руки друга, утирающей пот.
Маэдрос медленно выдохнул.
Внезапная догадка заставила его вздрогнуть; мысль, которой так хотелось довериться, - и так страшно было сделать это:
"Мы вышли из Ангбанда. Я не связан. Неужели? неужели - свобода?.. невероятно, но...".
Один из орков легонько коснулся плеча пленника, не столько подталкивая, сколько показывая, куда идти дальше - так умелый всадник направляет коня.
Над головой возвышался Тангородрим - низкие, темно-бурые тучи скрывали его вершины. По склону вверх уходила лестница - не то прорубленная, не то проплавленная в камне. Черноволосый майа и шедший следом за ним орк начали подниматься по припорошенным снегом ступеням.
Маэдрос медленно направился к лестнице, по-прежнему глубоко дыша. Нолдо цепким взглядом пробежал по окрестностям.
"Толкнуть того, что сбоку? Бежать? Нет, глупо. Будь здесь только орки - это имело бы смысл; но тут - майа. Далеко я не убегу. А они все держат себя со мной отнюдь не враждебно. Ладно. Придется идти. Будь что будет".
Маэдрос молча стал подниматься. Спрашивать, что его ждет наверху, было бессмысленно - это он уже уяснил.
Не ответят.
Поднимались долго. Лестница закончилась небольшой ровной площадкой. Земля внизу была давно уже неразличима, скрытая тяжелыми тучами, липнущими к скалам. Казалось, мир исчез, провалился в безвременье, и нет более ничего - лишь облака вокруг, лишь снег, секущий лицо, и равнодушный черный камень под ногами.
Майа подошел вплотную к скале. Маэдрос заметил короткую толстую цепь из темного металла, похожего на железо. Верхний конец ее был намертво вплавлен в камень, нижний заканчивался гладким кольцом наручника. Сероглазый провел кончиками пальцев по стальной петле, и она разомкнулась.
Маэдрос словно вживую услышал голос Врага: "Ты всё равно послужишь моим целям!".
"Заложник! Вот зачем я ему нужен".
Решение пришло мгновенно: рывок к краю, к желанной бездне, к смерти - вожделенной, когда приходится выбирать между ней и невольной службой Врагу!..
Но орки были начеку: один кинулся наперерез, другой повис на плечах пленника. Маэдрос резко пригнулся, противник перелетел через его голову и, не удержавшись, сорвался в пропасть. Падая, он сбил с ног и увлек за собой второго воина. Больше нолдо ничего не успел разглядеть - земля внезапно ушла из-под ног, и в следующее мгновение он уже лежал, не в силах пошевелиться. Голову, впрочем, приподнять удалось. Маэдрос увидел, как майа в несколько шагов достиг кромки пропасти, нагнулся - и одним движением втащил на площадку за лапу одного из упавших орков. Видимо, тот успел зацепиться за край. Трудно сказать, что удивило нолдора больше: то, что звероподобные воины Врага гибли молча, или то, что майа спас одного из них. Спасенный обменялся с предводителем конвоя парой коротких фраз на незнакомом эльфу языке и присоединился к товарищам.
Маэдроса подняли и подвели к скале. Заставили вытянуть вверх правую руку - и металлическая петля наглухо сомкнулась на запястье.
Сын Феанора едва ни выл от отчаянья: как он мог не предвидеть этого?! отчего он не покончил с собой, пока был заперт?! как он мог довериться спокойному тону Врага и сдержанности этого конвоя?!
Поздно.
Спускающиеся вниз орки вдруг показались ему неживыми... так могли бы двигаться камни, если бы... - у них же товарищ погиб, а они словно и не заметили!
"Не о том думаешь, Маэдрос! - А о чем думать?! В Лосгаре я пытался спасти тех, кого отец бросил, - и не смог. Потом я пытался отомстить за отца... оказалось, что за отца мстить... аув-вввв-уууууу... Теперь я стал заложником, хотя мог погибнуть. Вся жизнь - цепь неудач. Цепь поражений".
И тут скала, к которой был прикован Маэдрос, содрогнулось. Волна жара обожгла нолдору спину, камень под ногами заходил ходуном.
"Что это?! Обвал?" - в душе Маэдроса отчаянная надежда на такую желанную теперь гибель мешалась со страхом.
"Извержение? Сейчас? Зачем тогда было приковывать?"
Едкий дым заставил его согнуться в удушье.
Маэдрос повис на цепи, опустив голову... когда увидел, что черная трещина прорезала камень под самыми его ногами. Скала снова содрогнулась, снова омерзительный дым заполнил легкие; нолдо отчаянно пытался вытолкнуть его из себя, и тут почувствовал, что падает сам, что опоры нет... Он изо всех сил вжался в скалу, позабыв о собственном стремлении к смерти...
Каменная лестница рухнула. Рухнула мгновенно, как не может обрушиться такая махина. Но это случилось. Клубы пыли медленно оседали в бездне.
Маэдрос ощутил, что под его ногами остался выступ шириною в полступни. Не более.
"Шагнуть в бездну! Вот она, смерть! - Не будь наивен. Эта цепь удержит тебя. И ты будешь висеть. Так - ты хотя бы стоишь".
- Будь ты проклят, Моргот! Будь ты проклят!! - крик Маэдроса слился с гулом затихающего обвала.
На скальный выступ напротив прикованного нолдора бесшумно опустился крупный ворон, уставился прямо в глаза пленника и громко каркнул, как засмеялся. Взгляд у него был явно не птичий. Очень знакомый взгляд.
- Ты всё равно не победишь меня! - крикнул ему в лицо Маэдрос, в душе сознавая всю тщету своих слов.
Ворон, похоже, не счел это утверждение убедительным. Зыркнул насмешливым черным глазом и принялся, не торопясь, очень тщательно чистить перья. Когда он закончил и вновь посмотрел на нолдора, в его взгляде не было и тени чуждого разума. Самый обыкновенный ворон.
Снегопад усилился. Птице это не понравилось, она захлопала крыльями, стряхивая снежинки, и улетела, оставив Маэдроса одного среди скал и клубящихся облаков.
Время остановилось.
3
Властелин неподвижно сидел в кресле, слегка наклонив голову к правому плечу и опустив ресницы. Один. Я тихо приблизился и остановился в четырех шагах от него, дожидаясь, пока он закончит наблюдать и обратит на меня внимание.
Наконец Мелькор открыл глаза и выпрямился.
- Мальчишка почти сдался, Саурон, - Властелин невесело усмехнулся. - Он уже сорвался на крик. Вот дурачок!
- Он убил Рданга. И едва не сбросил в пропасть Ортага, - я невольно сжал кулаки.
- Я видел, - Мелькор сдвинул брови.
Он тоже не любил терять хороших бойцов. Очень не любил.
- Властелин, если тебе требовалось сломать пленника, это можно было сделать проще. И обойтись без жертв, - я шагнул вперед, впившись взглядом в черные глаза Мелькора.
- Если бы я хотел сломать Маэдроса, я сделал бы это, - невозмутимо ответил Властелин. - Но он нужен мне для другого.
- Приманка?
- Нет, торг.
Я подумал, что ослышался.
- Торг? С... с Воплощенными?!
- С сыновьями Феанора. Я намерен заключить с ними мир.
- Зачем?! - Забывшись, я почти выкрикнул это. - Нам ничего не стоит перебить их всех, как щенят! Аман может в любой момент снова напасть на нас, а ты тратишь драгоценное время на возню с эльфами!
- Аман не нападет, - спокойно возразил Мелькор. - И залог этого - те самые нолдор, которых ты предлагаешь уничтожить.
- Залог?...
- Именно. Валар прокляли этот народ и предоставили его судьбе. То есть, - Властелин улыбнулся, - мне. И тем самым отрезали себе путь в Эндорэ. Так что нолдор нужны мне, как щит против Валар, а Маэдрос - как щит против нолдор.
Он замолчал, откровенно наслаждаясь эффектом своих слов.
Так вот оно что! Я посмотрел на него с искренним восхищением:
- Властелин, ты воистину мудр!
И всё же была еще одна мысль, которая не давала мне покоя. И я решился задать вопрос:
- Но Феанор? Он-то тебе зачем?
Мелькор ответил не сразу. Мне показалось, что он колеблется.
- Феанор мой друг, - сказал он наконец.
Видимо, разочарование отразилось на моем лице слишком явно. Властелин помрачнел.
- Он мой друг, Саурон, - повторил он настойчиво. - Кроме того, он мне нужен. Есть у меня один план...
Глаза Мелькора блеснули, совсем, как бывало в Утумно, когда его захватывала очередная идея, и у меня снова заныло в груди от тоски по былым временам. Впрочем, я всегда умел обуздывать чувства.
- Ты хочешь с его помощью все-таки подчинить себе нолдор? - предположил я.
Властелин весело прищурился и качнул головой:
- Арду, Саурон.
Помолчал, улыбаясь чему-то, и повторил:
- Арду.
4
Стоять в карауле - дело скучное и утомительное. Часами всматриваться в серо-синий сумрак, подставляя себя злобному северному ветру, несущему холод, или ничуть не более ласковому западному ветру, несущему сырость.
Безрадостное дело - стоять в карауле.
Но в караул сейчас рвались все.
Всё войско.
Маглор еле удерживал их в лагере. Строительством укреплений удерживал.
Проклятая тишина. Проклятая неизвестность.
Последней вестью были обрывки осанвэ гибнущих соратников. О судьбе Маэдроса никто не знал ничего.
Самые дерзкие нолдор потом побывали на месте побоища и привезли оружие погибших.
Тела?
Не будем говорить, что было с их телами.
Нет, тела не привезли.
И Маэдроса не нашли.
Плохо искали? Или...
И вот сейчас весь Химлад вглядывается в сумрачный северный горизонт.
Хоть что-нибудь! Хоть какую весть! Всё, что угодно, - лишь бы не эта проклятая тишина!
Шабрук наслаждался жизнью. Правда, после первого гонга, когда вестовой передал ему и еще нескольким парням приказ явиться к Властелину, у снаги чуть ноги не подкосились со страху. Но обошлось. Ничего страшного Великий не сделал. Рассказал, что требуется от орков, велел повторить. Шабрук справился с первого раза - он всегда был памятлив. Властелин внимательно выслушал, покивал, других парней отпустил, а смышленому снаге распорядился выдать двойной паек. Да еще посулил такой же по возвращении. И порцию браги - а уж этакое счастье выпадало только командирам, да и то по большим праздникам.
А задание-то Великий дал и вовсе пустяковое, даже драться не надо. Проехаться до стана квын-хаев, передать послание ихнему старшему - Мыл-гыру и вернуться с ответом.
Шабрук важно ехал впереди небольшого отряда, одной лапой на всякий случай придерживая свернутый в трубку пергамент за пазухой.
Стоящие на горных отрогах нолдор даже не увидели - почувствовали приближение врагов. Врагов ли? От этих орков не шло волны ненависти. От них несло каким-то еще не имеющим названия чувством. Нолдор невольно морщились, как от запаха мертвого тела.
Потом это назовут словом "презрение".
- Они не биться едут, - тихо сказал Элеринг.
- Посольство? - прищурился Варгон. - Еще одно?
- Возможно, - положил ему руку на плечо Тильсирвэ, командир этой заставы.
- Позовешь Маглора? - вскинул взгляд Варгон.
- Для начала хоть увидеть их надо, - скривился Тильсирвэ. - В этом мороке едва ли что разглядишь...
Варгон подумал, что командир, как всегда, точен: то, что застилало горизонт, не было ни сумраком, ни туманом. Это был именно морок.
Так что нолдор увидели орков, когда те были уже сравнительно близко.
"На выстрел подошли", - невольно мелькнула мысль у Тильсирвэ. Он знал, что приказа стрелять не отдаст.
Десяток орков могут быть только послами.
Через мгновение его глазами орков увидел Маглор.
Нгырт первым почуял запах чужих и вздыбил шерсть на загривке, предупреждая всадника. Шабрук поднял лапу, останавливая отряд. Очень медленно, как приказывал Великий, спешился. Отстегнул пояс с кривым мечом и бросил на землю. Расстаться с оружием было особенно трудно: всё существо орка противилось подобной глупости. Но ослушаться Властелина было еще страшнее. Впрочем, волк сразу же встал над хозяйскими вещами и глухо заворчал, так что свои едва ли рискнули бы подступиться. Нгырт заслуженно слыл зверем серьезным.
Шабрук поднял вверх лапы, в одной из которых был зажат пергамент, и пошел в сторону невидимых пока квын-хаев. Один.
"Ждите!" - только это ответил Маглор Тильсирвэ. Осанвэ оборвалось.
Командир заставы вернулся к реальности.
- За оружие не браться, - приказал он негромко. - На виду у них, разумеется. Варгон!
- Ясно. - Командиру дюжины лучиков не требовалось более пространного приказа.
- Чтобы даже я вас не видел! - уточнил Тильсирвэ. - Но без моего приказа не сметь стрелять.
Тот коротко поклонился, исчез.
- А мы? - спросил Элеринг.
- А мы подождем. Как ни быстр конь лорда Маглора, а ему надо доехать. И мы пока не будем торопиться. Постоим, посмотрим...
Тильсирвэ говорил едва ни с ленцой, своим расслабленным тоном вынуждая нолдор так же усмирить гнев и пыл, как это делал он сам. А ему больше всего сейчас хотелось выстрелить этому орку в горло, выхватить пергамент из его руки и - и узнать, наконец, что с Маэдросом.
Но - нельзя. Дважды нельзя. Трижды нельзя.
Ждем лорда Маглора.
Шабрук потянул носом и облизнулся. Вспомнился подслушанный недавно рассказ одного из гвардейцев о последней стычке с безволосыми и о том, какое нежное у квын-хаев мясо. Из битвы, впрочем, вернулись не все: пришедшие из-за Большой воды драться умели очень неплохо.
Когда впереди показались темные фигуры, снага остановился, приподняв на всякий случай лапы повыше, и окликнул их, старательно выговаривая слова чужого языка:
- Слово Властелина Эндорэ. Для лорда Мыл-гыра.
- Лорд Маглор скоро будет здесь, - внятно ответил Тильсирвэ. - Мы ждем его.
"Не смей! - твердил он себе. - Не смей прикасаться к этому свитку! Первым должен узнать Маглор. Не смей!".
Нолдо сжал руки, ногти впились с ладони.
Шабрук остановился в нескольких шагах от квын-хаев, осторожно опустил лапы и приготовился ждать.
На гребень перевала взлетел взмыленный конь.
"Лорд Маглор! Наконец-то!" - нолдор на заставе разом выдохнули: ожидание закончилось.
Сын Феанора спешился (восточные склоны Эред Вэтрин были гораздо круче западных), скользящим легким шагом двинулся вниз.
Перевал меж тем заполнялся всадниками. И по равнине спешили десятки конных - с севера, с востока... Весть о посольстве всколыхнула всех.
Шабрук мгновенно распознал в приехавшем вожака. Но с места не сдвинулся.
Лорд нолдор не дошел до него шага три. Остановился. Вытянул вперед руку, требуя письмо.
Разговаривать с орком Маглор не собирался.
Шабрук так же молча отдал пергамент. Оставалось дождаться ответа.
"Да будет известно лорду Маглору, что старший брат его и повелитель ныне находится в Ангбанде на положении пленника. Дальнейшая судьба его будет зависеть от действий нолдор. Если ваше воинство вернется в Аман или же отступит на юг Эндорэ, Маэдрос будет освобожден от оков и останется жить в Ангбанде в залог мира между нашими народами. Если же вы осмелитесь вновь угрожать мне войной или попытаетесь освободить заложника, нет такой муки, какую не испытает он, и смерть не будет ему избавлением, ибо плоть его всецело в моей власти, и я не позволю ему ни умереть, ни даже потерять сознание. До тех же пор, пока хоть один неприятель ходит по моим землям, Маэдрос будет висеть на скале Тангородрима, прикованный за правую кисть.
Вала Мелькор, Властелин Эндорэ"
Маглор чувствовал на себе сотни, тысячи взглядов. И во всех них был один вопрос. Одна надежда.
- Жив.
Эхо волнами разошлось по войску.
- Заложник.
Войско вздрогнуло.
Тишина.
И - голос Кано, прежде - Певца, ныне - Командира:
- Послы уедут невредимыми.
- Каков будет ответ лорда Мыл-гыра? - выдал Шабрук еще одну заученную фразу. - Что передать Властелину?
"Передать. Что передать ему от нас... от меня? Чем я пожертвую?! - делом отца или жизнью брата?! Чем?!"
Маглор не глядел на орка:
- Передай, что о нашем решении он узнает по нашим делам.
5
Маглор отпустил моего посланца живым. Это само по себе было ответом: гибель Шабрука означала бы вызов мне и немедленно повлекла бы за собой соответствующие меры в отношении Маэдроса. Значит, удар попал в цель: нолдор прекратили лезть на рожон и задумались. Хорошо. Окончательного решения Маглор, впрочем, не принял; в сущности, попросил отсрочки. Что ж, мне спешить было некуда. Феанор еще не окреп после ран и потрясений, пора говорить с ним о деле не настала. Да и сам я, откровенно говоря, нуждался в отдыхе и исцелении: боль от ожогов упорно не проходила, и я пока не нашел способ справиться с ней. Вдобавок, за несколько сотен лет моего отсутствия накопилось немало задач, которые Саурон не мог решить в одиночку. Земли Эндорэ почти забыли хозяйскую руку, и я собирался исправить это.
Итак, я спокойно занимался своими делами и ждал, пока Маглор дозреет. Разумеется, не оставляя его без внимания.
Через четыре смены стражи после возвращения Шабрука разведчики сообщили о нескольких нолдорах, приближающихся к Железным горам. Я распорядился не трогать эльфов и не показывать, что их заметили.
И послал пару воронов - мне интересно было самому посмотреть, что будет делать Маглор со товарищи. Я практически не сомневался в том, кто именно пожаловал ко мне в гости.
И я не ошибся. Это действительно был Маглор. Он почти не прятался - то ли не умел, то ли так торопился увидеть брата, что забыл всякую осторожность. Только что не верхом поскакал. Скрывался только от тех орков, которых не увидеть было нельзя. О том, что у Ангбанда есть разведка, кажется, просто забыл: бежал по самым удобным тропам. И быстро бежал. Очень.
Почти так же легко было найти и второго. Куруфин. Сколько я его знал, он был сущей копией отца по горячности. Или даже превосходил Феанора (если это вообще возможно!). Этот, в отличие от Маглора, хотя бы пытался прятаться. Правда, пользы от его попыток...
А вот и близнецы. Ученики Охотника, будь он неладен. Эти поумнее, и моему ворону пришлось изрядно покружить, чтобы найти их. Мальчишки сильно отстали от старших - потому что шли аккуратнее. Но их привычка быть всегда и везде вдвоем уже стоила бы им жизни, пожелай я этого.
Глядя на эту четверку, я не сразу понял, что в них не так. А потом рассмеялся: каждый из сыновей Феанора был уверен, что к Тангородриму отправился он один! Каждый ушел тайком. И не от моих орков эти принцы прячутся под плащами простых воинов. Они от своих дружинников таятся.
Некоторое время я наблюдал за ними, словно кот за мышатами, и от души развлекался. И прикидывал, не повязать ли их тепленькими, раз уж они так любезно сами идут ко мне в руки. Я играл с этой мыслью, в глубине души уже зная, что не сделаю этого. Из-за Феанора. Просто не смогу снова причинить ему боль.
Между тем меня несколько беспокоило отсутствие еще двоих братцев. Неужто остались в Хифлуме? Или просто скрываются лучше? Я заставил ворона спуститься пониже.
Карантир обнаружил себя только в предгорьях Эред Энгрин. Ученик Ауле, он слышал Музыку гор и укрывался ею, словно плащом. Неплохо рассчитано, и промах только один: Эред Энгрин сотворены моей Музыкой. Не Ауле.
А вот Келегорма я так и не нашел. И это мне совсем не понравилось.
Пока я обдумывал, куда мог запропаститься ученик моего врага, Маглор добрался почти до подножия Тангородрима, и я отвлекся. Право, зрелище этого стоило!
Принц стоял на открытом пространстве, совершенно уязвимый для любого, кому захочется прикончить его. Вот они, аманские квэнди! Изнеженные и бестолковые существа. Те, что пробудились когда-то у Куйвиэнэн, были не в пример смышленее и шустрее. Испортили Валар эльфов, испортили. А жаль.
Маглор неотрывно смотрел вверх. Я нарочно разогнал облака над горами, так что видимость была отличная. Стоял он долго, и мне уже начала надоедать его неподвижность. Впрочем, возможно, он разговаривал с Маэдросом в этот момент.
Прочие мальчишки были умнее - они хотя бы ограничились осмотром издалека. Хотя бы не стали приближаться на выстрел.
Впрочем, издалека им было даже лучше видно. Тангородрим вообще сильнее впечатляет с расстояния.
Четверо младших повернули назад, а Маглор всё еще не двигался.
И вот тут я увидел Келегорма. Он возник словно из ниоткуда. Окликнул Маглора, тот вздрогнул, но даже не обернулся. Тогда младший обнял старшего за плечи и повел прочь. Тот не сопротивлялся.
Мой ворон бесшумно нырнул вниз и уселся на одну из скал, мимо которой проходили сыновья Феанора. Я поймал обрывок их разговора:
- ...нет нужды теперь, - говорил Келегорм безучастному брату. - Моргот наверняка видел нас. Всех. Но почему-то не стал мешать.
6
Феанор был безучастнее, чем в те дни, когда он считал себя пленником. Неподвижный, он смотрел в потолок, и не думал ни о чем.
Он не жалел Маэдроса - сын сумел достаточно разозлить отца, чтобы тот перестал интересоваться именно им.
Он не жалел Маэдроса. Его горе было много больше страданий дерзкого сына.
Война. Неизбежная война между нолдорами и Ангбандом. Между моим другом и моими сыновьями.
- Война закончена, Феанор, - Мелькор вошел в комнату и устроился у изголовья нолдора. - Я же говорил, что остановлю ее. С каких пор ты стал сомневаться в моих возможностях?
Голос Темного Валы звучал бодро, но взгляд, устремленный на бледное лицо друга, выдавал тревогу. И еще - решимость.
Феанор не повернул головы:
- Ты был столь же уверен, что Маэдрос согласится на переговоры.
Мелькор запнулся, но не более, чем на мгновение:
- Так он и согласился. Более того, именно благодаря ему нолдор не станут больше воевать со мной. Как я и планировал. Нет, Маэдрос своего решения не изменил, - сказал Темный Вала, предваряя вопрос друга. - Но от его решений больше ничего не зависит. Хоть я и оставил его в живых, как обещал.
- Хорошо. - Всё тем же безжизненным тоном.
- Так вот, - Мелькор словно не замечал состояния Феанора. - Теперь нас с тобой ждет работа. Много работы.
Только тогда Феанор повернул голову и посмотрел на Мелькора.
- Вставай, - поторопил его Темный Вала. - Я должен отдать тебе кое-что. И тебе неудобно будет принять это лежа.
Требовательный тон Мелькора неожиданно пробудил доселе спавшее упрямство нолдора. Так что тот не спешил вставать. Даже не назло. Просто по привычке.
- Что ты хочешь отдать мне?
- То, что ты не ожидал получить обратно. То, что поможет тебе лучше любых целителей.
Мелькор усмехнулся и отошел к окну, выжидающе глядя на Феанора.
"Хочет расшевелить меня..." - подумал Феанор с благодарностью. И чувство признательности другу оказалось сильнее упрямства или ложной гордости.
Феанор встал и улыбнулся - печально и чуть снисходительно: дескать, тебе так нужно было добиться моего послушания?
Мелькор отбросил полу плаща, скрывавшую то, что он держал в руке.
- Он стосковался по тебе.
Рок Огня.
Феанор взглянул на свой меч так, как смотрят на друга после разлуки. Слов не было. Они были излишни.
Он подошел, взял меч, обнажил на ладонь, прижался к клинку плотно сжатыми губами.
Тот, кто когда-то был Государем Форменоса, сейчас не думал о том, что получить меч из рук Властелина Ангбанда означает... нет, даже тени этой мысли не было у Феанора, видящего в поступке Мелькора лишь доказательство искренней дружбы, последнее, весомейшее доказательство того, что Феанор действительно не пленник, доказательство полного доверия, тем более дорогого сейчас, после безумного упрямства Маэдроса.
- Спасибо.
Тихим голосом. От сердца. И невысказанным прозвучало: "За меч спасибо, но за доверие - вдвойне".
7
...когда молчавшие - кричат, когда кричавшие - молчат; когда восставшие влачат существование крольчат...
Что со мной? Я брежу - или это реальность? Уступ шириною в полступни, а дальше - бездна, обрыв в никуда, и не видно земли, только седой туман где-то там, покуда хватает взгляда...
...судьбы оттиснута печать, и колесо не раскачать, и годы будут мимо мчать...
Годы? Годы или дни? Как долго я здесь? Без еды и питья. Почему я до сих пор не умер? Чья сила поддерживает во мне жизнь?
...часы нет силы замечать, и чашу счастья не почать, и частым криком отвечать через тягучее "сейчас"...
Жив я или мертв? Может быть, это уже не Тангородрим? Может быть, это уже Мандос? Плотный, удушливый туман везде - и рядом, и во мне, и бездна под ногами и ничто вокруг...
...судьбы по новой не начать, и тщетно прятаться в мечтах, и остается только страх, и чаще слезы горячат...
...щеки.
Я плачу? Значит, я еще жив?
8
Темный Вала мысленно поздравил себя с удачным решением. К Феанору на глазах возвращалась жизнь. Если теперь занять мастера делом, дать пищу для чувств и ума, - горе Пламенного притупится, отойдет на второй план. Главное - пробудить внутреннюю силу Феанора, волю и интерес к жизни. Дальше восстановление пойдет само.
- Идем, я покажу тебе Ангбанд, - с улыбкой предложил Мелькор, дождавшись, пока нолдо чуть успокоится после обретения меча.
Феанор кивнул, но больше из вежливости. В его мыслях сейчас был только Рок Огня.
Облака разошлись, и роскошные снежные шапки Железных гор поблескивали в свете неярких звезд. Мелькор небрежно облокотился на витые перила и с удовольствием вдохнул студеный воздух. Вид с вершины этой башни открывался поистине восхитительный - Феанор должен был оценить его по достоинству.
Нолдо чуть прикрыл глаза. Эта горная гряда действительно напомнила ему дорогой сердцу Форменос. И Феанор со всей остротой ощутил, что никогда, никогда уже не вернуться ему в родную крепость, никогда не увидеть те горы, которыми он любовался веками...
Темный Вала терпеливо ждал, понимая, что сейчас чувствует нолдо. Наконец, Мелькор осторожно тронул друга за плечо:
- Ну, что, пойдем дальше? Я хочу показать тебе мастерские.
Маршрут был тщательно продуман: впечатления от прогулки должны были исподволь помочь Феанору вернуться к жизни.
В ответ - тот же вежливый кивок. Будь его воля, Феанор бы отказался. Но отказ надо объяснять, а признаваться в своей душевной боли Государь Форменоса так и не научился.
Темный Вала показывал нолдору мастерские и кузницы, оружейные и рудники - тот реагировал всё так же вяло. Мелькора начала беспокоить эта безучастность. Впрочем, если поставить перед Феанором конкретную задачу, в нем должен проснуться мастер. Не может не проснуться.
Окончательно убедившись, что нолдо сопровождает его только из учтивости, Мелькор совсем уже было собрался оставить того - на время - в покое, но решил напоследок вывести за ворота. Лишний раз подчеркнуть, что не под замком живет Феанор в Ангбанде.
Когда им навстречу дохнул своим жаром Тангородрим, Феанор напрягся. Равнодушная усталость исчезла, будто ее и не было. Мастер расправил плечи, стремительно пошел вперед.
"Что это с ним? Почуял выход из крепости? Вроде, далековато еще". Мелькор чуть поотстал, внимательно наблюдая за нолдором.
Жар подземных глубин нарастал. Феанор, идущий к нему, идущий в него, раз-другой останавливался, жадно вслушиваясь - не в слышимый гул недр Тангородрима, а в иное.
В Пламень.
Родная стихия. Его Стихия.
Феанор вошел внутрь вулкана. Неторопливый, внешне спокойный, он улыбался. Не губами - взглядом. Как давеча улыбался мечу.
Вернее - чуть иначе. Так смотрят не на старого друга, а на того, с кем давно ждали свидеться.
Мелькору невольно вспомнился Феанор при их самой первой встрече: радость узнавания в неизвестном того, что искал всю жизнь.
"Ну, конечно! Как же мне раньше в голову не пришло, что ему нужно! Хотя... понятно, почему не пришло. Он из Амана все-таки, а здесь моя Тема звучит во всю мощь".
Феанор закрыл глаза. Ему не нужно было зрение, чтобы ощущать биение огненного сердца гор. И Тангородрим, трехглавый вулкан, ответил ему.
Мелькор увидел, что раскаленная лава постепенно начинает двигаться в такт дыханию нолдора.
Впрочем, не нолдора. Пламенного.
Феанор стоял долго. Позабыв о прошлом и настоящем, он говорил с живым пламенем на том языке, что не ведом ни эльдарам, ни даже Валарам. Огонь с огнем. Две частицы, две искры единого Пламени. Изжелта-красная лава бурлила вокруг, грозя прорвать ту незримую стену, что отделяла Огонь от Огня. Жидкий камень стекал медленными ослепительными каплями со стен кратера, рдяно-золотыми потеками скатываясь по незримой границе вниз, в неистовстующий огненный водоворот.
Горы содрогались, едва сдерживая ту силу, что клокотала в них.
"Та-ак, похоже он не на шутку увлекся! Не поджарить бы Маэдроса... раньше времени". Темный Вала озабоченно сдвинул брови: уже только его воля не позволяла начаться извержению. Больные руки незамедлительно напомнили о себе, как и всякий раз, когда приходилось применять Силу. Но мешать Пламенному Мелькор не хотел.
Феанор улыбался. Он был счастлив сейчас. Впервые за многие десятилетия - счастлив.
9
Остаться - собой. Остаться. Вопреки всему.
Маэдрос, ты так мечтал о поединке с Морготом. Вот он - твой поединок.
Это не меч к мечу. Но - не легче.
Мы все полагаем, что феа - неуничтожима. Что удар меча может разорвать связь феа и роа, но над феа не властен никто.
А Моргот полагает иначе. И не просто полагает. Он действует.
И мою душу медленно обволакивает серый туман небытия. Не хотеть ничего. Не думать ни о чем. Единственная ценность в жизни - выступ шириною в полступни. Не сорваться.
Нет!
Ты не получишь меня, Враг! Я не стану тех лишенным мыслей существом, в которое ты превращаешь меня.
И я, Маэдрос, сын Феанора, говорю: жизнь - это борьба. И я буду жить. И буду бороться с тобой. Сейчас и здесь. Пусть я пленник - неважно.
Я не приму твоих подачек. Я не взял Сильмарил с твоей ладони. Я не возьму и этот выступ для ног. Ты напрасно думаешь, что всё мое счастье сосредоточится в нем.
Это так просто: носок скользит вперед, пятка не удерживается...
Й-й-а...
Жилы в локте словно рвутся. Ничего...
Моргот наверное сейчас смеется надо мной: каким же глупцом надо быть, чтобы самому устроить себе пытку - исключительно из духа противоречия.
Рано смеешься, Враг! Скоро для меня не будет разницы между стоянием и висением.
Так. Первым делом - ухватиться правой рукой за цепь. Очень кстати эта цепь. Не знаю, зачем она понадобилась Врагу, почему он не захотел просто вбить кольцо в гору, - но мне эта цепь очень пригодилась.
Так. Теперь - подтянуться. Да, одной рукой - не двумя; да, в Амане скалы держали, а здесь - наоборот... неважно. Вся жизнь сейчас - одно усилие плеча, кровь горяча и отвечаю я смехом пытке палача...
Ну вот, и снова этот самый выступ. Можно передохнуть. Немного.
А теперь - всё сначала.
Что, Моргот, где твой ледяной ветер? Где мороз, пробирающий до костей? Мне уже жарко, так что за ветерок - спасибо. Кстати он.
10
Маглор:
Так что же разведка?
Келегорм, язвительно:
Тингол просто счастлив от нашего появления! И земли он нам подарит без счета, и войско даст, и...
Маглор:
Что, всё настолько плохо?
Куруфин, в тон Келегорму:
Или даже хуже.
Амрод, отчаянным шепотом:
Но ведь нам придется отступить! Против требований Моргота мы бессильны.
Амрас, подхватывая:
Маэдроса надо спасти любой ценой!
Карантир, недобро щурясь:
Что ты понимаешь под словом "спасти"?
Амрас, растерянно:
Спасти ему жизнь, что же еще?
Карантир, жестко:
То есть подчиниться Морготу.
Амрас, опустив голову:
Да...
Куруфин, одновременно с Амрасом:
Ни за что!
Карантир, вставая, начинает говорить властно, невольно подражая интонациям Феанора:
Послушайте меня. Сейчас одни говорят "подчиниться Врагу", другие "нет!". А я скажу третье. Я скажу: сделать вид, что подчинились.
Келегорм, щурясь по привычке лучника:
Что ты предлагаешь?
Карантир:
Мы уйдем на юг...
Келегорм, перебивая:
Ага, ты постучишься в Менегрот и скажешь: "Здравствуй, Эльвэ, убил Ольвэ и пришел к тебе..."
Карантир, перебивая, резко:
Не все земли Белерианда - под властью Тингола! Мы должны старательно изобразить страх перед Морготом. Убраться так, как он хочет, - словно собаки, поджав хвост. А на новых землях начать искать союзников. Тайно собирать войска. Пусть Моргот считает, что уже победил нас. Тем неожиданнее будет наш удар!
Амрод, шепчет в страхе:
Но... Маэдрос?
Карантир:
Малыш, ты уже давно должен был понять: Маэдрос - обречен. Если мы собираемся мстить за Короля и Государя, если мы собираемся исполнить Клятву - Маэдросом придется пожертвовать.
Маглор, в гневе, тихо:
Ты не посмеешь переступить через его жизнь!
Келегорм, опередив Карантира:
Да разве это жизнь! Я убил бы его. Один выстрел - и я оборвал бы его мучения.
Карантир:
Так почему же ты этого не сделал?
Келегорм, виновато:
Не дострелить. Он прикован слишком высоко.
Маглор, гневно:
Не смейте даже думать об этом!
Близнецы молчат в страхе.
Карантир:
Будь хоть малейшая надежда спасти его - я бы попытался. А так - поймите, он всё равно что мертв!
Маглор, властно:
Я запрещаю так говорить!
Келегорм, глядя Маглору в глаза:
Так ты намерен подчиниться Морготу? Оставить Хифлум?
Маглор:
Нет.
Келегорм:
Нет? Тогда я тебя не понимаю.
Маглор:
Морготу верить нельзя! Он сказал, что снимет Маэдроса, если мы уйдем. Допустим, он это сделает - и что будет с Маэдросом в Ангбанде?!
Карантир:
Моргот обещал усилить его муки, если мы не уйдем. Как мы ни поступим - Маэдросу будет только хуже.
Куруфин, решительно:
Карантир прав: для Маэдроса мы уже ничего не сделаем. Но уйти?! - трусливо, как зайцы, бежать от Врага?!
Келегорм, твердо:
Я против ухода. Искать союзников и в тайне собирать войска могут наши посланцы. Даже мы сами. Но наш народ должен остаться здесь. Моргот не поверит в наше отступление. Он поймет, что оно - ложное.
Амрас молчит.
Амрод, ни к кому не обращаясь, шепчет:
Это бессердечно! Он же еще жив...
Маглор, вставая; все встают тоже:
Забудьте думать о новой войне. Я не пожертвую живым ради мертвых.
Келегорм, подняв бровь:
И при этом ты предлагаешь остаться в Хифлуме?
Маглор:
Я не предлагаю. Я приказываю.
11
Отец... Годы идут, оседая снегом на моем лице, а ты - неужели ты забыл обо мне, отец? Мне - ледяной ветер в лицо и жар вулкана в спину, тебе - уютный покой с высоким потолком и стрельчатыми окнами; мне - выступ шириною в полступни (хотя сейчас он мне почти не нужен), тебе - удобное ложе и мягкие шкуры тогда, а что сейчас - не знаю. Мне - насмешливое карканье ворона и его пронзительный взгляд, тебе - забота твоего лучшего друга. Твоего друга. Моего врага. Когда-то и твоего врага. Просто - Врага.
Отец! Если он твой друг, то почему ты допускаешь, чтобы я оставался здесь?! Взгляни, отец, - подошвы моих сапог истлели, я стою на камне босиком - мелочь, конечно, но всё же... отец, неужели в сердце твоем не осталось места для сына? Ты у Мелькора живешь как гость, как друг, а я - я до сих пор не лишился рассудка только потому, что слишком упрям.
Отец!
Впрочем, нет. Не друг и не гость ты Морготу. Ты - раб его. Сытый раб, ждущий похвалы господина. Так держат хищных зверей, приручив их и кормя с руки. Их когти тупятся, их зубы крошатся. Они перестают быть зверьми. Они погибнут в лесу, если вернутся туда. Они могут есть только ту подачку, на которую расщедрится хозяин.
Отец, неужели ты стал - этим?! Неужели путь дерзкого Феанора, не признающего ничьей воли, кроме собственного выбора, неужели твой путь, отец, закончится - вот так?! Убивая, ты был страшен, но ты - был; а сейчас, беззубым хищником лижущий хозяйскую ладонь, сейчас ты противен мне! И это - Феанор?! Добровольно подставивший несгибаемую выю под ошейник Морготу?!
Не верю! Не могу поверить в это...
Но я - на Тангородриме. А он - в Ангбанде.
И он ни разу не вспомнил обо мне.
12
Время шло, и Феанор постепенно заставлял себя прижиться в Ангбанде. Дороги к сыновьям не было - Государь Форменоса понимал, что нолдор сочтут его мороком. А здесь, в Железном Замке, у него был друг. Друг, десятикратной заботой воздавший Феанору за всё, что тот делал для Мелькора в Амане.
И сейчас Феанор считал себя просто обязанным отплатить Мелькору за его чуткость.
Они слишком привыкли общаться по осанвэ. Таить мысли друг от друга они не умели. И Феанор понимал, что всю его тоску по Форменосу (да и по Аману тоже!) Мелькор отлично слышит. И Феанор медленно приучал себя перестать тосковать.
Ради друга.
Ради друга, внимательного к каждой мелочи. Ради друга, который сумел сделать невозможное: остановить войну.
Первое время жизни в Ангбанде Феанор не думал о цене остановленной войны. Маэдроса словно не существовало для него. Потом всё-таки спросил о судьбе сына - но больше не о нем, а о средстве сдержать нолдор.
Феанор не прощал младшим бунта против него. В Амане - братьям, здесь - Маэдросу.
Но с годами остывает любой гнев. Даже - гнев Феанора.
И когда он почувствовал прикосновение мысли сына, то - ответил.
"Отец?!" - Маэдрос от неожиданности слетел со своего уступа; быстро забрался обратно.
"Маэдрос. Сын мой". - Искреннее участие. Жалость.
"Отец! Я думал - ты забыл обо мне".
"Нет". - Словно ласковое прикосновение руки.
"Отец, что с тобою? Ты свободен или пленник?"
"Свободен. Или - пленник. Я не пленник Мелькора, Маэдрос. Я пленник судьбы. А ты - ты можешь быть свободен".
"Правда?!" - отчаянная надежда, угасшая долгие годы назад.
"Да, сын мой. Я попрошу Мелькора освободить тебя".
"Постой! На каких условиях ты предлагаешь мне свободу?"
"На прежних. Не допустить войны".
"Против убийцы Короля?!"
"Маэдрос, выслушай меня. Я шел в Эндорэ мстить за отца. И я отказался от мести. Неужели ты серьезно думаешь, что я это сделал только из-за дружбы?"
"Но тогда - из-за чего?!"
"За Финвэ рассчиталась судьба. У Мелькора сожжены руки. Так сожжены, что мне страшно при мысли о боли, которую он терпит безмолвно. Ежечасно. Я жалею его как друга; но, останься он моим врагом, я не мог бы придумать мести страшнее".
"А... Клятва?"
"Сильмарил - у меня".
"Только один?"
"Маэдрос, я клялся в ослеплении. Сейчас оно прошло. Я свободен от Клятвы. Я освобожден даже не тем, что Мелькор вернул мне Сильмарил; я стал свободен раньше, когда отрекся от нее".
Тон Феанора стал настойчивее, оставаясь при этом заботливым:
"Маэдрос, ты с братьями можешь осуждать меня за дружбу с Мелькором. Вы всегда делали это, я же знаю. Но сейчас я говорю тебе как Государь Форменоса: цели войны достигнуты. И месть, и Клятва исполнены. Вернись к братьям. Они будут счастливы узнать, что ты жив".
"И ты, став рабом Врага, смеешь по-прежнему называть себя Государем Форменоса?!" - вслух Маэдрос не сказал бы такого, но мысль было не сдержать.
Феанор дернулся, как от пощечины. Но ответил спокойно. Совершенно спокойно:
"Тогда ты будешь висеть на этой скале вечно".
13
Злости не осталось.
Только обреченность и беспросветная усталость. Я никогда раньше не уставал - так.
Я знал радостную усталость кузни и дальних странствий; я знал запредельное напряжение мысли, которое вытягивает больше сил, чем день с тяжелым молотом; я знал шаг в пустоту, когда работа внезапно заканчивается, и хочется бежать дальше, а бежать уже некуда... я знал усталость разной, но никогда не знал - такой.
Бессилие. Безмыслие. Бессмысленность.
Маэдрос, ты был последней нитью, связывающей меня с прошлым. Зачем ты рубишь ее, Маэдрос?
Сегодня ты смог сделать мне по-настоящему больно. Ты этого хотел, сын мой? Ты ведь даже не за себя мстишь. Ты мстишь мне - за меня.
Маэдрос, пощади! Своей прямотой ты превращаешь меня в то, чем сам считаешь меня. Ты делаешь из меня предателя и слугу Врага. Не того Мелькора, которого знаю я, а того Врага, которого видишь ты.
Маэдрос... сын мой...
В пустоту.
Поздно.
Поздно.
С ним бессмысленно говорить.
Изменения он назовет изменой, и сам не изменится ради меня.
Скорее умрет.
1
Почему ты здесь, Феанор? Как могло это случиться, как ты назвал своим то, что совсем недавно отторгал и ненавидел? Что с тобой произошло? Отчего ты предал сам себя?
Я не предавал. Просто у меня не осталось никого, кроме Мелькора. Быть с ним - или быть в полном одиночестве. Небогатый выбор.
Из тех, кто стремился к тебе, ты выбрал наихудшего. Зачем ты закрывался от отца? Зачем был неприступной вершиной для сыновей? Зачем не попытался помириться с Нерданэлью? Финарфин распахнул тебе всю душу, он закрыл глаза на ваши ссоры с Финголфином, он принял твою сторону, а ты - чем ты ответил ему?
Финарфину я ответил лаской и заботой. Тем, чего он ждал от меня. Не его и не моя вина, что брат не мог дать мне того, что дал Мелькор. Хотя малыш искренне пытался.
А тебе обязательно должны давать? Иначе ты отношений не мыслишь?
Я в жизни всё брал сам. Возможное и невозможное. Существующее и несуществующее. Если я хотел недостижимого - я его достигал. Если я хотел неведомого - я его познавал. Сам, без учителей. Если я хотел несуществующего - я его воплощал. И только одного я просил: понимания. Выхода из моего одиночества.
Так почему же всё-таки Мелькор, а не Финарфин? Почему ты отвернулся от брата?
Да потому что он не мог понять меня! Да, пытался. Да, искал. Но не находил! А с Мелькором... да нам и искать было не надо. Мы с ним просто одной природы.
И природа ваша в том, чтобы крушить всё и вся ради утверждения себя.
Не утверждения. Воплощения. Я сам никогда не стремился возвыситься над другими. Не стремился подчинить их. Тем более - не стремился унизить. Я могу больше их, это верно; и я делал лишь одно: трудился для них. Творил то, о чем они мечтали. И отдавал им.
Подчиняя и подавляя их при этом.
Может быть - невольно. Но неизмеримо сильнее и беспощаднее мой дар подчинял - меня. У них у всех была жизнь - любовь, дружба, веселье просто так... не знаю, что еще. А у меня - только работа. Да, я не умею любить - так, как любят все. Я не умею быть заботливым. Я в жизни вижу только одно: творчество. Но творю я для того, чтобы отдавать. Всем.
2
Я откинул тяжелую крышку - свет оставшихся у меня двух Сильмарилов хлынул наружу, мгновенно рассеяв темноту зала, едва заметно пульсируя - то ли мелодия, то ли дыхание. Они жили, творения моего друга. Им было тесно в ларце. Их создали для другого.
- Скоро, - сказал я им. - Теперь вам уже недолго осталось ждать.
Мой план - дерзкий, отчаянный, почти безумный - был близок к осуществлению. Валар вложили в Древа немало сил - я точно рассчитал удар. Может, со временем мои собратья и осмелились бы вновь напасть на меня, но пока у них хватало забот в Амане. Я успел бы подготовиться. К тому же я полагал, что Манвэ не настолько глуп, чтобы воевать со мной теперь, когда в моих руках не только Тьма, но и Свет. Единственным шансом Валар было успеть захватить меня на своей земле. И завладеть Сильмарилами, пока те не достались мне. Правда, моим собратьям Камни помогли бы лишь восстановить Древа, я же благодаря им получал весь мир.
Феанор привел Сильмарили в мир сам. Один. Я мог лишь наблюдать, не имея власти над чуждой мне Музыкой. Чуждой. Но необходимой. Частица силы моих врагов. Вторая сторона бытия. Именно то, чего мне не хватало, чтобы взять, наконец, в свои руки Арду. Тогда, глядя на Камни, я думал, что цена их рождения была высокой. Очень высокой. Но не чрезмерной. Как знать, если бы Валар не победили меня и не приволокли в Аман, если бы мы с Феанором не встретились, может, и Сильмарили не появились бы в мире?
- Я голодна, - мысленное обращение Унголианты вернуло меня к действительности. - Ты обещал, что я смогу насытиться, Черный.
Обещал, а как же. Только вот голод этой твари рос вместе с ней. Тогда, в Аватаре, я сомневался, что роль, которую я отвел Паучихе, окажется той по силам. Но приходилось довольствоваться тем, что было. Теперь я видел, что недооценил ее. Серьезно недооценил.
- Ты уже получила Древа и весь свет Амана, - жестко ответил я.
Поглотив Музыку моих собратьев, Унголианта стала сильнее меня. Намного сильнее. Но нельзя было допустить, чтобы она догадалась об этом.
- Ты опустошила сокровищницу Форменоса. Мы в расчете. Ныне наши пути расходятся. Ступай назад, в Валинор.
- Я голодна, - повторила Паучиха.
Ее разбухшая туша перекрывала выход из ущелья. Я быстро перебрал в уме возможные варианты действий. Сбросить телесный облик? Отступить и двинуться обходным путем? Нет. Это значило бы признать поражение, показать слабость - и немедленно превратиться для твари из противника в добычу. Я должен был заставить Унголианту подчиниться. Силой или обманом, неважно. Лишь бы не пустить ее в Эндорэ.
Я достал те несколько самоцветов, который успел забрать из Сокровищницы прежде, чем там начала хозяйничать моя ненасытная спутница. Рукотворные камни Феанора. Как бы я ни относился теперь к Пламенному, не годилось такой красоте сгинуть в утробе Паучихи. И я спас их. Думал, что спас.
- Вот, - я швырнул самоцветы на землю перед тварью и невольно отвел глаза, чтобы не видеть, как она уничтожит их. Я помнил, как они создавались. Кое-что мы с Феанором творили вместе.
- Вот. Больше я тебе ничего не должен. Отойди с дороги.
- Ты несешь Свет, - отозвалась Унголианта. - Отдай мне его и ступай, куда хочешь.
Чего я уж точно не мог допустить - это чтобы она получила еще и силу Сильмарилов. Даже если не принимать в расчет мои собственные виды на Камни.
- Отойди с дороги, - я выхватил меч и шагнул к ней. - Этот Свет мой, и ты его не получишь.
Я надеялся, что она испугается.
Не испугалась.
Шансов на победу у меня не было - я очень скоро убедился в этом. Биться приходилось не столько мечом, сколько Силой. А Сила, которую я вкладывал в каждый удар, становилась пищей моей противнице. Унголианта еще увеличилась в размерах. Я начал уставать.
Позвать на подмогу? Кого? Откуда мне знать, что могло случиться в Эндорэ за почти восемь аманских столетий? Ждут ли меня здесь? Верны ли прежнему Властелину? Кто явится на мой зов и явится ли хоть кто-нибудь? А если явится - мне ли на помощь? Слишком много вопросов. Слишком велик риск.
Несколькими энергичными выпадами я все же заставил Паучиху отступить - на время. И бросил меч. Достать ларец и откинуть крышку было делом нескольких мгновений. Венец Феанора был поистине достойной оправой для Сильмарилов - даже если видеть только внешнюю его красоту, не имея представления об истинной сути. Тончайшие нити Силы переплетались с филигранным узором так, чтобы сдерживать мощь Камней, направляя ее на созидание. Уникальный инструмент, предназначенный для двух величайших мастеров Арды. Инструмент, при помощи которого мы с Феанором должны были преобразить мир.
Но сейчас мне было нужно оружие.
Серебро со стоном сломалось под пальцами. Я отшвырнул изуродованный кусок металла. Камни лежали теперь в моих ладонях - все три.
Унголианта медлила, пока не решаясь напасть.
Свет Сильмарилов и подземное пламя слились в единой мелодии. Я ждал, пока Музыка достигнет апофеоза - тогда и только тогда я собирался нанести удар. Единственный. Второго бы не понадобилось.
И вдруг что-то сломалось в Песни - я не понял, в чем дело, почему возник диссонанс. Просто голоса Камней перестали звучать в унисон с моей Музыкой.
Паучиха почувствовала это мгновенно и снова двинулась на меня, оттесняя к скалам, а я всё пытался подчинить себе Сильмарили. Силой. На поиск гармонии с ними просто не оставалось времени. Но чем мощнее был напор моей воли, тем яростнее сопротивлялись ей Камни. Я уже еле удерживал их - казалось, они превратились в капли расплавленного металла и сжигают мою плоть.
Только бы не уронить...
Я отступил еще на несколько шагов и уперся спиной в скалу, сжимая дрожащими от боли пальцами бесполезные Камни. Унголианта подползла ближе. Она не спешила. Может быть, наслаждалась сознанием своей победы, а может, всё еще остерегалась.
Я очень ясно представил, что будет, когда эта тварь прикончит меня и поглотит Сильмарили. Ее голод только усилится. В Аман Паучиха, само собой, не вернется. Зачем, если есть Эндорэ? Земли, оставшиеся без хозяина. Земли, которые некому защитить.
Земли, которые ждали моего возвращения.
Не дождались.
Боль и отчаяние прорвались криком. Скалы ущелья подхватили мой голос, усилили, а ветер понес его дальше. Эндорэ еще не забыло мою Музыку.
Паутина захлестнула колени - я грохнулся на бок, прижимая к груди стиснутые кулаки. Следующая петля затянулась на горле... пока, правда, не до конца. Кажется, Унголианта обращалась ко мне... я не ответил.
...Огненный сполох разорвал окружившую меня черноту. Еще один. И еще. Я не понял, что это. Осознал только, что в такт этим вспышкам боль в моих истерзанных руках резко усиливается.
Мир заволокло красным.
- ...Властелин...
Я с трудом разлепил веки и попробовал шевельнуться.
- Что... произошло? - язык ворочался с трудом, но на мысленную речь сил не было вовсе.
- Мы успели вовремя, - Саурон казался растерянным. - Отчего ты не позвал нас раньше?
Я предпочел не услышать этот вопрос. Приподнялся на локте и попытался оглядеться.
- Паучиха?
- Бежала. Готмог преследует ее со своими ребятами.
- Ларец, - прохрипел я. - Здесь где-то должен быть ларец.
Мой помощник молча подобрал его и поднес мне. Удивительно, но Сильмарили по-прежнему были у меня в руках. Какое-то мгновение мне казалось, что я уже никогда не смогу разжать сведенные судорогой пальцы. Смог. Камни звякнули о металл. Саурон опустил крышку.
- Что это, Властелин?
- Будущее Арды.
3
Феанор стоял на балконе. Внизу, за мощным каменным парапетом была ужасающая крутизна, и нолдору нравилось смотреть в эту бездну.
Ветер, дующий на такой высоте просто со всех сторон, играл с ничем не перехваченными волосами нолдора - по аманской привычке Феанор не носил обода на голове. В Валиноре он это делал, чтобы подчеркнуть свое несходство с Финголфином, красовавшимся в серебряном венце (едва ни малой короне!), а здесь... просто привычка. Ветер закидывал длинные черные пряди Феанору на лицо то справа, то слева, то убирал их, то норовил перекинуть с затылка - но безучастный мастер не реагировал на эти шалости.
В конце концов ветер устал от бесплодных попыток привлечь внимание нолдора. Стих. Феанор не заметил и этого.
После недавнего разговора с Маэдросом он вообще мало что замечал.
О работе думать не мог. Да и то - какая это работа? Так, руки размять. Ничего серьезного.
Темный Вала почувствовал, что с Феанором снова что-то неладно. Пламенному нелегко было привыкнуть к жизни в Ангбанде - несмотря на полную свободу, несмотря на заботу Мелькора, несмотря на то, что война прекратилась. Чужая Музыка, чужой дом, чужой народ. Но мастер не может утратить свое призвание, как невозможно разучиться дышать. Коридоры крепости постоянно норовили привести Пламенного то в кузницу, то к спуску в шахты. Да и сам Мелькор частенько, словно бы невзначай, упоминал в разговорах металлы да камни. О деле, впрочем, пока молчал. Ждал, пока Феанор привыкнет.
Тот и вправду стал оживать. Облюбовал себе личную мастерскую, подобрал инструменты, несколько раз спускался в рудники - и вышел оттуда не с пустыми руками, уж об этом Мелькор позаботился.
И вот на тебе! Опять всё сначала. Темный Вала попытался вычислить возможные причины феаноровой грусти и решил, что виноват, пожалуй, опять Маэдрос. Больше некому. Стало быть, Пламенный всё же поговорил с сыном. И, видимо, с тем же результатом.
Что ж, значит, ждать больше нельзя. Если Феанора не увлечь делом, он так и будет страдать - а уж повод всегда найдется.
Тучи над Тангородримом сгустились, и из них густо посыпались градины - каждая величиной с хороший орех. Сегодня Маэдросу предстояло множество развлечений.
- Феанор, - Мелькор вышел на балкон и остановился за спиной нолдора. - Помнишь, я говорил, что у нас с тобой впереди работа? Время пришло, друг мой.
Феанор не сразу понял, о чем тот. Но когда понял...
Аманская привычка: быстрый взгляд на небо - нет ли там Орла. И - осанвэ, только осанвэ, ни в коем случае не вслух:
"То, о чем ты хотел сказать мне еще в Валиноре? То, зачем ты меня звал сюда?".
Мелькор повторил движение друга мгновенно, прежде, чем успел осознать это, но над головой было только затянутое тучами небо. Темный Вала удивленно моргнул, перевел взгляд на Феанора - и от души расхохотался.
Феанор засмеялся тоже. Но в его смехе было не веселье, скорее сарказм.
- Кажется, мне еще долго придется учиться жить без опасений, - скривился нолдо. - Так о чем ты хотел поговорить? Я слушаю.
Ему понадобилось усилие воли, чтобы подавить привычку подкреплять вопрос осанвэ в знак того, что он действительно спрашивает то, что хочет спросить.
- О Людях, - ответил Мелькор. - И об их пути в мире. Я хочу дать им свободу выбора. Ты - понимаешь?
Это было скорее утверждение, нежели вопрос.
Феанор медленно кивнул. Это тоже было не столько согласие, сколько размышление.
Размышление еще не о Людях - тут он был готов долго и внимательно слушать Мелькора, - а размышление о собственной судьбе, о страшном пути утрат, которые начались много, много раньше гибели Финвэ, и которые сейчас Мелькор сделал не напрасными.
Сейчас. Желая дать Людям свободу выбора и ища помощи Пламенного в этом.
- Я слушаю тебя, - тихо сказал Феанор
- Атани по природе своей не принадлежат ни Тьме, ни Свету. И вольны выбирать то, что им ближе... вернее сказать, вынуждены выбирать, - пылающий взгляд Мелькора был устремлен вдаль. - Пока мир расколот, пока существует необходимость выбора, в Арде не прекратятся войны.
Темный Вала повернул голову и посмотрел прямо в глаза нолдору.
- Я хочу объединить оба начала и принести их Людям. Атани смогут тогда прокладывать себе путь сами, не придерживаясь торных дорог.
Феанор полагал, что он разучился удивляться давным-давно. Оказалось - нет. Едва веря тому, что услышал, он посмотрел Мелькору в глаза:
- Ты хочешь соединить свою Тему со Светом? С тем, что было всегда противоположно тебе? Я не ослышался?!
- Именно так. Ты, конечно, спросишь, для чего это нужно мне. Отвечаю: чтобы оградить Эндорэ от Валар. Раз и навсегда. У этих земель будет свой Свет.
Мелькор нарочно не сказал "моих земель".
- Сильмарили... - прошептал Феанор, понимая. - Вот зачем тебе нужны были Сильмарили.
- Да. Но я не властен над их Музыкой, - лицо Мелькора напряглось при воспоминании о попытке подчинить Камни. - Ты - единственный, кто может соединить две Темы.
4
Разумеется, я не сказал Пламенному всего. Мои слова были правдивы, но Феанор узнал ровно столько, сколько он способен был воспринять, во всяком случае, в тот момент. И ни на единую ноту больше.
Свет и Тьма объединятся в одной земле. Под одной властью. Да, Люди получат свободу выбора. Полную. Но любой из путей будет приводить их ко мне. То, что не получилось с Перворожденными, выйдет с Младшими. Я сам обучу и воспитаю атани, помогу им обрести силу. Под моей рукой они станут великим народом, оставив эльфов далеко позади.
Быть может, я еще вернусь в Аман. Только не пленником. Завоевателем. Хозяином мира. Если пожелаю того. Впрочем, Валар сейчас подобны старым инструментам, пылящимся в углу мастерской. Они от начала страшились Тьмы, теперь я лишил их Света, а Эндорэ закрыто для них из-за проклятия нолдор. В моих же руках скоро окажется все: и материя мира, и души Детей. Валар - прошлое Арды. Я - Властелин настоящего и будущего. Нет, они для меня не соперники больше. Истинно сильный не снисходит до мести проигравшим.
Настоящий мой соперник не здесь. Тот, кто говорил когда-то, что любой мой замысел, каждое деяние послужат лишь его славе. Что скажет он, когда те, кому он сам вверил будущее Арды, запоют во время Второго Хора мою Музыку?
Это будет чистая победа, не так ли, Отец?
5
- Итак, ты хочешь соединить Тьму и Свет... - медленно проговорил Феанор.
Их разговор продолжался уже в кабинете - обоим было привычнее говорить под крышей: в Амане так был гораздо меньше риск, что их подслушивают.
Феанор сидел у стола, опираясь подбородком на ладонь правой руки и пальцами левой ласково поглаживая Алмазы - впервые за эти пять лет Камни были вместе.
Мастер посмотрел в глаза Темному Вале:
- Ты хоть как-то представляешь, каким образом это можно сделать? Потому что я пока не вижу пути. - Закусил губу, помолчал. - Пока. Это слишком дерзкий замысел и он... он слишком созвучен моим стремлениям. Я доходил до Грани Мира, я добыл там силиму, я найду ответ и на этот вопрос... но ты, - снова взгляд в глаза, - как ты видишь способ соединить противоположное?
Мелькор некоторое время молчал, разглядывая светильники на стенах. Феанор понемногу обустраивался, но обстановка его жилища всё еще была подчеркнуто простой, почти скудной. И это тревожило.
- Я могу воплотить свою Тему в материи, - сказал, наконец, Темный Вала. - В металле.
И замолчал, предоставляя другу самому продолжить мысль. Многие их совместные замыслы рождались именно так. Мелькор и Феанор перебрасывали друг другу сырую еще идею - словно в снежки играли. И так до тех пор, пока она не обретала четкость.
- Металл... - чуть прищурился Феанор. Сильмарили тем временем оказались у него в ладони, и он легким движениями пальцев перекатывал их. Так играют со зверятами.
- Металл... - повторил мастер. Поразмыслив, уточнил: - Венец. - Взглянул на Мелькора с усмешкой: - Тебе?
Тот покачал головой:
- Два начала может соединить лишь Пламя.
Феанор вздрогнул. В глубине души он подозревал нечто подобное, но... ему надо было услышать это от Мелькора. Не сказать самому.
- И как ты себе это представляешь? - тихо спросил он. - Венец, воплощающий... да что там, венец, вмещающий твою власть над Эндорэ, - невольно, осанвэ, одновременно: "Ведь я же знаю, чего ты хочешь!", - должен носить я? Прости за откровенность, но: ты настолько доверяешь мне?
- Доверяю? - Мелькор спокойно улыбнулся. - Да, я тебе доверяю. Но дело не только в этом.
Он встал и зашагал по комнате, заложив руки за спину.
- Видишь ли, мою власть над Эндорэ вмещает само Эндорэ. Если угодно, оно и есть мой Венец. И никто, кроме меня, уже не сможет им завладеть.
Темный Вала остановился и торжествующе посмотрел на друга - мастер, заслуженно гордящийся удачным творением.
- Никто, - повторил он. - Ни Дети, ни Валар, ни ты, ни даже Единый. Здесь на всем отпечаток моей личности и моей Темы.
Мелькор снова прошелся по кабинету.
- Валар, ясное дело, не смирятся с этим. И не оставят меня в покое, если только не преградить им путь. Вот для этого мне и нужна твоя помощь.
Он уселся обратно в кресло и посмотрел в глаза Феанору:
- Предположим, ты надумаешь присвоить венец с Камнями. Какие из этого будут следствия? Получишь ты власть над Эндорэ? Нет. Оно уже принадлежит мне. А вот новая война начнется наверняка. И для тебя, и для твоего народа. Сначала со мной. Потом с Валар. Не знаю, уцелеет ли Арда, но для нолдор точно всё будет кончено. А ты, при всем уважении, всё-таки слабоват против всех Старших Стихий. И никакой венец не поможет. Но допустим, свершилось невозможное, и ты победил. Хорошо. Что ты получаешь в награду? Даже не выжженную пустыню. Просто исковерканную Музыку. Обломки мира. Ну, как, заманчиво, мастер Феанор?
Феанор скатил Сильмарили с ладони, закинул руки за голову и рассмеялся:
- Заманчивого мало!
Он тоже встал.
- Мелькор. Все годы нашей совместной работы мы говорили, как друзья. Сейчас мы вынуждены говорить, как Вала с воплощенным Пламенем. Мне нужно было, чтобы ты всё сказал сам. Мне нужно было, чтобы это сказал ты, чтобы у тебя не было повода сомневаться в моих словах. И вот теперь говорю я. Мне не нужна власть над Эндорэ. Мне не нужна власть над атани. И именно поэтому я буду делать этот венец.
- Я знаю, друг мой, - ответил Мелькор. - Я давно это знаю.
Он поднялся.
- За работу, Феанор. У нас не так уж много времени.
- Подожди. - Голос мастера был тих. - Мелькор, пойми меня. Ты говоришь о слишком большой работе. О слишком больших изменениях. Мне нужно... - он проглотил комок, - нужно осмыслить всё это.
Он снова посмотрел в глаза Темному Вале:
- Могу я попросить отсрочки с согласием?
- Сколько времени тебе требуется на раздумья? - Мелькор спросил это очень мягко, но во взгляде его промелькнула досада.
- Мелькор. - Феанор заговорил едва слышно, но каменный свод комнаты вдруг отозвался эхом. - Ты же видишь: я хочу сделать этот венец. Ты предложил мне замысел больший, чем я видел в самых дерзновенных мечтаниях. Мне бы быть счастливу, а вот...
Нолдо криво усмехнулся. Его тихий голос дрожал от напряжения:
- Что будет, если не удалить из стали крошку шлака? А что будет, если из этой стали сделать меч? Мы оба знаем: он сломается в самый неподходящий час. - Глаза мастера сверкнули. - Так могу ли я браться за работу, не изгнав тень сомнения из своего сердца?!
Не дождавшись ответа, Феанор снова сел в кресло и проговорил, глядя в стену:
- Ты спрашиваешь, сколько мне нужно времени. Наверное, миг. Или - десяток ударов сердца. Или сотня. Или - не позже, чем до захода Валакирки. А может, Валакирка успеет зайти дюжину раз. А может - дюжину дюжин. Мог ли я заранее сказать, сколько времени мне понадобится на борьбу с сомнением?
- В чем же ты сомневаешься, мастер? - спросил Мелькор. - Или - в ком?
Феанор сцепил пальцы.
- Вот это я и хочу понять.
Помолчал.
- Знаешь, может быть, я просто не решаюсь сделать первый шаг. На меня еще Манвэ гневался за эти раздумья в последний миг. Именно тогда, когда он ожидал от меня немедленных действий, я говорил "Мне надо подумать". - Феанор вздохнул, скривился в горькой усмешке. - Полагаю, когда я начал действовать, не раздумывая, это доставило ему еще меньше радости.
Он, наконец, поднял взгляд:
- Мне действительно надо подумать.
При упоминании имени брата Темный Вала заметно напрягся. Ниэнна тоже частенько сетовала на его сходство с Манвэ. Услышать подобное сравнение от Феанора было особенно неприятно. Это и решило дело.
- Что ж, думай, - холодновато сказал Мелькор. - Не стану тебе мешать.
6
Я же знал, что соглашусь.
Не могу не согласиться.
Так зачем я попросил об этой отсрочке?
Мелькор обиделся, и он прав. Выдумываю неизвестно что. Шарахаюсь от собственной тени.
Ну, о чем я собирался думать?! С какими сомнениями бороться?!
А ведь... если честно... что-то грызет меня.
Ладно. Разберемся.
Я снова взял Сильмарили на ладонь, слегка покатал их. Они это любили; так кот любит, когда его гладят. Я смотрел, как капли Света переливаются внутри силимовой скорлупы, - и улыбался им: от нас с вами ждут великих дел, так сможем ли?
Думать ни о чем не хотелось, и я, глядя на Алмазы, стал вспоминать.
Что погнало меня тогда на север? - этого было уже не вспомнить.
Меня пытались остановить.
Иные - силой. Наивные! - я уже тогда владел Пламенем. Их метели и бураны были забавой для меня.
Иные - уговором. Но чем больше мне рассказывали об ужасах Севера, тем яснее я понимал: мне надо именно туда.
Туда, где тепло становится холодом. Туда, где Музыка становится Льдом.
Там, у Грани Мира, на границе жизни и небытия, там... что сталось со мною там? Скорбящая потом говорила, что я умер, но смог вернуться. Не знаю. Не помню.
Помню - Пламень. Помню, как увидел Его. Помню, как ощутил, что Он и я - одно. Помню, как осознал Его силу в себе - и с той поры был хозяином ее, а не жертвой.
Помню - Лед, которым было сковано мое тело, когда я очнулся. Тогда я страстно хотел жить - и я силой Пламени взломал этот лед.
Он оказался тоньше волоса и прозрачнее стекла. Я собрал его, привез в Аман.
Тогда я еще не знал, что назову его - "силима".
В Амане я дал одну из пластинок Мелькору, предложил сломать. Он не смог.
Он. Вала. Сильнейший из них.
Так я понял, что никто из Валар не властен над силимой.
Сильмарили медленно скатились с моей ладони на стол.
Воспоминания вернули меня к сегодняшнему дню.
Мелькор - Вала.
Я старательно забывал об этом всегда. С самой первой встречи. А уж со второй, когда он назвал меня братом, - тем более. Я старательно искал в нем черты несходства с Владыками Амана и, конечно, находил их.
А вот теперь пришло время задуматься о сходстве.
Итак, что хотели дать и что на самом деле нам дали Валар? (Я привычно обозначал этим словом только Четырнадцать; привычка была неистребима). Они хотели дать нам счастье. Точнее - счастье в их понимании. Об оставшихся в Эндорэ мы думали не иначе, как о глупцах. А ведь их должно было удержать что-то очень серьезное, если они не вняли призыву Оромэ...
Да, в Аман наших отцов не вели силой. И не силой в Амане удерживали. И всё же нам внушалось с рождения: нет ничего лучше жизни в Свете Древ.
И мы в это верили. Валар сделали всё, чтобы мы совершенно добровольно выбрали... один из одного.
Хотя ничего прекраснее Света Древ я действительно не знаю.
После создания палантиров у меня почти не осталось силимы. Несколько осколков; на еще один Зрящий не хватит.
И тогда я спросил себя: сумел ли я понять силиму? И пришлось ответить: нет.
Я искал ей применения. Нашел. Но видел в ней лишь средство. Не ее саму.
Тонкая, как волос, и прозрачная, как воздух, не подвластная ничьим рукам, кроме моих... дитя запредельного холода и Пламени, который есть Жизнь.
Решение пришло внезапно.
Свет Древ. Лед, добытый у Грани, его удержит.
Я возьму Свет Древ в руку...
Нет. Не то.
Не во мне дело. Не я хочу коснуться Света. Силима хочет.
Придать остаткам Льда форму трех разомкнутых орехов было делом недолгим. Они получились совсем маленькие, примерно с ноготь, и уже сделав их, я удивился сам себе: почему три? Почему не один, не два?
Ответа я не знаю и по сей день. Три Темы? Три народа эльдар Амана? Трое изначальных Валар? Не отвечу...
С этими крохотными "орешками", как я ласково звал их, я пошел на Эзеллохар. И каждый из них я подставил под каплю с листьев Тельпериона и Лаурэлина. Две капли в каждый.
Потом я пальцами сомкнул края.
Вот и всё. Так просто.
Это было самым легким из моих творений.
Вернее... я понял это сразу же, когда три Камня засветились в моей ладони: они не были моим творением. Скорее - моими детьми, пришедшими в мир через меня, но не через мой труд, а через мою любовь.
Я снова взял Сильмарили. Конечно. В них что-то не так. И даже нетрудно понять, что.
Мелькор пытался их подчинить. На них - словно царапины от его Силы. Н-да... не вышло.
Мелькор - Вала. А Валар, говоря о свободе, на самом деле ищут способ создать выбор "один из одного". А на нашу свободу воли они "не покушаются".
И Мелькор, говоря о свободе для Людей, на самом деле...
Я почувствовал, как кровь приливает к вискам. Мне стало жарко, как не бывает в кузне.
На окне у меня стоит кувшин, вода в нем ледяная. Я подошел, схватил его, стал жадно пить. Губы меня не слушались, и половину воды я пролил на тунику.
ТАК СТОИЛО ЛИ?!
Так стоило ли молча противостоять отцу и сыновьям, стоило ли дерзко идти против Манвэ и Намо, стоило ли пройти путем гордости, гнева и ярости, стоило ли переступить через безумную верность Маэдроса, - стоило ли делать это всё ради того, чтобы снова оказаться "у колен Стихий"?!
"У колен". Чтобы не сказать "на коленях" - самому.
Ну... - я допил остатки, пошел в мастерскую за вторым кувшином, - на колени я всё-таки не встану.
Откажусь.
Я не буду творить слепоту под видом зрячести и покорность под видом свободы.
Откажусь.
Хотя, наверное, сегодняшняя участь Маэдроса мне вскоре покажется завидной.
Вода во втором кувшине была теплой. Я поставил его на окно - пусть остынет.
Пять лет мы с Мелькором медленно строили нашу новую жизнь. Теперь мне придется всё это разрушить. Самому. Сегодня. Он мне не простит отказа.
Я взял Сильмарили, прижал ладонь с ними к своей щеке: "И что будет с вами, маленькие, когда не станет меня?".
И тут я представил - что.
Мелькор не отступится от своего замысла. Металл он всё равно споет. Споет в гневе на мое второе "предательство". И Венец ему придется делать самому. Своими сожженными руками. (Я аж взвыл, на миг представив его боль!) И Сильмарили он в Венец вставит. Состроить Тьму и Свет, как музыканты состраивают два инструмента, он не может. Ему придется подчинять Алмазы. Он найдет успешный способ, рано или поздно - найдет.
Он будет творить в боли и ненависти, и эту Силу воплотит его Венец. Это он принесет Людям.
Что же ждет их?!
Мне стало страшно.
Подобного ужаса я не испытывал со дня смерти отца. Даже в бою с балрогами неотвратимость гибели не заставляла меня содрогнуться - так.
Нет, я этого не допущу.
Ни за что.
Несвобода плоха, но рабство не сравнимо с ней. Да, я ненавижу несвободу, но пусть лучше будет она, чем превращение Мелькора - в Бауглира, а Людей - в его рабов.
Пусть лучше я сломаю себя и сделаю то, против чего восстает сердце.
Я соглашусь.
Я же с самого начала знал, что соглашусь.
Только... подожду еще чуть-чуть.
Я взял второй кувшин. Вода в нем стала едва прохладной, но - какая есть.
Я прижался лбом к насквозь промороженным камням оконной ниши. Полегчало.
Я мыслями опять уходил в прошлое, чтобы не думать о том шаге, который ждал меня.
Когда я вышел из мастерской, Свет Тельпериона смешался со Светом Сильмарилов. Незримое пламя окутало меня - мне на миг показалось, что я способен пойти на запад просто по воздуху.
Только показалось, но...
Мелькор, наверное, был уже в Валмаре. Он правильно сказал мне - сейчас нам не стоит появляться вместе при всех.
Его молчаливое одобрение этого венца стоило больше любых похвал.
Я медленно пошел в Валмар.
Весть обгоняла меня. Я почти видел волну осанвэ, катящуюся по Тириону и дальше, дальше... Мои друзья и ученики, равнодушные ко мне и ненавидящие меня - все они сейчас глядели, затаив дыхание.
Торжествовал ли я? Может быть. Отчасти.
Мое счастье было превыше: счастье обретения Силы. Пламень и Свет были отныне послушны мне. Что были по сравнению с этим восторги эльдар?
Я неторопливо вошел в Круг Судеб. Меня ждали. Все Пятнадцать.
Я запоздало ругнул себя, что не переоделся: двое в черном - это сейчас некстати. Что ж, поздно.
Я ждал слов Манвэ, но заговорила Варда.
- Поистине, это самое дивное из творений эльдар, которое мне доводилось видеть! Подойди поближе, Искусный Мастер, я хочу рассмотреть твои Камни.
"Искусный Мастер"! Что она хотела сказать, называя меня этим именем? Что я никогда не встану наравне с ними?
Я мысленно усмехнулся: наравне - никогда. Я - иной.
Я подошел к Варде, снял венец, протянул ей на вытянутых руках. Давать в руки ей - не собирался.
Она молчала. Я молчал тоже. Молчали все, буквально буравя меня взглядами.
Чего они ждут от меня? - все, кроме Мелькора. Что я вот сейчас подарю Алмазы ей? Не-ет, не дождутся.
- Поистине, судьбы Арды заключены в этих Камнях, - тихо сказал Намо.
О да, Судия умел говорить тихо! Лучше бы он кричал.
Его слова были подсказкой. Намеком: не тебе, эльда, владеть такими Камнями.
Я сделал вид, что намека не понял: поклонился - и только.
Я не отдам вам Сильмарили. Потому что слишком хорошо знаю, что создал.
Они поняли.
Тогда Варда простерла к Алмазам правую руку и сказала что-то о нечистых дланях, которым будет плохо от соприкосновения с Камнями. Я не запомнил этих слов; уж слишком был ясен их смысл: "Мелькор, несмотря на твою дружбу с Феанором, тебе Сильмарилами не владеть".
Я преклонил колени перед Вардой, встав под ее благословение. Без этого было нельзя обойтись.
Потом надел свой венец.
Свой.
Валар неспособны дать эльдарам свободу. Даже когда они это хотят сделать.
Хотят!
Понимание пронзило меня, точно молния.
Глупец, из-за чего я терзаюсь?! Ведь Мелькор ждет, что я буду работать с его металлом! Как Сильмарили - не сила Валар, но двуединство Света и Пламени, так и Венец должен стать таким двуединством.
Мелькор ждет моей работы, а не воплощения его замыслов!
Точнее...
Точнее, вот как. Я могу мечтать спеть металл, но я не могу сделать этого - ибо я эльда. Мелькор мечтает дать Людям настоящую свободу, но он не может дать ее, ибо он - Вала.
Ему нужна моя помощь.
Еще прежде соединения Венца и Сильмарилов я должен сделать сам Венец. Он будет не Силой Мелькора, но моим творением, вмещающим эту Силу. Так же, как Сильмарили - не Сила Валар.
Тьма, Свет и Пламень. Путь свободы. Возможность выбора.
Я всю жизнь искал настоящей свободы. И пусть сейчас я заперт судьбою строже, чем некогда волею Валар в Форменосе, но - вот она, моя свобода. Создать Венец, чья сила - вне воли Валар.
Всех Пятнадцати.
Мелькор, друг мой! Ты хочешь дать Людям свободу, но твоя Сила Валы стоит преградой. Ты ждешь помощи от меня.
Ты ее получишь. Разве возможно иначе?
Мелькор, ты слышишь меня?
Я согласен. Конечно, я согласен.
Прости мне мои глупые колебания.
Я сделаю этот Венец.
Иначе и быть не может.
7
Я прекратил тренировку и замер, вслушиваясь. Этот голос - в нем звучала сейчас почти прежняя мощь, и всё же я чувствовал: Мелькор поет на пределе своих возможностей. Я стиснул зубы, представив, чего ему это стоит. Любой из нас с радостью отдал бы все силы, чтобы исцелить Властелина или хоть как-то облегчить его боль. Да только чем тут поможешь? Не плоть ведь искалечена - Музыка. А мы... мы только майар.
Я стоял в нерешительности, опустив меч. Я боялся за Мелькора: он никогда не умел рассчитывать силы, он не берег себя, и в этом была его главная слабость. Но - помешать Творению?.. А это была именно Песнь Творения. Что, если она излечит Властелина? Что, если он нашел способ?! Безумная эта надежда боролась во мне со страхом, и я медлил. Медлил, пока Песнь не умолкла. Не оборвалась, как бывало прежде. Закончилась. Впервые со времен Возвращения.
И тогда я пошел... нет, почти побежал. К нему.
Я распахнул дверь мастерской, сделал несколько шагов и остановился.
Властелин сидел на стуле, сгорбившись и бессильно уронив на колени руки. Веки его были опущены, мокрая от пота прядь волос прилипла ко лбу. Впрочем, мое присутствие Мелькор почуял сразу. Рывком выпрямился, куснув губу. И снова замер, глядя на меня мутными от боли глазами и тяжело дыша.
Значит, опять не получилось. Я вовсе не был уверен, что мое присутствие кстати, но и уйти не решился. Стоял и ждал. Молча.
Взгляд Мелькора постепенно прояснился, дыхание стало ровнее. Бескровные губы растянулись в торжествующей улыбке.
- Смотри, - хрипловато сказал Властелин, отвечая на мой невысказанный вопрос.
И показал глазами на стол. Там лежал слиток. Слиток незнакомого мне металла - черный, начисто лишенный блеска, он, казалось, впитывал свет.
- Гвэтморн, - негромко произнес Мелькор.
Я невольно поморщился и сам себе удивился. С тех пор, как пробудились Дети, мы часто говорили на их языке. Даже между собою. Так хотел Властелин. Я давно привык к этому. Но сейчас эльфийское имя металла почему-то царапнуло слух. Странно.
Я осторожно взял слиток. Он оказался гораздо тяжелее, чем можно было предположить с виду, и горячий на ощупь. А еще от него исходило ощущение такой мощи, что я ужаснулся, осознав, сколько сил Властелин вложил в эту Музыку. Гораздо больше, чем было когда-либо у меня - а ведь это только одна мелодия.
- Сильмарили? - спросил я, уже почти зная ответ.
Мелькор кивнул.
Я невольно перевел взгляд на его руки. Он заметил это и невесело усмехнулся:
- Не я.
Я облегченно вздохнул. Но если не Властелин, то...
- Так вот для чего тебе Феанор!
Он не ответил. Некоторое время размышлял о чем-то, полузакрыв глаза. Потом снова взглянул на меня.
- Саурон, ближайшие несколько дней тебе придется справляться одному. Я... должен отдохнуть.
- Ты мог бы и не говорить об этом.
Он снова кивнул и выжидающе посмотрел на меня. Давал понять, что хочет остаться один.
- Я помогу тебе дойти до покоев? - спросил я, поколебавшись.
Я сильно сомневался, что Мелькор сумеет хотя бы встать без посторонней помощи.
- Не нужно, я сам. - Он снова улыбнулся, почти весело. - Да не тревожься, тебе не придется подбирать меня где-нибудь в коридоре. Ступай, Саурон. И, кстати, успокой остальных. Не хотелось бы, чтобы сюда сбежалось пол-Ангбанда справиться о моем самочувствии. Это лишнее.
8
Мелькор и Феанор устроились за столом в углу маленькой мастерской. Темный Вала сидел, нолдо стоял. Мастер был обнажен до пояса, как всегда во время работы, и на бледной коже отчетливо выделялись шрамы, оставленные бичами валараукар. На столе перед Пламенным лежал слиток.
Феанор осторожно коснулся его кончиками пальцев. Словно вопрос задал. Потом положил на него ладони. Прикрыл глаза, вслушиваясь. И проговорил совсем тихо:
- Мелькор, мне кажется, мы с тобой вместе - вечность. А ведь я никогда еще не работал с воплощением твоей Силы.
Восставший помрачнел, но ничего не ответил. Едва ли эльда способен понять, что значит для Стихии невозможность воплотить свою Музыку. Годы вынужденного молчания в Амане, наверное, свели бы Мелькора с ума, если бы не надежда вернуть свободу - надежда, за которую Темный Вала упорно цеплялся. И если бы не дружба с Феанором. А потом... Вырваться на волю ценой потери способности творить - какая чудовищная насмешка! Темный Вала не впал в отчаяние лишь благодаря извечному своему упрямству и неумению сдаваться. Он подчинит судьбу, наперекор всему добьется желаемого, будь то силой или хитростью. Он найдет способ исцелить себя.
Мелькор снова и снова пробовал петь, превозмогая боль. Существующая материя подчинялась ему почти с прежней легкостью, но все попытки создать что-то новое заканчивались неудачей. Несмотря на запредельное напряжение воли и сил. Но Восставший не отступался.
Гвэтморн стал первым его творением за все века, прошедшие после войны. Маленький слиток металла, вобравший в себя мощь, которой с запасом хватило бы для создания нескольких горных хребтов. Но чего это стоило! Девять звездных кругов после Песни Мелькор провел в полузабытьи от боли и усталости. Да и сейчас еще не вполне оправился. И всё-таки это была победа.
Феанор, как ни был он глубоко сосредоточен, почувствовал чувства друга. В сознании мелькнуло: "Не способен я понять, как же! Более полувека я сам не творил ничего - изгнание и... потом". Мастер отогнал эти мысли: не время. Прошлое - прошло. И в его руках - будущее.
В руках. Феанор наконец решился положить этот слиток на ладонь. И Сила Мелькора обрушилась на него, как в тот час, когда погибли Древа. Но теперь нолдо ждал этого.
"Что ж, я правильно оставил Сильмарили в кабинете. Им не место здесь сейчас".
Феанор держал в руках гвэтморн, но ему казалось, что это не слиток металла, а - зеркало. Как зеркалом были Сильмарили. Но, давая жизнь Алмазам, Феанор переливал в них всё благое, что было в нем, а теперь... Теперь он, держа гвэтморн в руке, видел все свои качества, которые принято называть дурными.
"Дурными? - спросил его гвэтморн. - Ты сам считаешь их дурными?"
"Нет. Это часть меня. Никто не властен указывать мне, каким мне быть. Нет в Эа сущности, ради которой я изменю своей природе".
"Ты мой мастер, - ответил гвэтморн. - Начинай работу. Я жду".
Мелькор почувствовал, что металл принял Феанора. Ему даже не требовалось смотреть на нолдора, чтобы понять это.
- Итак... - едва слышно выдохнул мастер. Его пальцы легко пробегали по слитку, касаясь то там, то здесь, - так музыкант настраивает инструмент. Или слепец - знакомится.
"Я - сила, - говорил ему гвэтморн. - Я напор и мощь, я - упорство, сокрушающее преграды, я мужество и стойкость, одолевающие их".
"Я - сила", - отвечал Феанор.
Гвэтморн лежал в горне. Нолдо раскачивал ножные мехи, раздувая жар.
Металла было очень мало. Феанор знал, просто - знал, что венец должен охватывать весь лоб, виски, закрывать затылок. Этого слитка не хватит. На сплошной венец не хватит. Что ж, ажурный - это даже красивее.
"Я - гордость, - говорил ему гвэтморн, раскаляясь. - Я превыше всех. Некому в Эа сравниться со мной. Я счастлив этим".
"Некому в Эа сравниться со мной!", - отвечал Феанор.
Металл багровел, и Пламенному казалось, что раскаляется он сам, что его стремления и помыслы, которые он таил в глубине души, сейчас живым огнем текут сквозь него, текут вовне.
"Я - вечное движение, - говорил гвэтморн. - Я - вечный поиск. Вечная цепь вопросов. Путь наощупь".
"Я - вечный поиск", - отвечал Феанор.
"Я - осторожность, недоверчивость, хитрость".
"Я - недоверчивость", - отвечал Феанор.
"Я - одиночество. Холод. Путь без опоры. Опора лишь на самого себя".
"Опора лишь на самого себя", - отвечал Феанор.
"Я - власть. Сила, которая может покровительствовать - и быть жестокой".
Феанор отошел к стойке с инструментами, выбирая подходящий молот.
"Я - власть!".
Феанор не слышал.
"Я - сила, уничтожающая всех, кто идет против меня!".
Феанор выбрал молот, бросил гвэтморн на наковальню, примерился...
Звон.
По мастерской прокатился первый долгий глубокий звон.
9
Звон.
Чистый, долгий, глубокий звон. Словно эхо большого колокола.
Я на миг даже отвлекся - так красив был звон, с которым Рингиль, вылетев из руки моего брата, упал на зеркало мраморного пола.
Но я отвлекся не больше, чем на миг.
Острие Рока Огня на волос не доставало горла Финголфина.
Тишина.
Я вслушивался в нее, как в прекрасную музыку, я вбирал ее в себя, как в жару пьют воду, - потому что в этой тишине была моя сила.
Потому что эта тишина сказала мне: ТЫ МОЖЕШЬ ВСЁ.
Десятки нолдор застыли, позабыв дышать; отец, бледнее статуи, замер на троне - и я ощутил, что сейчас судьба их всех в моих руках.
Всех. Не только глупца, именующего себя Мудрым.
Я сейчас действительно мог всё. Я мог приказать отцу - и он бы выполнил мою волю, не раздумывая.
Собственное могущество кружило мне голову.
Но я не хотел власти. Я хотел мести.
- Итак, братец, - гулкое эхо подхватывало мой голос, - ты очень хочешь смотреть на меня свысока. Хорошо. Давай. Подними голову повыше.
Ненависть в глазах Финголфина сменилась ужасом, когда я чуть повернул меч и лезвие едва коснулось его под подбородком. Непроизвольно он отклонил голову назад.
- Выше, братец, выше.
Я продолжал медленно поворачивать меч. Затылок Финголфина всё глубже вжимался в плечи.
- И еще выше, - почти ласково сказал я, ставя меч ребром.
Шея и подбородок принца нолдор превратились в единую линию.
- Вот так. Приятно ли тебе смотреть на меня свысока, брат?
Я видел, как бьется у него на шее голубая жилка.
10
Звон.
Мелькор и сам не знал, насколько соскучился по работе. Не по Творению даже, а по такой вот работе - руками. Чтобы - как Воплощенные. Вдыхать горячий воздух, пропитанный запахом металла и угля. Видеть, как летят из-под молота красные брызги окалины. Чувствовать, как через правую руку - от плеча к пальцам - течет Сила. И молот становится продолжением руки. Каждый удар безошибочно точен. Каждый удар - ласка и утверждение власти. Каждый удар - воплощение Музыки.
Металл поет - молот отвечает ему.
Когда-то Мелькору с Феанором не раз доводилось работать в четыре руки. Это было легко: они и так понимали друг друга даже без осанвэ. А уж в кузнице и вовсе действовали, как одно существо. Впрочем, не только в кузнице. Когда им случалось фехтовать, выходило то же самое. Никто из них не мог застать противника врасплох. Так что тренировки частенько заканчивались смехом.
...Темный Вала не сводил глаз с мастера, предугадывая каждое движение, и мышцы его непроизвольно напрягались в такт взмахам молота.
Он не думал сейчас о том, что, быть может, никогда уже не сможет взять в руки инструменты. Он не вспоминал даже о цели работы.
Он просто слушал. С жадностью - так умирающий от жажды припадает к воде.
Слушал песню металла.
Феанор никогда не делал эскизы к своим работам. Творение оформлялось в его уме, и воплощение его в форме было скорее проявлением, чем созданием. Вот и сейчас - ажурный узор венца был отчетливо виден мастеру, и металл сразу изгибался рисунком.
Гвэтморн был послушен так, как ни один материал не слушался Феанора ранее. Впрочем, Ауле же никогда не пел металл для работы Пламенного. И - Феанор только в годы ученичества работал в присутствии Кователя. Потом ушел искать свое.
И вот - нашел.
Свое ли?
Феанор отчетливо слышал, чего хочет от него гвэтморн. "Я - Власть. Сила. Утверждение себя любой ценой". Пламенный сердцем слышал эту волю, и собственные стремления недавнего прошлого отзывались эхом. Феанор отдавал свою память Венцу, не думая о том, что он именно отдает.
Освобождает себя от прошлого.
11
Я не хотел их убивать.
Нет, не так.
Я хотел убивать. Но - не их.
Я хотел уничтожить Врага. Я хотел уничтожать тех, кто дорог ему. И я хотел рассчитаться с Валарами. Нарушить все их запреты. Совершить всё то, от чего они меня удерживали добром или силой. Я хотел действовать наперекор Валар, но - сам пролить кровь в Амане я не хотел.
Не надо было Ольвэ поминать волю Валар. Он был уверен, что их слово удержит меня. Глупец, именно это его и погубило.
Убивая, я был сильнейшим. Я лишь прокладывал себе дорогу, но - для меня не было разницы, держат ли хоть какое оружие те, кто рискуют встать на моем пути. С кинжалом, луком или голыми руками - они были равно безоружны передо мной.
Я шел сквозь них.
12
Я не хотел биться с ними.
Я их любил. Когда-то давно. Еще до Великого Хора.
Но больше, чем их, больше, чем Отца, больше, чем себя самого, я любил Музыку. Свою Тему.
И когда мы спустились в Эа, первым шел я. Мне казалось - именно меня ждала Арда. Творца. Хозяина. Властелина.
Это было счастливое время. Мир был полностью открыт передо мной, податливый, словно комок влажной глины, покорный моей воле и мыслям, благодарно принимающий любую заботу. И я был щедр к нему, я отдавал ему всего себя, без остатка. Я не умел иначе. Она была ненасытна, моя Арда, но я был тогда полон сил и тратил их с радостью, безоглядно. И я полюбил мир, в котором воплотилась моя Песнь, привязался к нему всем своим существом.
Сначала мне никто не мешал, и я совершенно забыл о других. Мне было попросту не до них. Но потом они опомнились и пожелали вмешаться. Я сказал им: я хозяин здесь. Этот мир мой, вы можете помогать мне в трудах, но лишь я решаю, какой будет Арда, ибо я давно уже взял ее под свою руку, и она признала меня. Но Манвэ оспорил мои права, и Старшие - все двенадцать - поддержали его.
Мне пришлось защищать свою Тему и мир, в котором она жила. По долгу Хозяина и Творца. По долгу - и по праву - сильнейшего.
Я не хотел биться с ними...
13
Работа близилась к завершению. Феанор трудился над Венцом без сна и отдыха, совершенно не ощущая, сколько прошло времени. В Амане это было бы несколько Дней Древ; здесь говорили "звездные круги".
Мелькор неотлучно был рядом. Молча наблюдал за работой Пламенного, изредка делясь с ним Силой. Едва ли нолдо выдержал бы запредельную для Воплощенного нагрузку без помощи Валы.
Феанор просто не мог прервать работы. Дело было даже не в азарте мастера, который не успокоится, пока не увидит творение завершенным. Дело было в том, что гвэтморн был живым. Живой Песнью, а не отзвуком Ее, как металл, добытый из руды.
Гвэтморн был живым, он был спет для того, чтобы стать Венцом, и сейчас Феанор не мог остановиться в работе именно потому, что под его молотом Венец рождался, как рождается живое существо.
Сложная вязь узора на лбу, три крепления для Алмазов, широкие дуги рисунка на висках, хитрое переплетение на затылке. Тончайший, едва заметный глазу орнамент, покрывающий каждый изгиб. Сочетание противоположностей: цельнокованый узор и дробный орнамент.
Сочетание противоположностей. Тема Мелькора. Суть Пламенного.
Да и Сильмарили - Лед и Свет. Тоже противоположности.
Венец, который вместит в себя Свет и Тьму, чтобы это невозможное сочетание стало воплощением свободы.
14
Вставляя Сильмарили в Венец, я первый раз в жизни не пускал Силу. Всегда, с ранних ученических работ, я вслушивался в жизнь камня и металла и словно сплетал нити их судьбы - вот чем была постановка в оправу.
Сейчас я изо всех сил препятствовал этому.
Это были не камень и не металл.
Это были Сильмарили и гвэтморн.
И объединение их мне еще предстояло.
Гвэтморн слушался моих пальцев. Превосходя прочностью любую сталь, он был в моих руках мягче серебра.
Ставя Алмазы, я думал о самом главном этапе работы. О последнем.
Призвать Пламень - это было легко для меня. Так легко, как встретиться со старшим другом. Во время недавних битв я не раз убеждался в этом.
Да, я призову Пламень. Но дальше...
Чтобы соединить металл и камень, я должен всё равно, что стать ими. Ощутить их внутреннюю жизнь. Соединить их в самом себе.
Сильмарили и гвэтморн. Песнь Варды и Песнь Мелькора.
Нет, даже не так.
Свет Древ был творением не одной Варды. В нем, больше или меньше, слышен отзвук Музыки каждого из Владык Амана.
Но тогда... завершить Венец - означает слить воедино Темы всех Пятнадцати Валар! Слить и объединить Пламенем.
Мелькор, в свое время этого не смог сделать Единый! А ты хочешь получить это - от меня?!
Стоп.
Всё-таки: не Темы. Всё-таки: отзвуки Тем. И Сильмарили - не Свет, но Свет и Лед; и сам венец - не гвэтморн, но откованный мною гвэтморн.
Но всё равно... Соединить пусть отзвуки и отголоски, но - всех Пятнадцати. Соединить - Пламенем.
Я знаю, как это сделать.
Я только одного не знаю: останусь ли я жив при этом.
Моя феа - Пламень. Но роа - роа эльдара. И никто не поручится, что оно выдержит.
15
Мелькор не говорил ничего - ни вслух, ни мысленно. Он понимал, что мастер может сгореть заживо, завершая работу. И даже Вала не спасет его: Восставший властен лишь над частью той силы, которую предстояло освободить Пламенному.
Венец необходимо было закончить, и Феанор был единственным существом в Арде, способным совершить это. И одним из тех немногих, кем Властелин Эндорэ менее всего хотел рисковать.
Мелькор молчал.
Феанор, вправив последний из Сильмарилов, отложил Венец, сел в кресло, сжал руки.
- Мелькор. Я вижу, что ты понял. Я понял тоже. Не говори ничего, не надо. Это мое решение. Всё донельзя просто: заканчивая Венец, я могу погибнуть, но не закончив его... это будет моим концом. Я просто не вынесу незавершенной работы. Тем более - такой. Может быть, вся моя жизнь мастера была путем - к этому. Я не могу остановиться перед решающим шагом. Это мой выбор.
- Да, - сказал Мелькор. - Я поступил бы так же.
Усмехнулся побелевшими губами:
- Собственно, безо всяких "бы". Я ведь тоже всегда выбирал - петь. И шел до конца во всем.
Он помолчал, вглядываясь в лицо нолдора, словно стремился запомнить каждую черту.
- Мне было бы неизмеримо легче сделать это самому... брат.
- Брат... - эхом откликнулся Феанор. В Амане он ни разу не решился назвать так Мелькора, а сейчас это пришло само. - Если меня не станет, то это лучшая гибель для мастера: уйти, отдав жизнь своему творению. Прошу, если ты останешься без меня, то - помни об этом. И, на всякий случай, прощай.
Темный Вала не ответил - порывисто подошел и крепко обнял нолдора. Почти сразу вновь отстранился и отступил на шаг. Лицо его было спокойно, разве что бледнее обычного. И хотя глаза странно блестели, во взгляде теперь была лишь сосредоточенность. Если Феанор не совладает с Силой, которую должен выпустить, на пути ее придется встать Мелькору.
Феанор скупо кивнул, надел Венец, обнажил Рок Огня, крепко опираясь на него. Когда станет совсем трудно, меч поможет.
Сила, заключенная в Венце, уже давила. Но это еще не было даже началом.
Феанор полуприкрыл веки и - впустил в себя Пламень.
16
Тяжесть. Она обрушилась вмиг, и я понял, что сейчас упаду. Но падать было нельзя.
Почему нельзя? - не помню. Не знаю. Знаю одно - надо держать. И удержаться.
Я вцепился в рукоять меча. Устоять. Единственное, что осталось в жизни: устоять.
Меня сдавливало, расплющивало... Сила, перед которой я был - ничто. Меньше, чем букашка под сапогом.
Но я - был. И у меня был меч. Рок Огня. Я сжимал его, и через него шла иная Сила. В ней была моя жизнь.
Изжелта-белая молния. Молния, бьющая вверх. Я держался. Я держал.
И тогда - увидел.
Из глубочайших недр в запредельные выси шли они - две вечно скрещивающиеся спирали. Что из них Тьма, что из них Свет - я не знал, я не видел разницы в них, хотя знал - они различны. Но для меня они были Силой, и эта Сила сейчас шла через меня. Через Венец.
Каждая из них раздавила бы меня. Но я был - между. Сокрушаемый одной, я опирался на другую. И наоборот. Я был между ними - и в этом было мое спасение.
Обе - равно мои. Обе - равно не мои.
И - Пламень. Слепящая стрела в бесконечность.
Я держался. Я держал.
Двойная спираль Тьмы и Света обвивала меня и давила всё меньше. Значит - смог?
Волны Силы успокаивались. Волны? - да, так штормовая волна, устав крушить всё и вся, становится просто прибоем.
Я держал. Держаться было уже легче.
Волны Силы шли сквозь меня, и я тогда понял со всей отчетливостью: отныне в Эа не будет ни Тьмы без Света, ни Света без Тьмы.
Отныне бессмертный может стать смертным, а смертный - обрести вечную жизнь.
Отныне лихо может привести ко благу, а великое благо - обернуться горем.
Отныне в победе будет зерно утраты, а в поражении - путь к подъему.
Отныне в мире нет ни добра, ни зла, но есть лишь вечный поиск пути между ними.
Путь свободного выбора. Путь неизбежного выбора. Путь личного выбора.
Я сделал то, что хотел.
17
Я был готов.
Готов вмешаться в любой момент, если мастер не справится. Готов остановить силу, которая вырвется тогда на свободу. Остановить - собой.
Феанор держался.
Я знал, что должен буду сделать в случае неудачи. Я не знал, чем это закончится для меня. Впрочем, догадаться было нетрудно. Схватка с Унголиантой и попытка подчинить Камни покажутся мне забавой тогда. Правда, я был сейчас в Ангбанде, в сердце своих владений. И всё же этого могло оказаться мало. Именно поэтому, прежде чем мы занялись Венцом, я под разными предлогами отослал прочь из Цитадели всех майар. Валараукар в полном составе отправились плавить вечные льды на севере Белегаэра. Я велел Готмогу сделать это место непроходимым. Не расплавить лед до конца, а поставить дыбом, превратить в лабиринт. Совершенно бессмысленное занятие, зато я мог быть уверен, что балроги не вернутся раньше срока. Если, конечно, им будет куда возвращаться.
Феанор держался.
Я видел, как вздуваются вены на его руках, как побелели суставы пальцев, сомкнутых на рукояти меча, как стекают по лицу крупные капли пота. Глаза мастера были закрыты.
Две Мелодии сплетались в противоборстве, рождая новую гармонию. Две Темы, заключавшие в себе жизнь Арды. И мир менялся - я чувствовал это. Мир становился - единым. Впервые с тех пор, как Диссонанс разделил меня и моих собратьев.
Сила накатывала волнами, и в том же ритме вспыхивали Сильмарили в Венце, и в такт новой Музыке всё яростнее пульсировала в моих руках боль. Я стиснул зубы, заставляя себя забыть об ожогах. Отрешиться ото всех ощущений. Нет ничего, кроме того, что я должен сделать. Ничего, кроме Песни, которую мне предстоит подчинить. Последней Песни.
Я был готов к этому.
Но мастер держался.
...В какой момент я понял, что всё позади? Что схватка завершена, и две прежде враждебные друг другу Силы слились в одну. Что Ангбанд не превратился в груду развалин, а мой друг стоит передо мной невредимый. Что сам я жив.
Буйство Пламени стихло.
Венец был готов.
Я не ошибся в расчетах.
Мы победили.
Я посмотрел на Феанора и, неожиданно для себя, безудержно расхохотался.
18
Феанор осторожно перевел дыхание, один за другим разжал пальцы на рукояти меча, бережно прислонил Рок Огня к стене, сел в кресло, глубоко вздохнул.
Потом сказал:
- Мелькор, у меня к тебе огромная просьба.
"Сейчас? О чем же ты надумал просить меня, когда мы оба измотаны до предела и только что едва избежали гибели? Отчего ты не выбрал для разговоров иное время? Что замыслил ты, Пламенный, если это настолько не терпит отлагательств?"
- Да? - сдержанно спросил Темный Вала вслух.
- Налей мне вина. У меня слишком дрожат руки.
1
Опять в мире что-то сдвинулось. Вновь за последние несколько лет.
Я не могла не почувствовать этого.
Первый раз это случилось, когда там, в далеком Амане, произошла беда. Свет Древ не был виден отсюда, но - Древа несли не только Свет. Они были Благом. И это Благо было уничтожено.
Потом пришло новое лихо. Север Эндорэ, словно спящий эти века, пробудился. И тогда я почувствовала ужас.
Моя Завеса закрывала нас от орков. Она была неодолимой для тварей; и я знала, что смогу удержать ее и против тех майар, что таились за северными горами. Но на севере появился Сам.
Я никогда не ощущала его присутствие так близко.
Я воззвала к Владыке: "Что делать?! Помоги! Защити!" - но Аман был безмолвен.
- Мой Король, если он захочет нас уничтожить, я буду бессильна ему противостоять. Он - первый из Стихий.
Но и эта беда оказалась не последней. Властелин Севера не смотрел в нашу сторону, но гораздо ближе завелось нечто.
Оно не было существом, у него не было разума. У него был только голод. И оно медленно пожирало Эндорэ. Оно тянуло из земли жизненные силы. Деревья тихо умирали. Земля становилась голым камнем. Даже камень крошился, и из щелей поднимался ядовитый туман. Склоны южных отрогов Дортониона всего за несколько лет превратились в Эред Горгорот.
Место страшнее самой смерти. Потому что со смертью жизненные силы не исчезают, они лишь переходят в новую жизнь. Тут же всё уходило в ничто.
Способа противостоять этому я не знала. Мне оставалось только сжиматься в ужасе и думать: через сколько лет оно доберется до нас?
2
Мелькор придержал взмыленного коня. В этом месте дорога сужалась и лучше было ехать шагом. Да и Феанору следовало дать возможность полюбоваться на вид, который открылся теперь перед всадниками. Склоны, поросшие приземистыми соснами с цепкими корнями. Темно-серые, почти черные скалы. На другой стороне ущелья - водопад. А дальше - словно стена - неприступный хребет с вершинами, покрытыми снегом. Граница.
Пламенный смотрел на эти горы уже совершенно иначе. Если раньше вид заснеженных пиков говорил ему лишь о Форменосе, который навеки недоступен, то теперь - теперь он ощущал, что эта земля - его. Надев Венец и сполна восприняв Тему Мелькора, он одновременно ощутил в себе всё Эндорэ. Землю. Мир, который перестал быть вынужденным жилищем, став новым домом.
Феанор тоже придержал коня, пропуская Мелькора вперед. Нолдо чуть сощурил глаза, запоминая и игру серебристых бликов на струях водопада, и холодное серебро льда на сторожевых вершинах. Форменос был иным, здесь всё жестче и строже, но и в этих горах - своя красота.
- Знаешь, когда-то я пел северные горы и думал: тут будут жить Дети, - в голосе Мелькора послышалась непривычная грусть. - Бродить по склонам. Спускаться в ущелья. Смотреть. Радоваться. Восхищаться.
Темный Вала криво усмехнулся.
- Не вышло. Те, для кого всё это было предназначено, враги мне. А если и не враги, моя Тема пугает их. Всегда пугала. Еще с Пробуждения. Эльфы - слишком народ Единого. А орки...- он покачал головой, - орки не видят. Совсем.
- А Люди? - тихо спросил Феанор. - Мелькор, тебе не кажется, что наш с тобой последний разговор о Людях был слишком кратким? А предыдущий был слишком давно - еще в Амане.
Он чуть помолчал.
- Здесь так красиво. Может быть, нам спешиться и поговорить?
Про себя Пламенный подумал, что Мелькор все эти годы ездит, не держа узду в руках. Оно и понятно: ожоги не проходили. Но Темный Вала не привык править конем только ногами, как похвальбы ради гарцевали многие из нолдор - учеников Оромэ. Мелькор не привык так ездить, а здесь, в Эндорэ его роа знает усталость. Хотя Мелькор никогда не сознается в этом.
Так что разговор, при всей его важности, это еще и ненавязчиво предложенный отдых.
Восставший кивнул, спрыгнул на землю. Высмотрел пару камней покрупнее, собрался было изменить их, чтобы получилось подобие кресел, но передумал. Прежде это было бы для него пустяком. Ничего не значащей мелочью. Прежде власть над материей доставляла ему удовольствие. Напоминала, что именно он - истинный Хозяин Арды. Всегда был им. И будет, несмотря ни на что. Но то - прежде.
Мелькор встал у края обрыва, заложив руки за спину и покачиваясь с носков на пятки.
- Лю-уди...- Темный Вала чуть наклонил голову набок, разглядывая водопад. - А Люди, друг мой, здесь гости. Так было предпето, по крайней мере. Для Перворожденных Арда - дом. Для нас, Поющих, - жизнь. Именно поэтому я никогда не смогу примириться с Валар, даже если бы и они, и я пожелали этого. Воплощая свою Музыку в мире, я поневоле причиняю им боль. Я - им, а они - мне. И никуда нам не деться от этого, Феанор. Арда - часть каждого из нас. Мы срослись с ней.
Феанор ответил Мелькору внимательным молчанием.
- Атани еще придут сюда, - Темный Вала досадливо поморщился, что, впрочем, относилось вовсе не к атани, а к водопаду. Красиво... но можно улучшить. Если приподнять скалы слева и резче обозначить линию обрыва, получится куда выразительнее. Только вот силы нельзя сейчас тратить на это. Слишком мало их. А сделать надо многое. И, что еще хуже, силы убывают. Очень медленно. Понемногу. К счастью, незаметно для окружающих. Пока незаметно. А как справиться с этой бедой, Восставший так до сих пор и не придумал.
Мелькор со вздохом повернулся к обрыву спиной. Водопад, которым он прежде с удовольствием любовался, теперь вызывал раздражение. Словно немой упрек. Свидетельство бессилия. Непринятый вызов.
Феанор присел на камень, закусил губу. Не в первый раз от Мелькора шла эта волна недовольства. Глухой ярости. На что?
Пламенный попытался поставить себя на место друга. Что может так раздражать мастера? Неудача в работе? Нет. Она вызывает гнев, но - иного рода.
"Скорее я так злился бы, если бы мне не хватило чего-то в разгар работы. Какое-то внешнее препятствие, не дающее завершить дело.
Но что может быть таким препятствием для Властелина Эндорэ? Ожоги? Или что-то другое? Что его гложет постоянно?".
- Мелькор. - Феанор встал. - Хватит играть в прятки. Не считай меня слепцом. Объясни, что с тобой происходит.
В глазах Темного Валы плеснулась ярость. Признаться, что он столкнулся с трудностями, которые не в состоянии преодолеть?! Проявить слабость?! Почуяв гнев Поющего, кони испуганно захрапели и попятились. Это вернуло Мелькора к действительности.
Было бы из-за чего беситься! Ну, не придумал, что можно сделать. Так ведь это - пока. Все-таки постоянная боль изматывает. Мешает ясно мыслить. А поддаваться нельзя. От этого только хуже. Феанор - друг, которому можно довериться. Друг. Не последователь. Не слуга. Не противник. Друг. От него-то зачем таиться?
"Тем более, - немедленно подыскал Мелькор оправдание своему решению, - что мастеру не годится сидеть без дела. Опять затоскует. Его ум должен быть занят".
- Извини, - Темный Вала улыбнулся, правда, улыбка получилась несколько вымученной. - Это не к тебе относилось. И не к атани.
Уселся на камень рядом с Пламенным, вытянул ноги, прислонился спиной к скале.
- Я ведь рассказывал тебе о схватке с Унголиантой, - начал Мелькор, стараясь не смотреть на злополучный водопад. - Так вот, эта тварь жива. И она в Эндорэ.
Его лицо дернулось, словно от острой боли.
Феанор кивнул: ясно.
- Что и как связывает тебя с ней? Ведь, - сощурился, - сколько я понимаю, она далеко от Ангбанда.
- Если бы дело было в расстоянии, я поручил бы ее заботам балрогов. - Темный Вала мрачно усмехнулся. - Им такое в охотку. Только... Она в Эндорэ, Феанор. А Эндорэ, - пальцы Мелькора дрогнули, словно он хотел сжать кулаки, но не завершил жест, - это я.
Феанор прошелся вдоль обрыва, сталкивая носком сапога маленькие камешки вниз.
"Тварь, убившая Древа. Тварь, которая сейчас тянет силы из Эндорэ. И значит - из Мелькора. Тварь, пища которой - сила Валар".
Пламенного передернуло.
"Неужели ее невозможно уничтожить? Впрочем, у Мелькора были годы, чтобы ответить на этот вопрос. И он не нашел ответа. Он бессилен против нее, как бессильны были все Владыки Амана".
- Что ее природа? - требовательно спросил он. - Что она такое, раз Валар не способны ее уничтожить?
- Если бы я знал это, думаешь, я бы позволил Паучихе безнаказанно разгуливать по моим землям? - Мелькор тоже поднялся, подошел к нолдору.
- Я не знаю этого, Феанор. Думаю, что и мои... родичи знают не больше. Она не Музыка, понимаешь? Она... - он замялся, подыскивая слово, - отрицание Музыки. Воплощенное Разрушение. Сущность, враждебная всем нам - и мне, и Валар. Откуда она взялась в Арде? - Темный Вала развел руками. - Я могу только догадываться об этом. Возможно, Унголианта - порождение Диссонанса. Прямого столкновения двух Тем. Обеих Тем. Понимаешь?
Он помолчал, покусывая губы, потом продолжил очень жестко, словно через силу:
- Прежде Паучиха была слабее. Намного слабее. То, что произошло с ней - моя вина. Да, я не мог обойтись без Унголианты, но мне следовало быть осторожнее. Я недооценил эту тварь.
Посмотрел на далекие вершины, снова перевел взгляд на Феанора.
- Я должен ее уничтожить. Дважды должен: и во искупление своей ошибки, и как хозяин Эндорэ. - В голосе Мелькора слышалось почти отчаяние. - И... не могу. У меня нет оружия против нее. Моя Сила для нее пища.
- Расскажи, - от напряжения голос Пламенного звучал глухо. - Расскажи мне о ней всё, что можешь. Пожалуйста.
Темный Вала посмотрел на друга с сомнением. Впрочем, решился почти сразу.
- Я покажу тебе ее. Только отойди подальше от края обрыва. А еще лучше - сядь.
Феанор присел на край камня. Сосредоточенный, собранный.
Пустота.
Нет. Это только кажется пустотой. Оно живет. Оно ищет. Оно голодно.
Тишина, вязкая, как трясина. Любые мелодии тонут в ней, распадаются на бессмысленные обрывки и перестают быть.
Смерть, не оставляющая надежды на возрождение. Смерть окончательная. Смерть духа и Музыки.
Паутина облепляет тебя - не вырваться, не шевельнуться. Можно только беспомощно следить, как приближается охотница, чтобы медленно, с наслаждением выпить твою жизнь.
Мелькор не щадил ни Пламенного, ни себя. Нолдо пожелал знать всё, и Темный Вала выполнил его просьбу. Сейчас Феанор словно наяву переживал всё то, что когда-то пришлось испытать Восставшему. Он был в логове Унголианты в Аватаре и говорил с ней, с трудом сдерживая дрожь отвращения. Он стоял рядом с умирающими Древами, наблюдая, как насыщается гигантская паучиха, как раздувается ее лоснящееся чрево и судорожно подергиваются мохнатые лапы. Он мчался на север, окутанный удушающим облаком чуждой силы, с ужасом понимая, что ему нечего противопоставить ей. Он видел, как исчезают в утробе твари прекраснейшие из рукотворных камней. Он бился с Унголиантой мечом, чувствуя, как с каждым ударом его сила переходит к противнице. Он сжимал в руках Сильмарили, превратившиеся из последней надежды в орудие пытки. Он лежал на земле, опутанный паутиной, уже не в силах сопротивляться.
- Вот что такое Унголианта, - отрывисто сказал Мелькор, резко оборвав осанвэ.
- Это не должно жить... - выдохнул Феанор. Его глаза были широко раскрыты, взгляд безумен. Нолдо медленно приходил в себя. Слишком медленно.
Темный Вала устало опустился на камень рядом с нолдором, привалился к скале.
- Но это живет, - сказал очень тихо. - И с каждым часом становится сильнее, постепенно убивая мою Музыку. И меня.
Феанор стиснул кулаки. Терпеть, что это непрестанно тянет силы из его друга... нет, даже не так: терпеть, что в мире существует это отрицание творчества, красоты, сил и благих, и грозных, отрицание всего, что и составляет жизнь... терпеть тварь, убившую самое святое, что было для Пламенного, - Древа...
Терпеть?!
Феанор встал.
- Только не вздумай меня отговаривать, - сказал он Мелькору. - Бесполезно.
- Отговаривать? - Темный Вала непонимающе сдвинул брови. - Отговаривать от чего?
- Ты настолько плохо знаешь меня, что полагаешь, будто я способен сидеть и ждать, покуда какое-нибудь чудо не уничтожит Паучиху? - Феанор усмехнулся, но мысленно одернул себя: неудивительно, что после всех этих воспоминаний Мелькор понимает его куда хуже, чем обычно.
И Пламенный заговорил спокойно:
- Я намерен биться с ней. Отговаривать меня, повторю, бесполезно. Мою любовь к безрассудству ты знаешь. А сейчас мои намерения гораздо более разумны, чем обычно. Ты говоришь: Сила Валар ей - пища. Ну так пусть попробует Пламень. Надеюсь, он ей придется достаточно не по вкусу.
- Биться? Биться - с этой тварью?! Тебе?! Воплощенному?!
Темный Вала вскочил - откуда только силы взялись - и встал лицом к лицу с Феанором.
- Ты хоть соображаешь, чем твое безрассудство может обернуться для мира? - Взгляд Мелькора стал бешеным, губы побелели от ярости. - Ты думаешь, ты только жизнью своей рискуешь? Или ты считаешь, что если я до сих пор не разобрался с этой тварью, так и предпринимать ничего не намерен? Скормить Паучихе Пламень! Замечательная идея, ничего не скажешь! Как ты собираешься биться с Унголиантой? Ты же видел, что она такое.
- Видел.
Феанор чуть улыбнулся: не терпящий возражений, тем более - крика, он привычно отвечал на них спокойствием.
- Видел, Мелькор. - Тон Феанора был мягким и убеждающим. - Я видел ее силу, я видел ваш поединок. Ты скажешь, что я неизмеримо слабее тебя? Да, и глупо отрицать это. Но, прости за напоминание, я так же слабее твоих майар, с которыми когда-то справился без особых усилий. Ты не хуже моего знаешь, что иногда дело не в уровне Силы, а в ее природе. Музыку Унголианта пожирает. Любую. Но Пламень - вне Музыки.
Темный Вала наградил нолдора испепеляющим взглядом и отвернулся. Прошелся взад и вперед по тропе, сбрасывая напряжение. А когда снова взглянул на Феанора, лицо Мелькора было спокойным и сосредоточенным.
Нолдо шумно выдохнул. Пламенному тоже требовалось немалое волевое усилие, чтобы успокоиться: крик приводил его в бешенство, и Феанор был готов слышать его от Мелькора только потому, что тот был его другом.
- Мне это не нравится, - сказал Темный Вала. - Но другого пути я пока не вижу, а твое предложение можно обсудить. Садись, - он кивнул на камни и сам уселся, подавая пример. - Будем думать.
Феанор сел, сцепил руки на коленях:
- Мелькор, я напомню тебе, что я дошел до Грани Мира. Я видел, да нет, я ощутил, как это: Музыки почти нет. И я остался жив только потому, что смог призвать Пламень. Так что... Я, конечно, Воплощенный, но ведь и Унголианта связана телом.
Темный Вала полузакрыл глаза.
- Феанор, есть разница между отсутствием Музыки и активным ее разрушением. А тело... Паучиха сейчас в несколько раз больше тебя. И когда хочет, она способна двигаться очень быстро. А она захочет, будь уверен.
Он помолчал.
- Была у меня мысль - выйти против нее вместе со всеми майар. Возможно, Унголианта и не выдержала бы удара такой мощи. Но я не могу к ней даже приблизиться. Из-за рук. Нет, дело не в боли - с этим я научился справляться. Тут... другое. Хуже.
- Что именно? Объясни.
- Я теряю силы, - тихо признался Мелькор, глядя в сторону. - И не только из-за Унголианты. Это похоже... ну, как если бы Воплощенный медленно истекал кровью и не мог остановить ее. Именно поэтому Паучиха поселилась на Севере. Она... чувствует, Феанор. И ждет, пока я достаточно ослабею. Попытайся я напасть первым - лишь облегчу ей задачу. Эти ожоги, словно дыра в броне, делают меня беззащитным перед Унголиантой. А получи она мою Cилу - и с ней уже никто не сладит. Оттого я и тянул столько времени. Всё надеялся - сумею исцелиться и уничтожу эту тварь.
- Но почему тогда... - начал было Феанор и осёкся.
Да, ясно. Без ответов ясно. Слишком ясно. И почему молчал. И почему ждал. И даже бессмысленно спрашивать, знает ли кто-нибудь в Ангбанде. Один-двое догадываются... не в этом дело.
- Ясно... - выдохнул Феанор.
Найти слова утешения? - это будет фальшью. Как можно утешить там, где помочь бессилен? где нет выхода, как ни утешай.
Единственное утешение из возможных - не словом, но делом.
- Я убью ее, - спокойно сказал Пламенный. - Убью или погибну. Вернее, так: убью, пусть даже и погибну. Любой ценой - убью.
3
Решение было принято. И как бы оно ни претило мне, следовало заняться делом. Я и так потерял много времени.
Подготовкой Феанора к походу я занялся лично. И не только из-за важности предстоящего сражения. Не только потому, что Пламенный был моим другом. Заботы, которые я старательно для себя находил, не оставляли времени для посторонних мыслей. Мыслей, которые стали бы для меня пыткой, допусти я их в свое сознание. Мыслей, которых я отчаянно боялся. Мыслей о том, что я...
- Феанор, - я заговорил почти торопливо, досадуя на себя за то, что едва не сбился на опасные раздумья. - Феанор, как давно ты не упражнялся с мечом?
- Ну, - он скривился в своей всегдашней усмешке, - последний раз это было вчера. А вот предпоследний... Против кого бы я готовился к бою все эти годы?
Я предпочел оставить вопрос без ответа. Нарочито медленно прошелся по комнате, стараясь подавить невольное раздражение. Сколько раз мы скрещивали когда-то мечи в дружеских поединках! И кому, как не мне, следовало бы тренировать Феанора сейчас. Тренировать его или...
- Я попрошу Саурона пофехтовать с тобой. Он лучший мечник в Цитадели после... Просто - лучший.
Феанор помолчал, что-то обдумывая, потом бросил одно-единственное слово:
- Нет.
Я не сдержал горькой усмешки.
- Феанор, - сказал с нажимом, - сейчас Саурон действительно лучший. Я ведь не говорю, что так будет всегда.
- Прости, Мелькор, но я не об этом, - ответил мне Пламенный. - Я не стану тренироваться с Сауроном.
Этого я никак не ожидал. Несколько мгновений я недоуменно смотрел на нолдора, потом спросил:
- Почему?
- Потому что тренироваться можно только в паре с тем, кому доверяешь. А Саурон... - он скривился с неподдельной горечью. - Словом, я сказал: нет.
- Феанор, - я подавил вздох, - Саурон мой давний сподвижник. Более того - друг. Я всегда мог на него положиться. У тебя нет оснований для недоверия.
Нолдо покачал головой:
- У тебя нет оснований для недоверия. А меня Саурон хочет видеть твоим слугой. Или просто - твоим ходячим инструментом.
Он был прав - я не мог не признать этого. Впрочем, ему не следовало принимать отношение первого помощника только на свой счет. Саурон всех хотел бы видеть моими слугами, если не инструментами. Феанор, вероятно, должен был его здорово раздражать. Хотя бы тем, что - единственный в Ангбанде - осмеливался держаться со мною, как с равным.
- Почему ты так думаешь? - спросил я, недоверчиво приподняв бровь.
- Я не думаю, я вижу. - Пламенный сменил тон на вежливый, почти просительный. Это был его излюбленный способ требовать. - Мелькор, пожалуйста, хватит о Сауроне. Я повторяю: нет. Я не могу пойти тренироваться с ним. И не пойду. Но я знаю другой способ привести себя в боевую форму. Об этом ты можешь не тревожиться. Меня беспокоит совсем другое.
- Что именно?
- То, что Унголианта много быстрее меня. Она может просто умчаться, поняв, что ей меня не сожрать.
- Я думал об этом, - сказал я, скрывая облегчение. - Ты пойдешь не один.
Он понял меня с полумысли, как раньше. Или - сам пришел к тому же, только не хотел говорить.
- Вот уж не думал, что мне придется биться вместе с балрогами.
Я кивнул. Всё верно. Майар я послать с нолдором не мог - никто из них не стерпел бы над собой иной власти, кроме моей. А вот балрогам достаточно было приказа, чтобы они подчинились Феанору на время похода.
- Тебе надо будет познакомиться с ними поближе, прежде, чем вы отправитесь.
- Да уж придется... - ответил он хмуро. Потом сменил тон на рабочий. - Верно ли я понимаю, что именно огонь балрогов заставил Паучиху бежать? Верно ли я понимаю, что она боится именно Пламени?
- Швырни паука в огонь, и он сгорит. Балроги не способны уничтожить Унголианту - они владеют лишь малой частицей Пламени. Но причинить этой твари боль, повредить, а то и полностью разрушить ее тело вполне в их силах. Они могут взять Паучиху в кольцо, измотать ее, изранить, а затем против нее выйдешь ты. И добьешь. Я прикажу балрогам не лишать Унголианту плоти - иначе до нее куда труднее станет добраться.
- Да, - рассмеялся Пламенный, - чтобы убить ее, я должен получить ее живой. Сражаться с невоплощенной... сложновато для нолдора. И я бы предпочел обменяться с ней парой ударов до балрогов. Я умею биться Пламенем против майар, но против Пустоты - нет. А ошибиться я не имею права.
- Это рискованно, - я снова зашагал по кабинету, размышляя вслух. - Унголианта очень серьезный противник. Даже для такого бойца, как ты. И сейчас она сильнее, чем была, когда я видел ее в последний раз. Ты знаешь, почему.
Я резко остановился, осененный внезапной мыслью, но сразу высказать ее вслух не решился: уж слишком безумной показалась мне эта идея.
Однако Пламенный понял меня мгновенно.
- Только не говори, что ты собираешься рисковать Венцом... - выдохнул он.
- Ты можешь предложить что-то получше? - я сдвинул брови, напряженно глядя на Феанора.
Хотел бы я, чтобы он сказал "да". Потому что мысль использовать против Унголианты силу Венца меня не радовала. Совершенно.
- И вот он, - Пламенный перешел на крик, - он укоряет меня в любви к риску!! Он называет меня безрассудным! Мелькор, одумайся: что даст мне Венец во время боя?! Мелькор, он в бою - бесполезен!
Я вздернул подбородок и скрестил на груди руки. Терпеть не могу крика. Не будь Феанор моим другом, ему бы не поздоровилось. Затея с Венцом, которая поначалу представлялась мне опасной, сейчас, когда Пламенный начал спорить, показалась куда более привлекательной. Так всегда: препятствия меня раззадоривают. Заставляют упорнее стремиться к поставленной цели.
- Одному упрямому нолдору может попросту не хватить сил в бою, - промурлыкал я, глядя на Пламенного из-под ресниц. - Кроме того, его могут ранить, а из балрогов скверные целители, чтобы не сказать хуже. И еще, - я резко перешел на деловой тон и в упор посмотрел на Феанора, - пока Венец на тебе, гоняться за Паучихой не придется. Он притянет ее, как магнит железную стружку.
- Мелькор, - Феанор покачал головой; впрочем, мой тон подействовал на него успокаивающе, - спорить ради спора - наше любимое занятие, но, прошу тебя, не будь безрассуден. Приманка - да, отличная. Но не слишком ли хорош Венец для того, чтобы быть просто приманкой?! Исцеление? Полезно, но спроси меня, могу ли я воспользоваться им для исцеления? Да, конечно, власть над материей, то есть и над телом тоже. Но - я не умею направлять его силу на целительство. И уже некогда учиться.
Пламенный посмотрел на меня умоляюще:
- Мелькор, не будь безумен!
- Феанор, - ответил я очень тихо. - Венец уже свое дело сделал. Две Темы соединились в мире. Да, его можно - и должно - использовать. Но никто в Арде, кроме тебя, не способен полностью управлять его силой. Даже я. Быть может, Венец - это именно то, что поможет решить бой в твою пользу. Если же...
Я не договорил - горло болезненно сжалось при мысли об ином исходе.
- Вот с этого и надо было начинать, - совершенно спокойно ответил он. Замолчал. Задумался. Понял, что я не мог с этого начать, потому что только в споре сам осознал, для чего необходим Венец в бою.
- То есть ты хочешь сказать, - Феанор размышлял вслух, - что если я погибну и Унголианта бросится сожрать Сильмарили, то ей придется одновременно поглотить и Тьму, и Свет; она это способна уничтожать по отдельности, но, слитые воедино, они ее разорвут. Так? - он посмотрел мне в глаза.
- Так, - ответил я твердо. - Два начала соединились через Пламень. То, чем Паучиха не обладает. Совсем. Я бы даже сказал - она ему противоположна.
Я не был уверен в том, что Венец погубит тварь. Я вообще ни в чем не был уверен. Я мог лишь надеяться, что не ошибся в расчетах. А еще я знал, что в случае гибели Феанора это будет последний шанс победить Унголианту.
4
Даже заканчивая Венец, я волновался меньше. Хотя жизнью рисковал одинаково.
Или - нет? Битва с воплощенной Пустотой... что ждет меня при поражении?!
Нет. Поражения быть не может. Не будет.
Я просто стоял, держа меч напротив сердца. Фехтовальное мастерство - ничто против той силы, которой я осмелился бросить вызов.
Что, Феанор, ты хотел быть выше Валар? Хотел мочь то, что недоступно им? Вот, наслаждайся: Мелькор не мог одолеть Унголианту, а ты идешь против нее, уверенный в победе.
Наслаждаться не получалось. Ничто не тешило гордость. Не до гордости сейчас.
Я всё-таки не мог видеть в Мелькоре - Валу. Он был моим единственным другом. Другом, из которого эта тварь медленно тянет силы.
Я уходил в Пламень, и я сейчас впервые в жизни был готов молиться.
"Пламень Предвечный, бывший прежде Бытия, и сделавший предпетое - сущим..."
...ослепительно фиолетовое, фиолетовое до синевы, до рези в глазах -
"Пламень Предвечный, ставший Сердцем Мира и давший Музыке Айнур бытие..."
...оранжевая стрела сквозь фиолетовую глубину -
"Пламень Предвечный, сделавший Жизнь - жизнью..."
...красные, голубые, зеленые сполохи, нестерпимо яркие -
"Пламень Предвечный, в тебе - Жизнь и Смерть, в вечном двуединстве..."
...белый, невозможно белый, запредельно белый, белый до слепоты, до черноты -
"Пламень Предвечный, не допусти в Мире Явленном - Пустоты!".
Молния. Незримая молния, бьющая в мой меч и огнем змеящаяся по нему.
И Рок Огня становится твоим роком, тварь!
Я убью тебя.
5
- Это здесь.
В каменной стене справа появилась трещина. Оттуда потянуло жаром. Язычки пламени показались между краями разлома, словно пальцы, которыми кто-то невидимый раздвигал скалы. Пол под ногами ощутимо дрогнул. Казалось, весь Тангородрим пришел в движение. Скалы разошлись, образуя проход. Достаточно просторный - в него могли бы свободно заехать три всадника в ряд. Только вот желающие едва ли нашлись бы: путь преграждала сплошная завеса ревущего пламени.
Мелькор взглянул на Феанора, молчаливо предлагая следовать за собой, и шагнул в огонь.
Нолдо чуть помедлил. Одно дело - идти сквозь пламя в экстазе боя, когда сам бьешься его Силой, и совсем другое - сделать вот этот спокойный шаг.
"Да что я, в самом деле? Еще при самой первой встрече я показал Мелькору, что умею защищаться от огня".
Пламенный в два шага догнал Темного Валу.
Прикосновение подземного пламени показалось Феанору похожим на мягкий удар лапы хищника, спрятавшего когти, - он легко может уничтожить, но сейчас настроен дружелюбно. Феанор сощурился: ему было приятно это касание багровых протуберанцев.
Мелькор словно не замечал бушующего вокруг пламени и, похоже, отлично знал дорогу. Через несколько дюжин шагов Темный Вала остановился, и Феанор увидел, что в огне движутся тени. Высокие, постоянно меняющие форму. У некоторых можно было различить подобие головы и рук, иные казались языками темно-багрового пламени. Балроги придвинулись ближе, окружая вошедших. Похоже, Мелькор сейчас говорил с ними - мысленно. Даже не видя глаз обитателей пещеры, Феанор чувствовал, что его внимательно изучают.
Впрочем, Пламенный занимался тем же самым. Он видел балрогов второй раз в жизни, и сейчас смотрел на них со смесью любопытства и рабочей сосредоточенности.
Темное Пламя. Когда-то он рьяно доказывал Финроду, что темного или светлого Пламени не существует, что Пламень - един. Ну, вот они - несуществующие. Во всей красе.
За иными балрогами тьма простиралась, подобно крыльям или плащу. В пещере бушевал огонь, но приходилось напрягать глаза, как в сумраке. "Значит, балроги менее опасны для Паучихи, чем я думал: в них не Пламень, но часть Пламени. Учту".
6
Властелин! Наконец-то! Мы так ждали тебя. Приказывай, дай же нам дело, выпусти нас на волю, мы так устали ждать этого!
Приказывай.
Мы готовы.
Мы сокрушим всех врагов твоих.
Мы расплавим камни, освобождая место для твоих подземных чертогов.
Мы будем танцевать для тебя, Властелин.
Мы будем петь с тобою.
Мы - языки твоего пламени, ноты твоей мелодии, пальцы рук твоих. Сила, полностью покорная твоей воле.
Но ты не один. Ты привел с собой этого странного Воплощенного, который не Воплощенный. Он похож на тех, что явились из-за Непроходимого. На тех, кого ты запретил нам трогать. Он похож на них - но он сродни и нам тоже.
Он был врагом тебе. Мы бились с ним, одолели, но, по воле твоей, оставили жить. Сейчас я не ощущаю в нем враждебности. И страха не ощущаю. Лишь любопытство. И что-то еще... предвкушение Песни освобожденного огня, волнующее предчувствие битвы.
Будет сражение?
Этот... Огонь-скрытый-плотью... Феанор пойдет с нами?
...Мы пойдем с ним?
Против Убивающей Музыку? Ты позволишь нам уничтожить ее? О, ты воистину щедр, Властелин!
Да, мы станем щитом Феанору, раз такова твоя воля. Мы будем повиноваться ему в этом походе. Мы споем для Убивающей Музыку - все вместе.
Мы споем для нее.
7
Феанор робел. Чувство было новым и неизведанным.
Пламенному очень хотелось поговорить с балрогами, но как? Послать осанвэ он не решался. Что-то мешало ему. Вслух? - а услышат ли?
"Мелькор, - спросил он мысленно, - а как я с ними буду разговаривать?".
"Они услышат, если ты обратишься к ним вслух, - отозвался Темный Вала, - но отвечать способны лишь мысленно. Правда, их прикосновение может показаться тебе несколько... неприятным. Пожалуй, тебе лучше будет общаться пока только с Готмогом: он сильнее других, и его сознание ближе к майарскому. Прочие, в любом случае, повинуются его приказам".
- Нам надо согласовать наши действия в этом бою, - сказал Феанор, непроизвольно заставляя свой голос звучать не столько громко, сколько властно. - Нам надо согласовать их сейчас, чтобы потом действовать, как единое целое.
От мысленного прикосновения Готмога по коже нолдора пополз озноб, даром что вокруг бушевало пламя. Виски словно обручем сдавило, перед глазами поплыли цветные пятна.
"Мы будем танцевать, Огонь-скрытый-плотью. Ты будешь петь".
Это всё, что удалось разобрать Феанору.
Мелькор смотрел на Пламенного с некоторой тревогой. "Сумеешь ли ты понять их?" - безмолвно обратился он к нолдору.
Феанор только кивнул, сосредотачиваясь. Да, тяжело будет общаться с такими. Тяжело, но можно. Надо лишь призвать Пламень. Говорить не словами, но образами Пламени.
Это трудно, но не труднее, чем было научиться обращаться ко Пламени по своей воле. Феанору на миг вспомнился Аман, и пещера в Пелорах, и советы Мелькора.
Здесь, среди бушующего огня, призвать Пламень было несравнимо проще, чем некогда в Пелорах. По телу привычно заструилась Сила, боль в висках тотчас исчезла, уступив место легкости и едва не ощущению себя невесомым. Так бывало и прежде, но редко. Феанор был истинно счастлив в такие мгновения. Сейчас он это ощущение мог удержать.
И он ответил Готмогу, ответил не словами, но образом.
Сгусток темно-серого бессветия. В него бьет молния. Но прежде - багровые языки удерживают этот сгусток.
Балрог придвинулся ближе. Ног у него не было, и он походил бы на гигантский костер, горящий безо всякого топлива, если бы вверху красно-оранжевые лепестки не сплетались в подобие торса, головы без лица и длинных беспалых рук. Если бы можно было сравнивать балрога с Эрухини, вышло бы, что Феанор, при своем немалом росте, едва достигает груди существа. В правой руке Готмог сжимал бич с короткой рукоятью и гибким желто-оранжевым хвостом локтей в пять длиной. Камни под балрогом плавились и кипели. Несмотря на отсутствие у Готмога глаз, нолдо чувствовал на себе внимательный взгляд.
Между тем, балрог обдумал образ, созданный Феанором, и послал ответный:
Серое ничто, холодное, неподвижное. К нему скользят языки пламени. При их приближении серый сгусток словно пробуждается и, метнувшись в сторону, исчезает.
Феанор задумался. Готмог прав. Унголианта просто пустится в бегство, едва почует балрогов. Значит, ее надо отвлечь, чтобы она не заметила их приближения.
- Мелькор, а ведь ты был прав насчет приманки, - Пламенный заговорил вслух, обращаясь к обоим. - Если Унголианта почует Сильмарили, она бросится на них, не замечая ничего. И тогда балрогам не придется за ней бегать. Если вообще придется.
Темный Вала повел соболиной бровью: "Разумеется, я был прав".
- Засада, - сказал по обыкновению кратко. - В горах южнее Соснового Нагорья. Там леса мало.
- Могут спугнуть, - сощурился Феанор. - Засада мне не нравится. Если я правильно понял тебя, балроги, когда необходимо, чрезвычайно быстры. Они могут успеть из Ангбанда.
Мелькор задумался, нахмурившись и покусывая губы. Идея Пламенного ему явно не нравилась.
- Могут, - сказал, наконец, с крайней неохотой. - А могут и не успеть. Паучиха тоже не имеет обыкновения спать на ходу.
Феанор покачал головой:
- Засада - это почти верный проигрыш.
И, одновременно, осанвэ: "Ну не верю я, что они, что вот этот, пусть разумный, но всё же - огонь, - способны сидеть в засаде!"
Феанор закончил вслух:
- Паучиха будет очень занята. Я позабочусь.
Мелькор опустил голову. Тут же спохватился, вспомнил, где и с кем находится, вздернул подбородок.
- Ладно, - сказал отрывисто, пряча за жестким тоном мучительную тревогу. - Поедешь один. Да не на обычной лошади - Ломенуз тебя повезет. Он из младших духов. Если что - вытащит и доставит в Ангбанд. А тут уж я позабочусь. Будем держать осанвэ. Как только заметишь тварь, я шлю на подмогу балрогов. Так?
- Так, - ответил Феанор вслух. Он понял реакцию Мелькора и решил не дать балрогам увидеть лишнее.
"Не совсем, - возразил он мысленно. - Быть готовым отразить внезапное нападение Паучихи и держать осанвэ? - ты меня переоцениваешь. Я этого не сумею. Если ты можешь следить за мною сам - тогда всё получится. Если нет - надо что-то придумать".
На лице Мелькора застыло выражение спокойной уверенности - словно забрало шлема опустилось. Очень убедительное выражение - лишь близкие друзья могли бы распознать в нем маску.
"Я не стану отвлекать ни тебя, ни Ломенуза, - неслышно ответил Пламенному Темный Вала. - Пошлю ворона".
Феанор кивнул и обратился к Готмогу:
Три сгустка сияния. Серое бессветие бросается на них. Молния. Тонкая и не слишком яркая. Багровые протуберанцы. Снова молния - во всю мощь, ослепительная.
Балрог засветился ярче, причем теперь оранжевых языков стало заметно больше, чем красных - похоже, так у него проявлялось воодушевление.
Ответ пришел почти сразу:
Клок серого тумана рассеивается. Молнии вспыхивают в едином ритме с танцем багровых протуберанцев.
"Мы будем петь вместе, Огонь-скрытый-плотью, - вновь донеслось до Феанора. - Мы будем петь одну Песнь".
8
Ты уезжаешь.
Я смотрю тебе вслед с башни.
Всё уже сказано. Всё продумано до мелочей. Всё известно.
Всё. Кроме того, чем закончится твой поход.
И я снова беззвучно повторяю то, что сказал, прощаясь: постарайся вернуться, друг мой. Несмотря ни на что - постарайся вернуться.
Повторяю - почти без надежды.
Ты рискуешь жизнью, чтобы спасти меня. Того, кто уничтожил столь любимые тобой Древа. Того, кто лишил тебя короны, дома, семьи. Того, кто превратил полудохлую от голода тварь в чудовище, против которого бессильны даже Стихии.
Это я могу стать твоим убийцей, Феанор. Я, не Унголианта.
Чего я не отдал бы, чтобы поменяться с тобой местами! Чего не отдал бы, чтобы самому принять этот бой! Это мои земли, Феанор. Это мой враг. И это моя вина.
Но сражаться предстоит тебе, а я... я могу лишь смотреть туда, где уже едва виден силуэт всадника. Смотреть, сцепив зубы от бессильной ярости. Смотреть, сжимая немеющими от напряжения пальцами стальное кружево ограждения, пока судорога не сведет руки. Эта боль желанна сейчас. Но и она не спасает.
Смотреть...
Сейчас я снова чувствую себя пленником, Феанор. Если бы Валар знали об этом, они бы, возможно, порадовались. Вот лучшая месть - лишить меня возможности действовать. Вынудить отсиживаться за чужими спинами, как последнего труса, прикрываться теми немногими, кого я люблю в этом мире.
Ты дважды заставил меня ощутить бессилие, Феанор. Сначала как враг. Потом как друг. В первый раз мне пришлось рисковать майарами, чтобы остановить тебя. Сейчас я рискую - тобой.
Третьего раза не будет.
- Музыкой своею клянусь, - я невольно произношу это вслух, и голос мой дрожит от едва сдерживаемого бешенства, - следующий бой я приму сам, чего бы это ни стоило.
Смутное ощущение чьего-то присутствия заставляет меня замолчать. Я медленно поворачиваюсь и встречаюсь глазами с тем, кто стоит в проеме двери, ведущей на лестницу.
Саурон.
9
За эти годы я всё чаще проваливался в полное безволие, безмыслие. И каждый раз - как-то выбирался. То заставлял себя сотню-другую раз падать с этого утеса и снова подниматься, то приказывал себе вспомнить, что со мною было пятьдесят, сто, двести лет назад, то твердил наизусть длиннейшие стихотворные трактаты. Особенно "Рассуждение о природе языка" Румила помогало.
И последние дни, обвиснув на цепи, я говорил себе: прогоню это серое безволие. Я обязательно прогоню его. Только вот чуть найду в себе силы...
Я стоял с закрытыми глазами, когда это произошло. Чары Врага, которые засасывали меня, как болото, вдруг исчезли. Я стал свободен от их душащей власти, и на миг мне показалось даже, что исчезла цепь.
Но нет - я по-прежнему оставался пленником. Я огляделся, пытаясь понять, что произошло.
И - вскрикнул от изумления и счастья.
По равнине скакал отец, дерзко унося на своем челе Сильмарили от Врага. Серый конь, огромный и могучий, нес его запредельно быстро, и никакая погоня, я был уверен, не сможет его настичь!
Отец! - я плакал и смеялся одновременно, - отец, ты свободен! Я рад, что ты вырвался из крепости Врага, но еще больше я радуюсь мысли, что ты в своей душе смог освободиться ото лжи Моргота! Ты перестал служить ему. Ты захотел бежать - и смог бежать. Дерзко, как только и способен Феанор: через главные ворота и в венце с Сильмарилами.
Да, отец, ты не смог спасти меня, но это и неважно. Главное, что свободен - ты.
10
Феанор шел с обнаженным мечом в руке. Нолдо опасался, что, когда тварь обнаружит его, он может просто не успеть выхватить клинок.
В Свете Сильмарилов этот мертвый лес выглядел чудовищным. Деревья, лишенные не только листвы, но и коры. Клочья паутины между ними. Птичьи и звериные скелеты, запутавшиеся в сетях. Почва, сухая до пыли. Ни речек, ни родников. Пара гнилых болотец.
Тишина.
Полная тишина. Тишина, давящая на уши.
Феанор поймал себя на мысли, что ему кажется очень важным не хрустнуть сухой веткой. Вздор! Он же должен вызвать Унголианту, так не всё ли равно, чем - Светом или шумом? Но он продолжал двигаться беззвучно, уверенный, что не напрасно спешился на границе этого леса.
Впрочем, биться верхом он всё равно не умел.
Феанор шел по мертвому лесу, уклоняясь от острых, как кинжалы, сучьев и от липких нитей паутины.
Нолдо не боялся Унголианты. Не потому, что мнил себя сильнее или был уверен в помощи балрогов.
Нет.
Он не боялся потому, что перед смертельной битвой в его душе не осталось никаких чувств.
В том числе и страха.
Любовь-радость-спокойствие-уверенность-нежность-доверие-тепло...
Унголианта сразу узнала эту мелодию. Узнала и потянулась к ней.
Музыка, далекими отголосками которой она когда-то питалась в пещере.
Музыка, которой дал ей вкусить Беспокойный. Музыка, часть которой он пожелал оставить себе, хотя всё равно не мог поглотить ее.
Унголианта потянулась к знакомой мелодии - и тут же отпрянула. Ожоги давно зажили и больше не беспокоили ее, но память осталась. Память о боли и ужасе.
Жгущие могли быть поблизости. Унголианта не хотела встретиться с ними опять.
И всё же она была голодна. Нет, пищи здесь было вдосталь. Даже когда вокруг не осталось ничего живого, и сама земля умерла, ручеек Силы, берущий начало за Холодными камнями, не иссякал ни на миг. Унголианта знала, чья эта Сила. И давно уже попыталась бы осушить ее источник, подобно тому, как вобрала в себя мелодии Хора, если бы не страх перед Жгущими.
Она питалась музыкой Беспокойного, и вместе с силой рос ее голод. И Паучиха мало-помалу начала приближаться к Холодным камням. Голод побеждал осторожность.
Но теперь Унголианта почуяла иную пищу. То, что когда-то отняли у нее, теперь оказалось совсем близко. Двигалось. Пело. Манило. Одновременно усилилась и музыка Беспокойного, но почему-то не вступила в борьбу с Хором. Две мелодии звучали, не сливаясь и не мешая друг другу.
Такие мощные. Такие желанные. Такие доступные.
И Унголианта окончательно забыла о страхе.
Феанор почувствовал, что обнаружен. Что-то изменилось в этом застывшем, неподвижном лесу. И не понять - что.
Крупный ворон, который молча сопровождал Пламенного, перелетая с ветки на ветку, отрывисто каркнул, поднялся в воздух и, быстро набрав высоту, скрылся из виду.
Феанор остановился, резко обернулся, оглядываясь. Никого и ничего... пока. "Останусь здесь. Тут лес густой, мне это не помеха, а вот твари будет трудно".
Он вбирал ноздрями воздух, как зверь, вслушивался. И услышал.
Дальний треск сушняка.
Ближе...
Ближе...
Унголианта уже не выбирала пути. Сети, оплетающие остовы сосен, лопались под ее напором, мертвые деревья ломались.
Ближе!
Острые щепки отскакивали от панциря, не причиняя вреда.
Вот оно!
В самом сердце музыки оказалось одно из существ с теплым соком, которыми Унголианта охотно лакомилась поначалу. Этих вкусненьких уже совсем не осталось здесь. Те, что уцелели, ушли в другие места. Паучиха последовала было за ними, но вскоре обнаружила, что, по мере удаления от Холодных камней, музыка Беспокойного слабеет, и повернула назад.
Унголианта почти ничего не замечала сейчас, кроме вожделенной мелодии. Тело действовало само, и так быстро, что даже Поющему нелегко было бы проследить его движения. Липкая нить свистнула в воздухе, загустевая в полете, и захлестнула горло добычи.
Феанор всё-таки пропустил нападение. Он не ждал, что Паучиха настолько опасна издалека.
Он еще даже не увидел ее.
Еще не увидел, но уже упал, отчаянно вздувая мышцы шеи, которую словно стянул стальной аркан.
Нолдо взмахнул мечом раньше, чем понял, что с ним произошло.
Ярость полыхнула в нем, и Рок Огня перерубил паутину твари так, словно... словно это была обычная паутина.
"Огонь одолеет тебя!"
Пламенный откатился в сторону, левой рукой срывая с шеи толстенный вонючий жгут. Вскочил.
Унголианта приостановилась. Эта странная добыча напомнила ей Беспокойного. Тот тоже махал длинным когтем. Сам по себе коготь не был опасен, но ждать, пока двуногий отбросит его, как сделал это его предшественник, Паучихе не хотелось. Новая нить обвилась вокруг лапы с когтем - оторвать.
Когда петля захлестнула предплечье, Феанор, уже не испытывая прежней злости, сильным кистевым ударом рубанул по паутине. И... ничего!
Нить спружинила. Меч отскочил.
Петля всё туже сжимала руку.
- Ах так, тварь?!
В ярости призвать Пламень было легче легкого.
Меч едва не светился.
Новый удар - и клочья паутины опадают с руки.
Теперь Пламенному удалось рассмотреть свою противницу. Гладкое черное тулово влажно поблескивало, челюсти, казалось, легко перекусили бы хребет лошади. Восемь щетинистых лап толщиной со взрослое дерево заканчивались когтями, очень похожими на кинжалы.
На мгновение противники замерли, глядя друг на друга.
"Надеюсь, балроги уже спешат сюда", - мелькнула мысль у Феанора.
Нападающий имеет преимущество.
Феанор прыгнул вперед, целя в глаз Унголианты.
Паучиха метнулась в сторону, сломав еще пару деревьев. Густые заросли мешали ей двигаться, иначе она легко избежала бы удара. Меч угодил по одной из лап, и рукоять едва не вырвалась из рук Пламенного, когда клинок отскочил от твердого, словно камень, панциря. И тут Феанор заметил, что одно из деревьев падает прямо на него.
Нолдо отпрыгнул назад, едва избежав острых сухих сучьев.
Дерево оказалось преградой между ним и Паучихой. Несколько выигранных мгновений.
"Но не зря же Мелькор настаивал, чтобы я пошел в Венце! Своими силами мне не одолеть ее, но Венец... ведь гвэтморн дает власть над плотью!"
Феанор не мог сосредоточиться, пробуждая силу Венца. Зато тварь словно мысли его прочитала. Или просто почуяла изменение музыки, когда воля нолдора коснулась Венца. Сухой ствол, преграждавший ей путь, с треском сломался. Неуловимо-быстрое движение - и коготь-кинжал ударил в перекрестье меча. Второй коготь едва не вонзился в незащищенную грудь Пламенного. Феанор успел уклониться - острие прошло вскользь, оставив длинную, хотя и не глубокую рану.
"Венец не поможет!"
И - в голос, гневным призывом:
- Готмог! Валар тя благослови, где?!
11
Внизу промчались балроги.
Несколько прошлых дней я провел в счастливых грезах, удивленный и обрадованный, что за отцом нет погони. Рано обрадовался.
Сгустки живого огня пробежали точно по следу отца. Словно они видели его.
"Пробежали" - не то слово.
Они мгновенно пронеслись, миг назад они были подо мной, и вот уже они далеко, и вот - почти у горизонта, и вот - лишь рыжая точка в предгорьях юга.
Осталась лишь медленно догорающая трава. Оранжевая... багровая... черная. Черная полоса через равнину.
Догонят.
Липкий холод в груди.
Но... догонят - если найдут! Отец выехал из Ангбанда не таясь, здесь его след искать не надо, но там, в горах и лесах юга...
Надежда ещё есть. Только она одна и осталась.
Эру Единый! Мы прокляты Валарами, и они не услышат моих слов. Но Ты, прозревающий больше, чем видно с вершины Таниквэтиль, Ты - внемли! Феанор проклят за деяния, которые он совершил в ослеплении горя, он был бессилен против коварства Отца Лжи, и всё же, зри: он не стал слугою Врага, он принес в мир Сильмарили и сохранил их для Эндорэ, и если сейчас он погибнет, то мрак поглотит последнее вместилище Света Древ. Если он погибнет, то Эндорэ лишится того единственного, кто способен противустать Врагу! Если я должен отдать свою жизнь ради жизни отца - я с радостью расстанусь с ней. Если же мы, проклятый народ, не стоим Твоего милосердия, то не ради нас, но ради Эндорэ - обереги жизнь моего отца!
12
Любой воин на месте Феанора отступил бы. Но Пламенный прыгнул вперед, почти под смардное брюхо твари - вне досягаемости острых когтей. Удар ("Пламень Предвечный!") - с размаху меч пробил панцирь на животе. На Пламенного хлынула едкая слизь. Паучиха резко подалась назад, приподнявшись на лапах. Челюсти щелкнули угрожающе. И вдруг тварь развернулась и стремительно кинулась прочь. Тут же накатила волна жара - движение было слишком быстрым, чтобы разглядеть что-либо. Только мертвый лес вокруг на мгновение осветился багровым - и разом вспыхнул, словно сухой трут от искры.
Феанор глубоко выдохнул. Обошлось...
Увидев, что лес вокруг горит, Пламенный уже привычным усилием воли поставил защиту.
Только теперь пришел страх. И страх-омерзение, и запоздалый вопль разума: "Против кого ты пошел? Она же съест тебя как мошку!".
- Подавится! - вслух ответил Феанор этому страху.
Надо было идти. Да что там - не идти, а бежать следом. Что-то мешало. Что? - усталость от этой зверски быстрой схватки?
Нет.
Что-то другое.
Тут лишь Феанор заметил, что он ранен.
Идти на этот бой без кольчуги было то ли безумием, то ли мудростью. Он сказал Мелькору, что кольчуга может и не выдержать удара когтя, а движения она замедлит. Ну, вот... больно-то как...
Рана была неглубокой, но горела так, словно ее посыпали солью. "Яд? Яд когтей твари? Или просто роа распадается от ее прикосновения?".
Некогда было решать. Венец дает власть над плотью, так что сейчас он должен помочь. Чтобы не тратить силы на раскрытие мощи Венца, Феанор коснулся волей бушующего вокруг пожара - человек так подставляет ладони под родниковую струю.
Огонь был неиссякаемым источником Силы.
На этот раз Венец отозвался сразу же.
Несколько глубоких вдохов - и о ране уже напоминала только порванная рубаха.
13
Сумасшедший бег по горящему лесу.
Треск пылающих сучьев, вой огня, грохот падения деревьев.
Увернуться от рушащихся стволов.
Уклониться от падающих ветвей.
Перескочить через раскаленные скелеты лесных великанов, загородившие дорогу.
Одежда тлеет - полную защиту держать некогда. Не на бегу.
Мысль, пролетом: хорошо, что этот отравленный лес выгорит. Вторая, вдогон: если тварь останется жива, этот пожар ничего не значит.
Огонь, очищающий огонь. Безмерная освобожденная Сила. Можно брать и брать, даже на бегу. Это хорошо. Это очень вовремя.
Опять дерево падает. Отскочить. Пробежать по нему, между факелов-ветвей. Спрыгнуть.
Весело!
Весело бежать сквозь пожар!
Рано веселишься. Вот догонишь тварь - пойдет веселье. Чем оно кончится только...
А, всё равно! Весело вот так - сквозь огонь. И он не сжигает, только силы придает.
Сожжет огонь тебя, тварь! Пусть хоть мое тело сгорит - я сожгу тебя!
14
Огонь.
Больше не видно ничего - лишь пылающий лес внизу. Жив ли ты? Добралась ли до тебя тварь?
Балроги могут двигаться быстро, очень быстро. Но достаточно ли?
Я не могу сейчас коснуться твоего сознания - музыка умерла в том месте. Я не чувствую ничего. А ворон... Ворон всего лишь птица. Я вижу то, что доступно ему - не более.
Только огонь.
Огонь.
Песня пламени. Танец пламени. Весь мир - пламя. Наша стихия, наша мелодия.
Главное - не позволить остальным увлечься. Заиграются, закружатся в бешеной пляске - позабудут о цели. Но я помню. Приказ Властелина. Нашу задачу. Догнать Убийцу Музыки. Окружить. Задержать. Я, Готмог, помню.
Моя воля ведет духов пламени. Вперед. За Бесцветной.
Сквозь огонь.
Огонь.
Боль. Ужас. Совсем, как тогда, когда Жгущие вмешались в ее спор с Беспокойным, помешали завладеть музыкой, прогнали, изранили.
Обжигают раскаленные бичи, обжигают пылающие деревья, обжигают летящие отовсюду искры, и некуда деться от этой боли.
Только бежать. Бежать изо всех сил. Прочь из этого места. Туда, где только голые камни. Туда, где нечему будет гореть.
Туда, где, лишенный пищи, умрет огонь.
15
Огонь оборвался как-то сразу. Пыль гореть не может.
Мертвый камень. Крошащийся камень, из которого выпита жизнь.
Трещины в скальных костях, и из этих трещин - удушливый дым.
Феанор, случайно вдохнув, мучительно закашлялся. Впрочем, тут же побежал дальше.
Уже почти рядом.
Вихрь багровых протуберанцев был виден издалека.
Гигантская паучиха металась в огненном кольце, обезумев от боли и ярости. Балроги пока удерживали ее, захлестнув бичами лапы, но пламя их выцветало на глазах, становилось почти прозрачным, словно Унголианта пила их силу.
Феанор замер на миг, ища тот единственный способ одолеть тварь, который должен быть. Не может его не быть!
Подставиться. Подставиться и вонзить меч ей в нутро - через пасть. А балроги придержат ей лапы... если смогут.
Феанор не стал тратить драгоценные мгновения на создание понятного балрогам образа: огненные духи слабели.
- Готмог! - крик, в кровь рвущий углы рта, и вместе с криком - мысль. Поймет? Нет? - некогда!
- Отпустите ее! - крик или просто порыв воли? Феанор уже не сознавал.
Балроги повиновались мгновенно. Освобожденная Паучиха прыгнула на желанную добычу. Но и Пламенный рванул ей навстречу. Коготь мелькнул у самого лица - лишь чудом Феанор успел уклониться.
Удар пришелся вскользь от скулы к виску и выше. Сбитый с головы Венец покатился по земле.
Из распоротой кожи обильно потекла кровь.
Только это было уже неважно - и новая рана, и потеря бесполезного в бою Венца: пасть Паучихи была рядом, и Феанор обеими руками всадил в нее Рок Огня.
"Это тебе за Древа, тварь! За Древа - и за Мелькора!"
Лапы Унголианты судорожно задергались, заскребли по камням. Нолдо, стиснув зубы, вогнал меч в нее почти по рукоять. Тотчас передние ноги Паучихи рывком поднялись: один из когтей проскрежетал по мечу, другой ударил в незащищенное горло Феанора... почти ударил - желто-оранжевая змея обвилась вокруг лапы, и острие ушло в сторону, на полпальца не достав до цели. Готмог.
Бичи балрогов снова захлестнули лапы Унголианты, не позволяя ей дотянуться до Пламенного. До Феанора донесся вой, полный отчаяния и ярости, вой, не слышимый ухом.
Кровь из раны надо лбом заливала Феанору глаза. Он не видел смертоносных когтей твари и даже не видел, что балроги вновь пришли ему на помощь. Всадив в Паучиху меч, он сполна ощутил, что она такое; она - сила, уничтожающая любое творение; и в этот миг Пламень откликнулся на зов легко, как никогда.
Творчество против Уничтожения.
Предвечный Пламень, давший бытие думам и Песни Айнур, в сей час тек через Пламенного, поражая вместилище Пустоты, проникшее в Мир Явленный.
Почувствовав это, Унголианта рванулась с такой силой, что несколько бичей лопнули. Один коготь пробил Феанору левое плечо, второй неминуемо распорол бы живот, если бы Готмог снова не отвел удар в последний момент. В отряде, посланном Мелькором, было вдвое больше балрогов, чем могло одновременно окружить Паучиху, и сейчас эта предусмотрительность оказалась как нельзя более кстати. Духи Огня перестроились почти мгновенно - оранжевыми молниями вспыхнули бичи, и Унголианта снова оказалась связанной.
Любовь и ненависть. Противоположности, ставшие двуединством.
Любовь к Древам. Любовь к Эндорэ. Ненависть к пожирательнице.
Феанор чувствовал, как холод от ран расползается по телу. Мелькнуло: "Не выживу".
Умирать в ненависти было тяжко.
Феанор, ослепнув от собственной крови и от леденяще-жгучих ран, держал Рок Огня, не позволяя Паучихе освободиться, держал сознание открытым Пламени, зная, что от этого Унголианта медленно теряет силы; Феанор держал, и на ненависть его собственных сил просто не хватало.
"Ради Эндорэ..."
Не месть за Древа, за форменосские камни, за боль Мелькора - но любовь к Эндорэ.
И в немеющие руки влилась новая мощь.
Унголианта содрогнулась.
"Пусть погибну - но ради Эндорэ!". И - словно огненный вал прокатился по телу, уйдя в Рок Огня и новым беззвучным воплем вырвавшись из умирающей Паучихи.
"Ради Эндорэ!"
Феанор перестал чувствовать боль ран, своя жизнь и смерть были уже безразличны ему. Через него тек Пламень, и всё слабее содрогалась Унголианта.
И всё яснее и светлее становилось стремление: "Пусть погибну - но ради Эндорэ!".
Вопли твари слились в непрерывный раздирающий душу вой. Внезапно Паучиха дернулась с такой силой, что снова сумела освободить несколько лап, резко попятилась, пытаясь избавиться от меча, но не успела. Сила, во много раз превосходящая ту, что тварь способна была поглотить, взорвала Унголианту изнутри. Вспыхнул белый огонь, и Феанор бы неминуемо ослеп, если бы не зажмурился инстинктивно за мгновение до этого. Даже сквозь веки глаза обожгло нестерпимой болью. Нолдо уже не видел, как летели во все стороны ошметки вонючей плоти, мгновенно скручиваясь и сгорая в белом пламени. Не видел, как расшвыряло балрогов. Упругая волна раскаленного воздуха толкнула Пламенного в грудь, подняла и с силой бросила спиной на изломанные острые камни. Феанор потерял сознание, но меча так и не выпустил.
Готмог сиял ярко-оранжевым от счастья. Приказ выполнен. Властелин будет доволен. А уж танец какой получился! Такого давно не было. Пожалуй, с тех самых пор, как Великие явились сюда из-за Непроходимого, превзошли Властелина в искусстве танца и надолго забрали с собой.
Предводитель Духов Огня совсем уже было собрался вернуться в Большую Пещеру, как вдруг вспомнил про Пламя-скрытое-плотью. Пожалуй, надо проверить, что с ним.
Готмог велел балрогам ждать на месте, чтобы не вздумали на радостях разбрестись по всей округе и спалить, что не следует. И отправился на поиски.
Огонь-во-плоти лежал на спине и не шевелился. Готмог попробовал коснуться его сознания - безуспешно. Повременил немного, соображая, как быть. И наконец, сделал то, что умели лишь очень немногие из Духов Огня: слегка изменил облик. Ровно настолько, чтобы заговорить вслух:
- Пламя-во-плоти? - спросил, тщательно выговаривая слова. - Танец закончился.
Лежащий почему-то не отозвался. Убит? Или просто не понял, что Готмог обратился к нему? Как там этих, пришедших, Властелин называл?..
- Эй, нолдо, - снова заговорил балрог, уже начиная терять терпение, - ты жив?
Феанор тяжело выдохнул, потом не без труда открыл залитые кровью глаза, один за другим разогнул пальцы, сжатые на рукояти меча. Перекатился на бок, потом встал.
Отер кровь на лбу, больше размазывая, чем вытирая.
- В первом я сомневаюсь, - со всё тем же тяжким выдохом ответил он.
Не дожидаясь ответа Готмога, пошел к позабытому всеми Венцу.
- В чем, в первом? - удивленно переспросил балрог.
- В том, что я - нолдо, - бросил Феанор не оборачиваясь.
Поднял Венец. Чуть ниже правого Сильмарила металл узора был словно проплавлен. Феанор покачал головой, надел Венец. Надо было заняться своими ранами.
Но сил на это уже не было.
Феанор привалился спиной к какому-то большому камню, попытался сосредоточиться. Но его глаза сами закрылись, и он тихо и медленно сполз на землю.
Словно уснул стоя.
16
"Меня, наверное, казнят", - подумалось однажды.
Теперь, когда отец стал врагом Морготу, я уже не нужен Врагу.
Впрочем, казнить меня - дело хлопотное. Это ведь сначала снять придется. Враг поступит иначе. Он просто забудет обо мне. И я умру от голода и жажды, когда его Сила перестанет держать меня.
Что ж... пусть я умру. Но отец! - я готов умереть вместо него. Лишь бы он сумел укрыться от слуг Врага.
Раз увидев балрогов, я не верил, что от них возможно отбиться.
И, словно в ответ моим мыслям...
РЫЖЕЕ.
Рыжее пятно росло и приближалось. Балроги мчались через тот же перевал.
Балроги возвращаются в Ангбанд.
Что с отцом?!
"Маэдрос, - сказал я самому себе, - ты бы почувствовал его смерть".
Но я ее не чувствовал.
Балроги возвращаются (вот, они уже подо мной), но я не вижу Света Сильмарилов.
Венца - нет у них?
Неужели отец сумел обмануть этих чудищ?!
Безумная, отчаянная, дерзкая надежда вошла в мою жизнь. Я всматривался в бездну под моими ногами, ища хоть какой-то знак того, что с отцом.
Увидеть Свет Сильмарилов для меня теперь стало самым страшным.
17
Я мчусь, со свистом рассекая крыльями воздух. Мчусь на предельной скорости.
Вот уже заканчиваются внизу невысокие горы, поросшие соснами. Уже близко.
...Почему Властелин поручил это дело мне, а не Саурону? Разумеется, мне приятно его доверие, но... всё-таки, странно. Тревожно. Что между ними произошло? Почему - я?
Властелин, который четвертый час мерно расхаживал взад и вперед по Малахитовому чертогу, внезапно остановился и резко перевел дыхание. Сделал несколько неуверенных шагов, упал в кресло, откинулся на спинку и смежил веки.
Я облегченно вздохнула: всё в порядке. Победа. В случае поражения - или хотя бы угрозы поражения - Мелькор вел бы себя совсем иначе. Взгляд у него в таких случаях становится жесткий, но за внешней мрачностью чувствуется почти радость, вдохновение даже: "Ага, мне бросили вызов, ну, так посмотрим же, чья возьмет!". Обычная мягкость в обращении с майарами сменяется непреклонной властностью, в спокойном голосе появляется сталь, а силы как будто удваиваются. А вот если Властелин позволил себе расслабиться и даже глаза прикрыл, значит, победа. Трудная, а потому особенно приятная. Тут не до торжествующих улыбок, не до поздравлений и похвал - это позже. А сначала - резкий сброс напряжения: всё, справились, победили. Мы - победили!
- Мы победили, - тихо сказала я вслух.
Отчасти - чтобы напомнить о своем присутствии. А отчасти - похвалиться собственной проницательностью. Хотя, правду сказать, особой проницательности тут и не требовалось. Мне ли не знать Мелькора - столько веков рядом. Ближайшая сподвижница, как-никак. После Саурона, конечно. А между тем, первого помощника Властелин на сей раз предпочел в стороне оставить. Меня позвал. Хотя тоже не стал посвящать в детали. Отмалчивался, да комнату мерил шагами. Обо мне словно забыл. Но и не отпускал. Что ж, я устроилась в уголке и терпеливо ждала, следя за ним взглядом.
- Таринвитис.
Я аж вздрогнула: задумалась, не заметила, что Властелин поднял голову и смотрит на меня. Лицо сосредоточенное, взгляд пристальный, напряженный. Я ахнула про себя: неужто ошиблась насчет победы?
- Лети на юг. Как можно быстрее.
И тут же вспыхнул в сознании переданный Мелькором образ: с птичьего полета - мертвая, исковерканная земля, почему-то покрытая копотью... языки темного пламени - балроги... мимо... вниз... Феанор, недвижно лежащий на камнях... весь в крови.
- Отнеси к оркам Соснового нагорья. Приказ передай: пусть выхаживают.
- Властелин, я могу вылечить его, - отважилась я.
- От этого не вылечишь, - сказал, как отрубил. - Сил передай немного - поддержать только. И пусть отлеживается. Ему отдых нужен.
- Но почему не в Ангбанд?
Мелькор гневно сверкнул глазами в ответ на мою новую дерзость, но ответил:
- Нельзя его сейчас в Ангбанд. Ломенуз будет с ним, потом привезет, если... Привезет, - сказал с нажимом. - Оркам скажи, чтобы не прикасались к Венцу ни в каком случае. Убьет на месте, и костей не останется. Всё, Таринвитис. Торопись. Время не терпит.
...И всё-таки, почему я?
18
Феанор медленно приходил в себя. Возвращалось ощущение своего тела - словно налитого свинцовой тяжестью. Веки упорно не желали подниматься.
Левое плечо онемело, заледенело. Нолдо не чувствовал ни плеча, ни руки.
Боль дергала правую щеку. Выше, где рана уходила под Венец, было лучше.
"Венец!"
На голове. Всё в порядке. Ставшая уже привычной тяжесть ажурного узора на висках.
"Венец здесь, значит, скоро залечу раны. Это хорошо..."
Выдох, вдох, выдох... Как это прекрасно, как это чудесно - просто лежать на спине, зная, что всё в порядке, что тварь убита, что боли от ран очень скоро не будет, вот только отдохнуть немного сперва.
Глаза не хотят открываться - ну, так можно их пока не открывать, можно вспомнить бой, и радостно-оранжевое свечение балрогов, и...
"Меч?!" Где меч? Последнее, что в памяти - меч. Лежавший на камнях, когда Пламенный пошел за Венцом. Ножны давно отбросил, чтобы не мешали, так что вложить клинок было некуда, просто оставил на земле, а вот потом?!
Феанор открывает глаза, рывком садится. Меч - рядом, стоит, прислоненный к каменной...
"Где я?"
Оказалось, что сидит он на постели из шкур, разложенной на полу небольшой пещеры. На стенах - пара изрядно чадящих факелов. В углу, возле очага, сложенного из камней, возится какая-то темная фигура. В неподвижном холодном воздухе - отчетливый запах дыма, каких-то, кажется, снадобий и чего-то еще... неприятно знакомого.
"Орки? Я - у орков?! Почему?"
На Ангбанд эта душная пещера походила меньше всего.
- Эй ты, - окликнул Феанор орка, копошащегося у очага, - как я попал сюда? Где мой конь?
Тот повернулся на голос, коротко рыкнул, вскочил и моментально скрылся в черном проеме, ведущем, похоже, в другую пещеру.
Феанор скривился. Пора было приводить себя в порядок. От орков всё равно особой помощи не будет. Вот, оказывается, плечу какую-то гадость прибинтовали. Вонючую.
Нолдо содрал повязку. "Надо будет промыть". Найти чистую воду в этой пещере он и не надеялся, а потому просто наклонился над очагом, черпая силы из огня.
Вместо одежды на Феаноре остался Венец на голове и широкие серебряные браслеты на запястьях (он их носил с юности, не снимая), но собственная нагота его совершенно не занимала. Ходить без одежды - не красиво и только. А заботиться о том, чтобы красиво выглядеть при орках... смешно!
- Встал Фенырг зачем? - голос, который раздался у него за спиной, был непривычно высоким для орка. - Лежать время. Ходить плохо.
И вот тут Пламенный удивился. Он никогда в жизни не видел орочьих женщин, и, честно говоря, не задумывался об их существовании.
Впрочем, его замешательство тут же прошло. Орочка вызывала у него не больше эмоций, чем самка зверя. Разумного зверя. Точнее, малоразумного.
- Мне нужна вода, - сказал он. - Чистая вода. И поесть что-нибудь.
Язык орков Ангбанда был отчасти знаком Пламенному и напоминал искаженный валарин. Наречие обитателей пещеры походило на него, и все же Феанор усомнился в достаточности этого сходства.
Орочка склонила голову набок и озабоченно сморщила нос, от чего верхняя губа приподнялась, обнажая острые желтоватые клыки, правда, не такие длинные, как у мужчин. Подумав, она вышла и вскоре вернулась с глубокой глиняной плошкой, в которой что-то дымилось.
- Вода. Густая. Хорошо.
Она протянула посудину Феанору и снова растянула губы, показывая клыки.
Тот принюхался. В плошке был наваристый бульон.
- Я сказал "воду", а не "мясо"! - рявкнул нолдо. - Мясо мне не нужно.
Серо-зеленые глаза орочки удивленно расширились.
- Просил Фенырг воду чистую - принесла Шагри воду чистую. Это вода чистая из зайца, что добыл Снырг за Бурым Клыком. Нет мяса - нет воды из мяса. Не ели мы мяса много времени.
У Феанора возникли нехорошие мысли о том, чье именно мясо для этих орков было просто "мясом".
- Вода. Пустая! Из родника! - раздраженно сказал он. - И поесть. Но не мясо, не заяц, не... короче, то что растет, а не бегает! Ступай.
Только сейчас Пламенный оценил, какие хорошие у него в Ангбанде были слуги. Дважды им говорить не приходилось. Даром что отвратные орочьи морды.
Суровый тон Феанора, похоже, произвел на девушку довольно неожиданное впечатление. Вместо того, чтобы выполнить приказание, Шагри снова оскалила клыки и медленно, с явным удовольствием, осмотрела Пламенного с ног до головы. Затем, пристально глядя в лицо нолдору влажно поблескивающими глазами, дважды провела по губам языком.
От ее взгляда Феанор брезгливо сморщился. Ему вдруг стало гадко... он сам не понял, почему.
- Что стоишь? Я долго буду ждать?! - за гневным криком он прятал отвращение.
Вместо ответа орочка потянула носом, раздувая ноздри, подошла к Пламенному почти вплотную и снова облизнулась, глядя ему в глаза.
И тут нолдо понял, чего она хочет.
Он не стал кричать (похоже, крик ей нравился). Процедил ледяным тоном, совершенно спокойно:
- Пошла вон.
Шагри помедлила, глядя на него с откровенным недоумением. Потом в ее глазах появилось что-то, похожее на сочувствие, и она кивнула.
- Лежать время, - орочка показала на шкуры. - Слабый Фенырг сейчас. Пей воду чистую из зайца. Станет Фенырг сильный - будем вместе.
И вышла.
19
Сказать, что я был зол, - ничего не сказать!
Злость, досада, недоумение... всё сразу.
Я отказывался понимать происходящее. Ладно, я не ждал, что Мелькор мне устроит торжественную встречу, но... почему он меня засунул к этим оркам? И одного... Почему, за что?!
Я прилег на шкуры. Этот дурацкий разговор меня вымотал.
Я попытался понять, что и как со мной случилось.
Девчонка знает мое имя. Значит, меня сюда доставил отнюдь не конь. И вряд ли балроги. Кто-то еще. Мелькор послал кого-то за мной. Но почему этот посланец бросил меня?!
И главное - почему он не отнес меня в Ангбанд?! Случайно или нарочно я оказался среди этих дикарей, не способных исполнить самую простую просьбу?! Чья эта воля? Мелькор не мог поступить со мною так!
Хватит.
Надо отсюда выбираться. Здесь, похоже, я не получу даже глотка воды.
Надо немного набраться сил, залечить раны, раздобыть хоть какую одежду - и прочь!
20
Ага, вот он!
Я наметила крупного оленя с белым пятнышком над правым глазом и заложила вираж, готовясь спикировать на добычу.
"Как он?"
От неожиданности я не успела вовремя повернуть и на всей скорости врезалась в сосну, растущую выше по склону. Спасибо, хоть не в скалу. Дождем посыпались иголки и шишки, олени опрометью кинулись в заросли, а я, инстинктивно сменив облик, сползла вниз по стволу, ободрав ладони о шершавую кору.
"Что с Феанором?" - нетерпеливо переспросил Властелин.
Я уселась, привалившись к сосне и едва не плача от досады.
"Таринвитис, что случилось?" - похоже, он не на шутку встревожился.
Виски заломило от грубого напора чужой воли: Мелькор, который обычно относился к нам бережно, сейчас не церемонился. Как будто мне мало было всего остального!
Строго говоря, я не имела права отлучаться из селения, да и не отлучилась бы, но попытка передать этому нолдору силу едва не стоила мне развоплощения. Казалось, я коснулась чего-то отвратительного до дрожи, и это что-то намертво присосалось ко мне, вытягивая жизнь. Феанор был без сознания, но то, что сидело в нем, не дремало. И оно было голодно.
"Феанор жив, - отозвалась я, не скрывая горечи. - И я тоже, как ни странно."
Мелькор замолчал.
Теперь я понимала, почему он не захотел забрать раненого в Ангбанд. Но почему же он меня не предупредил об опасности? Не похоже на него, ох, не похоже!
"Дождись, пока Феанор придет в себя, проследи, чтобы он ни в чем не нуждался и немедленно возвращайся в Ангбанд", - распорядился Мелькор.
Его осанвэ было очень сухим, лишенным и намека на эмоции. Из чего я моментально сделала вывод, что эмоции-то как раз есть. И сильные.
"Слушаюсь, Властелин", - ответила я столь же бесстрастно.
Поднялась, лизнула исцарапанную ладонь. Лечиться сейчас не было сил. Добыть какую-никакую живность, напиться теплой крови, привести себя в порядок. Остальное - после.
Я как раз готовилась закусить свежепойманным зайцем, когда с противоположного склона потянулся к небу столб дыма. Сигнал.
Подождут. Всё равно, пока я в себя не приду, проку от меня, что от снаги игры на арфе.
21
Таринвитис велела оркам дожидаться снаружи и вошла к Феанору одна. Наевшись свежего мяса, она чувствовала себя неизмеримо лучше.
Пламенный неподвижно лежал на шкурах, и глаза его были закрыты. Со стороны могло показаться, что он спит. Но Таринвитис видела, что он сосредоточен и напряжен. Отсутствие видимых движений отнюдь не означает отсутствия деятельности.
- Ты у своих, - сказала майэ очень мягко. - Эти орки подчиняются Властелину. Им приказано заботиться о тебе, пока ты отдыхаешь.
Внешне нолдо не прореагировал. Только его губы, до того напряженно сжатые, превратились в совсем тонкую линию.
"Та-ак, значит, он не встревожен. Скорее - зол. Обижен?"
Обижен?! Воплощенный?! Таринвитис едва не засмеялась от столь нелепого предположения. Хотя... если учесть положение этого нолдора в Ангбанде и то, что он свершил...
- Как ты себя чувствуешь? - спросила она с мягкой настойчивостью.
- Л-лучше, если ты не будешь мне мешать! - сквозь зубы процедил тот.
Но - настрой был всё-таки сбит. Феанор бессильно уронил голову на плечо; руки, прежде напряженные, устало потонули в густом меху.
- Я оставлю тебя одного, если хочешь, - Таринвитис была сама кротость. - Позже ты сможешь прислать за мной орка.
Майэ вышла. Почти сразу появилась незнакомая орочка и молча уселась у очага.
Феанор перевернулся на живот и уткнулся лицом в шкуры.
Да что же это такое?! Только смог сосредоточиться, только начал заниматься уже совершенно потерявшим чувствительность плечом - как именно тут и появляется тот... та, судя по голосу, кто был нужен раньше, но никак не сейчас! Отвлекает. Сбивает настрой. И - уходит!
Можно было позвать обратно эту майэ (судя по чистейшему валарину, это именно майэ). Но не было ни сил, ни желания просто пошевелить языком.
Феанор едва не плакал с досады.
Не так, совсем не так он представлял себе то, что будет после победы над Паучихой!
22
"Феанор жив, и я тоже, как ни странно..."
Стало быть, мои опасения оправдались. Унголианта уничтожена, но часть ее сущности осталась в самом Пламенном. Оттого я и не хотел возвращать его в Ангбанд. Оттого я и не мог сам приблизиться к нему. Что, если мое присутствие окажется для него губительным? Что, если оно усилит ту отраву, которая, быть может, разъедает сейчас его тело? Проклятая тварь слишком хорошо приспособилась питаться моей Силой.
Оставить Феанора без помощи - риск, но и пытаться помочь - риск не меньший. Я не знал, что произойдет, когда Таринвитис коснется Пламенного своей Силой. Надеялся, что всё же она - не я. Рассчитывал на разницу Мелодий. Потому и ее не предупредил: страх и отвращение, даже подавленные, могли изменить ее Музыку. И вместо помощи моя посланница принесла бы Феанору гибель. Выходит, я сознательно рисковал ею ради более чем сомнительной возможности спасти Пламенного. Я обманул ее доверие.
Я метался по комнате, вне себя от ярости и стыда. Я легко пожертвовал бы любым из орков - ну, почти любым. Но майар! И дело тут было вовсе не в их силе или пользе для дела. Я привязался к ним за столетия, что мы провели вместе. Я тосковал по ним в Амане. Да, они были моими друзьями и сподвижниками, но не только. Мы давно уже были - одно целое. Горстка поющих общую Тему. Только горстка.
Я всегда берег своих майар. Старался беречь.
"Феанор жив, и я тоже".
Я резко остановился. Феанор жив. Жив! А это значит, что замысел мой, возможно, удался. А Таринвитис... я поговорю с ней, она поймет, что у меня не было другого выхода.
Да, но когда Пламенный очнется, что он подумает? Что я - его - пре... бросил на произвол судьбы? Вообще-то, он должен догадаться, в чем тут дело, но будет ли он способен ясно мыслить в своем нынешнем состоянии?
Я вновь закружил по комнате. Личный разговор придется отложить, ничего не поделаешь. Передать через Таринвитис? Я поморщился. Не то, чтобы, я не доверял майарам, но о некоторых своих... временных трудностях предпочитал всё же умалчивать. Да и не хотелось мне беседовать с Феанором через посредников после того, что он для меня сделал. Осанвэ? Но я боялся мысленно обратиться сейчас к Пламенному - однажды я уже едва не погубил его этим, сам того не желая. Тогда, в Амане, после его безумной скачки на север, после того, как он каким-то непостижимым даже для меня образом сумел вернуться из-за Грани. Я так обрадовался, что послал осанвэ сразу, едва почуял, что мелодия Пламенного вновь зазвучала в мире. А он был совсем без сил, и прикосновение Стихии только чудом не убило его... я слишком быстро забыл, что он - Воплощенный. Но больше такого не повторится.
Я остановился у окна, рассеянно глядя на низко клубящиеся тучи. И внезапно сообразил, что надо делать, и тихо засмеялся, дивясь, что не додумался до этого раньше. Право, такой восхитительной глупости позавидовал бы даже Тулкас! Было бы над чем голову ломать! Решение-то - вот оно, на поверхности!
23
Крупный угольно-черный ворон в несколько прыжков достиг середины пещеры и по-хозяйски осмотрелся. Орочка под его взглядом съежилась, вскочила и бочком прошмыгнула к выходу. Птица, между тем, деловито направилась к шкурам, на которых ничком лежал нолдо. Некоторое время ворон внимательно наблюдал за раненым, наклонив голову набок. Потом осторожно потянул Феанора клювом за ухо.
Пламенный медленно повернул голову - скорее удивленно, чем рассержено. Встретив донельзя знакомый взгляд, чуть сощурился: "Ну и?".
Ворон подскочил к плошке с бульоном, которая, за неимением мебели, стояла на полу возле очага. Сунул в нее клюв, словно пробуя варево. Снова поднял голову, посмотрел на Феанора, каркнул. Вернулся к ложу и уселся у изголовья, не сводя с Пламенного пристального взгляда. Словно ждал чего-то.
Но Феанор не отвечал. В нем произошел тот надлом, когда ярость сменяется апатией. Холод, ползущий от ран, жажда, раздражение на орков и нелепую историю с Шагри, наконец, сорванная попытка исцелиться, - всё это оказалось сильнее даже врожденного неистовства.
На некоторое время воцарилось молчание. Ворон всё так же неподвижно смотрел на Пламенного и повернул голову только, когда в пещеру вошла Шагри с глиняным кувшином.
- Принесла кровь, - сказала орочка, опасливо косясь на ворона. - Кровь земли из потока, что возле сломанного колючего дерева. Приказала госпожа Тарити.
И остановилась в ожидании приказаний.
"Она мне еще и кровь притащила!" - простонал Феанор. Но потом пропущенные было слова "кровь земли" заново прозвучали в сознании.
"Неужели они так называют воду?!".
- Давай сюда.
И точно: родниковая вода. Будь кувшин чист, вода была бы чистой. Но Феанор сейчас был рад и этой. Он пил большими, торопливыми глотками.
Шагри дождалась, пока кувшин опустел, приняла его и молча вышла.
И тут же появилась Таринвитис. Ворон взлетел ей на плечо и снова не мигая уставился в лицо Пламенному. Майэ заговорила. Медленно, с паузами, совсем не похоже на ее обычную манеру. Казалось, она повторяла вслух что-то, слышное ей одной:
- Благодарю тебя. Ты свершил почти невозможное. Ты спас Эндорэ от разрушения. Я жду тебя. Ангбанд ждет тебя. Но не теперь. Пока ты не восстановишь силы, тебе нельзя приближаться ни к Цитадели, ни ко мне. Пока ты не восстановишь силы, я не могу говорить с тобой. Я не хочу повторения Арамана. О тебе позаботятся, Феанор. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Я о тебе позабочусь.
- Хо-ро-шо... - медленно ответил Феанор. Он хмурился, но уже не от раздражения, а размышляя. Он пытался понять логику поступка Мелькора - и не мог. Она была - и этого было достаточно, чтобы гнев Пламенного иссяк. Она ускользала от Феанора - и это не давало принять правильное решение.
Он не мог задать прямого вопроса: после такого предупреждения он бы не стал прибегать к осанвэ (в самом деле, араманского урока хватило даже ему!). Спрашивать через эту майэ или ворона... пожалуй, не стоит. Похоже, у Мелькора есть тайны от этой... как же ее зовут?
Ворон щелкнул клювом, перелетел к Феанору и снова уселся рядом с изголовьем. Майэ продолжила - уже обычным тоном:
- Наречие орков Нагорья отличается от языка Цитадели. Но теперь я здесь и прослежу, чтобы у тебя было всё, что пожелаешь. Шагри сейчас принесет еще воды. За медом и ягодами я послала.
Феанор ответил резко, почти грубо:
- Больше всего я желаю отсюда уехать! Так что больше всего мне сейчас нужны конь и моя одежда, если от нее хоть что-нибудь осталось. Если она превратилась в жженые лохмотья - то любая одежда.
Майэ молчала некоторое время, словно прислушиваясь. Потом ворон опять взлетел ей на плечо, и Таринвитис вышла, так и не сказав ни слова.
Феанор сел, обхватив руками колени. Он твердо решил уехать как можно скорее. Спорить с этой майэ (как же всё-таки ее имя? Ведь слышал. Не дал себе труд запомнить! зря...) он не собирался. Он собирался просто сделать по-своему.
Тем более, что он наконец осознал логику Мелькора. Пламенный понял, что, покуда яд когтей Унголианты - в нем, ему нет дороги к своему другу.
"Тогда я тем более должен как можно скорее уехать! Тогда мне эта майэ не помощница, а я опасен для нее".
Шагри вернулась в сопровождении еще пары орочек. Перед Феанором поставили уже знакомый кувшин с водой. Рядом пристроили одежду. Штаны и сапоги Феанора выглядели, как новенькие, словно их не коснулось пламя. А вот вместо рубахи и туники орки принесли безрукавку из довольно грубо выделанной кожи. Шагри с очень серьезным и старательным видом разложила рядом с кувшином обещанную майэ снедь, после чего орочки удалились, так и не проронив ни слова. Похоже, им запретили разговаривать с нолдором.
Феанор глянул на еду искоса. Да, конечно, мед и ягоды - это замечательно. Это было бы замечательно, не выгляди миски так, будто ими только что рыли землю. Половина ягод была раздавлена; выбирать то ли грязь из меда, то ли мед из грязи нолдору тоже не хотелось.
"Немедленно уезжаю".
Пламенный взялся за свою одежду. На ней не было ни малейших следов починки. А ведь пробежка через горящий лес...
"Не эта ли майэ постаралась? Надо будет поблагодарить. И... понятно, почему не починена рубаха: то, что порвано когтем Паучихи, восстановить нельзя".
Феанор оделся, повертел в руках безрукавку, бросил. Опоясался мечом и вышел из пещеры.
24
От густого соснового духа у меня кружилась голова. Но это было даже приятно.
В своей жизни я так редко отдыхал, что сполна овладел искусством наслаждаться отдыхом, как можно наслаждаться песней, танцем, любым другим прекрасным занятием. Вот и наслаждался.
Да, с рукой дело серьезное, и правая скула тоже заледенела, но - я не торопился. Достаточно одного мощного приложения воли - и я буду здоров. Но для этого нужны силы. И первое дело - отдохнуть.
Ломенуз, которого я сразу переименовал в Ломэноссэ, послушно шел шагом. Мягкая, спокойная поступь. Его имя на валарине - "Осторожный" - ему вполне соответствовало. Но я называл его на квэнья - и потому, что не любил валарин, и из-за серебристо-серой масти коня, к которому так естественно шло имя "Сумеречный". Шаги Ломэ были бесшумны - густой слой хвои под копытами скрадывает любые звуки.
Дорогу нам показывал мой знакомец-ворон. Мы ехали к роднику. (Я так торопился убраться от орочьих пещер, что к их источнику даже не подошел).
Ворон каркнул. Сам вижу, что надо спешиваться. Не знаю, способен ли Ломэ спуститься по такой крутизне, но сейчас делать этого явно не стоит.
Внизу звездный свет отражается в воде.
Тишина. Оглушительная тишина. В Амане такой никогда не было. Там птицы всегда пели. Так тихо бывало в Арамане - если ветер не выл. А здесь птицы едва пересвистываются. Боятся, наверное.
И - на самом краю слышимого - родник журчит. Глубоко внизу. Спасибо, ворон! - ты самая мудрая из самых мудрых птиц.
Что каркаешь? Понимаешь, что тебя хвалят?
Сбежать по косогору - туда, вниз, где в березняке прячется озерцо, и где журчит родник.
Снять Венец. Й-й-й, даже отдирать приходится: кровь запеклась, волосы прилипли. Лечь на живот, подставить висок под тонкую холодную струйку. О-о-й, хорошо-то как! Сознание бы не потерять от такого блаженства...
Теперь отмыть Венец от крови.
Свет Сильмарилов бликами искрится сквозь струи воды.
И - самое время заняться ранами. Шрамы, наверное, останутся - слишком много времени прошло, мне не убрать их, как тот, первый.
Надеть Венец. Закрыть глаза. Сосредоточиться.
Не неистовство, но тепло. Мягкое течение жизненных сил во всем сущем и во мне самом.
Пламень может уничтожать. Но гораздо чаще он созидает.
Доселе Пламень был для меня запредельной Силой. Надмировой и внемировой. А ведь он - Сердце Эа. Он здесь, в Арде. Во всём, что живет и движется. И в неподвижном тоже. Как же я, я не понимал этого раньше?
Я с юности воспринимал мир как свет и огонь, но я никогда не ощущал Пламени в движении жизненных токов.
А ведь это так просто!
Холод уступил место боли. Скручивает мышцы, в порошок истирает кости... Й-й-й! Н-да, раз возвращаются чувства, то боль будет первым из них.
Но - волю нельзя ослаблять! Ни мига отдыха, иначе потом не выберусь.
Вот, уже легче. Боль уступает место теплу. А теперь - еще теплее. Скоро рука будет совсем такой, как раньше.
Уф-ф... вроде всё. Хорошо, что здесь родник. Можно напиться вдоволь. И вода вкусная.
Ну, что смотришь, птица умная? Давай, лети, докладывай Мелькору: Феанор привел раны в порядок, можно не беспокоиться.
Что? тебе не надо для этого никуда лететь?
Да, Мелькор, всё хорошо. Да, полностью выгнал из себя. Да, конечно. Но, с твоего позволения, я не буду спешить: мне тут так легко дышится. И сейчас ехать никуда не хочется. Да, спасибо.
Слушай, птица мудрая, ты так и будешь сидеть надо мной?! Ты меня еще орешками из клюва покорми. Как птенца!
Улетел. Наконец-то. Ненавижу, когда за мной присматривают! Пусть даже и из самых лучших побуждений.
Как же здесь чудесно! Всё, от самой маленькой травинки до запредельно высокой сосны - живет. Своя жизнь. Свой путь. Свои препятствия. Свое преодоление. Не как в Амане, где всё было раз и навсегда спетой Песнью.
Смертные Земли, где всё, что живет, обречено погибнуть. Не вечное существование, а жизнь - после которой приходит смерть. Но одно стоит другого.
Так что же: смерть того, что может быть бессмертным, и есть Тема Мелькора? Надо будет спросить... Неужели он действительно сумел это сделать? - отнять бессмертие, взамен дав - жизнь? Всему Эндорэ, даже вот этой малюточке-травинке.
Как хорошо, что у нас с ним не дошло до поединка! Я только сейчас сполна понимаю это. Ведь его Тема здесь во всем. Сражаться с ним - означало бы сражаться с этой травой, соснами, с плутовством зайца и натиском волка, со всем тем, что в Эндорэ и есть - жизнь.
Какое счастье, что не было нашего поединка!
Но... Маэдрос! Мой глупый, упрямый... безумно, восхитительно упрямый мальчик! Переупрямивший меня самого. В Амане он так переживал свою незаметность: Маглор - лучший певец, Келегорм - первый у Оромэ, Карантир - один из первых у Ауле, Куруфин - копия всех моих недостатков и части достоинств, у близнецов всё впереди, а он... а он - обычный. Н-да, теперь он доказал, что тоже - выдающийся. Валарам не удалось переломить меня. Он - сумел.
Маэдрос, ты победил. Я отброшу гордость, я перестану требовать. Я готов объяснять тебе, убеждать, упрашивать. Ведь вам, мои гордые, мои глупые мальчишки, вам - никогда не выполнить Клятву: Сильмарили у меня, а за Финвэ вы не отомстите. Когда я кричал: "Убью Моргота!" - я мог это сделать. Но вы-то... по счастью...
Итак, решено. Вернусь в Ангбанд и первым делом займусь Маэдросом. Любой ценой уговорю его отказаться от мести и вернуться к братьям. Почетный мир, земли на юге. Надеюсь, Мелькор не передумал. А передумал - так убедить его будет наверняка легче, чем собственного сына.
Потом - "приснюсь". Маглору, например. Он чуткий, он поймет. И нолдор будут жить в мире. А я... наивные мечты, наверное, но так хочется в это верить! - может быть, смогу вернуться к моим мальчикам. Когда-нибудь.
Ой! Что это?! Ах ты, птица нахальная, ты что швыряешься прям по лицу?! Да я тебя сейчас в твоих собственных перьях изжарю!
Что? Да, действительно. Орешки. Спелые. Свежие. Сочные. Только что с куста.
Как давно я их не ел! Последний раз это было... да, еще до изгнания в Форменос. Неужели это было со мной? Как в другой жизни...
Ну, прости. Погорячился.
Да, ты мудрая, заботливая и вообще - самая замечательная птица на свете. Самый острый клюв, самые быстрые крылья, самые черные перья... еще что-нибудь самое-самое.
Лети, показывай дорогу к орешнику.
25
Не стоило слишком задерживаться. Феанор не позволял себе долгих привалов, но и ехать быстрее, чем шагом, он не хотел.
Привлеченные Светом Сильмарилов, вокруг него вились бабочки - большие, маленькие, совсем крошечные; самые смелые садились ему на руки или на гриву коня.
Из темноты появилась еще одна, и Феанор остановился, залюбовавшись ею. Полупрозрачные серебристо-голубые крылья переливались в Свете, ее полет походил на танец - медленный, прекрасный, умиротворяющий.
Феанор подставил ей ладонь - сядет ли? Она села, развернула крылья, давая мастеру вглядеться в их рисунок, потом вспорхнула - и сменила обличье.
Серебристое платье. Белокурые волосы. Благоуханные цветы короной лежат на голове.
Феанор спешился.
- Так ты и есть Пламенный Дух? - спросила она.
- Майэ Мелиан? Я не ошибаюсь?
Они оба только слышали друг о друге. Но этого оказалось достаточно.
- Я бы хотела поговорить с тобой, победитель Унголианты.
- Почту за честь.
Феанор удивился сам себе: он говорил с ней так, будто они - в Амане. А ведь сейчас эта почтительность - излишня.
- Твои сыновья считают тебя мертвым.
Нолдо нахмурился:
- Ты прилетела, чтобы говорить о моих сыновьях?
- Нет, Пламенный Дух.
Голос Мелиан завораживал, очаровывал, хотелось слушаться его и следовать ему...
- Это и есть Сильмарили? Сокровище, вмещающее судьбу Арды?
- Да.
- И куда ты везешь его? - голос майэ переливался соловьиной трелью, журчанием ручейка, тихой песнью флейты, ласковым шепотом дождя.
- Я возвращаюсь в Ангбанд.
Чары Мелиан были бессильны. Феанор виновато улыбнулся: я не хочу состязаться с тобою в Силе, но ты сама вынуждаешь меня.
Майэ поняла его. Ее тон резко изменился.
- К кому ты возвращаешься, Феанор?! К убийце своего отца!
- Счеты между мною и Мелькором касаются только двоих во всем Эа: меня - и Мелькора.
- Ты ошибаешься! Мелькор - Враг! Враг - прежде, чем слово "Эа!" прозвучало.
Феанор снова улыбнулся - так с улыбкой глядят на ошибку ребенка:
- Ты говоришь: он Враг. Ты еще забыла сказать, что он разрушал всё, что вы творили. А он то же самое может сказать про вас. Вы с не меньшей последовательностью уничтожали его творения. Почему же я должен уйти от него и прийти к вам?
- Потому что он - Зло! Разрушение!
- Не-ет. Совсем недавно я видел Зло. Разрушение ради разрушения. Я уничтожил это. Унголианты больше не существует.
- Феанор, опомнись! Кем ты собираешься быть для Мелькора - героем на побегушках?
- Я дважды обязан ему жизнью, - тихо ответил мастер. - И второй раз он спас меня, когда я был его врагом.
- О наивность! - всплеснула руками майэ. - Он спас тебя лишь потому, что ты ему нужен. Там, где тебе грезится благородство, там Мелькора ведет лишь сухой расчет.
Феанор вздрогнул. Ответил едва слышно:
- А я наивно полагал, что майэр Ирмо снимают боль, а не причиняют ее.
- Иное исцеление болезненно, - возразила Мелиан.
- Чего же ты хочешь от меня? - сощурился нолдо.
- Феанор, в твоем Венце сила, сравнимая с мощью Валар. Перед тобой лежит Эндорэ. Избери любой путь, кроме пути на север!
- Тебе не кажется, что это будет называться предательством?
- По отношению к Врагу!
- Так. - Феанор усмехнулся. - С чувствами всё ясно. Поговорим о судьбе Эндорэ.
В лице Мелиан сейчас не было мягкости и очарования, присущего майэр Ирмо. Это было лицо Королевы.
- Итак, ты предлагаешь мне выбрать местечко в Эндорэ, которое мне наиболее по душе, поселиться там и начать...
- Исцелять раны, нанесенные миру Мелькором, - тихо подсказала Мелиан.
Феанор поклонился с откровенной насмешкой.
- Отлично! А потом Мелькор, не простивший мне предательства, явится ко мне "в гости". В моем Венце - огромная сила и... дальнейшее ясно. Я молчу о том, что ты мне предлагаешь биться против моего друга, - мы договорились забыть о чувствах. Но - ты мне предлагаешь начать войну, которая Эндорэ уничтожит. Странный способ заботиться об Эндорэ ты избрала.
- Служить Врагу - это лучший способ?
- Любая жизнь лучше, чем война.
- И это говоришь ты? Пришедший в Эндорэ с войной?
- В мире нет ничего неизменного, майэ Мелиан. За исключением, разумеется, красоты Айнур, - он улыбнулся, но тут же посерьезнел. - Совершать ошибки - меньшая беда, чем упорствовать в них.
- И ты будешь служить ему?! Ты, прославленный своей дерзостью по обоим берегам Белегаэра!
- Пока что от этой "службы" было лишь благо, - снова усмехнулся нолдо. - И службой я это не считаю. Я едва не единственный в Ангбанде, кто может сказать Мелькору "нет!". И не просто сказать, а быть услышанным. Будучи другом Мелькора, я смогу сделать для Эндорэ гораздо больше, чем став его врагом.
26
Миновала одна, другая, третья дюжина дней - а для меня ничего не изменилось. Значит, заложник еще нужен. Значит, отец жив.
И не просто жив. А - на свободе.
Эру услышал мои мольбы.
И, раз это так, значит - не всё еще потеряно для народа нолдор. Пусть Валар отреклись от нас, но милосердие Единого - с нами.
От этих мыслей я был счастлив.
Стоило терпеть эту многолетнюю пытку, чтобы узнать: проклятые Валарами, мы не отвергнуты Единым.
Значит, для нашего народа еще ничего не кончено.
Тем более, что отец - на свободе.
Так думал я, и был счастлив своими грезами, когда в глаза мне ударил Свет.
Светящаяся точка, вдвое крупнее и ярче самой яркой из звезд.
Сильмарили.
У них было непостижимое свойство: что вблизи, что издалека - их Свет был одинаково ярок.
Сейчас я видел их более чем за сотню лиг - тот, кто вез их, спускался с восточных перевалов Нагорья.
Сильмарили возвращаются в Ангбанд!
Я не хотел, не желал, не мог в это поверить!
Но я видел, что путь убийцы отца ведет прямо к Тангородриму. Не сворачивая. Не уклоняясь.
Я смотрел на его приближение с ужасом, и во мне не осталось ни слез, ни крика.
Убийца отца?! - но...
Меня прошиб холодный пот.
Ведь я не почувствовал его смерти!
Я не верил до последнего.
И я впервые за эти годы воззвал к отцу. Воззвал, ища его мыслью пусть даже в самых дальних углах Эндорэ! Воззвал - и от этого напряжения, на миг превозмогшего давящую силу Врага, сердце сжало, будто когтями.
"Отец!!"
Ответ пришел немедленно. Не издалека.
Рядом.
"Маэдрос! Я хотел поговорить с тобой".
Отец... не верю. Верю во что угодно, только не в это!
Но - я его уже просто видел.
Посадка на коне, осанка... а потом и лицо.
Наивный щенок! Я сгорал со стыда, вспоминая свою молитву.
О ком я молился?! Ради кого взывал к Единому?! Он - даже не раб Врага. Он теперь - часть Ангбанда.
Феанор - воин Моргота.
Он продал смерть Короля за возвращение Сильмарилов.
Он кричал в Тирионе: "Вернуть Сильмарили любой ценой!".
Ну вот и вернул.
Любой.
...А Сильмарили - светят. Светят так же ясно и чисто, как когда-то. Почему же они не сожгут дотла предателя из предателей?!
Того, кто предал свой народ. Кто предал сам себя. Кто предал своего отца и Короля.
Зачем жить? Зачем бороться за ясность разума, за непреклонность воли? - если свершено самое страшное преступление:
ФЕАНОР ДОБРОВОЛЬНО СЛУЖИТ МОРГОТУ.
Голова Маэдроса бессильно упала набок, и ноги сами собой соскользнули в бездну.
Черное беспамятство поглотило сына Феанора.
27
В Ангбанде Феанора ждали. И явно готовились к встрече. Нолдора отделяло от крепости не меньше пяти сотен локтей, когда из срединного жерла Тангородрима бесшумно выплеснулся язык лавы, сбежал вниз по склону и рассыпался багровыми протуберанцами у подножия горы. Балроги выстроились двумя полукругами - казалось, площадь перед воротами осветило множество костров.
Медленно разошлись огромные створки, пропуская одиннадцать майар. Сподвижники Мелькора, обычно очень не похожие друг на друга, на сей раз все, как один, были в длинных черных одеяниях. Лишь узор на застежках плащей и на металлических обручах, венчающих головы, был различным. Поющие остановились по обеим сторонам ворот - шестеро справа, пятеро слева - и застыли, как изваяния, оставив широкий проход в центре.
Ломенуз приветственно заржал.
Феанор скривился, закусил губу. Торжественная встреча его совершенно не радовала: еще в Амане он пресытился пышными чествованиями, которые... н-да, часто они были лишь ширмой для прямо противоположных чувств. Нолофинвэ, Нерданэль - Феанор заставил себя отогнать мысли о них.
Деваться было некуда: если Мелькор хочет встречать его как героя - придется терпеть.
Едва нолдо спешился, как в проеме ворот показалась еще одна фигура. Мелькор. В черном плаще. Туника, правда, не длинная, как у майар, до колен только. Впрочем, Властелину Эндорэ не требовались парадные одеяния или иные знаки отличия, чтобы выглядеть величественным. Слишком явственно было ощущение силы, исходившей от него. Сила окутывала его, словно второй плащ. Сила венчала его непокрытую голову, словно корона из темного пламени. Сила была его сутью и его Музыкой.
Феанор шел ему навстречу. Спокойно и неторопливо. Он умел это делать. У него были века в Амане, чтобы научить себя держаться под сотнями и тысячами взглядов. Здесь смотрящих было меньше, но идти было труднее.
Пламенный старательно сделал лицо бесстрастным: герой не имеет права хмуриться. А Мелькор сейчас делает из него - героя.
Феанор шел, отведя плечи назад и чуть вниз, левая рука непринужденно лежит на рукояти меча, правая плетью висит - только вот "плеть" эта почему-то совершенно неподвижна: расслабленность нолдора была чисто внешней. Голова поднята - без высокомерия, спокойно.
Ритуал, который исполняют по необходимости.
- Приветствую тебя, победитель Унголианты, - заговорил Темный Вала. - Воистину великое деяние ты свершил, и безмерной своею доблестью заслужил мою вечную благодарность.
Валарин как нельзя лучше подходит для торжественных речей. Слова падали размеренно, словно удары молота. Мелькор работал. Работал над новым положением Феанора в Ангбанде. Надо, чтобы майар перестали считать Пламенного чужаком. Надо, чтобы они увидели в нем, если не равного себе, то хотя бы нечто большее, чем Воплощенного. Надо, чтобы Цитадель стала, наконец, для Феанора домом. И как раз сейчас наступил подходящий момент, чтобы расставить всё по местам. Заготовка раскалена - осталось лишь придать ей нужную форму.
Три цвета. Три света. Рдяно-алое пламя балрогов. Незримый Темный Пламень, идущий от Мелькора и его майар. И Свет Сильмарилов. Три - вместе.
Опуститься на одно колено - это так естественно: Владыка приветствует и славит тебя, а ты, судорожно собирая остатки скромности, склоняешься перед ним.
Так было в Амане. Много раз.
Неужели здесь будет так же?!
Нет!
Феанор глотает комок в горле. Надо отвечать.
Владыкой Мелькор не был и быть не может. "Владыки" были в Амане. Властелином - как для этих одиннадцати - он не станет никогда. Он был и будет - другом. А другу говорят правду.
Наклон головы. И только.
- Мой поступок не стоит такой благодарности. Любой из собравшихся здесь сделал бы то же самое, обладай он Силой для этого.
Десять пар глаз вспыхнули гневом на беспримерную дерзость нолдора. Лишь один взгляд остался бесстрастным. Спокойный и твердый взгляд Саурона.
Мелькор не изменился в лице. Столетия владычества над Эндорэ и плен в Амане были хорошей школой. Никто из Детей не заметил бы ни досады его, ни мгновенно обузданной вспышки ужаса перед тем, что навлек на себя Феанор непродуманной речью. Никто из Детей... но Поющие не могли не услышать короткого сбоя в мелодии. Всего-то несколько нот - Властелин Эндорэ почти сразу овладел собой. Семь ударов сердца - время, необходимое, чтобы сообразить, как спасти положение. Еще три удара, чтобы величаво приблизиться к Феанору, встать рядом с ним и обнять за плечи - не то покровительственно, не то дружески.
- Ты свершил то, что необходимо было свершить, - сказал чуть менее торжественно. - С возвращением домой, Феанор.
Они миновали ворота вместе - плечом к плечу, шаг в шаг. Одиннадцать майар молча вошли следом.
Будьте сами себе светильниками, на одних себя полагайтесь.
Последняя проповедь Будды
1
Галоп отлично выгоняет из головы все лишние мысли.
Вот уже не первый день.
Мелькору бы ничего не стоило сбросить обличье и перенестись в Хильдориэн... или к его границам - но он хочет, чтобы земли Эндорэ запомнили для атани путь из Хильдориэна в Ангбанд.
Я не спорю. Я просто мчусь следом.
И если о чем и думаю, то это о границе... да еще о том, что Ломэноссэ - отличный конь. Потому что он - и не конь вовсе. Ему бы с Нахаром в быстроте тягаться. Оба серые в яблоках, только Нахар посветлее.
Интересно, знает ли Нахар ту дорогу, по которой сейчас мчимся мы? Ездил ли Оромэ к Хильдориэну? Существует ли эта граница в реальности - или только в моем воображении?
Скачем... Равнины, холмы, горы, равнины... Редкие привалы. Из-за меня. Из нас четверых я - самый слабый. Непривычно.
Вперед! К Людям. И не думать о том, что осталось позади. Не думать о Маэдросе на Тангородриме! Не думать о том, что он упорно молчит в ответ на любые, самые добрые, самые искренние, самые участливые слова! Не думать!
Сейчас в наших руках - судьбы Людей. Судьба Эндорэ - да что Эндорэ: Арды! Второго Хора.
То, ради чего я ковал этот Венец. То, ради чего я ковал его именно так...
И вот об этом тоже - лучше не думать.
2
Мелькор коснулся сознания Бурузуруса, и конь перешел на шаг. Впрочем, не конь. Дух, воплощенный в теле рослого тонконогого жеребца с черной, без единой отметины, атласной шкурой. Уздечки на Бурузурусе не было, да она и не требовалась.
Темный Вала вгляделся в хмурое лицо Феанора и покачал головой.
- Тебя что-то тревожит, - это было утверждение, а не вопрос. - Думаешь, мы не учли чего-то?
При духах-конях можно было без опасения говорить вслух: их воля была полностью подчинена Мелькору. Темный Вала, правда, всё равно предпочитал обычных лошадей - на них ездить труднее. Но на этот раз важнее была надежность.
Феанор сжал коленями бока Ломэ, придерживая его. Говорить о Маэдросе он не хотел: сколько можно?! Годы идут - и ничего нового. И, видимо, как ни старайся... хватит!
- Мы учли главное, - он кусал губы, - что мы играем вслепую. Почему ты упорно не хочешь поверить в существование границы?
- У Куйвиэнэн никто границы не ставил, - Мелькор пожал плечами, - хотя едва ли мои... хм... родичи забыли обо мне. И кое-кто из Валар тогда бывал в Эндорэ.
- Мелькор, я знаю Оромэ гораздо лучше, чем ты. Вы всегда были врагами, а я долгое время был его учеником. Одним из ближайших. И в беспечность Охотника я верю не больше, чем в смех Ниэнны.
Спор шел по невесть какому кругу. Он начался еще в Ангбанде; и Феанору не стоило бы возобновлять его, тем более, что Мелькор согласился на главное - допустить, что граница всё-таки есть, и действовать исходя из этого.
Но Пламенному было очень важно доказать Темному Вале свою правоту. Не ради победы в споре. Ради того, чтобы самому понять, как идти через границу, в существовании которой Феанор был убежден.
- Вокруг Куйвиэнен не было границы... - медленно проговорил Пламенный. - И ты изрядно нагулялся по берегу. Только вот кончились твои прогулки... - Феанор выразительно вздернул бровь. - Постой, не перебивай! Я хочу понять причины поступков Оромэ. Я знаю, чем была для тебя эта война, но и для него она не была праздником. Уверяю тебя. И он не хочет повторения. Новой войны Стихий, которая сметет эльдар, даже если сами земли уцелеют.
Мелькор некоторое время молчал, пристально разглядывая деревья на недалеком холме - каждую веточку, каждый листочек. Только пальцы рук, вроде бы расслабленно лежащих на бедрах, чуть заметно подрагивали.
- Нет, Феанор, - сказал, наконец, Темный Вала, всё еще не глядя на Пламенного, - я не вижу смысла в границе. Суди сам: Валар захватили меня в плен и были уверены, что сумеют удержать в Амане. Иначе я никогда не вышел бы из Мандоса. Так от кого им было защищать Людей? Разве что от моих майар? Но если бы Валар считали их опасными...
Он не договорил. Бурузурус резко прижал уши, фыркнул и махнул хвостом - не то понял, о чем разговор, не то почувствовал настроение всадника.
- От тебя, - негромко возразил Феанор. - Оромэ был против твоего освобождения, ты знаешь это. И он знал, что Манвэ - милосерден. Да и просто держит слово.
- "Милосердный" Манвэ, как ты знаешь, нашел отличный способ держать меня за горло. Так что я шагу не мог ступить без опеки. А если бы Оромэ занялся столь серьезным делом, как установка границы у Хильдориэн, ты полагаешь, другие Стихии не заметили бы этого? Я, конечно, не обольщаюсь на их счет, но пропустить такое событие... Феанор, это даже для Валар слишком, - Мелькор коротко и зло засмеялся.
- Ты не "обольщаешься". Ты меряешь Валар по себе. Мелькор, ты совершаешь ту же ошибку, которая в свое время стоила свободы мне: ты полагаешь, что твои сородичи - такие же, как ты. Ты полагаешь, что каждый из них живет всей Ардой. Я в юности был наивно убежден, что все нолдор живут исключительно мыслями о сотворении нового. То и другое - совершенно не так.
Феанор говорил, не глядя на Мелькора. Так бывало всегда, когда Пламенный размышлял вслух.
- Ведь каждый из Валар - это часть Музыки. Сады будут цвести независимо от того, проснутся Люди или нет. Не говоря уж о дальнейшей судьбе Людей. Звезды равно сияют пустынным и населенным землям. Большинство Валар просто не услышит Людей. Ты не задумывался над тем, что никто из Валар не обнаружил Пробуждения эльдар, пока Оромэ не встретил их и не сообщил Кругу Судеб? Сколько я понимаю, большинство Владык Амана - не слышит воплощения Третьей Темы.
- А дороги... - продолжал Феанор, - дорогам есть разница, кто прокладывает их и ходит по ним. Стихия странствий - Оромэ. Он странствовал по Эндорэ даже тогда, когда Валар заперлись в Амане. И там, где большинство Валар просто не хотят слышать тебя, он слышит отлично. И борется - явно или скрытно.
- Оромэ слабее меня, - Мелькор повернулся к Феанору. - Он был бы глупцом, полагая, что сможет остановить меня в одиночку. Ему пришлось бы просить помощи у других. Кто поддержал бы его, тем более без ведома Короля?
- Яванна, Ульмо, - пожал плечами Феанор. - И почему ты думаешь, что без ведома? Манвэ не станет им запрещать то, что не несет вреда.
- Если бы Манвэ хоть немного опасался моего возвращения в Эндорэ, он не выпустил бы меня из Мандоса, - упрямо повторил Мелькор. - Впрочем, нет смысла спорить. Когда мы доедем, ты сам убедишься, что никакой границы вокруг Хильдориэн нет.
3
Я наслаждался. Наслаждался мыслью о том, что вот - осуществляется один из самых заветных и дерзких планов. Люди примут мою Тему и свершат то, чего мне уже не свершить. Я вложил свою Музыку в материю мира, она неотделима от Арды, ее никто и ничто не заставит умолкнуть, но и я от этого изменился. Я мало пою теперь - зато моим голосом поет мир.
Весь мир.
Ульмо тоньше меня чувствует воду, и власть Ауле над металлами и камнями больше моей, и Яванна искуснее в творении живого. Но кто из них может сказать: "Мир - это я"? Кто способен одновременно ощущать, как проклевывается из семени крошечный росток юного дерева - и как едва заметно подрагивает земля в месте рождения будущего вулкана? Кто умеет слышать, как в сердце Арды сливаются, перетекая друг в друга песни огня и камня, - и различать тихие голоса дождевых капель? Для кого равно близки и понятны рисунок молний в небе и жилок, прорезающих плоть листа? Кому внятны все мелодии мира?
Не потому ли так всполошились когда-то Валар? Они прочили Арду во владение Детям, а для меня Дети были - просто часть мира. Моего мира. Только часть. И не более, чем часть.
Люди откроют для меня границы Арды. Да, я останусь здесь, но моя Музыка будет звучать повсюду. За пределами этого мира. Там, куда мне иначе не дотянуться. И когда настанет пора для Арды пройти через смерть, тот мир, что родится на месте умершего, тоже будет моим.
4
Мелькор внезапно остановил коня и нахмурился. Казалось, он напряженно вслушивается во что-то.
Феанор сощурился. Холмистая равнина, расстилавшаяся перед ними, ничем не отличалась от сотен других, которые они проехали.
Точнее - ничем не отличалась внешне. Но она была другой.
- Музыка, - прошептал Темный Вала. - Музыка изменилась. До войны это место пело иначе.
И добавил несколько незнакомых Феанору слов на валарине.
- Возможно, ты был прав, - неохотно признал, наконец, Мелькор. - Эти земли не перепеты. Но в их мелодии вплетен новый мотив. Никто из моих не мог бы спеть так. И эта песнь звучит очень тихо - вот что мне особенно не нравится. Тихо не от слабости ее создателя. Тихо - потому что так было задумано. Если бы я нарочно не слушал...
Он замолчал, покусывая губы и рассматривая холмы впереди со смесью досады, сожаления и брезгливости во взгляде.
Феанор опустил глаза. Подчеркивать свою правоту он совсем не хотел. Он знал характер Мелькора, знал, насколько тот не любит признавать свои ошибки.
Пламенный спешился, какое-то время молча смотрел на дальние лесистые холмы.
Тянуло сыростью. Где-то недалеко была не видная пока речка.
- Ну что, я пойду? - буднично спросил он.
Мелькор помедлил с ответом. Видно было, как не хочется ему отпускать Феанора одного.
- Почуешь малейшую опасность - немедленно разворачивайся, - отрывисто бросил, в конце концов. - Не ищи неприятностей. Я понятия не имею, как эта штука устроена и чего от нее можно ждать. Пройдем-то мы в любом случае, но надо делать это с умом.
Феанор подошел к нему, снизу вверх посмотрел в лицо всаднику.
- Не волнуйся. Я знаю, что делаю. Для меня здесь нет опасности, потому что моя Сила - не Музыка. Меня здесь не ждут.
- Твоя Сила - не Музыка, - вздохнул Мелькор. - Но не забывай: на тебе Венец. Кроме того, мелодия границы дважды могла быть искажена. Когда Валар закрыли Аман от мира и когда ты создал Венец.
Пламенный улыбнулся:
- Венец создан мною. А значит, мне легко приглушить его Музыку. Меня не услышит никто. И ты - в том числе.
Помолчав, добавил:
- Мелькор, ты потратил годы на то, чтобы помочь мне овладеть Силой Пламени. Ты только помогал, но без тебя я никогда не смог бы достичь этого. Я в долгу перед тобой - даже если ты сам так не считаешь. Теперь я просто возвращаю долг.
5
Я шел, и мне было легко и радостно.
Свет Сильмарилов скользил по кустам и стволам деревьев, по высоким травам, доходящим мне до пояса, по глади речушки, которую я перепрыгнул с разбега.
Ощущение покоя и уюта.
Мне вспомнились малыши-сыновья, мирно спящие на моих руках.
Значит, уже совсем близко.
Мне было радостно. Так радостно, как бывает при завершении работы, когда я видел: мне удалось воплотить. Не мой замысел, но нечто, существующее помимо меня и превыше меня, оно - пришло в мир через мои руки, мой ум, мое искусство.
Быть может, я и жил для того, чтобы создать Венец и прийти к Людям.
И воплотить - Свободу.
Я никогда не служил Валар. Всем Пятнадцати. По счастью, Мелькор не понимает этого.
Я попытался взглянуть на свои действия со стороны. Что я делаю? - помогаю или предаю?
В Амане сказали бы: помогаю Врагу. Без моей помощи он... если бы и пришел к атани, то ему это было бы много труднее. Я же открою ему прямую дорогу. И Люди, Дети Единого, увидят при пробуждении - Мелькора.
Но я же не дам ему завладеть их помыслами и сердцами, как Валар владели нашими в Амане. Я дам Людям свободу принимать - и свободу отказывать.
Они не станут слепыми последователями ни одной из Стихий.
Предательство? Или бесценная помощь?
Что дороже - один искренний последователь или толпа просто покорных?
По мне, дороже - первое.
Гвэтморн и Сильмарили. Выбирайте, атани. Выбирайте свой Путь - сами.
Свет Древ или Темный Пламень? Мне не решить за вас, что из этого - благо, а что - зло. Но я сделаю всё, чтобы вы не приняли, а выбрали.
Свет вам дан от Айнулиндале. Тьму принесет Мелькор. А я дам - Свободу.
И мне сейчас легко и радостно.
Феанор остановился, увидев в густой траве неподвижные тела.
Граница - если она и была - не услышала того, кто поставил себя вне воли Валар.
6
Я прислонился к стволу дерева, рассеянно глядя на пасущихся коней. В других обстоятельствах я посвятил бы себя любимому занятию, раз уж мне достался такой бесценный подарок, как свободное время. Слушал бы землю. Пел бы с ней. Подправлял какие-то мелочи, чтобы усилить, оттенить величественное звучание основной Темы. Моей Темы. Но сейчас я, вопреки обыкновению, старался отгородиться от Музыки: чужая Песнь, засевшая в ней занозой, выводила меня из себя. Как, впрочем, и любое вмешательство в мои дела. Больше всего раздражало то, что я мог бы с легкостью выдернуть постороннюю нить из узора, заставить умолкнуть мелодию, созданную врагами, - и не смел прикоснуться к ней. Она очень сильно напоминала мне сторожевую нить в паутине. И от этого настроение испортилось окончательно, а в руках в такт чужой Музыке начала пульсировать боль, медленно поднимаясь от кончиков пальцев к локтям. Боль, впрочем, и так никогда не унималась. Я мог лишь обуздывать ее, запирая в дальнем углу сознания. Тогда, если не тревожить руки и не касаться Музыки, мне удавалось на какое-то время забывать о ней. Почти забывать.
Я встал и нетерпеливо прошелся по вершине холма. Феанор давно скрылся из виду, и даже белые искорки Сильмарилов мне разглядеть отсюда не удавалось. Вынужденное бездействие было едва ли не хуже, чем донимающая меня мелодия границы. Ни коснуться сознания Феанора, ни ворона отправить в разведку. Сиди и жди. Невыносимо.
В Пламенном я не сомневался. Не только потому, что он не раз доказывал мне свою преданность. Не потому даже, что он готов был пожертвовать жизнью, чтобы уничтожить Унголианту. Просто - отчаяться на такое могли бы лишь очень немногие, самые верные мне майар. Не последователи - друзья. А друзьям я привык доверять. Безоговорочно. Безоглядно. Полностью. Иначе они не были бы для меня - друзьями.
Один лишь раз со времен сотворения мира я усомнился в соратниках. Когда возвращался из Амана и не знал, чем встретит меня Эндорэ. Когда не решился позвать на помощь. За нелепую эту ошибку, за ничем не оправданное недоверие я едва не заплатил жизнью.
Я не повторяю ошибок.
7
Это было совсем просто.
В обход ловушек, хитроумно расставленных Охотником.
Есть хитрость хитрее хитрости и сила сильнее любой вражды.
Дружба.
Простая искренняя дружба.
Феанор вдохнул, выдохнул, прогоняя все лишние мысли. Сейчас он думал только о друге. О своем единственном друге, который ждал помощи.
И не мыслью, не призывом, но чувством изогнулась волна осанвэ.
Темный Вала невольно улыбнулся, ощутив прикосновение Феанора. Не этого он ожидал. Совсем не этого. Осанвэ пришло ласковым дождем, растворяя, смывая раздражение и тревогу. Даже боль в руках поутихла. Впрочем, разум Мелькора мог при необходимости работать независимо от чувств. И сейчас мгновенно поймал суть послания.
Сбросить телесный облик - с этим пришлось повозиться. Даже такая мелочь давалась теперь с трудом.
Отключить все мысли, кроме одной: меня зовет друг. Друг!
Потянуться к Феанору всем своим существом. Забыть на время имя свое и Тему. Даже цель пути сейчас не важна.
Только одно: меня зовет друг - я нужен ему. Тепло и радость, спокойная уверенность и открытость - не так уж часто доводилось Мелькору испытывать подобные чувства, и всё же он знал их.
Он не смотрел по сторонам. Он не слышал Музыки. Мир исчез для него. Лишь путеводным огоньком, тонкой ниточкой - осанвэ. Я жду тебя, друг мой. - Я иду.
И когда засияли впереди Сильмарили, Мелькор не удостоил их внимания. Почти не заметил даже, полностью захваченный счастьем встречи.
Феанор улыбнулся. Видеть Мелькора таким было несказанно приятно. Это часто бывало в Амане, где дружба служила им щитом от волн неприятия, идущих отовсюду. Это часто бывало в Амане и так редко здесь, в Эндорэ, где груз повседневных забот мешал им обоим просто улыбнуться друг другу.
Мельком мысль... не мысль даже - отзвук чувства: "Я помогаю не первому из Валар. Не Властелину Эндорэ. Не хозяину Ангбанда. Я помогаю моему другу. Тому, кто умеет улыбаться".
...Это было совсем просто.
8
Спите.
Я не потревожу ваш сон. Моя музыка вплетется в него, чтобы остаться в вашей памяти смутными образами, стремлениями, еще не осознаваемыми разумом. Так семя падает в землю, чтобы прорасти в свой час.
Наступит срок, и вы придете, чтобы служить мне. Но это будет не конец вашего пути - начало. Ибо путь ваш лежит дальше, за пределы Арды. Мое прошлое станет вашим будущим.
Спите.
Я бесшумно хожу между вас. Вслушиваюсь в ровное дыхание. Вглядываюсь в спокойные лица. Вот рыженькая девушка лежит, свернувшись калачиком и подложив ладони под щеку. Я склоняюсь над спящей и осторожно отвожу волосы с ее лица. Пушистые ресницы вздрагивают, и она улыбается во сне. Храбрая девочка. Вот так же, с улыбкой, ты будешь вершить свой путь, не зная, что ожидает за очередным поворотом - и любые опасности отступят перед бесстрашным твоим взором.
Вот белокурый великан раскинул руки, словно обнимая землю. Я дам тебе силу - и никакой труд не будет слишком тяжел для тебя, и никогда не повергнут тебя враги. То, что ты захочешь удержать, ты удержишь.
А этот черноволосый юноша невелик ростом и тонок в кости. Но в рисунке бровей, в линии рта уже сейчас угадывается непреклонная воля. Будущий вождь. Мне нужны такие, как ты. Я дам тебе власть, мальчик. Именно это нужно, чтобы все твои способности полностью проявились. Так гранят камень, чтобы раскрыть дремлющую в нем красоту. Так раздувают костер из тлеющих углей.
Спите.
Вы не будете страшиться моей Темы. Сейчас она становится частью вас, а вы - ее частью. Я сделаю вас упорными - и хитрыми, отважными - и осторожными. Вы будете неприхотливыми и живучими, словно орки, но в мудрости и способности ценить и создавать прекрасное сравняетесь с Перворожденными и превзойдете их. Хищники - и творцы. Воины - и художники. Вы соедините в себе противоположные начала - и в этом будет ваша главная сила. Даже смерть ваша будет лишь началом новой жизни.
Спите.
Мир будет принадлежать нам - мне и вам.
Эльфы отвергли мою Музыку. Орки не способны ее воспринять. Что ж, те и другие склонятся перед вами.
Спите, народ мой.
Наследники моей музыки.
Творцы будущего мира.
9
Они шли. Лед под ногами. Лед, предательски проламывающийся или норовящий насмерть зажать между торосов. Метели, сбивающие с ног. Морозный ветер, сдирающий кожу заживо.
Они шли.
Перворожденные, хорошо понимающие, что такое опасности Эндорэ.
Воины, рожденные в Амане, - искусные с оружием, но впервые обагрившие его в Альквалондэ... лучше не вспоминать!
Мастера, готовые стать воинами.
Женщины - матери, жены, дочери, - разделившие судьбу с теми, кто шел мстить за Короля.
Дети - щепки в бурунах судьбы нолдорского народа.
Они шли. Их оставалось всё меньше.
Их сражал не мороз и не голод. Их сражала утрата цели движения.
Годами они шли, не зная, куда именно идут. Уверенные было в том, что идут на восток, они вдруг обнаруживали, что идут на север или на юг.
Какая-то сила постоянно сбивала их с пути.
Годы движения - в никуда. Словно незримая стена вынуждала развернуться.
А потом был лабиринт торосов. Именно тогда, когда всё воинство - всё уцелевшее воинство - было готово петь от счастья, потому что их перестало сбивать с пути. Потому что восток стал наконец востоком. Именно тогда перед ними оказались неприступные стены льда.
И сил бороться с ними уже не было.
10
Я присел под деревом, прислонился спиной к стволу, стал смотреть вдаль. На спящих атани, на сонно дышащую землю Хильдориэна, на звездное небо.
Я был счастлив. Тихое, спокойное счастье свершенного труда.
Конечно, всё еще только начинается. Конечно, когда Люди проснутся, мы будем учить их. Конечно, впереди еще великое множество дел. Но главное - позади.
Вам никогда не встать на одну сторону, атани. Вам вечно выбирать между Светом и Тьмой. И никогда не сделать окончательного выбора. Вечный поиск. Вечно колеблющиеся чаши весов. Вечная погоня за горизонтом.
Даже самым светлым не изжить в себе Тьму. Даже самым темным не заглушить в себе Свет.
Пусть мельчайшая частица противоположной Силы, но она - неистребима.
Вместо толп слепых последователей я дал Мелькору единицы тех, кто сердцем примет его Тему. Другие так же сердцем примут Тему Валар. Третьи - будут мнить, что остались в стороне.
Но в каждом человеке будут жить отзвуки обеих Тем.
Я снял Венец, положил его в густую влажную траву. Он сделал свое дело. Я отдал атани свой непокой. Свой беспрестанный поиск. Свою жажду обрести невозможное.
Я лишил их не Света - Венец навсегда удержал Свет в каждом из них. Я лишил их - покоя.
Того, что Валар даровали эльдарам как высшее благо.
Интересно, - подумалось мимоходом, - узнай в Амане о том, что именно я сделал для Людей, что бы со мной сделали? Прокляли бы еще раз? Или - простили бы прежние вины?
Странно, но теперь эта мысль совершенно не волновала меня. Былое бунтарство выгорело. Делать что-либо наперекор Аману? - в этом для меня не стало прежней притягательности. Совсем. Но - надеяться на их прощение? Не вижу смысла.
Я сделал это не назло Владыкам Амана и не ради их милости. Просто я не хочу видеть Младших Детей у колен Стихий.
Любых Стихий.
11
Я смотрел на спящих и улыбался. Как я мечтал когда-то подарить эльфам свою Музыку! Свой мир. Силу свою. Как я ждал их прихода! Ждал их радости, изумления, восхищения, благодарности. Встретил - ужас. Непонимание. Отвращение. Потом - ненависть.
Тогда я принял под свою власть орков. Народ, который появился в Арде случайно. Результат противоборства двух Тем в Песни Творения.
Орков легко было подчинить. Они боялись меня, но иначе, чем эльфы. Без неприятия. Напротив, их явно влекло ко мне. Не сразу я понял, что Дети Диссонанса глухи. Что моя Музыка им полностью безразлична. Равно, как и любая другая. Им нужен был сильный вожак - и они получили то, что хотели. Твердую руку. Волю, держащую их в узде и не позволяющую перебить друг друга в борьбе за лучший кусок. А я получил воинов. Свирепых и выносливых воинов, готовых идти за меня в огонь и в воду, потому что моего гнева они страшились больше, чем любых врагов. И еще потому, что я обеспечил их хорошим оружием и кормежкой. Я получил командиров, готовых перегрызть за меня глотку любому, потому что я помог им обрести вожделенную власть. Я получил слуг. Полностью послушных моей воле. Послушных - и чуждых мне.
И вот теперь - Люди. Те, кому принадлежит будущее. Те, кто должен запомнить, принять и полюбить мою Музыку еще до Пробуждения. Не слуги - наследники. Продолжатели Песни.
Я смотрел на спящих - и вдруг мне показалось, что Сильмарили вспыхнули необычно ярко, озарив всё вокруг. Только свет был какой-то странный - словно мелодия Ибринизилпатанезела зазвучала громче, заглушив на время голос Тулукхеделгоруса. Я оглянулся на Феанора - и замер. Пламенный неотрывно смотрел в небо, и из его широко распахнутых глаз катились слезы. Я проследил за его взглядом и едва не вскрикнул. Там, высоко, выше даже Пути облаков, медленно плыла серебристая ладья. Ладья, сияющая возрожденным светом Белого Древа. Ладья, которой управлял - аманец. Майа. Я бессознательно двинулся следом за ней, инстинктивно перешагивая через спящих. Музыка Ибринизилпатанезела была так сильна, что я, как ни вслушивался, не мог понять, кто правит ладьей.
..."Властелин!!!" - похоже, Саурон дозвался меня не сразу. Осанвэ было слабым - почти, как во время войны, когда Диссонанс гасил безмолвную речь. "Властелин, какие будут приказания?"
"Это кто-то из майар, - откликнулся я. - И он мне нужен. Вместе с ладьей. Заприте его, но пока не трогайте. Вернусь - сам побеседую".
"Сделаем, Властелин!" - с радостной готовностью ответил мой помощник.
Вот так. Кто бы ни был этот отчаянный майа - посол или беглец - ему придется крепко усвоить, что ни по Эндорэ, ни над Эндорэ нельзя разгуливать без моего позволения.
И всё же скверно. Появление этой ладьи означает, что граница между Аманом и Эндорэ, которую я полагал нерушимой, снова открыта. Неужели ловушка Оромэ сработала, вопреки всем нашим стараниям обмануть ее?
Разумнее всего было бы сейчас же вернуться в Ангбанд, но... Я в нерешительности взглянул на Людей. Один из спящих шевельнулся. Потом другой. Они вот-вот пробудятся. Бросить всё - сейчас? Не доведя до конца один из важнейших планов? Позволить аманцам помешать мне? Ну уж нет!
Я останусь здесь. Саурон справится. На то он и Саурон.
Я вернулся к Пламенному, собираясь успокоить его. Сказать, что всё под контролем, и нет никаких причин, чтобы так огорчаться. Никто в Арде не сможет воспрепятствовать нам.
...Слова замерли у меня на губах, когда я приблизился и увидел лицо нолдора. Феанор плакал - от счастья.
12
Я поднял глаза к небу. Это было невозможно, но это - было.
На миг мне показалось, что я - в Форменосе и смотрю на юг. А оттуда льется серебряный Свет Тельпериона.
Но я в Эндорэ и смотрю на запад. А Свет - есть.
Свет не призрак, не морок. Он медленно поднимается. Уже появляются тени.
Реальностью становится то, что было желаннее и вожделеннее самых безумных грез.
Древа не мертвы. Их Свет не сгинул. Он пришел в Эндорэ.
Запрокинув голову, я смотрел на небо. И увидел ладью, полную серебряного Света, как Сильмарили полны Светом Древ.
Не сгинули! Не погибли!
Я плакал от счастья и не стыдился своих слез.
Значит, я был прав. Значит, Валар смогли и без Сильмарилов возродить Древа. Значит, я был прав, отказав всем Валарам в Алмазах.
Свет Сильмарилов я отдал Людям. Не Мелькору - им. И - случилось что-то, отчего Валар возродили Свет Тельпериона не для Амана, но для всех. Свет изначальный, хранимый Алмазами, и Свет возрожденный равно будут доступны атани.
Слезы катились по моим щекам. Я не мог - да и не хотел - их сдерживать.
Долгие годы я ненавидел себя за свой отказ Яванне. Да, мои слова тогда не меняли ничего - Сильмарили уже были похищены. Но знать, что ты сам, своей рукой, обрекаешь окончательной и бесповоротной гибели самое святое...
Не окончательной.
Не гибели.
Живое серебро льется с неба.
Я готов пить его, как воду в жару. И я пью его - кожей, глазами, сердцем. Душой.
13
...И тогда я обернулся.
Мы все - всё наше истаявшее, измученное, изверившееся воинство - мы все разом обернулись на запад, когда серебряные отсветы легли на торосы впереди нас.
С запада к нам шел Свет погибшего Тельпериона, и каждому казалось, что верный друг пришел ему на помощь, и заледеневшая в жилах кровь вновь становится горячей, и лишившееся было смысла стремление на восток вновь обретает подлинную цель, и лед становится не страшен, и отвесные утесы уже не кажутся отвесными.
А серебряный Свет был всё ярче, он бежал впереди нас, указуя кратчайший путь в лабиринте, который доселе был непроходимым.
Мы лезли по ледяным горам вверх и скатывались вниз. Мы в кровь срывали ногти на подъеме и едва не ломали кости на спуске. Но мы не замечали этого, опьяненные серебряным сиянием, льющимся на нас, как вода льется в горло умирающему.
Этим Светом мы возрождались.
- Земля...
Мой отец, идущий впереди, едва выдохнул это слово, но всё наше воинство его услышало.
Под нами - впервые за несчитанные годы - была земля.
Не лед.
14
- Ты полагаешь это поводом для радости? - холодно спросил Мелькор, остановившись перед Пламенным и скрестив на груди руки.
Тот опустил взгляд, стыдясь того, что его слабость обнаружена. Смахнул слезы со щек, устало выдохнул, спокойно поглядел Мелькору в глаза.
- А чего ты от меня хочешь? - тихо спросил Феанор. - Чтобы я стал смотреть на мир твоими глазами? Нет, ты действительно этого хочешь от меня?
- Как ты считаешь, что это было? - Мелькор прищурился, глаза жестко блеснули.
- Что ты смотришь на меня так, будто это дело моих рук? Я знаю об этом не больше твоего.
В негромком голосе Феанора был укор. Не возмущение, не протест, не желание оправдаться, а именно укор.
- Можешь мне не верить... - он снова вздохнул и отвернулся.
Гнев Мелькора погас мгновенно. Осталась усталость и какая-то странная пустота в душе.
- Прости, - Темный Вала легко коснулся плеча Феанора. - Я знаю, что это не твоя вина.
Отошел в сторону, уселся на землю, привалившись спиной к дереву, опустил ресницы.
Феанор молчал, сцепив пальцы. Ему нечего было сказать Мелькору. Впервые за эти годы - нечего. Он не мог утешить друга, потому что... всё и так ясно.
Что уж тут говорить...
15
Что уж тут говорить.
Ничего ведь, в сущности, не изменилось.
"Я не могу воевать против Валар. Манвэ, Ауле и Оромэ учили меня, и я не враг им".
Мне так хотелось забыть эти слова. Забыть, как я стоял у ворот Форменоса, ошеломленный, не в силах поверить в твое предательство. Забыть о том, что произошло после.
И я забыл - потому что страстно желал этого. Мы оба желали. Можно построить мост над пропастью, и если не глядеть вниз, так легко поверить, что звенящей бездны внизу - нет. Нет, потому что ты не видишь ее и не хочешь видеть.
Только вот бездна от этого никуда не исчезнет.
Что же теперь, Феанор? Начнись снова война, чью сторону примешь ты? О нет, ты, конечно, не станешь биться против друга. И против бывших учителей не станешь. Ты тихо отойдешь в сторону и будешь наблюдать, как мы кромсаем друг друга и мир, созданный нашей Музыкой. Как мы сами разрушаем то, что составляет смысл нашего существования.
Тебя Валар учили, а я пел с ними, Феанор. Мне знакома каждая нотка их мелодий. Я пел с ними и я любил их. И взаимная ненависть наша - лишь эхо былой любви. Я не могу не сражаться с ними: это значило бы - убить свою Тему. Я не могу простить им уничтожение Утумно и свой плен, они же мне - гибель Аламаруна и Древ. Но и вычеркнуть из памяти то, чем мы были в Начале, я не могу. И они - не смогут. Впрочем, ты-то как раз способен понять. Ты, прошедший Альквалондэ и Лосгар. Мы воистину братья с тобой, Феанор.
Не-ет, ты не предатель. Ты просто - иной, друг мой. Тебе нет нужды выбирать, да ты и не сможешь выбрать. Тебе ведь равно близки обе Темы, Пламенный. Оттого ты и смог сделать Венец. Оттого ты сейчас здесь.
Я был несправедлив к тебе. Очень уж трудно смириться с тем, что не враг ты врагам моим. Что ты никогда не будешь одним из тех, кто поет со мною. Но я принимаю тебя таким, каков ты есть, и больше не усомнюсь в тебе.
Я верю тебе, Феанор.
- Феанор...
Я поднялся, шагнул было к Пламенному, но застыл на месте, глядя на северо-запад. Серебряная ладья в небе дернулась и резко метнулась в сторону. Мои майар вступили в бой.
16
Светлое пятно резко подалось вправо, потом вроде бы начало падать, но когда его почти скрыли из виду холмы, внезапно опять взмыло вверх.
Мелькор подобрался, как зверь перед прыжком, но не трогался с места.
Феанор, закусив губу, отчаянно заставлял себя смотреть в землю. Не получалось.
Свет замигал и погас. Темный Вала медленно перевел дыхание, и повернулся к Пламенному. Вид у Мелькора был полуторжествующий-полувиноватый.
Феанор зацепился взглядом за сучок на ближайшем дереве. Глядеть на Мелькора сейчас было выше его сил.
- Свет Ибри... Тельпериона не покинул мир, - очень мягко сказал Восставший. - Он будет ждать нас в Ангбанде. Отныне он принадлежит мне. И тебе, друг мой. Всё проду...
Серебристое сияние в небе вспыхнуло с новой силой. Ладья набрала высоту, выровнялась... и неторопливо двинулась дальше.
17
Они сами не знали, откуда взялись силы. Позабытые, превращенные было в плащи, знамена натягивались на немногие сохранившиеся копья, рога один за другим возвращали себе голос, оружие начинало блестеть заново.
Воинство становилось действительно воинством.
Женщины, до того шедшие рядом с мужьями, не задумываясь, сами отходили назад. Мальчишки, за время Похода превратившиеся в подростков, искали свое место в строю, прося отцов поделиться оружием.
Путь по земле был ничуть не легче пути по Льду - торосы сменились обледенелым камнем, ветры и метели били в лицо с прежней яростью. Но назло ветру, наперекор морозу пели рога, заставляя доселе безмолвные камни вздрагивать, отталкивать от себя эхо нолдорских песней.
Песней о мести за Короля, переставшей быть полузабытым символом и вновь превратившейся в цель. В ближайшую задачу бойцов.
Тилион придерживал свою ладью над ними, и нолдор радостными кликами приветствовали серебряный Свет. Свет возродившийся и - возродивший их.
Семь раз проплыл Тилион над ними. Ничтожный срок. Но за это время воинство нолдор окончательно вырвалось из тисков Льда.
Перед ними был Белерианд.
Перед ними был Ангбанд.
Враг был рядом, и встреча с ним была сейчас желаннее, чем бывает встреча с другом. Впрочем, в Эндорэ друзьям было взяться неоткуда.
Финголфин приказал трубить вызов: ярость войска была такова, что они были способны биться прямо с марша.
Но Ангбанд молчал. Безучастный к вызовам, безучастный к насмешкам.
Воинство повернуло на юг: надо было становиться лагерем.
Над Белериандом поднималось Солнце. Первый восход - красный, как кровь будущих битв.
18
Сон Людей становился беспокойным.
Что тревожит вас, атани? Что заставляет метаться во сне?
Лихо или благо? Изменение случившееся - или то, которое вы только предчувствуете?
Если бы я мог знать...
Если бы я мог понимать причины изменений в мире, который полагал неизменным.
Если бы я мог... а что тогда? Опять - не знаю.
Это Мелькору известен срок пробуждения Людей. Хотя я сомневаюсь, что даже ему известен - точно. Кажется, атани могут проснуться до срока.
Судя по выражению лица Мелькора... а оно мне очень не нравится. Лучше лишний раз не лезть ему на глаза.
Что же мне делать теперь? Я был уверен, что Аман и всё, что с ним связано, осталось в прошлом, что былые привязанности умерли - потому что привязывать их теперь не к чему.
Но - Свет Тельпериона возрожден, и мы с Мелькором опять по разные стороны незримой стены... как тогда, когда я кричал о своей ненависти к нему. Сейчас ненависти нет, но стена между нами становится всё заметнее. Неужели?!
Не могу, не хочу верить в это!
Как легко было в Амане - когда против нас молчали все. Это сближало - да что "сближало", это связывало неразрывно! И мы сами согласно молчали о том, что разделяло нас. А сейчас - и хочешь молчать об этом, а не выходит. И не выйдет.
Хватит! Что толку вспоминать прошлое, когда будущее вот-вот станет настоящим. Люди. Они действительно просыпаются.
И... восток! Что это?! Это не Свет Тельпериона. Неужели - оба Древа возрождены?!
Розовое.
Оранжевое.
Золотое.
Нестерпимо яркое для глаз. Отвык, отвык... Когда-то под Лаурелином стоял - и не жгло глаза, а сейчас...
Так. Ну, разумеется. Этот Свет разбудит кого угодно.
Открывают глаза. Садятся. Встают.
Испуганные? Нет, пугаться они еще не умеют.
Скорее - удивленные. Радостные.
Доверчивые.
Интересно, эльдар при пробуждении выглядели так же?
19
Ага.
Я теперь ожидал чего-то подобного, и даже не особенно удивился, когда увидел кровавое зарево на востоке. Еще один братский привет из Амана.
Я отвернулся: свет Тулукхеделгоруса был нестерпимо, до рези в глазах, ярким. Впрочем, мне не требовалось смотреть в ту сторону. Я и так ощущал чужую Музыку всем своим существом. Руками, в особенности.
Закрыться от света. Хоть облаками, неважно. Заслониться от чужой музыки, унять боль, а потом... видно будет.
Я резко охладил воздух вокруг. Порыв ледяного ветра ударил в лицо, растрепал волосы. Стало чуть легче.
И тут я почувствовал - их.
Они просыпались, и первым, что они ощущали, был - восторг. Изумление. Любопытство.
Ну, наконец-то!
Даже боль отступила, уползла куда-то на край сознания, так я обрадовался пробуждению Младших Детей. Моих Детей, вопреки тому, что было предпето. Вопреки воле Единого.
Я стоял и любовался на них, этих слабых, неуклюжих, смешных созданий, которым, тем не менее, принадлежало будущее мира. Моего мира. Когда-то меня привело в ярость то, что Эру, в сущности, поставил атани вровень с Поющими. Теперь мне было забавно вспоминать свой гнев по этому поводу. Просчитался Единый. Дети будут служить мне и петь то, что мне нужно. Причем добровольно и с удовольствием. Вот так-то.
...Э-э, а куда это вы, голубчики, смотрите с таким восхищением? Куда вы тянете руки? Вам что, нравится это?
Еще чего не хватало! Не хватало?... Хм, а ведь действительно - не хватало мне подданных, которые не боялись бы аманской музыки. Ой, как не хватало! Орки-то подобного точно не вынесут. Как и тролли. Как и большинство моих творений, уцелевших после Войны Стихий. Да что там, я и сам еле терплю этот чудовищный диссонанс. Конечно, если аманские "подарочки" означают немедленное начало войны, я уже не успею создать армию из Людей. А вот если нет... Тогда можно мно-огое сделать. Даже несмотря на все помехи. К тому же, я ведь всё равно найду способ подчинить себе этот свет. Так что смотрите на него, Дети. Любуйтесь. Радуйтесь. Это меня вполне устраивает.
20
Пришедшие, между тем, начинали осваиваться. Многие лица были по-прежнему обращены к тому, что с земли казалось огненным диском. Многие, но не все. Кое-кто из атани перекатился на четвереньки и внимательно изучал траву, были и такие, что попробовали ее на вкус. Другие с любопытством разглядывали соседей. Пытались даже заговорить, правда, получалась пока невнятица. Какой-то юноша заметил Мелькора и шагнул к нему, но запутался в собственных ногах и плюхнулся на живот.
"Давай оставим их на время, - мысленно обратился Темный Вала к Феанору. - Мне надо с тобой поговорить".
И, не оглядываясь, зашагал в сторону ближайших деревьев, с трудом заставляя себя не слишком спешить.
Феанор пошел следом, в душе надеясь, что его напряжение не слишком заметно. Нолдору невольно вспоминались его самые первые дни в Ангбанде - дни полной неизвестности, когда поступки Мелькора были для него совершенно непредсказуемы.
Пять лет по счету Амана... Пять не самых счастливых, но спокойных и мирных лет - и всё с начала!
Мелькор выбрал тень погуще и уселся на землю, прислонившись к стволу. Единственное на небе облако резко свернуло, спустилось пониже и повисло над головой Темного Валы, зацепившись за крону дерева.
- Тебе ведь нравятся... м-м... новые Светочи, - это было скорее утверждение, чем вопрос.
Феанор молча кивнул. Садиться он не стал.
Мелькор внимательно посмотрел на Пламенного и неожиданно тепло улыбнулся:
- Это ничего не меняет, друг мой.
Тот осторожно перевел дыхание. Он по-прежнему молчал, но его молчание стало совсем другим.
- Это ничего не меняет, - повторил Мелькор. - Ты иной, чем я, и это твое право. Быть иным. Я тебе верил прежде, верю и теперь. Я хотел тебе это раньше сказать, да только, - он досадливо дернул бровью, - отвлекся.
Феанор опять кивнул - медленно, понимающе. Но продолжал молчать.
Не дождавшись ответа, Властелин Эндорэ нахмурился. Откровенничать он не слишком любил, и упорное молчание Феанора показалось ему почти вызывающим.
Темный Вала отвел взгляд. Вокруг Мелькора клубились черные тени, окутывая его с ног до головы. Вид получался жутковатый, а по сути - всего лишь защита от чужой Музыки. Да и то, не слишком надежная.
Феанор молчал, кусая губы. Так скверно у него на душе не было давно. Очень давно. Ощущение бессилия, как те полвека заточения в Форменосе: события идут мимо него. А он? - что сейчас может сделать он?!
- Полагаю, жизнь в Ангбанде тебе не слишком по вкусу, - тепла в голосе Мелькора не осталось вовсе. Сдержанный, деловитый тон. - Я хочу тебе кое-что предложить.
Темный Вала снова посмотрел на Пламенного, только взгляд его стал иным. Так смотрят на ценного союзника. Не на друга.
- Я слушаю, - спокойно ответил Феанор.
Ссора, которой он боялся всем своим существом, - вот она. Но не в крике и не в гневе, а в спокойных, холодных словах.
Пламенный испытывал непонятное облегчение от того, что самое страшное из возможного стало реальным. Ожидание ссоры было для него страшнее ее самой.
- Мне нужен наместник. Тот, кому я смогу доверить управление атани. Часть из них, когда придет срок, явятся в Ангбанд, но многие останутся жить в Эндорэ. И вершить мою волю.
Губы Мелькора изогнулись в улыбке, но взгляд остался холодно-сосредоточенным.
- Я хочу, чтобы этим наместником стал ты.
"И ты не предашь меня, Пламенный, ибо жизнь твоих сыновей и твоего народа в руках моих. Хотя бы поэтому. А, возможно, и только поэтому. Что ж, пусть так. Пусть из страха... лишь бы двигалось дело. А о прочем... я лучше думать не буду... хотя бы сейчас... слишком... невыносимо... сейчас - только о деле."
Не выдержал все-таки, резко повернул голову, и тяжелый замшелый валун чуть поодаль словно взорвался изнутри под взглядом Стихии. Осколки со свистом брызнули в стороны.
- Итак? - спокойный взгляд в лицо Феанора, ровный голос. Словно ничего не произошло.
Тот вздохнул, опустил голову.
Тихо выдохнул:
- Нет...
И - взгляд в глаза.
Меж их взглядов едва не проскочила молния.
А может быть, и проскочила. Этим двоим, стоящим сейчас на краю бездны, было не до таких мелочей, как молнии от взглядов.
- Почему? - очень тихо поинтересовался Мелькор.
- Потому что либо я - твой друг и ты мне можешь доверять именно как другу, либо я - тот, кому тяжело в Ангбанде. Тот, кто любил и любит Свет Древ. Тот, кто не умеет подчиняться. Никому. Тот, кому Властелин Эндорэ не может доверять.
Помолчал и добавил:
- Одно из двух, Мелькор. Или - на равных, или... я уж не знаю, что тогда. Я могу сделать для тебя многое. Почти всё. Я не могу сделать одного: служить тебе. Не потому что Владыки Амана были моими учителями, нет. Просто: я не умею служить.
- Друг?! - Темный Вала вскочил на ноги, непроизвольно сжав кулаки, отчего лицо его перекосилось от боли. - Да, я доверял тебе, доверял полностью. Я даже простил тебе радость при виде аманских... посланий. А ты!... Ты готов перечеркнуть всё, готов предать меня. С такой легкостью... Это ты называешь дружбой?!
- Я - готов - предать? - искреннее изумление Феанора ясно читалось на его лице.
От неожиданности Мелькор замолчал, глядя на Пламенного почти растерянно.
- А как еще понимать твое молчание? - спросил, наконец.
- Мелькор... - напряжение грозило прорваться смехом, диким хохотом, и Феанор еле сдерживал себя, - ты что, принял мое молчание за...
Тут силы у Пламенного иссякли, и он согнулся, давясь смехом.
Несколько мгновений Темный Вала ошарашено смотрел на это неуместное веселье. Потом уголки его рта дрогнули, губы плотно сжались, но попытка сохранить серьезность не удалась, и Мелькор расхохотался.
- Так я услышу сегодня от тебя что-нибудь... вразумительное? - спросил, когда оба отсмеялись. Резковато спросил, но по глазам видно было, что больше не злится.
- Сегодня? - переспросил Феанор, заставляя себя вернуться к серьезному тону. - Сегодня, честно говоря, вряд ли. Сегодня вряд ли я способен сказать что-нибудь вразумительное, и, прости за прямоту, сегодня ты вряд ли способен это услышать. Мы же оба пока не знаем, что нам делать теперь. Так какого вразумительного разговора сегодня можно хотеть?
21
- Повелитель, позволь!..
Болдог оскалил клыки и сжал рукоять ятагана. Глаза его блестели от предвкушения схватки.
- Мы швырнем их головы к твоим ногам, повелитель. Мы скормим их потроха волколакам. Властелин будет доволен.
- Властелин приказал не трогать нолдор, - сказал я сквозь зубы.
Я был взбешен. Эльфы подступили к самым воротам и трубили вызов. Наглые, самоуверенные, позабывшие всякую осторожность. Орки, которые изводились от скуки в отсутствие войны, готовы были самовольно броситься в бой. Командиры едва их сдерживали. Дело пахло бунтом.
Мне достаточно было даже не приказать - лишь отвернуться и не мешать им. Эльфов просто смела бы стальная лавина.
...А может быть - отвернуться? Ведь сыновей Феанора там нет - выяснение этого стоило мне троих крылатых разведчиков.
Переплавить оружие и доспехи, а уж мясо у нас точно не залежится. К возвращению Властелина не останется ничего. Ни малейшего следа схватки. И не проговорится никто. Орки будут молчать из страха, а майар - из ненависти к эльфийскому выскочке, к которому Мелькор почему-то питает слабость.
Конечно, если Властелин задаст прямой вопрос, никому из нас не удастся его обмануть: Музыка выдаст. Да только не спросит он. Откуда ему догадаться?
Он ничего не узнает. Никогда.
...Нет.
Не могу.
И не в приказе дело. Вернее, не только в приказе.
Мелькор всегда доверял нам. Мне доверял. Как и мы привыкли верить ему.
Я его не предам. Даже если он ошибается - всё равно.
Мы поем одну Тему.
- Повелитель! Властелин приказал не нападать на нолдор. Но эти пришли са...
Договорить он не успел - отлетел к стене от удара моего кулака.
- Ты, кажется, хотел что-то сказать, Арзыг? - холодно осведомился я.
Болдог поднялся с пола, слизнул кровь с разбитых губ:
- Каков... будет приказ Повелителя?
- Бойцов - на плац. Тренироваться. Без перерывов. Пока я не распоряжусь прекратить. Особо ретивых вояк - в рудники. На девять страж. Всё. Ступай.
22
Миновало несколько дней.
Теперь это были именно дни, как в Амане: новые светочи сменяли друг друга, задавая непривычно быстрый для Феанора отсчет времени.
Пламенному всё больше казалось, что с Детьми что-то не так. Он говорил себе, что это пустая мнительность, что атани не похожи на эльдар, и отличие непременно должно быть заметным... И всё же нечто не нравилось ему в том, как Пришедшие Следом держали себя. Они часто вздрагивали, глаза у многих были... нолдо не мог найти название для этого странного выражения, но оно ему очень, очень не нравилось.
Устав терзаться своими недобрыми ощущениями, Феанор подошел к одному из атани, положил руку ему на лоб.
Лоб был горячий, а тело человека - в холодном поту.
- Какие-то они вялые, - задумчиво сказал Мелькор, подходя к Пламенному и озадаченно глядя на человека, безучастно лежащего на траве. - Эльфы, когда пробудились, сразу начали осматриваться, бродить вокруг Озера. А эти... Хм. И музыка их мне что-то не нравится. Может быть, им неприятен свет?
Одна из девушек, которая сидела, нахохлившись, чуть поодаль, громко чихнула.
- А если им холодно? - вопрос Феанора не был обращен конкретно к Мелькору, скорее нолдо размышлял вслух. - Нас эта прохлада бодрит, а они... Среди эльдар многие были любителями более теплой погоды, чем здесь сейчас. Попробую-ка я их согреть.
Феанор пошел к ближайшему перелеску, поманив за собой тех атани, что были не такими несчастными с виду. Скоро все вернулись с сушняком, Феанор сложил небольшой костер, протянул руку, чуть напрягся (зажечь дерево было для него труднее, чем масляный светильник, который он с юности зажигал одним усилием воли) - и вот уже огонь весело хрустит, перемалывая сухие ветки.
Люди потянулись к теплу. Те, что выглядели самыми слабыми, едва не залезали в костер (иные отпрянули, обжегшись), они грели над огнем руки, подставляя волнам жара дрожащие тела.
Феанору понадобились некоторые усилия, чтобы не дать людям спалить весь хворост немедленно.
Пока нолдо с подопечными собирал растопку и разводил огонь, Мелькор продолжал вслушиваться в музыку Людей. Похоже, атани хворали. И это было странно. С орками такое случалось, но редко. И ни разу не было, чтобы болезнь поразила многих одновременно. Н-да, хрупкие создания эти Младшие.
На всякий случай Темный Вала затянул небо тучами, чтобы защитить Детей от непрошенного света. Немного подумав, слегка нагрел воздух. Бодрости у Людей не прибавилось, но хотя бы дрожать они перестали.
Феанор, размышляя и хмурясь, проговорил:
- Их бы чем-нибудь укутать... Я бы убил зверя ради шкуры, но без лука, мечом - сложновато. - Он закусил губу, покачал головой. - Разве что отвести зверю глаза и подпустить на удар...
Густые черные брови Мелькора изумленно приподнялись:
- Меч? Лук? Зачем?
- А как иначе? - ответное недоумение.
Мелькор коротко засмеялся. После примирения с Пламенным настроение у него явно улучшилось. Несмотря на то, что аманцы в светящихся ладьях и не думали прекращать свои прогулки над Эндорэ.
- Друг мой, если надо кого-то убить, нет ничего проще.
23
Я уже успел присмотреть нескольких атани, которые были пошустрее прочих: трех женщин и четверых мужчин. Теперь я велел им следовать за мной в лес. Мысленный приказ пришлось подкрепить знаками. Это оказалось довольно неудобной особенностью Людей: они плохо воспринимали осанвэ. Лучше, чем орки, но все-таки слабовато. И языка своего у них пока не было. Впрочем, они вполне обходились мимикой, жестами и небольшим набором возгласов, не слишком осмысленных, зато чрезвычайно эмоциональных. Ладно, те, кого я заберу в Ангбанд, усвоят наречие Цитадели. Учатся Люди быстро, как я успел заметить.
Один из мужчин, высокий, с золотистыми волосами, был понятливее других - ему я поручил следить за остальными нашими спутниками, чтобы не разбредались. А сам вслушивался в музыку леса - искал волчьи мелодии.
Я еле успел поймать за плечо девицу, которая радостно кинулась навстречу крупному светло-серому зверю, едва тот вышел к нам из зарослей. Волки не терпят фамильярности. Кроме того, им еще только предстояло усвоить, что атани не добыча, а часть моей стаи.
Серый медленно приблизился ко мне, наклонив голову и прижав уши. Я хозяйским жестом положил руку на широкий лоб хищника. Люди не слышали, как и о чем я говорил с волком. Зато смотрели во все глаза. Я нарочно встал так, чтобы им было видно как можно лучше.
Наконец, я отпустил вожака. Тот отошел на несколько шагов, отряхнулся и потянул носом воздух, запоминая запах Младших Детей. Затем, как ему было велено, зверь коротко, но убедительно зарычал, приоткрыв пасть и показывая острые клыки - для непонятливых. Атани, впрочем, стояли смирно и смотрели с должным почтением. Непонятливых не было.
Волк завыл - из чащи ему тут же откликнулись. Я жестами показал атани, что пора возвращаться. Не следовало мешать охотникам.
Феанор только что развел на берегу очередной костер, когда я подошел к нему.
- Я распорядился насчет шкур и мяса, - сказал я, усаживаясь возле огня. - Твой меч не потребуется.
24
Девушка решительно нахмурилась. Пересохшие губы слились в линию.
"Я здорова!"
Если взгляд может говорить, то этот просто кричал: "Лечи других, а со мной всё в порядке!".
Феанор положил ей руку на пылающий лоб - то ли успокаивал, то ли жар снимал, то ли всё сразу.
- Не спорь, маленькая. Ты скоро будешь здорова. Но сейчас я стану лечить именно тебя.
Пламенный чувствовал тот огонь, что сжигал изнутри юную аданет. Это был нехороший огонь - лиловый или фиолетовый, он нес боль роа и разлад феа. Но этот огонь мог быть сожжен - Феанор не спрашивал себя, как такое возможно, он просто выжигал лихо, угнездившееся в этом хрупком теле.
Девушка заснула, не выпуская его рук. Нолдо подумал было осторожно разжать ее пальцы, но сам остановил себя: сон Людей не похож на сон эльдар; вдруг эта малышка проснется? А тогда ей будет опять плохо.
Так что Феанор остался сидеть подле спящей.
Девушка проспала полдня. Увидев Феанора, она улыбнулась ему - светло и благодарно.
- Вот теперь я действительно пойду лечить других, - сказал ей Пламенный. - Отпусти мои руки.
- Ру-ки... - бережно беря на язык слово, повторила она. Рук его она не выпустила, напротив - крепче сжала их и притянула к своим щекам.
- Ру-ки... - повторила она, и в этом слове для нее было исцеление и безграничная вера тому, кто это исцеление несет.
Исцеляющие руки. Атани еще не умели выразить тот восторг и благодарность, которую будила в них сама способность исцелять руками; их разум еще не знал этих слов - но сердце запомнило. На века.
25
- Забудь и думать об этом, - сказал мне Келегорм.
Мы с ним никогда не были друзьями. Скорее наоборот.
А сейчас он подошел и заговорил - первым.
Общая боль - она действительно общая.
- О чем я должен не думать? - спросил я, делая вид, что не понял.
Откуда он узнал?! Осанвэ между нами невозможно. Догадался по моему лицу? Или просто - Маэдрос для нас обоих значит одно и то же?
- О нем, - тихо ответил Неистовый.
Сейчас это прозвище ему совершенно не шло.
- Ты его не спасешь, - мы оба невольно посмотрели на север. - Это неприступная скала, и из лука не дострелит сам Оромэ. Нам Моргот дал полюбоваться на брата. А тебе... В общем, не советую.
Я промолчал.
Возражать Неистовому сейчас, когда я впервые слышал от него слова заботы, я не хотел. Согласиться - не мог.
Он меня понял.
- Убьют и съедят, - пообещал он мне со своим обычным сарказмом и отвернулся.
26
Была ночь.
Каждую ночь Люди спали.
Это вызывало двойное недоумение Феанора: как можно столько времени проводить во сне - и как можно предпочитать свет Лаурелина свету Тельпериона?! Впрочем, у человеческих странностей была и удобная сторона: по ночам Пламенный был предоставлен самому себе. Можно было бродить в одиночестве или без помех говорить с Мелькором.
Впрочем, некоторые атани всё же предпочитали бодрствовать по ночам.
Русоволосый юноша вопросительно посмотрел на Пламенного: "Я не помешаю?".
- Нет, ты можешь пройтись со мной, если хочешь.
"Как жаль, что у вас, у Людей, нет осанвэ! Ты многое хочешь сказать мне, я многое могу сказать тебе, но твои мысли отгорожены от меня каменной стеной, а ты не услышишь мои..."
Медленно появлялись тени, становясь всё четче. Ладья Серебряного Света начала свой путь по небу.
Феанор смотрел на русоволосого юношу. Восторженный блеск его глаз был нолдору отраднее возрожденного Света Тельпериона.
Потом человек обернулся, вскинул взгляд на Сильмарили.
- Да, - ответил Феанор. - Это тот же самый Свет.
27
Эру Единый!
Мне некого больше молить, и молить я не умею.
Я не могу поверить в то, что Маэдрос - обречен. Я должен... наверное, я должен потерпеть неудачу сам, и только это заставит меня отступиться.
Если я останусь в живых.
Я... я решился. Я пойду. Несмотря ни на что. Просто - перед этим безумным походом, который наверняка закончится для меня напрасной гибелью, мне очень хочется поговорить с кем-то. Рассказать, куда я ухожу. Услышать слова напутствия.
С отцом или братом говорить нельзя.
Вот я и говорю - с Тобой.
Глупо я, наверное, выгляжу... С какой стати Единый услышит меня?
Но... мне чудится ободряющее прикосновение Его воли.
28
Люди выглядели теперь намного лучше. Те, что покрепче, вовсю исследовали окрестности. Хворые стремительно шли на поправку - в основном, заботами Феанора. Темный Вала от попыток целительства предпочел воздержаться. Отобрал полдюжины атани пошустрее да посмышленее, показал нужные травы, обучил собирать и заваривать. Для заваривания, правда, понадобилась посуда. Мелькор немного подумал, а потом исчез на несколько дней, оставив Детей на попечении Феанора. Вернулся бледный и хмурый, но принес чашу. Простую металлическую чашу, без украшений.
Дичь для атани добывали волки. Волки же по приказу Властелина Эндорэ отгоняли Людей от опасных мест.
Сам Темный Вала с Детьми общался немного. Наблюдал всё больше, мысленно отмечая самых толковых. Тех, кому предстояло сделаться лояльными Северу людскими вождями. Зато Феанору явно было в охотку возиться с атани. Да и те к нему льнули. Всё складывалось, как надо.
Пламенный же на каждом шагу испытывал странную смесь разочарования и удивления: большинству вещей, очевидных для эльдар, Людей приходилось учить, а кое-чему, как уже стало ясно, обучить вообще не удастся.
- Послушай, Мелькор, - спросил Феанор однажды, - я, конечно, не ставлю под сомнение твои знания и прозорливость... но: ты уверен, что именно этому народу принадлежит будущее? Новорожденные щенки - и те способнее их!
- Они здесь гости, - качнул головой Темный Вала. - Или, вернее, ученики. И плоть для них - вроде кокона для бабочки. Так, временная оболочка. Думаю, их тела поэтому такие непрочные. Чтобы легче было покидать мир. Ты подходишь к атани с мерками эльфов, а они другие. Тот, кому принадлежит будущее, вполне может быть слабым в настоящем.
- "Кокон для бабочки"? - задумчиво повторил Феанор. - Но бабочка, живя в коконе, должна просто уцелеть - всё то время, что она дремлет в нем. А атани... не приди мы к ним, как бы они жили? Что сталось бы с ними без нашей помощи?
- Что сталось бы? - Мелькор пожал плечами. - Многие погибли бы - от болезней, от зверья, от собственной глупости. Уцелели бы самые сильные и умные, дали потомство. Атани, конечно, не столь плодовиты, как орки, но, если ты заметил, уже сейчас не меньше дюжины женщин успели понести. Я-то очень хорошо это слышу. Да и пробудилось Людей раза в четыре больше, чем эльдар.
Феанор невольно передернул плечами: та легкость, с которой Темный Вала говорил о возможной гибели Людей, его покоробила. Большого труда Пламенному стоило промолчать.
Мелькор движение Феанора понял по-своему.
- Думаешь, они еще умножатся в числе и потеснят эльдар? Да, умножатся. И потеснят. А ты говоришь - щенки. Из этих щенков еще вырастут волки.
Он усмехнулся:
- Перворожденным не следовало ссориться со мной. Право, не следовало.
Феанор закусил губу. Направление, которое принял разговор, ему совсем не понравилось, и он поспешил вернуться к прежней теме.
- Поздно говорить о том, что произошло. Речь об атани. Мне слабо верится, что они потеснят эльдар. Волки же не теснят зайцев, хотя и едят их: в лесах полно разного зверья. А эти... возможно, они станут волками... когда-нибудь, но для этого им сейчас нужно хотя бы выжить.
- Потеснят не как волки зайцев, а как одна волчья стая может потеснить другую. Впрочем, - спохватился Мелькор, - если эльфы будут... благоразумны, ничего с ними не случится.
Он огляделся с довольным видом:
- Атани повезло. Они бы выжили и без нашей помощи, хотя, конечно, не все. А с нами им и вовсе нечего опасаться.
Феанор рассеянно кивнул. Примерно представляя себе теперь будущее, он мыслями уже был вновь в настоящем. Насущные заботы о Людях затягивали.
- И кстати, друг мой, не пора ли нам вернуться к тому разговору? О наместничестве.
Феанор засмеялся, не разжимая губ:
- А что, к нему надо возвращаться? По-моему, и так всё ясно.
- Стало быть, ты согласен, - Мелькор широко улыбнулся.
- "Согласен"? - улыбнулся в ответ Феанор. - Ну, это можно назвать и так.
Помолчал, посмотрел на Людей и заговорил негромко, от сердца:
- Как я понимаю, меня уже никто не спрашивает. Не ты даже - судьба. Тебе тяжело здесь, я вижу. Так что ты можешь спокойно возвращаться в Ангбанд. Там тебя ждут дела, там тебя ждут твои соратники. А я останусь здесь. Мы с тобой оба молчали о том, что в Ангбанде я лишний. Совсем лишний. Теперь об этом можно спокойно сказать вслух. В Ангбанде нет для меня дела. А здесь - есть. Здесь будет легче мне, здесь я буду полезен тебе.
Он снова улыбнулся:
- Расставаться, конечно, не хочется, но... нам ли привыкать? Сорок лет мы общались в основном по осанвэ. Вспомним былые привычки.
Феанор замолчал. Этот выход действительно представлялся ему наилучшим: не будет давящей тяжести чуждой Силы Ангбанда, не будет отчаянного поиска занятия, чтобы не думать о нолдорах и Маэдросе, а - пойдет вот эта череда забот, и новые ученики, с которыми он сам будет заново осваивать мир, потому что для них мир - совсем иной, нежели для эльдар... Опять же - его планы с планами Мелькора слегка расходятся, и остаться здесь одному... неплохо, совсем неплохо!
- Я буду навещать тебя, друг мой, - в голосе Темного Валы отчетливо слышалось облегчение. - Тут не так уж далеко, если ветром лететь. Для мастера дело найдется везде. Просто... жизнь в Ангбанде тебе не по вкусу. Думаешь, я не замечал этого? Атани любят тебя, да и тебе ведь нравится с ними возиться. А я действительно нужен на Севере.
Идеальное решение. Всё теперь останется в прошлом: сознание того, что друг, живя в твоем доме, глубоко несчастен, а ты бессилен помочь ему, глухое недовольство соратников, тревога от того, что недовольство это рано или поздно прорвется. Да и разбираться с небесными Светочами гораздо проще, если Феанора рядом не будет.
29
Вот он - Тангородрим. Земля в застывших потоках лавы. Пепел и пыль. Вход в царство Врага.
"Маэдрос!"
Маэдрос, где ты?! Отчего не отвечаешь ты на осанвэ? Если ты мертв, если Враг солгал, что сохранит тебе жизнь - тогда мы отомстим! Мы поднимем все наши войска, мы ворвемся в эту крепость...
Но - если ты жив?! Живого или мертвого, я должен увидеть тебя. Я не поверну, пока не найду тебя, брат.
Как здесь душно. Горло пересохло. И низкие серые тучи... давят, как валуны.
Я сам скоро свалюсь в этом проклятом месте.
30
...И тогда Фингон запел. Запел, потому что иначе сила Ангбанда просто раздавила бы его.
На западе Аман, нетленный край,
Не знает тоски и печали.
Там зелень свежа, там птицы кружат,
Там горы снега увенчали...
На западе Аман, нетленный край,
Там звезды ярки и близки.
И песня небес мне слышится здесь,
Под синим ковром искристым.
На западе Аман, нетленный край,
Мне ж гибнуть в тенях востока.
Но Амана Свет разгонит тьмы бед,
Рассеется мрак жестокий...
В ответ - слабая волна осанвэ. Будто спящий пробуждается. Взгляд Фингона скользит выше... выше - и сумрак перестает быть помехой, и светлой точкой на темной скале...
- Брат!
31
Брат!
Я не мог видеть, но я видел - медленно раскрываются его огромные серые глаза, взгляд их становится заново зрячим, он встречается с моим.
Ввалившиеся щеки, посеревшие губы... - ты ли это, Маэдрос?
Да, это ты.
Ты жив.
Ты слышишь меня - но у тебя не хватит сил даже на осанвэ.
Я вижу тебя: на безумной высоте проклятой скалы и словно рядом. Вижу пересохшие губы, которые шевелятся беззвучно. Вижу тело, едва прикрытое лохмотьями одежды, истлевшей за эти годы.
Я должен спасти тебя.
Хотя это невозможно.
Скала отвесна, пытаться забраться - бессмысленно. И прав Келегорм - ни один выстрел не в силах оборвать твои мучения.
"Убей... меня".
Нет! Мне это почудилось! Это не может быть осанвэ от тебя; ты не можешь желать смерти! Маэдрос, мой могучий и гордый друг, ты можешь желать себе свободы, но не ухода в небытие.
О Эру! На Тебя одного уповаю! Возьми мою жизнь за жизнь моего брата, но дай мне спасти его!
32
Камнем упавший с неба орел чуть не сбил меня с ног.
Огромный. Когда он встал на землю, его глаза оказались на одном уровне с моими.
-Ты... поможешь мне, Владыка Орлов?
Он не снизошел до осанвэ, лишь чуть скосил глаз назад.
-Ты позволишь мне сесть на тебя?
Тот чуть встопорщил перья, явно торопя.
Я вскочил ему на спину, обхватил руками шею.
Порыв ветра, резко ударившего в лицо, едва не сбросил меня с его спины.
С высоты на меня серебряным лучом ринулось осанвэ Маэдроса. Мой брат впервые за долгие годы поверил в возможность освобождения.
33
Саурон стоял на вершине башни. Длинные пальцы сомкнулись на прутьях ограждения. Плотно сжатые губы побелели от ярости.
Взгляд напряженно прищуренных глаз был устремлен на черные утесы внутренних склонов Тангородрима, но видел майа иное.
Одинокий эльф добрался уже почти до подножия Трехглавой горы и только тут остановился в нерешительности. Одна из летучих мышей, которые давно уже сопровождали безумца, едва не задела его крылом. Похоже, он этого не заметил.
Саурон фыркнул.
Для посланца эльф двигался недостаточно открыто. Для разведчика - недостаточно осторожно. Неужто явился полюбоваться своим висячим сородичем? После стольких-то лет!
Впрочем, он ведь из новых, судя по одежде. Два воинства нолдор соединились - об этом Саурону доложили. Досадно. Если бы не приказ Властелина, соединяться было бы некому. Если бы не приказ Властелина, на Севере уже не осталось бы ни одного живого врага.
Если бы не приказ... Или - если бы не Феанор.
Майа не без труда отогнал эту мысль и снова сосредоточился на наблюдении.
Эльф выглядел, мягко говоря, неважно. Казалось, он вот-вот свалится. Дальше следить вряд ли имело смысл. Лучше послать за ним орков. Не убивать, разумеется. Просто приготовить небольшой подарок к возвращению Мелькора. Властелину наверняка небезынтересно будет побеседовать с этим нолдо.
Или - спуститься самому и пригласить эльфа в гости? Эта мысль позабавила Саурона. Но осуществить свой замысел он не успел.
Нолдо запел. Слабенький голосок его казался жалким и беспомощным на фоне мощной мелодии Ангбанда.
И всё же его услышали. В ответ на пение эльфа к подножию Тангородрима спикировал огромный орел.
Саурон замер.
Такие орлы на Севере не водились. Их вообще немного оставалось в Эндорэ.
Слуги Манвэ.
Но ведь Мелькор говорил, что Валар отказались от участия в судьбе нолдор.
Ошибся - или...? Или что-то изменилось в мире, и Валар передумали?
Или - это не Валар.
"Властелин!"
Одно мгновение Саурону казалось, что зов достиг цели. Нет. Глухо.
Эльф вскарабкался на спину огромной птицы.
Вмешаться? Но кто знает, какие будут последствия?
"Властелин!!"
Тишина в ответ. То ли Мелькор закрылся, то ли небесные Светочи гасят осанвэ.
Орел захлопал крыльями, поднимаясь в воздух.
Стальная полоса ограждения под пальцами Саурона закрутилась спиралью.
"Мелькор!!!"
Ничего.
Саурон ожидал, что орел улетит, и уже собрался отправить за ним наблюдателей. Но птица описала круг, набирая высоту, и повернула обратно.
К Тангородриму.
34
Торондор пролетел совсем рядом с Маэдросом, и я успел разглядеть цепь, которая держала пленника.
Зависнуть неподвижно у скалы Орел не может, но если...
- Руку, Маэдрос! - закричал я ему, когда Торондор развернулся на второй круг.
Маэдрос вытянул вперед левую, я вцепился в нее и изо всех сил рубанул мечом по цепи, рванув брата на себя!..
...Как я сам не свалился в бездну, я не знаю. Может быть, меня спас Маэдрос: раньше моего поняв, что мечом не перерубить цепь, он волной воли заставил меня разжать пальцы.
Торондор медленно разворачивался на третий круг.
"Ты не разрубишь цепь, - услышал я мысленное обращение Владыки Орлов. - Я слышал её силу. Это не просто металл".
"Он прав, - голос Маэдроса внятно звучал в моем сознании. - Надежда была тщетной. Убей меня, брат. Убей заложника - и открой нолдорам путь мести. Я прошу тебя как друга, как брата. Или - приказываю, как старший родич".
35
Вот и всё.
Огромный орел медленно движется по кругу. В глазах Фингона - слезы. Конечно, он так надеялся... Я вот тоже - понадеялся.
Зря.
Прощай, отец. Я должен тебя ненавидеть - такого. Но я люблю тебя. Моя последняя мысль - тебе.
И тебе, Государю-предателю, я мщу своей смертью.
Фингон уже рядом. Уже занесен меч.
Прощай, отец. Я был верен тебе - прежнему.
36
- Руку!
Этот крик подчинял себе, и тело Маэдроса отозвалось раньше сознания.
Словно второе стальное кольцо, сковали пальцы Фингона левую руку брата, рванув на себя в тот миг, когда молния меча ударила по деснице. Крик комом застрял в горле Маэдроса, ослепленного одновременно обрушившейся свободой от воли Врага и болью в перерубленной руке.
"Он сейчас потеряет сознание! - ужаснулся Фингон. - Но как я втащу его одной рукой?!"
Торондор понял это - и подцепил обмякшее тело Маэдроса крылом.
Фингона била крупная дрожь. Так и не разжимая левой руки, он только с третьего раза смог вложить меч в ножны.
37
Маэдрос!
В первый миг я обрадовался, ощутив прикосновение мысли моего мальчика. Но - его отчаянье и мрачная решимость накатили на меня прежде, чем я осознал, что он прощается со мной.
Прощается?!
Маэдрос, что с тобой?! Маэдрос!!
Тишина.
Давящая на уши, давящая на сердце абсолютная, глухая, безответная, проклятая тишина.
Я с ужаснувшей меня отчетливостью понял, что Маэдрос не закрылся, а именно не слышит.
Не может услышать меня.
Маэдрос, мальчик мой... Что случилось?!
- Мелькор, что с моим сыном?!
38
Качнулись еловые ветви. Из-за деревьев выскочил волк и коротко рыкнул. Морда зверя была вымазана свежей кровью.
Темный Вала сделал знак высокому белобрысому парню, одному из своих помощников. Тот быстро собрал нескольких мужчин, и вся компания направилась в лес следом за волком - забрать ту часть добычи стаи, которая предназначалась для атани.
..."Мелькор, что с моим сыном?!"
Темный Вала, который задумчиво глядел вслед Людям, даже вздрогнул от неожиданности.
"С которым?!"
"Что с Маэдросом? Что с ним произошло?! Ты обещал мне, что он останется жив!"
Темный Вала подошел к Пламенному и успокаивающе положил руку ему на плечо.
- Он без сознания. Давно. Еще с твоего возвращения в Ангбанд. И для него это, я думаю, лучше. Я мог бы привести его в чувство, но зачем?
Феанор побледнел, отступил на шаг:
- Мелькор, ты лжешь - мне?
- Я - лгу? Феанор, да что с тобою стряслось?! Ты можешь внятно объяснить?
- Что со мною стряслось? Изволь. - Тон Феанора был ледяным. - Сын говорил со мною. Только что.
Нолдо выдержал паузу.
- Он прощался со мной. И теперь я его не слышу.
Снова пауза. Долгая, тяжелая. И - резко, словно выпад мечом:
- Что с Маэдросом?!
Глаза Властелина Эндорэ сузились, на скулах проступили красные пятна. Мелькор стиснул зубы, с трудом сдерживая гнев. Подобного тона Темный Вала не спускал никому. Л-ладно, выяснить отношения с Феанором он еще успеет. После того, как разберется, что там еще случилось с этим щенком.
Мелькор сосредоточился, потянулся - нет, не к сознанию Маэдроса, а к его роа. К роа, в котором Темный Вала искусственно поддерживал жизнь все эти годы.
...Мертвое!
Нет!
Не может быть!
"Саурон!"
Ответное осанвэ было слабым и отрывочным из-за чужой Музыки, которую принесли в Эндорэ светящиеся ладьи:
"звал тебя... на орле... отсек руку... унес... не решился... сам Единый".
Больше ничего разобрать не удалось.
Мелькор замер, невидяще глядя прямо перед собой расширенными глазами.
- На орле... - пробормотал чуть слышно. - Только этого не хватало.
Выражение лица Мелькора сказало Феанору больше любых слов. Что бы ни произошло с Маэдросом, Мелькор здесь не при чем. Одной тяжестью на сердце меньше.
- Что с Маэдросом? - повторил Феанор свой вопрос, но его тон теперь был тихим тоном просьбы.
Темный Вала медленно перевел взгляд на Пламенного.
- Я его не чувствую больше, - сказал очень ровно, изо всех сил стараясь скрыть смятение. - Его кто-то унес с Тангородрима. Саурон не смог вмешаться, а это значит... Феанор, мне придется вернуться в Ангбанд. Немедленно.
- Нам.
Короткое слово, тяжелое и жгучее, как капля расплавленного металла.
- Нам придется немедленно вернуться.
Голос Пламенного тих, но лучше бы Феанор кричал.
- Мой сын был щитом от войны. Войны с моим народом.
Горло Феанора перехватило.
- Ты думаешь, мне нужна эта война?! - потерял терпение Мелькор. - Да нолдор сейчас наименьшая из моих проблем! Ты хоть понимаешь, кто должен был вмешаться, чтобы Саурон позволил снять пленника с Тангородрима?!
- Та-а-ак... - Феанор аж зажмурился. Личной неприязни к Единому он не испытывал, но заботы Мелькора привык считать своими. - Тогда почему мы до сих пор здесь?
Опять "мы"! Темный Вала хотел возразить, но только рукой махнул. Не до споров. Если сбросить телесный облик и поспешить, отсюда до Ангбанда можно добраться за несколько часов. Феанор потом догонит, если захочет.
Мелькор задержал дыхание, готовясь развоплотиться, но, против ожидания, боли не было. И мелодия тела не изменилась. Совсем.
Темный Вала пробовал снова и снова, не желая верить, что утратил власть над собственным обликом, не понимая, как такое вообще могло случиться.
Ничего.
Всё равно, что пытаться ковать холодный металл.
Он скрипнул зубами и метнул ненавидящий взгляд на запад:
- Будьте вы прокляты!
Бурузурус прискакал на мысленный зов почти сразу, но Мелькор не в состоянии был дожидаться - пошел навстречу. И побежал бы, если бы не атани, которые недоуменно смотрели на него. Резким движением вскочил в седло и, не оборачиваясь, погнал коня к Ангбанду.
Феанор последовал его примеру.
Атани сгрудились, не понимая, что происходит. Испуганные малыши, хотя тела их были взрослыми. Увидев, что тот, кто лечил их, кто заботился о них, поскакал прочь, они жалобно закричали - и в этих бессвязных звуках была мольба не покидать их.
На Феанор даже не обернулся. Судьба своего народа была ему неизмеримо важнее судеб Людей.
Свет Сильмарилов стремительно удалялся на северо-запад.
39
Я слышал горестные крики Детей. Мне было жаль атани, жаль до щемящей боли в груди. До этого момента я и сам не знал, что успел привязаться к Младшим. Глупо, бессмысленно привязаться.
Но я не разрешил себе оборачиваться. Дети одеты, волки помогут им добыть пропитание, да и научиться кое-чему Люди всё же успели. Не пропадут. А если и пропадут, то не все.
Я не могу позволить себе жалеть атани, когда речь идет, скорее всего, о войне с Аманом. Если я сумею отбиться - а я сумею! должен суметь! - я вернусь к Людям. С Феанором или один - вернусь. Через месяц, через год, через сотню лет - вернусь.
А сейчас я не стану оборачиваться. Не стану думать о своих разрушенных планах и о сомнительной судьбе тех, кого сделал своим народом.
Не стану.
Я должен смотреть вперед.
40
Всю дорогу Мелькор молчал. Казалось, он не замечал Феанора. Бешеная скачка сменялась короткими передышками, когда Бурузурус выбивался из сил. Мелькор, впрочем, не останавливался. Спрыгивал на землю и шел пешком до тех пор, пока отдохнувший конь не догонял его.
Для Феанора первый день скачки был сущим кошмаром: мысль о том, что, быть может, уже случилось с его народом теперь, когда заложника нет, - эта мысль была самой страшной. Самой - потому что не единственной. Молчаливая злость Мелькора давила каменной глыбой. И к этому добавлялось безумие скачки воплощенных духов, скачки, которую нолдо не мог долго выдерживать.
Но он должен был любой ценой приехать в Ангбанд одновременно с Мелькором.
Что с того, что Властелину Эндорэ сейчас не до нолдор? Мелькор в Ангбанде не один!
На второй день Феанору стало легче: тело, лишенное пищи и воды, просто потеряло чувствительность к боли и голоду, и Пламенный невольно вспомнил всё то, что было с ним тогда, в Арамане, по пути на север Мира. Пламенный снова становился Пламенем - и не отстать от мчащего Валы стало просто.
Как тогда - всего сто лет назад. Вечность назад.
Так прошло несколько суток. Или месяцев. Или лет. Время слилось в бесконечную изматывающую круговерть. Стук копыт, острый запах конского пота, земля, стремительно несущаяся назад.
Вокруг были уже предгорья, поросшие сосняком, когда Темный Вала остановил коня и застыл, вслушиваясь. Блестящие от пота бока Бурузуруса тяжело вздымались.
Феанор, одержимый скачкой, не сразу заметил остановку Мелькора и проскакал едва не полсотни локтей вперед. Потом развернул коня, шагом подъехал к Темному Вале.
Очень хотелось спросить, что там. Но задавать сейчас вопрос... Мелькору, не желающему разговаривать... Феанор кусал губы и не решался нарушить молчание.
Вот Мелькор нахмурился, раздраженно скривил губы. Вот прищурился, видимо, обдумывая услышанное. Вот резко вздернул подбородок, похоже, отдавая распоряжения. И устало ссутулился в седле, закончив разговор.
Феанор ждал. Он молчал, но от его напряженной неподвижности конь испуганно вздрогнул. Костяшки пальцев, сжимающих поводья Ломэ, побелели совершенно.
Некоторое время Темный Вала оставался неподвижным. Потом с усилием выпрямился. Расправил поникшие было плечи. Уголки рта приподнялись, а над головой сгустились тени, напоминающие не то языки темного пламени, не то черную корону о трех зубцах. Весь вид Мелькора теперь излучал спокойную уверенность: "я-здесь-значит-всё-в-порядке".
Так и не сказав ни слова, не взглянув на Феанора даже, Темный Вала пустил Бурузуруса неспешной рысью. Властелин Эндорэ возвращался в свою цитадель.
"Война!" - понял Феанор. Нолдо бессильно уткнулся лбом в гриву коня.
Текст размещен с разрешения автора.