Это было.
Было все - и эта собеседница, и этот разговор. И то, что произошло потом.
Здесь нет ни грамма вольной фантазии, разве что человеческая память могла стереть некоторые, сказанные полтора года назад, слова. А как бы я хотела, чтобы этого - этого - не было...
... Ломкий помертвевший голос - белые губы чуть шевельнулись.
- Ты еще - можешь Видеть?
Горькая и злая усмешка. Хорошо, что не вижу своего лица сейчас.
- А куда ж я денусь, кто меня будет спрашивать! Могу - не могу... Выдержать. И все.
Неясный шепот:
- А я уже нет.- и истерическим выкриком:- Ну вот зачем?! Это разрушило весь мой цивил! Я училась в институте... ну легче же считать это шизофренией, глюк он и в Африке глюк, а вот когда знаешь, что это - Было и еще будет - по второму, третьему, десятому кругу. Уходить. Нельзя никуда вернуться, никому помочь. И помнить, знать, что было - не здесь. Мой мир. Мой. Привыкла к нему, считала - родиной. И ушла. И ведь не вернусь. И здесь - не спиться: предки...- голос девушки вновь опускается до шепота.- Зачем ты помогла мне - Вспомнить? Я просила, да, можешь не отвечать, я ловила твои слова, они совпадали с тем, что мне глючилось... Но так то - глючиться, а то - знать! И эта феерия, хоровод того, что обрушилось на память, стоило мне Вспомнить! А вспомнила-то - только основное, потом пошло... Память о родине, куда не вернуться... мир - не мой... не могу... ненавижу...
- Кому сейчас легко? - и зачем только я говорю эту совершенно ненужную и вредную здесь фразу, зачем несу этот вздор? Нечего сказать. Я не виновата, знаю, но нечего сказать.
- Плевать! - девушка нервно зажигает сигарету. Руки трясутся. - Что - остальные! У меня сейчас осталась только моя боль. Слишком больно. И не мой мир - чтобы в нем раствориться. У меня нет дома. Арта временно стала им, но так суждено ж было - уйти!.. Не могу. Не могу больше. Этот мир - именно что по Ниэннах, "чужого мира горький хлеб". Схожу с ума. Хватит. Это же еще надолго.
Аня находится в состоянии "переезда" уже долго. Моя вина тут тоже есть: я имела глупость подтвердить ее глюки, зная ее психованную натуру. Более того, я сказала ей, что помню ее. Я не солгала. Но ей от этого не легче, скорее наоборот... Я могла об этом догадаться, что эта жажда знать - до первого сильного переезда. Не захотела. Ну что ж, по всем счетам и получаю...
- Дура! Я - дура! Вот почему всегда так - почему всегда мы ищем виноватых в чем-то?! Почему не можем обвинить себя? - Аня кричит, ее лицо болезненно скривилось.- Вот и сейчас: дура я, ругаю тебя, а сама что - не просила, не говорила, т.д., т.п.? Вот что теперь? Не могу слиться с этим миром, он уже стал - не родной. Тошно. Как будто в чужой квартире заперта, причем, без разрешения хозяев, и не по своей воле. Все на редкость по-дурацки. Скажу предкам - отправят в дурку. Им же не понять - "Помню!"!
- Эйнэ,- кладу ей сзади руки на плечи, потом понимаю - не то.- Аня...
Она нервно стряхивает руки.
- Только вот не надо меня успокаивать! Знаешь же - что не поможет. Зачем вспомнила. Сама не понимаю - ненавижу эту память, жить из-за нее не могу, а вот если б сейчас сказали - "можешь забыть", не стала бы. Не могу и без нее. Тупик, тупик! И - никто. Полностью потеряла все. Полностью. Ненавижу. Потеряла все, кем была.
Только сейчас я понимаю, что я крошу ногтями: сигарету. И только сейчас понимаю, что крошу ее. Но уже не могу остановится. Нервы, нервы... не жалуюсь на них, вроде. А вот сейчас... Да, прокляни меня, если так легче. Мне-то что! Уже какое-то спокойное ожесточение на все. Ненависть, что ли, такая и есть - настоящая?
И какой вообще бред бытия. Кухня. Обыкновенная вечерняя кухня. Горит лампочка. Абажура нет. Реальность похожа на какой-то идиоткий сон. Идиотский сон, в котором почему-то есть я. И Аня, которую знаю уже несколько месяцев, тоже кажется сном. Потом проснусь - и ничего не будет.
Бред, действительно. Раньше легко было. Ну да, глюки. Всегда можно утешить себя расстройством буйной фантазии. А есть - жизнь, помимо ночных фантазий. И надо жить, надо ставить серьезные цели, надо их добиваться. И ставлю, и добиваюсь. И все прекрасно. А теперь... когда понимаешь, как есть, эти серьезные цели, да и вообще любые серьезные цели, кажутся такой ерундой, что не хочешь вообще и браться за них, никакого энтузиазма, никакого стремления. И нет тут подходящих средств, к которым можно руки и сердце приложить... "Раньше я училась в институте... это разрушило весь мой цивил..." Анечка, солнышко мое, ты действительно дура, если думаешь, что мне все это непонятно. Понятно, и еще как. Живу по инерции. Ну не резать же вены в ванне! Не травиться же. Не для этого сюда пришла. Значит, для чего-то здесь. Ну и живу, пусть жизнь либо сама подбрасывает цель, либо - проживу, наверное, в глобальном плане - не просто так... Я - Ночь. Ты - Полдень. Анька, дура!..
Аня пустым взглядом смотрит на меня. Ненависть через пустоту. В пустоте. Ненависть-пустота. Страшноватый взгляд.
- Пойду я.- поднимается. Пустой бутылкой пива запускает в стенку.
Я не двигаюсь. Все к черту!..
- Пока.- да что это со мной, в самом деле, говорю какие-то не те слова, а те - знаю, знаю, какие они, знаю, что сказать нужно и словно немею, когда дело доходит до того, что - сказать.
Она хватает куртку и выбегает. Ничего, пройдет. Напьется, потом придет. Или переночует на вокзале, неважно, не страшно. Протрезвеет и вернется домой. Или сюда придет.
Не придет. Никогда больше. Не придет. И не вернется.
Откуда это?!
Взять куртку, обуться, догнать? Кричать на нее, бить по морде, успокаивать?! Как же медленно тянется мысль. Словно действительно сон.
Нет.
Длинные ногти дробят сигарету. Красиво и мерзко. Все. Завтра же ногти подстригу и чтоб я их еще раз растила!..
Потом мне позвонила мама Ани.
- Диана, мне нужно с вами поговорить.
Что-то нехорошее шевелится в груди. Знаю, что.
- Что-то случилось?- совершенно неестественным голосом. Потому что знаю, что.
- Да нет, ничего. Просто Ани больше нет.- спокойно и как чуть весело! Бедная женщина! Крыша, что ли, от такого уже в пути?
- Диана, как у вас сегодня с вечером? Мне бы хотелось встретиться с вами.
Понятно, наплевать в рожу. Ну и ладно. Мне-то что. Что я.
- Заеду.
... Мать смотрит на меня устало и обвиняюще.
- Диана, вы зря считаете, что я бы Аню не поняла. Я - почти буддистка, я не отрицаю ничего. И уж в любом случае я бы не стала ее врачам показывать, знаю, чего вы все боитесь. Только вот видите, до чего ее энергетство ваше довело. Под автомобиль - и все. И теперь будут судить человека, несмотря на все мои протесты.
- Это не энергетство.- ну почему, почему я все время говорю не то! Почему вместо того, чтобы утешить, я несу какую-то ерунду! И если бы я еще могла что-то нормальное сказать!
- Ну хорошо, ваша память. Тем хуже - для вас же. Для всех вас, кто помнит, как вы утверждаете. Вам же - хуже. Сами верите и переезжаетесь. Но дело не в этом. Бедные дети! Вы подумали, что вы с ними делаете? Им - по пятнадцать-шестнадцать лет, какие-то фантазии, глюки, как вы говорите, они просто немного странные, но учатся, живут. Потом пропадет, если не получит развития, это все. И вот, они встречают взрослую даму старше двадцати лет, которая спокойным и умным голосом авторитетно заявляет им, что это вообще-то было, было в каком-то другом мире - и с ними. А там они были эльфийскими принцами (она не обращает внимания на протестующе поднятую руку и продолжает), прекрасными дамами или благородными воителями. Представляете, как они должны со всей своей юношеской горячностью и пылкостью уверовать в слова этой умной дамы, которая подтверждает их красивые сказки, которая сама живет в своей, красиво ее расписывает, которая пишет стихи и песни, которая серьезно относится к этому всему, говорит много красивых слов, которая, самое главное, их старше! Это тогда, когда они еще не вышли из того возраста, где старшие - всегда авторитет! И как они должны возненавидеть этот мир, который менее красив, чем сказка, в котором они еще никем не стали, в то время, как в сказке они были прекрасны, могущественны и благородны! А дама говорит, что все еще будет где-то, что вот вы умрете, ребята, и уйдете куда-то там и там все еще будет! И будет так же красиво! Ну и кидаются перееханные пятнадцатилетние мечтатели под автомобиль.- она не плачет, она не в истерике, она не обвиняет. Просто говорит.- Кидаются - в поиске и ожидании новой сказки. А вы не думали, что там, куда они уйдут, если брать вашу версию, все может оказаться не так, как было где-то там, как в том, вашем, мире, а как - тут, что мир может быть похож и на этот, не только на тот, раз и этот мир есть? И что тогда - там? Снова мечты и снова порезанные вены?
Я молчу. А что мне сказать. Курю, дым такой, что хоть топор вешай.
- Диана,- женщина смотрит серьезно,- я вот заклинаю вас, я, мать, оставшаяся без дочери - не по вашей вине, но все-таки,- заклинаю: не говорите вы никому, что так было и вы помните это. Потому что у вас будет льдышка вместо души, если вы сможете жить не видя крови на своих руках, после самоубийства этого человечка. Даже если этой крови и нет на ваших руках... Это все, что я хотела, в общем, сказать вам. Можете идти, если у вас еще есть дела...
Именно поэтому сейчас я и не люблю, кроме всего прочего, говорить: "Я помню".
Потому что это - было. Здесь. И недавно. Слишком недавно. И лучше бы
этого не было. Но бог бы с тем, что это было. Хуже всего, что это - бывает.
Вообще. И поэтому не люблю - "было"-"не было". Потому что больно будет - не
мне...
Не стремитесь вспомнить, ребята. Потому что вспомните. Потому что Видеть - тебя не спросят, хочешь или нет. Потому что потом вы будете долго мирить в своем мировосприятии сказку и действительность, а это просто и легко не бывает. Верьте в то, что это - глюки и фантазии.
И не спрашивайте никого, так это или нет. Потому что есть надежда, что это - всего лишь глюк, только до того момента, пока не сказали: да.
И не считайте, что это прекрасно и почетно. На самом деле, это просто - тяжело...
Это просто - серо и тяжело.
Май 1998 г.
Текст размещен с разрешения автора.